ПРИЛОЖЕНИЕ II

Спутники планет, планеты иных солнц, движение космических тел — как их описывал философ-неоплатоник Прокл

«… В каждой планетной сфере есть невидимые звезды, движущиеся вместе с их сферами…» Так считал последователь Платона Прокл в 438 г. нашей эры.

Хотя Прокл был одним из величайших философов Древнего мира, сегодня его имя известно только специалистам по истории философии. Он родился в 410, а умер в 485 г. н. э. Главное творение Прокл а — «Начала теологии» — не имеет прямого отношения к обсуждаемой нами теме. Но чтобы по-настоящему оценить масштаб его дарования, желательно ознакомиться и с этим, и с другими трудами философа — «Комментариями к Евклиду», «Комментариями к «Алкивиаду I» Платона» и «Комментариями к «Пармениду» Платона».

Большинство работ Прокла было переведено на английский язык Томасом Тейлором в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого столетия и сохранилось лишь в немногих библиотечных собраниях. Даже в Библиотеке Британского музея есть отнюдь не все книги Тейлора.

Думаю, что мнение Тейлора о Прокле представляет для нас некоторый интерес. Кстати говоря, именно Тейлор впервые перевел на английский язык все произведения Платона. Это был, безусловно, научный подвиг — но перевод сочинений Прокла потребовал от Тейлора еще больших усилий и напряженной работы. Итак, вот что он писал:

«Для почитателей древнегреческой философии произведения Прокла — независимо от степени их сохранности — обладают непреходящей ценностью. Это был человек, по разнообразию своих талантов, богатству языка, величию развивавшихся им идей и умению переложить туманные теории древних на строгий язык логики непревзойденный среди последователей Платона».

Многие специалисты по классической древности склонны полагать, что лишь Золотой век греческой философии представляет для нас сегодня какой-то интерес. Действительно, кто не знает имен Сократа, Платона, Аристотеля, Еврипида, Софокла, Эсхила, Демосфена, а из историков — Геродота, Фукидида и Ксенофонта. Это блестящее созвездие буквально затмевает тех, кто творил до или после них, словно вне классического периода своей истории Греция не внесла никакого серьезного вклада в культуру человечества. Многие ученые намеренно принижают все, лежащее за пределами Золотого века (V–IV вв. до н. э.). Но ведь та же платоновская Академия существовала в Афинах на протяжении девяти веков! Джордж Сартон писал в своей монографии «История науки»:

«К тому моменту, когда [император] Юстиниан распорядился закрыть Академию, она могла бы отметить свою 916-ю годовщину. <..> Разумеется, с течением времени Академия менялась; платоновской обычно именуют лишь Древнюю Академию, существовавшую с 385 г. до примерно 265 г. до н. э. Но никакая организация не может оставаться неизменной на протяжении веков. Учитывая это обстоятельство, мы можем утверждать, что — да, афинская Академия, основанная Платоном, просуществовала свыше девяти столетий».

Для сравнения скажу: между возникновением и запрещением платоновской Академии прошло столько же времени, сколько отделяет нас сегодня от закладки Вестминстерского аббатства или от норманнского вторжения в Англию. (А ведь даже после указа Юстиниана Академия продолжала существовать, так сказать, «в изгнании» — в Персии и других странах.) История афинской Академии вполне соизмерима с постнорманнской историей Британии.

Платоновская же традиция в широком смысле — со всеми ее гностическими и еретическими обертонами — составляет неотъемлемую часть всей европейской культурной истории. Ее представителями были Джордано Бруно, Марсилио Фичино, Джон Ди и даже сэр Филип Сидней и граф Лейчестерский — не говоря уже о трубадурах Прованса, великом Данте и о десятках тысяч казненных альбигойцев и тамплиеров. Для ортодоксально мыслящего человека платонизм всегда казался чем-то странным. Ибо эта система взглядов не нуждается в догматическом оформлении Символа веры. Тем, кто ее разделяет, она известна просто как «Великая традиция» — свободная, не признающая каких-либо внешних ограничений. Эта свобода пугает слабые души, стремящиеся укрыться от сложностей бытия внутри социально оформленных религий; они пытались и пытаются уничтожить платоновскую традицию, но преуспевают лишь в уничтожении отдельных личностей или струй могучего духовного потока.

Может ли «интеллектуальный истеблишмент» признать, что этот духовный поток существует вне рамок ортодоксального христианства, начиная с третьего века нашей эры, то есть со времени Оригена? Согласится ли кто-либо из этих «светил» с тем, что Прокл, живший через семьсот лет после Платона, был не менее блестящим мыслителем, чем его предшественник и учитель? Но как же тогда быть с «единственным в своем роде» «греческим чудом»? И если платонизм преследовался в течение двух с лишним тысяч лет, то как быть с рекламируемой открытостью нашей культуры? Не окажется ли, что в основаниях западной цивилизации нашлось место для откровенной нетерпимости? Стоит с этим согласиться — и последствия могут быть огромны. Все, кто претендуют на монополию в этом мире — университеты, пресса, гигантские корпорации, телекомпании, церкви, — все они ощутили бы признаки надвигающегося землетрясения. Речь идет не о политической или социальной революции, но о вещах значительно более фундаментальных, а следовательно — и о процессах с непредсказуемыми результатами. Боязнь неведомого смешивается здесь с боязнью перемен. Вопрос действительно слишком важен, чтобы просто отмахнуться от него. Именно эта боязнь объясняет, почему замалчивается многое, что имеет отношение к традиции платонизма, в частности — почему замалчиваются труды Прокла. Мало кто осмеливается обсуждать содержание его работ и — особенно — тот фон, на котором они возникли. Сам факт обращения к этой фигуре уже вызывает нарекания.

