– Любезный господин Лене, – сказал герцог, – женщины завладели войною, стало быть, мужчины должны прибегнуть к интриге. Мне говорили о господине Ковиньяке, которому вы поручили набрать роту, и рассказывали, что он очень ловкий человек. Я призывал его к себе. Нельзя ли как-нибудь увидеться с ним?

– Он уже ждет.

– Так позвать его.

Лене позвонил. Вошел лакей.

– Позови сюда капитана Ковиньяка, – сказал Лене.

Через минуту старинный наш знакомец показался в дверях. По обыкновенной своей осторожности он не пошел далее.

– Подойдите, капитан, – сказал герцог, – я герцог де Ларошфуко.

– Я вас знаю, – отвечал Ковиньяк.

– А, тем лучше! Вам поручено было набрать роту?

– Она здесь.

– Сколько у вас человек?

– Полтораста.

– Хорошо одеты? Хорошо вооружены?

– Хорошо вооружены, дурно одеты. Я прежде всего занялся оружием, как самою необходимою вещью. Что же касается одежды, то у меня недостало денег, потому что я человек чрезвычайно бескорыстный и действовал только из преданности к принцам: ведь я получил только десять тысяч ливров от господина Лене.

– И с десятью тысячами ливров вы набрали полтораста человек солдат?

– Да.

– Это удивительно!

– У меня есть особые средства, мне одному известные, ими-то я действую.

– А где ваши люди?

– Они здесь. Вы увидите, ваша светлость, что за удивительная рота, особенно в нравственном отношении. Все они из порядочных людей, ни одного нет из черни.

Герцог де Ларошфуко подошел к окну и действительно увидел на улице полтораста человек разных лет, разного роста и разных званий. Они стояли в два ряда под командою Фергюзона, Баррабы, Карротена и двух их товарищей в великолепных мундирах. Все эти люди гораздо более походили на разбойников, чем на воинов.

Как сказал Ковиньяк, они были одеты очень дурно, но вооружены превосходно.

– Даны ли вам какие-нибудь приказания насчет ваших людей? – спросил герцог.

– Мне приказано доставить их в Вер, и я жду только ваших распоряжений, чтобы передать мою работу господину Ришону. Он ждет ее.

– Но вы сами не останетесь в Вере?

– Я, ваша светлость, имею правилом не запирать себя в четыре стены, когда могу быть свободен, как воздух. Я уже таков уродился.

– Хорошо! Живите, где вам угодно, но отправьте ваших людей в Вер.

– Так они должны решительно поступить в число гарнизона этой крепости?

– Да.

– Под команду господина Ришона?

– Да.

– Но, ваша светлость, – возразил Ковиньяк, – что будут делать мои люди в крепости, когда там есть уже человек триста?

– Вы очень любопытны.

– О, я расспрашиваю вашу светлость не из любопытства, а из страха.

– Чего вы боитесь?

– Боюсь, что их осудят на бездействие, а это будет очень жаль. У кого ржавеет хорошее оружие, тому нет оправдания.

– Будьте спокойны, капитан, они у нас не заржавеют, через неделю они увидят огонь.

– Так их у меня убьют?

– Очень может быть! Или, может статься, имея особенное средство вербовать солдат, вы тоже имеете средство превращать их в неуязвимых?

– О, дело совсем не в том. Но я желаю, чтобы мне заплатили за них, пока они не убиты.

– Да разве вы не получили десяти тысяч ливров, как сами сознавались мне?

– Да, в задаток. Спросите у господина Лене, он человек аккуратный и, верно, помнит наши условия.

Герцог обернулся к Лене.

– Все это правда, герцог, – сказал правдивый советник. – Мы дали капитану Ковиньяку десять тысяч ливров наличною монетою на первые издержки, но мы обещали ему еще по сто экю за каждого человека сверх этих десяти тысяч.

– В таком случае, – сказал герцог, – мы должны капитану тридцать тысяч.

– Точно так.

– Вам отдадут их.

– Нельзя ли теперь, ваша светлость?

– Никак нельзя.

– Почему же?

– Потому что вы принадлежите к числу наших друзей, а прежде всего надо приманивать чужих. Вы понимаете, угождают только тем людям, которых боятся.

– Превосходное правило, – сказал Ковиньяк, – однако же при всех сделках назначают какой-нибудь срок.

– Хорошо, – отвечал герцог, – назначим неделю.

– Извольте, неделю.

– А если мы не заплатим и через неделю? – спросил Лене.

– В таком случае, – отвечал Ковиньяк, – солдаты опять принадлежат мне.

– Справедливо! – сказал герцог.

– И я делаю с ними, что хочу.

– Разумеется, ведь они ваши.

– Однако же... – начал Лене.

– Все равно, – сказал герцог советнику, – ведь они будут заперты в Вере.

– Все-таки я не люблю таких покупок, – отвечал Лене, покачивая головою.

– Однако же такие сделки очень обыкновенны в Нормандии, – заметил Ковиньяк, – они называются продажею с правом выкупа.

– Так дело кончено? – спросил герцог.

– Совершенно.

– А когда отправятся ваши люди?

– Сейчас, если прикажете.

– Приказываю!

Капитан вышел на улицу, сказал два слова на ухо Фергюзону, и рота в сопровождении любопытных, привлеченных ее странным видом, отправилась к порту, где ждали ее три барки, на которых ей следовало подняться по Дордони к Веру. Между тем начальник ее, верный своим мыслям о независимости, с любовью смотрел на удаление своих солдат.

Виконтесса молилась и рыдала в своей комнате.

«Боже мой, – думала она, – я не могла спасти его чести вполне, так спасу, сколько можно. Не надобно, чтоб он был побежден силою. Я его знаю: если сила победит его, он умрет, защищаясь. Надобно победить его изменой. Тогда он узнает все, что я для него сделала и с какою целью сделала, и, верно, после поражения будет благодарить меня».

Успокоенная этою надеждою, она написала записку, спрятала ее на груди и пошла к принцессе, которая прислала за ней, собираясь развозить пособия раненым и утешения и деньги вдовам и сиротам.

Принцесса собрала всех, кто ходил в экспедицию, от своего имени и от имени герцога Энгиенского расхвалила их подвиги и доблести. Долго разговаривала с Равальи, который со своей перевязанной рукой клялся, что готов идти опять на приступ хоть завтра. Положила руку на плечо советника Эспанье, уверяя его, что он и храбрые жители Бордо – твердейшие опоры ее партии. Словом, так разгорячила воображение всех этих людей, что самые убитые поражением захотели мщения и решились идти на Сен-Жорж в ту же минуту.

– Нет, не теперь, – сказала принцесса. – Отдохните эту ночь и этот день, и послезавтра вы будете в Сен-Жорже уже навсегда.

Это обещание, произнесенное твердым голосом, было встречено восклицаниями воинственного пыла. Каждое восклицание глубоко ударяло в сердце виконтессы: они казались ей кинжалами, грозившими смертью ее возлюбленному.

– Видишь, что я им обещала, – сказала принцесса Кларе, – ты должна расквитать меня с этими добрыми людьми.

– Будьте спокойны, ваше высочество, – отвечала виконтесса, – я сдержу слово.

В тот же вечер ее посланный поспешно отправился на остров Сен-Жорж.