Взрывающиеся монастыри, выбрасывающие взвихренные тучи монахов, сталкивающихся с летящими монахинями, также лишившимися своей обители, или обрушивающиеся монастыри, иной раз медленно оседающие монастырские стены — мы видим в этих картинах общий порядок вещей: что всякое развитие проходит стадию в скорлупе стен, которые рано или поздно оказываются разбиты. Давным-давно Соединенные Штаты скрывались в скорлупе. Скорлупа лопнула. С ней раскололось и еще кое-что.

Доктрина огромных расстояний между небесными телами и движущейся Земли — наиболее сильная составляющая отвергательства; одна только мысль о разделяющих нас миллионах и миллионах миль не дает и помыслить о возможной связи между мирами; и одна мысль, что эта Земля разрывает пространство со скоростью 19 миль в секунду, делает невозможной все размышления о том, чтобы покинуть ее, а затем вернуться обратно. Однако, если эти две условности оказываются особенностями скорлупы, подобной скорлупе вокруг цыпленка в яйце, или границ, отгораживавших некогда Соединенные Штаты, и если однажды все подобные стены вокруг развивающегося зародыша рушатся, мы предрекаем, в смутных терминах всякого успешного пророчества, что взгляды зрелой астрономии откроются над осколками разбитых доказательств.

Теперь мы размышляем о функции изоляции в ходе развития. Это, собственно, не наша идея, потому что, кажется, я позаимствовал ее у биологов, но мы применяем ее более широко. Если принять общую идею, мы допускаем, что учение астрономов об изолированности космических тел и непостижимой скорости этой Земли, как бы заключающей ее в капсулу или спору, функционально. Что, независимо от функции изоляции, исключения, нарушающие ее, неизбежны для всякого развития, что подтверждается данными по всякому росту, начиная с аристократичных семян, коим, однако, приходится идти на взаимодействие с низшей материей или погибнуть. Всякий живой организм поначалу отгорожен стенами. То же относится и к человеческому существованию. Развитие всякой науки есть серия временных состояний замкнутости, и вся история промышленности полна изобретений, которые сперва встречали сопротивление, но в конце концов принимались. В начале XIX века Гегель опубликовал свое доказательство того, что невозможно существование более семи планет: он не успел отозвать статью, узнав об открытии Сереса. Нам представляется, что состояние ума Гегеля составляло часть общего духа его времени, и что это было необходимо, или функционально, поскольку первым астрономам едва ли удалось бы систематизировать свою доктрину, если бы их сбивали с толку семь или восемь сотен планетарных тел; и что, кроме этой функции астрономов, согласно нашему представлению, они были полезны также тем, что помогали взламывать стены более старой и отжившей ортодоксии.

Мы полагаем, что недопущение детей к множеству разнообразных опытов есть благо и что во всяком случае они в свои первые годы изолированы, например, в сексуальном отношении, и нам представляется, что наши данные придерживаются не из-за существования неявного заговора, но из той же сдержанности, по какой большая часть биологических знаний не преподается детям. Но если мы думаем нечто в таком роде, допустимо также, что даже в духе ортодоксальных принципов эти данные сохраняются в ортодоксальных публикациях и что в духе гипотетических принципов дарвинизма, примененных в более широком смысле, они выживают, хотя и не гармонируют с окружающей средой.

На вычисления удаленности звезд и планет извели тонны бумаги. Но среди всего сказанного и написанного я не нашел более обоснованного высказывания, чем предположение мистера Шоу о том, что до Луны 37 миль. То есть Фогели, Струве и Ньюкомбы, находясь под функциональным гипнозом, распространяли полезное зародышевое заблуждение об огромном неохватном пространстве, окружающем эту Землю, или у них были свои основания, которых мне, на мое несчастье, не удалось отыскать, или не существует удобного и лицеприятного способа их объяснить.

10 апреля 1874 года — светящийся объект взрывается в небе Куттенберга, Богемия. Сказано, что вспышка была яркой, как солнечный свет, и что за «ужасающим сполохом» последовал раскат грома, продолжавшийся около минуты. 9 апреля 1876 года — взрыв, названный жестоким, над городком Розенау в Венгрии.

Эти два объекта появились практически в одном и том же местном небе этой Земли — точки взрывов разделяют 250 миль — и приблизились практически из одной небесной точки, созвездия Кассиопеи; с разницей в два градуса прямого восхождения и без разницы в склонении. Примерно в одно время суток: один в 8 часов вечера, другой — в 8:20. В одну и ту же ночь года согласно внеземному календарю — 1876 год был високосным.

Если то были обычные метеоры, по совпадению два обычных метеора одного метеоритного потока могли, с разницей точно в два года, появиться из одной и той же точки небосклона и попасть почти в одну точку над этой Землей. Но эти два события весьма выделяются из ряда записей о взрывах в небе. Совпадения множатся, или эти объекты появились не из далекого созвездия Кассиопеи, и близость их попаданий указывает, что эта Земля неподвижна; и в нем видится некая целенаправленность. Продолжая серию этих событий или являя собой новое совпадение, 9 июня 1866 года произошел чудовищный взрыв в небе Книзахинья в Венгрии, и с неба упали тысячи камней. Между Розенау и Книзахинья около 75 миль. Конечно, кто-нибудь мог бы продолжить наши легкомысленные размышления по этому поводу и представить себе стрельбу из-за звезд, как можно представить, что неведомые земли висят в небе не прямо над Сербией, Бирмингемом или Комри, а за ближайшими звездами, приуменьшив все еще больше, чем приуменьшали мы — но пальба камнями по этой Земле кажется мне невежливой. Конечно, объекты или обломки объектов из стали, подобной стали, выплавленной на этой Земле, падали на эту землю и хранятся теперь в коллекциях «метеоритов». В книге, для нас теперь труднодоступной, потому что ее не держат рядом с «Comptes Rendus», «English Mechanic» и «L'Astronomique», есть история о каменных скрижалях, которыми в давние времена запустили в эту Землю. Возможно, обитатели этой Земли и после того получали наставления с неба, но надписи доходили в очень плохом состоянии.