В «Литературной энциклопедии» издательства «Пингвин» для Прокла даже не нашлось отдельного места. Его бегло упомянули лишь в статье «Неоплатонизм», написанной Д Р. Дадли:

«[Прокл] был странным сочетанием — впрочем, не столь уж редким для той эпохи — философа, логика, математика и мистика. Интеллигент времен заката язычества воспринимал неоплатонизм как своеобразную религию. <…> На саркофагах, изготовленных в последние десятилетия империи, нередко изображался погруженный в раздумья мудрец».

Обратите внимание на выражение «не столь уж редким для той эпохи». Подразумевается, видимо, что сегодня уже невозможно — да и не нужно — быть столь же разносторонним. Дадли ничего не говорит ни о взглядах Прокла, ни о его сочинениях (в библиографии упоминаются только «Начала теологии»). Читателя заставляют поверить, что философы уровня Прокла давно вымерли — как мамонты, — и если они и могут кого-то заинтересовать, то лишь как «странное сочетание… не столь уж редкое для той эпохи». Мало кто из историков занимается сегодня пятым веком нашей эры. Видимо, для них сочинения Прокла могут представлять некоторый интерес. Но не для более широких кругов. Может быть, однако, «Литературная энциклопедия» сознательно вводит своих читателей в заблуждение?.. Ну что вы, этого не может быть!

Профессор А. С. Ллойд из Ливерпульского университета обратился тем не менее к жизни и деятельности этого гонимого (сегодня!) философа. Публикация «Кембриджской истории поздней греческой и ранней средневековой философии», в которую включена его работа, — большое достижение в расширении пределов допустимого для обсуждения в этой области науки. Такие энтузиасты, как Ричард Уолзер, Филип Мерлан и покойный И. П. Шелдон-Уильямс, принявшие участие в написании «Кембриджской истории», долгое время занимались этими вопросами из чистого познавательного интереса. Указанный же сборник, по сути дела, призван очертить области, в которых новое поколение студентов может искать темы для своих будущих диссертаций, а профессора — для открытий.

Но вернемся к профессору Ллойду, достаточно детально рассказавшему о жизни и деятельности Прокла. Каким человеком был этот философ? Вот что пишет о нем А. С. Ллойд:

«Прокл родился в Константинополе в 410 г. н. э. или немного позже. Но его родители, которые были патрициями из Ликии (юго-западная часть Малой Азии), послали его учиться в свои родные места, а затем в Александрию. Там он изучал литературу и риторику. Отец его был законником, но Прокла привлекала философия, и он стал посещать лекции по математике и философии Аристотеля. Затем он отправился в Афины».

В Афинах Прокл учился в платоновской Академии, а со временем возглавил ее. «Неизвестно, когда именно это произошло, но Прокл оставайся главой Академии до самой своей смерти в 485 г. Он так и не женился, и единственными его недостатками были вспыльчивость и склонность к зависти».

Вспыльчивость Прокла особенно проявлялась, когда он сталкивался с людьми, не успевавшими следить за ходом его рассуждений или спотыкавшимися на всяких мелочах. К примеру, свой монументальный труд «Комментарии к платоновскому «Тимею» он начинает со следующих язвительных строк: «Тот факт, что содержание платоновского «Тимея» охватывает историю Вселенной с начала и до самого конца, кажется мне очевидным для любого человека, если он не совсем уж неграмотен».

Но что общего между Проклом и темой нашей книги? Как мы убедимся ниже, не так уж мало. Продолжим цитату из статьи профессора Ллойда:

«Прокл вращался в высших политических сферах, но, как и другие ведущие платоники, чувствовал себя в имперском обществе не вполне на своем месте. Лично он выполнял, правда, все предписанные законом ритуалы. Вегетарианская диета, моления, обращенные к солнцу, халдейские обряды — все это имело место; даже отмечались египетские празднества. Утверждают, что магии его обучила дочь Плутарха (платоника, а не автора «Сравнительных жизнеописаний». — Прим. авт.), и, по его собственным словам, он мог вызывать светящийся призрак Гекаты. Вне всякого сомнения, Прокл ставил магию выше философии, почитая первую главнейшим средством для освобождения души. Но хотя его философские представления изобилуют всякого рода абстрактными понятиями, сама философия имела для него ценность лишь как путь к воссоединению с Единым, пусть даже и в неполном союзе. Свою философскую систему Прокл стремился разработать до мельчайших деталей и обосновать с ее помощью религиозные представления. Но сама по себе она внерелигиозна».

Участие Прокла в мистериях Гекаты, равно как и выполнение им египетских и халдейских (вавилонских) религиозных обрядов, наводят на подозрение: а не мог ли он знать кое-что и о тайне Сириуса? Немного ниже мы обсудим представления Прокла о движении небесных тел. Они, насколько я могу судить, прошли мимо внимания историков науки. (Дело, видимо, в том, что мало кто в состоянии прочитать от корки до корки гигантский том «Комментариев к платоновскому «Тимею»!) Но сначала попытаемся разобраться, что еще могло связывать Прокла с той средой, в которой на протяжении тысячелетий сохранялись знания о системе Сириуса. Профессор Ллойд пишет:

«Прокл полагал, что его метафизика представляет собой истинное (хотя и скрытое) содержание философии Платона и что, подобно всей греческой «теологии», она заимствована из тайных доктрин пифагорейцев и ор-фиков. Эта концепция изложена в двух его работах — «Началах теологии» и «Теологии Платона», а также в комментариях к «Пармениду», «Тимею» и «Алкивиаду».

Я хотел бы заметить, что в форме «комментариев» неоплатоники выражали совершенно новые и оригинальные философские идеи. Сегодня «комментарии» представляются нам чем-то принципиально вторичным и чуть ли не заслуживающим осмеяния. Так, профессор Роберт Браунинг из Лондонского университета характеризует комментарии одного из преемников Прокла — Симпликия (VI в. н. э.) как нелепые и скучные рассуждения. Слово «нелепые» ясно демонстрирует, что профессор Браунинг с этими рассуждениями не согласен, а следовательно — считает себя вправе их высмеивать. Между тем, читая «Комментарии к Эпиктету» Симпликия, я был поражен глубиной этой работы и интеллектуальным уровнем ее автора. Рассуждения Симпликия о свободе воли звучат столь современно, что заставляют вспомнить об идеях Норберта Винера и других мыслителей XX столетия. В первой главе Симпликий критикует «тех, кто считает, что наши мнения, желания и намерения исходят не из нашего внутреннего мира, а только и исключительно от внешних причин». Он спорит с тогдашними «бихевиористами» логично и последовательно. Некоторые из его доводов столь убедительны и многие его мысли столь глубоки, что я не могу не удивляться — почему не существует ни одного перевода Симпликия на английский язык.

Что касается сочинений Прокла, то основным источником сведений о его космологических представлениях, а равно и о его взглядах на связь между платонизмом и древними религиозными мистериями, является «Комментарий к платоновскому «Тимею» (сокращенно — КТ). Профессор Ллойд уделяет этой работе незначительное внимание. На мой взгляд, это несправедливо. Рассмотрим КТ в интересующих нас аспектах. Поскольку постраничные ссылки на греческий оригинал будут для большинства читателей бесполезны, я предпочту указывать страницы по переводу Тейлора (тома I и II).

В конце четвертой книги КТ Прокл пишет: «Пифагорейцы следовали орфическим генеалогиям. Ибо наука о богах пришла к грекам от орфиков через Пифагора, как он сам говорит об этом в Священном слове».

Рассматривая пифагорейские принципы в пятой книге КТ, Прокл еще раз подчеркивает их связь с религиозными мистериями: «Но это орфические традиции. Ибо то, что Орфей передавал мистически, в тайных беседах, Пифагор постиг, будучи посвящен Аглаофамом в мистическую мудрость, унаследованную Орфеем от его матери Каллиопы».

Несколько ниже Прокл обсуждает природу небесных явлений: <…> Орфей называет Луну небесной Землей». А в третьей книге КТ: «Пифагорейцы говорят <…> [что] Луна — это эфирная Земля».

Не забудем также, что Прокл поклонялся богине Гекате. Сохранился написанный им «Гимн Гекате», в котором богиня именуется «Стражем Врат» (один из титулов египетского бога Гора) и «Матерью Богов» (древний титул Исиды). Все эти моменты наводят на мысль, что Прокл был одним из посвященных и знал о тайне Сириуса. Но, конечно, вряд ли он мог решиться изложить в своих сочинениях эту эзотерическую доктрину. Я, во всяком случае, не смог найти прямых указаний такого рода. Но отдельные намеки все же есть — в частности, во многих его рассуждениях фигурирует невидимая звезда. Вообще, космологические представления Прокла столь необычны, что есть смысл на них остановиться. Самое главное: Прокл определенно утверждает, что в космосе существуют невидимые небесные тела. Это спутники планет и планеты, обращающиеся вокруг звезд. Да и в целом взгляды Прокла на небесные явления выходят далеко за рамки примитивных концепций, разделявшихся большинством древних философов и ученых.

В третьей книге КТ Прокл пишет, что Луна состоит из «небесной земли. Доказательством этого служит тот факт, что, будучи освещена, она отбрасывает тень. Иными словами, для солнечного света она непрозрачна. <…> Мы можем сделать вывод, что [элементы] огонь и земля существуют и в небесах; хотя огонь и определяет их природу, но другие элементы сосуществуют с ним».

Чуть ниже он добавляет:

«Эти элементы могут быть либо чистыми, либо смешанными, и из их первой смеси возникают небеса, содержащие все вещи в соответствии с их огненной характеристикой».

Прокл считал представление о том, что Луна — это «небесная Земля», «орфико-пифагорейским» и разделял его. Рассуждения о «небесах» восходят, судя по всему, к тому же источнику. Сегодня мы знаем, что в звездах обычные химические элементы действительно находятся в плазменном — то есть «огненном» — состоянии. В этом отношении взгляды Прокла полностью соответствуют современным научным теориям. «… Хотя огонь и определяет их природу, но другие элементы сосуществуют с ним». Известно, что в звездах присутствуют практически все известные химические элементы.

Прокл определенно дает понять, что, говоря об «огне», он выражается метафорически. «Итак, — пишет он, — огонь, находящийся там (в небесных телах. — Прим. авт.) — это свет; мы говорим именно о нем, а не о грубом и темном огне, характерном для подлунной области (т. е. Земли. — Прим. авт.)». И чуть ниже он добавляет, что небесный огонь — это «не совсем огонь», но скорее «тот огонь, который заключен в энергии».

Эти представления поражают уже тем, что вполне соответствуют современным научным данным. К примеру, мы теперь знаем, что межзвездное пространство — это не абсолютная пустота, а очень разреженная, но достаточно материальная среда (не модный когда-то эфир). Но в третьей книге КТ Прокл пишет:

«Также необходимо, чтобы средние элементы присутствовали в небесных телах, а другие — в других частях небесных областей. И если в одних местах огненная природа демонстрирует себя явно — как в звездных телах, то в других местах она скрыта от нашего взора — и таковы сферы, в которых движутся звезды».

Из этого текста следует, что Прокл считал звезды плотными телами, движущимися в небесной сфере, которая заполнена невидимой «огненной материей». Под «сферами» здесь вряд ли подразумеваются хрустальные шары, знакомые нам по «классическим» изложениям древних астрономических теорий.

В четвертой книге КТ Прокл высмеивает представления об эпициклах и говорит, что единственный смысл этого «удачного приема» — в том, что с его помощью можно разобраться в реальном движении звезд.

«Подобным образом, не имея возможности [непосредственно] измерять спиральное движение [точки] вокруг цилиндра, мы предполагаем, что вокруг него движется прямая линия, и положение точки на ней дает нам возможность судить о расстоянии, пройденном ею по спирали. Именно таково назначение эпициклов, эквантов и деферентов, позволяющих разбивать сложное движение на ряд простых».