И у меня есть сведения о явлениях, приписываемых «северному сиянию», повторяющихся в одних и тех же местных небесах. Если это северное сияние, его повторение с такими правильными интервалами и с такой точной локализацией бросает вызов самым ретивым объяснятелям. Если же они — внеземного происхождения, то указывают на неподвижность этой Земли. Регулярность наводит на мысль о сигналах. Например: огни в небе Лиона в штате Нью-Йорк 9 декабря 1891 года; 5 января, 2 февраля, 29 февраля, 27 марта, 23 апреля 1892 года. В «Scientific American» (7 мая 1892 г.) доктор М. А. Видер пишет, что с 9 декабря 1891 по 23 апреля 1892 года в небе Лиона яркие огни, которые он называет «северным сиянием», появлялись каждую двадцать седьмую ночь. Он связывает их с синодической активностью Солнца и говорит, что в каждую ночь, предшествовавшую ночному шоу, на солнце отмечались выраженные возмущения. Каким образом возмущения на Солнце могут сказываться ночью, когда Солнце где-то над антиподами лион-цев, и сказываться так локализовано, остается неясным. В «Nature» (46–29) доктор Видер связывает феномены с синодической активностью Солнца, но говорит, что этот период составляет 27 суток 6 часов и 47 минут, замечая, что этот период, по его наблюдениям, не совпадает с периодичностью лионских феноменов более чем на сутки. Эти точные расчеты — еще один образчик «тонкой науки», подстрекающий нас поискать в ней дыры. Различные части Солнца движутся с разной скоростью: я читал о солнечных пятнах, которые двигались по диску Солнца наискосок.

В «Nature» (15–451) корреспондент пишет, что в 8:55 вечера он видел большую красную звезду в созвездии Змеи, где прежде никогда такой не видел — Ганнерсбери, 17 марта 1877 года. Через десять минут объект несколько раз увеличился и уменьшился, мигая, как вращающийся маячный фонарь, после чего исчез. Этот корреспондент пишет, что около 10 вечера он заметил большой метеор. Он не предполагает связи между этими двумя явлениями, но связь может существовать — и указывать, что нечто по крайне мере в течение часа неподвижно висело над Ган-нерсбери, поскольку объект, названный «метеором», впервые заметили в Ганнерсбери. В «Observatory» (1 -20) капитан Тапман пишет, что в 9:57 большой метеор был впервые замечен из Фрома, Тетбери и Ганнерсбери. Красный объект не обязательно находился в небе над Ганнерсбери; он мог располагаться в созвездии Змеи, невидимый для остального мира.

Затем имеется обширная область сообщений о «метеорах», которые без параллакса, или с малым параллаксом, или с малым параллаксом, причиной которого могла быть неполная одновременность наблюдений, появились как будто бы из звезды или планеты и которые могли происходить из этих точек, свидетельствуя об их близости. Например, большой метеор 5 сентября 1868 года. Из Цюриха, Швейцария, его видели исходящим из точки вблизи Юпитера; из Тремонта, Франция, исходящим из точки, настолько близкой к Юпитеру, что планета и эта точка уместились в поле зрения одного телескопа; из Бергамо в Италии его заметили в пяти или шести градусах от Юпитера. Цюрих расположен примерно в 140 милях от Бергамо, а Тремонт находится дальше этого и от Цюриха, и от Бергамо.

Итак, есть данные, указывающие, что объекты попадают на эту Землю с планет или со звезд, подкрепляя нашу идею, что планеты расположены ближе к этой Земле, чем Луна с общепринятой точки зрения; и что до звезд, равноудаленных от этой Земли, можно добраться отсюда. Обратите внимание, что я, если феномен повторяется в одном местном небе этой Земли, всегда заключаю из этого, что его источник неподвижен над неподвижной Землей. Неподвижность относительно этой Земли подразумевается, но этот относительно неподвижный источник — остров в пространстве, новый берег или что там еще — можно представить сопровождающим эту Землю в ее вращении и движении вокруг Солнца. Принимая, что о гравитации не известно почти ничего; что гравитационная астрономия — миф; что поле притяжения может распространяться всего на несколько миль от этой Земли, я, если могу помыслить нечто, висящее в пространстве без опоры, всегда представляю остров, скажем, над Бирмингемом, или над Иркутском, или над Комри, отброшенный центробежной силой от вращающейся Земли или моментально отстающий от нее в гонке вокруг Солнца. Тем не менее здесь остается много места для дискуссии. Но переходя к данным другого порядка, я невольно склоняюсь к объяснению, что Земля неподвижна. Однако этот предмет почитается священным. Никто не смеет считать эту Землю неподвижной. Никто не смеет задавать вопросов. Мыслить на этот счет иначе, как велено, представляется неблагочестивым.

Но как можно объяснить движение Земли?

Думать, что нечто положило ему начало и что ничто никогда ему не воспрепятствовало?

А если Земля не движется?

Значит, ее никто не запустил…

Новое святотатство!