Мы видим, таким образом, что Прокл, хотя и жил в эпоху господства системы Птолемея, спустя 300 лет после ее создания, отнюдь не разделял ее положений. Напротив, он считал птолемеевские эпициклы сугубо вспомогательными конструкциями, позволяющими астрономам решать вычислительные задачи. О «небесных сферах» он также имел свое представление: «Движутся не планетные сферы, а сами планеты».

По всей видимости, «планетные сферы» — это просто орбиты планет. Не слишком ли рискованно употреблять здесь подобный термин? Но Бенджамин Джоветт, переводя именно тот текст Платона, который здесь комментирует Прокл, спокойно использовал слово «орбита». Думаю, мы тоже можем себе это позволить.

Итак, Прокл достаточно ясно (в отличие от Платона) говорит о планетах, движущихся по своим орбитам. Его концепция строго научна, чем разительно отличается от господствовавшего тогда представления, согласно которому двигались некие «хрустальные сферы» с «прикрепленными» к ним планетами. Тексты Платона если и можно интерпретировать подобным образом, то лишь с некоторой натяжкой. Вот как понимает соответствующее место в платоновском «Тимее» профессор А. С. Кромби (специалист не из числа наиболее консервативных и даже видящий в этом сочинении «пифагорейскую аллегорию»):

«Считалось, что сферы, на которых размещаются семь «планет» — Луна, Солнце, Венера, Меркурий, Марс, Юпитер и Сатурн, — вращаются с различными, но постоянными скоростями, давая в результате картину видимого движения этих небесных тел».

Это, впрочем, тоже не более чем интерпретация. Не исключено, что Платон на самом деле считал «сферы» неподвижными, а планеты — движущимися. Во всяком случае, именно так понимал его Прокл:

«[Платон] явно придерживался того мнения, что планеты сами по себе приближаются к Земле и отдаляются от нее, двигаясь в соответствии со своей величиной и расположением, а не потому, что ими движут деференты или эпициклы».

Прокл, таким образом, не разделяет точку зрения профессора Кромби на содержание платоновского текста. Боюсь, что в этом споре я — на стороне Прокла. Впрочем, профессор Кромби вполне способен воспринимать доводы оппонента — как он продемонстрировал, переписываясь со мной по совсем иному вопросу.

Ближе к концу четвертой книги КТ Прокл пишет:

«Что касается звезд, то неподвижные звезды вращаются вокруг своих центров. <…> Планеты же вращаются совместно с устойчивой сферой; каждая из них бывает при этом движима вместе с собственной сферой к востоку, перемещаясь в соответствии с шириной и глубиной [своего расположения], а также вращаясь вокруг своего центра».

Этот текст заслуживает детального анализа. Прежде всего, «устойчивая сфера» неподвижных звезд вращается вокруг Земли, а планеты движутся вместе с ней. Это — самое простое из движений небесных тел. Но есть и другие виды движения: во-первых, неподвижные звезды вращаются вокруг своих осей; во-вторых, планеты также вращаются вокруг осей; в-третьих, каждая из планет «сама по себе» (то есть независимо от движений других звезд, планет и «сфер») «вращается в соответствии с шириной и глубиной [своего расположения]». Последняя фраза по своему содержанию соответствует процитированным выше словам «сами по себе приближаются к Земле и отдаляются от нее». И эта «глубина планетного расположения», специально подчеркиваемая Проклом, добавляет новое измерение в теорию планетных движений. Ибо наблюдая в течение долгого времени за перемещением планет, легко можно убедиться, что яркость их меняется — то растет, то убывает по мере того, как они «приближаются к Земле и отдаляются от нее». Отсюда недалеко и до понимания того существенного обстоятельства, что центром, вокруг которого обращаются планеты, служит отнюдь не Земля. Такова была концепция, которую, по-видимому, втайне разделял Платон и которую открыто защищал Аристарх Самосский. Сторонником ее был и друг Платона Гераклид Понтийский. То, что Прокл знал об этой концепции, бесспорно: «Пусть же Гераклид Понтийский, который был слушателем Платона, придерживается этого мнения, ибо он полагал, что Земля движется по окружности». (Иными словами — что Земля вращается вокруг какого-то центра — например, Солнца.) «… Но заметим, что Платон считал ее неподвижной». Прокл, таким образом, в курсе предмета дискуссии, но предпочитает не ввязываться в нее.

Поразительно, каким образом он догадался, что небесные тела вращаются вокруг своих осей! А поскольку Земля — одно из небесных тел, не привело ли это его к мысли, что и она вращается вокруг своей оси?

В «Тимее», правда, Платон также говорит — хотя и довольно туманно — о вращении небесных тел вокруг их осей: «Из движений он (Творец. — Прим. авт.) даровал каждому (богу-звезде. — Прим. авт.) по два: во-первых, единообразное движение на одном и том же месте… а во-вторых, поступательное движение…» Если, как порой допускается, Платон был плохо знаком с этой темой и просто вставил в свой диалог отрывок из чужого сочинения, то неясность его рассуждений получает более или менее убедительное объяснение. Впрочем, в других своих трактатах Платон также порой выражается весьма туманно — да и в астрономии он разбирался слабовато. В том же самом абзаце он, однако, вполне определенно указывает на вращение Земли вокруг ее оси: «Земле же, кормилице нашей, он определил вращаться вокруг оси, проходящей через Вселенную… »

У Прокла число планетных движений заметно больше, чем у Платона. Кроме того, высказывания последнего слишком лаконичны и туманны, чтобы можно было понять их точный смысл. Прокл тем не менее потратил бессчетное множество слов, разъясняя, что же на самом деле думал Платон в тех случаях, когда он не мог или не желал быть достаточно откровенным. Во многих случаях это вряд ли было так уж необходимо. Но в вопросе о подлинном содержании космологических воззрений Платона даже самые незначительные подробности имеют большую ценность.

В трактате Плутарха «Платоновские вопросы» мы находим убедительное доказательство того, что Платон, несмотря на нервные Прокловы возражения, в конце концов отверг геоцентрическую модель планетной системы:

«Что имеет в виду Тимей («Тимей», 42D. — Прим. авт.), говоря, что Творец перенес посев душ «отчасти на Землю, отчасти на Луну, отчасти на прочие орудия времени»? Движется ли Земля подобно Солнцу, Луне и пяти планетам, которые он именует орудиями времени? Или же Земля закреплена на оси Вселенной — но не неподвижно, а так, что она вращается вокруг этой оси? О вращении Земли говорили Аристарх и Селевк; первый — допуская его, а второй — просто на нем настаивая. Как пишет Теофраст, Платон в старости раскаивался, что поместил Землю в центр Вселенной, тогда как на самом деле она там не находится».

(Далее Плутарх высказывает свою точку зрения на этот иопрос: Земля неподвижна.)

Свидетельство Теофраста заслуживает полного доверия, но Прокл, по-видимому, о нем не знал. (В его время большинство сочинений Теофраста уже было утеряно.) сам Теофраст руководил афинским Ликеем после Аристотеля; более надежный источник трудно было бы найти. Из работ Плутарха становится очевидным, что он внимательно читал труды Теофраста; ошибка или недопонимание в данном случае исключены.

Упомянутый Плутархом Селевк был математиком и астрономом. По словам Джорджа Сартона, «этот вавилонянин разделял взгляды Аристарха Самосского». Джорджио де Сантильяна полагает, однако, что он был не вавилонянин, а грек — родом из древнего города Селевкия на Тигре, расположенного сравнительно недалеко от побережья Персидского залива.

Точка зрения Платона на место Земли во Вселенной интересна для нас не столько сама по себе, сколько в ее связи с воззрениями Прокла. Историки науки отрицают возможность того, что Платон в старости разделял гелиоцентрическую теорию, и предпочитают не замечать свидетельства Теофраста. Показательная избирательность!

В том же сочинении Плутарха мы находим свидетельства того, что платоновское представление о небесах, состоящих из нескольких элементов, сохранилось в трудах его ученика Ксенократа. Прокл, впрочем, пошел значительно дальше их обоих. Очерк воззрений Ксенократа был составлен, по-видимому, на основе его трактата «Об астрономии» (шесть книг, все утеряны) или также утерянного сочинения «Пифагорейские вопросы». Ксенократ двадцать пять лет руководил Академией и умер на 82-м году жизни, упавши ночью на какой-то сосуд.

Прокл, по всей видимости, не сам изобрел третий вид планетного движения, направленный перпендикулярно к обращению. В диалоге Плутарха «Беседа о лице, видимом на диске Луны» читаем:

«Также и Луна подчиняется не одному лишь движению, но, как они привыкли говорить, Тривии, или Трем направлениям, — перемещаясь соответственно длине, ширине и глубине Зодиака. Первое из этих движений математики называют прямым обращением, второе — поворотом, или отклонением, или откатом, а третье (не знаю почему) — неравномерностью. Они согласны, однако, с тем, что в движении и обращении Луны нет ничего постоянного».

Слова Плутарха «математики называют» и «как они привыкли говорить» свидетельствуют, что он основывался на каких-то неизвестных нам астрономических сочинениях. Изложение это ясностью не отличается, и в следующем абзаце в спор вступает сторонник более солидной теории движущихся небесных сфер: он полагает, что по отношению к своей сфере Луна, к примеру, неподвижна. При этом он вспоминает о полемике между Аристархом Самосским и Кратетом: в одной строке гомеровской «Илиады» (выпавшей из известного нам текста поэмы) утверждается, что море покрывает «большую часть Земли». Кратет был согласен с этим (как мы знаем, абсолютно верным) утверждением, а Аристарх с ним спорил.

Впрочем, не будем отвлекаться. Исключительно интересным представляется мне то обстоятельство, что Прокл оказал существенное влияние не на кого-нибудь, а на Иоганна Кеплера, открывшего в начале XVII века три закона планетного движения. С переводами больших работ Кеплера на английский язык дело обстоит почти так же плохо, как и с переводами сочинений Прокла. Уже этого хватило бы, чтобы впасть в отчаяние: неужели придется осваивать средневековую латынь?! К счастью, существует публикуемая издательством «Британская энциклопедия» серия «Великие книги Западного мира». В ее шестнадцатом томе («Птолемей, Коперник и Кеплер») можно найти перевод кеплеровской «Гармонии мира». <…> Недавно я прочитал, — пишет Кеплер, — гимн, написанный философом Проклом, одним из последователей Платона, о котором я неоднократно упоминал в предыдущих книгах. Этот гимн посвящен Солнцу, и в нем говорится о древних тайнах». В числе этих тайн был вопрос о том, «что имели в виду древние пифагорейцы, когда именовали центр мира «сторожевой башней Юпитера». Обычно они утверждали, что в центре мира находится «огонь» (то есть Солнце)».

Великий предшественник Ньютона был, судя по всему, не на шутку увлечен «древними тайнами». Какое же влияние взгляды Прокла оказали на него? Не является ли Прокл предшественником Кеплера в том же смысле, в каком Аристарх был предшественником Коперника? Когда труды Прокла и Кеплера будут переведены на английский язык, об этом можно будет судить с большей уверенностью. Но уже сейчас можно предположить, что создатели современной астрономической картины мира были многим обязаны полузабытым к тому времени «неортодоксальным» авторам — таким как Прокл и Аристарх. «Тайные» астрономические знания, сохранявшиеся с эпохи пифагорейцев, похоже, внесли существенный вклад в научную революцию XVI–XVII веков.

При этом неизбежен и другой вывод: пытаясь игнорировать подобные знания, мы, возможно, закрываем себе путь к новым научным революциям. Отсекая корень Кеплера, можем ли мы всерьез надеяться на то, что эта ветвь расцветет? Если взгляды Прокла прошли мимо внимания историков науки, из работ которых мы привыкли черпать сведения о реальном ходе этой истории, то что-то в нашей науке явно не в порядке. Не изменив ситуацию, мы рискуем зайти в тупик. Безусловно, наша цивилизация достигла огромного прогресса в ряде областей. Но при этом она отрезала себя от источников вдохновения, которые питали великих мыслителей прошлого. Современные представления о космосе неполны и односторонни. О многих законах этого мира мы еще не имеем ни малейшего понятия. Тем не менее принято издеваться над Кеплером и его методом мышления. Безумец, да и только! Непонятно, как при этом он смог внести один из решающих вкладов в становление современной науки. Мы не пытаемся ни проникнуть в сущность его методологии, ни даже понять, на какие источники он в своей работе опирался. А ведь одним из этих источников были сочинения Прокла.

Объем последних столь огромен, что я — сознаюсь — так и не смог ознакомиться с ними сколько-нибудь исчерпывающим образом. То, о чем я здесь пишу, основано на ряде отрывков, а не на систематическом изучении этих произведений. Тем не менее в них встречаются совершенно поразительные вещи. Например:

«Затемнения [планет] — это такие их положения, при которых они закрывают или закрываются чем-то. Ибо тело, расположенное за другим телом, находится в то же время перед третьим телом, расположенным позади него. И… каждое из них движется под другим».

Упомянув, что планеты могут скрываться за Солнцем, Прокл продолжает:

«От этих [видимых] явлений необходимо переходить к невидимым. Наблюдая за игрой света и тьмы, мы начинаем размышлять над [природой] небесных тел и вспоминаем затем о невидимых обращениях».

Трудно сказать, что конкретно имел в виду Прокл в этом отрывке. Намеки его весьма туманны и явно рассчитаны на то, что их не каждый поймет. В этом сочинении Прокла масса трудных для понимания мест, а в переводе Тейлора отсутствует какой-либо справочный аппарат (указатели или хотя бы оглавление), позволяющий с ним продуктивно работать. Публикация оригинального текста на греческом языке содержит указатель — но нет никакой возможности соотнести его данные с текстом перевода.

Может ли под «невидимыми обращениями» подразумеваться спутник Сириуса? Прежде чем сказать «нет», обратимся к еще одному абзацу из четвертой книги КТ:

«Аристотель вопрошает, почему одна сфера неподвижных звезд содержит огромное количество светил, а каждая из планетарных сфер — только одно светило? Ответ на этот вопрос может быть найден в его собственных сочинениях. Но мы уже говорили и еще раз повторяем, что каждая из планет - это целый мир, содержащий в себе множество божественных родов, для нас невидимых. Видимая звезда управляет ими <… > и в каждой из этих [планетных сфер] существуют невидимые звезды, вращающиеся вместе с их сферами. В результате каждая из них обладает как целостностью, так и предводителем, превосходящим всех прочих. <…> Каждая сфера — это [отдельный] мир. Теологи учат нас тому же — говоря, что в каждой сфере есть боги и подчиненные им демоны. <…> Из всего этого ясно, что планеты суть обители многих богов, придающих завершенность их обращениям». (Курсив мой. — Р. Т.)

Тейлор отмечает в сноске, что этот абзац очень интересен и необычен.

В другом месте Прокл пишет: «Существуют и другие божественные животные, следующие за обращениями планет. Их предводителями являются семь планет…» Еще одна сноска Тейлора: «Как я уже подчеркивал, современные ученые называют эти небесные тела спутниками».

Во введении к своему переводу платоновского «Тимея» Тейлор писал:

«… В этих сферах у каждой планеты есть несколько сопровождающих ее спутников, подобных группе звезд; и каждая сфера есть обитель богов, ангелов и демонов, соответствующих по своим свойствам сфере, в которой они живут. Эта теория — поистине волшебный ключ к содержанию древней теологии. Она объясняет, почему принято было славить какого-либо бога, называя его именами других божеств. Макробий, не поняв этого обстоятельства, решил, что боги — всего лишь воплощения Солнца. Современные же ученые выдвигают порой столь беспомощные теории, что они кажутся творениями ребенка или безумца. Чтобы убедиться в правильности нашей интерпретации, обратимся к комментариям Прокла к платоновскому «Тимею». Тот факт, что каждая планета окружена спутниками, явно следует из слов этого философа: «Существуют и другие божественные животные, следующие за обращениями планет. Их предводителями являются семь планет; они движутся и обращаются в соединении со своими предводителями — точно так же, как движением неподвижных звезд управляет устойчивая сфера» [с. 279]. <…> И там же он говорит, что обращение этих спутников подобно движению планет, которые они сопровождают; и это, по Платону, есть спиральное вращение. <… > «[И] около каждой планеты присутствуют несколько [спутников]… которые также движутся в соответствии со своей природой» [с. 275].

Обратим внимание на то, что Томас Тейлор именует эти знания «волшебным ключом к содержанию древней теологии». Сохранился отрывок из сочинений неоплатоника Дамаския, в котором упоминаются «египетские философы, разъяснявшие суть оккультных истин, почерпнутых ими из египетских трактатов. Согласно их концепциям, дело обстоит следующим образом: Единый принцип Вселенной почитается в образе Неведомой Тьмы, и сие провозглашается трижды…». Каков бы ни был источник этой информации, факт остается фактом: Прокл и другие неоплатоники полагали, что самая глубокая мистическая тайна включает в себя некую «Тьму» и невидимые небесные тела, обращающиеся вокруг видимых. Спутники планет нашей Солнечной системы были, так сказать, тайной более низкого уровня. В КТ Прокл обсуждает вопрос о «священных слухах» как возможном источнике этих знаний.

Тейлор достаточно хорошо знал греческий язык, чтобы употребить в своем переводе КТ термин «обращение» (или «оборот»); «невидимые обращения» — это или орбиты небесных тел, или сами недоступные для невооруженного глаза небесные тела. Но почему знания об этих телах (или об их «невидимых обращениях») столь важны? Ответ на этот вопрос в КТ также есть, и содержится он в словах Прокла «теологи учат нас тому же». Говоря так, Прокл подчеркивает, что это именно теологическая, а не философская традиция, и что истоки ее кроются в религиозных мистериях. Это именно то доказательство, которое нам нужно. Ибо, как мы установили, содержанием древних мистерий были знания о системе Сириуса. Кроме того, можно считать доказанным, что Прокл был посвящен в эзотерическую традицию и пытался на ее основе интерпретировать содержание платоновских диалогов. Он полагал, в частности, что существуют «звезды», сопровождающие планеты, и что каждая планета — это отдельный мир. А также что планета руководит своими (невидимыми для нас) спутниками. Это очень близко к знаниям о Сириусе! В главе 1 мы упоминали, что догоны имеют представление о спутниках Юпитера; возможно, это значит, что подобные знания были частью «сириусной традиции». Мог о ней знать и Прокл.

В одном из своих сочинений — «Теологии Платона» — он говорит о спутниках планет и более конкретно:

«Но планеты именуются Правителями мира (космокра-торами) и обладают абсолютной властью. Точно так же, как небесная сфера содержит в себе множество звездных зверей, каждая из планет пасет немало таких же — или подобных — животных. В каждой планетной сфере содержится, таким образом, много спутников, подобных неподвижным звездам, [но] вращающихся. Обращение этих спутников подобно обращению планет, за которыми они следуют: по словам Платона, это и есть спиральное вращение. На первых местах среди этих спутников планет находятся боги; за ними в светящихся круглых телах вращаются демоны; и далее следуют ущербные души, подобные нашим».

В своих комментариях Тейлор замечает: «Сущности, следующие за звездами… — это, конечно, их спутники, о которых Прокл упоминает довольно часто». И далее: «Из того, что пишет Прокл, следует, что и у звезд, и у планет есть спутники, и в некоторых случаях их можно увидеть».

Это уже почти откровенное описание системы Сириуса — хотя и без каких-либо конкретных названий. Примечания Тейлора касаются прокловских рассуждений о «невидимых обращениях». А последние, в свою очередь, являются комментариями к одному из наиболее непонятных мест в платоновском «Тимее» (40-с). Причем Прокл цитирует его в более полном варианте, чем тот, который сегодня считается, так сказать, каноническим!

Лишние слова — «сущности, следующие за звездами», — дают Тейлору повод заметить: «В тексте Платона они отсутствуют, но хорошо его дополняют». Томас Тейлор знал, о чем говорит, — ведь именно он первым перевел все диалоги Платона на английский язык.

Поскольку Прокл возглавлял платоновскую Академию, он вполне мог располагать и более полным текстом «Тимея». Ничто не мешает отнестись к этому дополнению с полным доверием. Понимание «сущностей, следующих за звездами» как спутников звезд также не вызывает каких-либо возражений.

Показательно, что это выражение «выпало» из «канонического» текста «Тимея». В течение столетий рукописи переписывались многократно, и переписчики нередко допускали ошибки. Упоминание о «спутниках звезд» явно выглядело более чем странно и не имело шансов уцелеть. Только тексты диалогов, сохранявшиеся в библиотеке платоновской Академии, не подвергались намеренной и ненамеренной «цензуре» переписчиков.

Итак, пытаясь отыскать в работах Прокла сведения о тайне Сириуса, мы вышли к платоновскому «Тимею». Случайность? Вряд ли. Тот факт, что именно эти слова оказались выброшенными из текста диалога (а ведь работы Платона дошли до нашего времени в хорошей сохранности), прекрасно демонстрирует всю глубину непонимания, накопившегося вокруг нашей проблемы. Отблески, бросаемые тайной Сириуса, преображают все, на что они падают. Проблема эта подобна волшебному зеркалу: история культуры отражается в ней существенно по-новому. Даже устоявшиеся классические тексты Платона приобретают новое измерение. То, что казалось мертвым и давно уже окаменевшим, поднимается из праха и предстает нашему взору живым и полным сил. Мы уже не можем загнать эти тени обратно в их склепы.

Четыре вычеркнутых слова, по-видимому, пропали из «Тимея» отнюдь не случайно. Если бы они сохранились, ревнителям ортодоксальных традиций трудно было бы < «бъяснить их содержание. При этом не так уж важно, сам ли Платон является автором этого абзаца, или же он заимствован из пифагорейских трактатов (см. ниже).

«Тимей» — без сомнения, наиболее трудное для понимания сочинение Платона. Джордж Сартон замечает по его поводу: «В «Тимее» больше от восточной мифологии, чем от греческой философии. <… > Истоки астрологических нелепиц, долгое время мутивших воду западной культуры (да и сегодня продолжающих оказывать дурное влияние на людей, далеких от подлинной науки), находятся именно в «Тимее». Астрология же Платона является не более чем ответвлением вавилонской астрологии. К чести великого философа следует, однако, сказать, что его астрологические построения носят высокодуховный характер, не опускаясь до примитивных предсказаний судьбы. <„> Воздействие «Тимея» на мыслителей последующих эпох было огромным и чаще всего отрицательным. <… > Многие ученые воспринимали фантазии Платона как бесспорную истину. Это существенно затормозило прогресс науки, а «Тимей» явился одним из главных источников невежества и суеверий».

Сказано весьма сильно! «Тимей», похоже, и в наши дни вызывает у части читающей публики реакцию отторжения. Сартон, один из наиболее уважаемых историков науки, даже обвиняет Платона в «торможении научного прогресса». Это уже, пожалуй, перебор — хотя критика Сартона бывает и достаточно обоснованной. В концепциях великого философа было немало сомнительного, а его политические взгляды не могут не вызывать справедливого негодования. Еще Аристотель находил их «кошмарными». Но к «Тимею» все это имеет в лучшем случае косвенное отношение. Впрочем, среди экспертов такое случается. Они, конечно, стараются убедить читателя, что подходят к анализируемому материалу «совершенно непредвзято»; но иногда маска спадает, и из-за нее выступает подлинное лицо — не лишенное эмоций.

Что же касается недоумения и гнева, с которыми зачастую реагируют на содержание «Тимея», то следует учитывать, что большая часть этого диалога (длинная речь некоего Тимея об устройстве Вселенной) в действительности Платону не принадлежит. Многие древние авторы полагали, что эта часть диалога представляет собой текст пифагорейского трактата, с которым Платон познакомился во время одного из своих путешествий на Сицилию. Высказывания Тимея побуждают других участников диалога к обсуждению поставленных вопросов. И именно в тексте предположительно пифагорейского трактата мы сталкиваемся с материалами, имеющими отношение к тайне Сириуса. Это естественно — ведь пифагорейцы были мистическим братством, корни которого уходят в Египет и Вавилон (именно там, согласно традиции, Пифагор был посвящен в великие мистерии).

Необходимо, конечно, доказать, что тот отрывок из «Тимея», который комментирует Прокл, говоря о небесных телах, написан не Платоном. Обратимся к Диогену Лаэртскому:

«Филолай Кротонский, пифагореец. Это у него Платон просит Диона купить пифагорейские книги. <… > Мнение его было, что все рождается неизбежностью и ладом. Он первый сказал, что Земля движется по кругу (хотя другие утверждают, что это сказал Гикет Сиракузский). Написал он одну книгу, ее-то (говорит Гермипп), по словам кого-то из писателей, Платон по своем приезде в Сицилию к Дионисию купил у родственников Филолая за сорок александрийских мин и списал из нее «Тимея»; а другие говорят, будто Платон получил ее в подарок за то, что вызволил у Дионисия из-под стражи одного юношу из учеников Филолая.

Именно Филолай (по словам Деметрия в «Соименниках») первый обнародовал пифагорейские [книги под заглавием] «О природе», начинающиеся так: «Природа в мироздании сложена из беспредельного и определяющего, равно как и целое мироздание, и все, что в нем…»

Прокл также подтверждает предположение, что в «Тимея» был включен пифагорейский трактат, содержание которого имеет египетские и вавилонские корни. В КТ он пишет:

«Еще до [Гиппарха и Птолемея] египтяне, наблюдавшие за небом, а до них — халдеи (вавилоняне), которых учили боги еще до всяких наблюдений, были того же мнения о движении звезд, что и Платон. Ибо оракулы не единожды, но много раз говорили о различных видах их движения».

Обратим внимание на слова «которых учили боги еще до всяких наблюдений». Получается, что эти знания были переданы людям «богами» и лишь впоследствии они были приведены в соответствие с наблюдениями. Надеюсь, что читатель понял суть дела и нет необходимости погружаться в обсуждение взглядов пифагорейцев, орфиков и тех, кого Прокл именует «оракулами».

Итак, мы видим, что Прокл, отталкиваясь от скудных по объему, но важных по содержанию сведений из древних пифагорейских книг «О природе», включенных Платоном в диалог «Тимей», утверждал, что у звезд и планет есть спутники, что эти спутники движутся в пространстве по «невидимым орбитам» (и это обстоятельство почему-то очень важно для него), а также что «боги» дали древним народам Ближнего Востока глубокие астрономические знания. Эти знания сохранились в греческом мире в лоне пифагорейской и орфической традиций, а всякие там эпициклы, придуманные для объяснения движения небесных тел, — сущая ерунда. Движутся не сферы, а планеты — что, в свою очередь, намекает на возможность вращения Земли вокруг ее оси.

Известно также, что Прокл был одним из посвященных в египетские и вавилонские мистерии и поклонялся Гекате — богине, которая, как мы знаем, символизировала звезду Сириус. Личность Прокла, таким образом, представляет значительный интерес и для нашей проблемы. Его намеки на «невидимые орбиты», вполне возможно, имеют под собой «сириусную» основу. Говоря о важности этих знаний, Прокл, однако, избегал каких-либо конкретных указаний и, по сути дела, балансировал между желанием высказаться и невозможностью нарушить обет молчания. Он был искренне верующим человеком и, конечно, глубоко почитал этот обет. Поэтому он нашел способ объяснить некоторые принципы устройства Вселенной, не нарушая его. История изложена, но имена действующих лиц скрыты.

Очень желательно было бы детальнее изучить сочинения Прокла. Там наверняка осталось много неизвестного и важного для нас. Но и работы Платона заслуживают с этой точки зрения некоторой переоценки. «Тимей», в частности, оказался значительно загадочнее, чем можно было предполагать. Отзвуки знаний о системе Сириуса присутствуют в традициях и сочинениях практически всех эпох.

Два современника Прокла — Макробий и Марциан Капелла также были неоплатониками и писали на астрономические темы. Они защищали гелиоцентрическую теорию. Когда три человека, принадлежащие к одному и тому же философскому направлению, разделяют одну и ту же — причем правильную! — концепцию, это уже тенденция. Но, разумеется, историки науки не склонны обращать внимание на подобные «мелочи». Их мало интересует и такая личность, как Иоанн Скотт Эриугена, проповедовавший теории Макробия Феодосия и Марциана Капеллы при дворе Карла Лысого и написавшего монументальный (полмиллиона слов!) труд «Перифюсеон» («О природах»). Этот труд постепенно публикуется в английском переводе на средства ирландского правительства, которое сочло Эриугену (это имя значит «рожденный в Ирландии») одним из великих сынов Изумрудного острова. О, если бы и Прокл родился в Ирландии! Возможно, тогда легче было бы найти его работы на английском языке. Не поискать ли еще какие-нибудь небольшие страны, нуждающиеся в героях? Это могло бы привести к своего рода культурному возрождению нашей цивилизации. Ренессанс, как известно, многим обязан интересу флорентийцев к традиции платонизма. Не пора ли открыть ее заново?

Это приложение было задумано и написано уже после того, как рукопись «Мистерия Сириуса» была принята к печати. Оно, конечно, не лишено недостатков — в частности, излишней беглости изложения. Но лучше сказать о Прокле немного, чем совсем ничего. В пустыне не приходится пренебрегать даже каплей воды.