Йигаэль Йадин рассказал о событиях 1967 г. в интервью Дэвиду Прайс-Джонсу, состоявшемся в начале 1968 г. По его словам, он прекрасно понимал, что другие свитки находятся где-то рядом и что Кандо, торговец, принимавший участие в первой сделке по продаже свитков, знал, где они хранятся. Поэтому Йадин направил в дом Кандо в Вифлееме других членов совета в сопровождении трех офицеров. Кандо был задержан и под охраной доставлен в Тель-Авив. После долгих допросов, продолжавшихся пять дней, он пригласил офицеров к себе домой и передал им свиток, который он прятал у себя на протяжении шести лет. Свиток этот стал исключительно важным открытием: это был так называемый Храмовый свиток, текст которого был впервые опубликован в 1977 г.

Прайс-Джонс взял также интервью у отца де Во, который был крайне возмущен всем происходящим. По словам Прайс-Джонса, де Во назвал израильтян «нацистами»: «Его лицо так и пылало, когда он заявил, что израильтяне могут воспользоваться захватом Иерусалима как предлогом для переноса всех свитков Мертвого моря из Рокфеллеровского музея в Хранилище книги». Он опасался и за свое собственное положение, и за возможность доступа к свиткам, поскольку, как выяснил Прайс-Джонс, «отец де Во запретил допускать любого еврея к работе по изучению свитков Мертвого моря».

К счастью, опасения отца де Во оказались беспочвенными. В политической и военной ситуации, сложившейся после Шестидневной войны, израильтян волновали совсем иные проблемы. Йадин и профессор Биран, который в 1961 – 1974 гг. занимал пост директора департамента древностей Израиля, были готовы подтвердить сложившийся статус-кво, и де Во вновь получил доступ к свиткам – при условии, что их публикация будет ускорена.

В 1952 г. в пещере 4 было обнаружено в общей сложности более восьмисот свитков. Чтобы разобраться в этом море материала, был сформирован международный комитет ученых и специалистов, каждому из членов которого были предоставлены разнообразные тексты оригиналов на предмет их изучения, толкования, перевода и подготовки к публикации. Комитет этот, номинально подчинявшийся департаменту древностей Иордании, фактически работал под руководством отца де Во. Впоследствии де Во стал и главным редактором серии публикаций свитков Мертвого моря – многотомного свода «Открытия в Иудейской пустыне», выпускаемого издательством «Оксфорд Юниверзити Пресс». И преподобный отец оставался на этом посту вплоть до своей кончины, последовавшей в 1971 г.

Ролан де Во родился в Париже в 1903 г. Готовясь к принятию священного сана, он в 1925–1928 гг. учился в семинарии Сен-Сюльпис, изучая арабский и арамейский языки. В 1929 г. он вступил в ряды ордена доминиканцев, при содействии которых и был переведен в Библейскую школу в Иерусалиме. В 1934 г. началась его преподавательская деятельность в этой школе, а с 1945 по 1965 г. он занимал пост ее директора. С 1938 по 1953 г. де Во был редактором журнала «Revue Biblique», издававшегося Библейской школой.

По мнению тех, кому довелось встречаться и лично знать его, де Во был колоритной, запоминающейся личностью, чем-то вроде «характерного» героя. Заядлый курильщик и обладатель густой бороды, он носил очки и темный берет. Кроме того, он всегда, даже на раскопках, носил свои белые монашеские одежды. Настоящий харизматик, известный своим темпераментом и энтузиазмом, де Во был прирожденным оратором и блестящим рассказчиком, питавшим особую страсть к публичным выступлениям. Это делало его идеальным оратором на всех публичных актах, в которых ему приходилось участвовать.

Один из его бывших коллег характеризует де Во как прекрасного ученого, но не слишком хорошего археолога.

Но за этим эффектным «фасадом» личности скрывался другой де Во: беспощадный, фанатичный, ограниченный, мстительный. В политическом отношении он был ярым правым. В молодые годы де Во был даже членом «Аксьон Франсез», военизированного католическонационалистического движения, возникшего во Франции в период между двумя мировыми войнами и исповедовавшего культ «крови и почвы». Движение это более чем симпатизировало диктаторским режимам, установившимся в Германии и Италии, и приветствовало триумфальную победу Франко в Испании. Нет никаких сомнений, что де Во был фигурой, мало подходящей для роли руководителя исследований свитков Мертвого моря. Дело в том, что де Во был прежде всего не просто ревностным католиком, а монахом, а это мало способствовало спокойному и взвешенному взгляду на крайне неоднозначный и даже взрывоопасный религиозный материал, попадавший к нему в руки. Более того, преподобный отец был враждебно настроен к государству Израиль как политической данности, неизменно называя эту страну Палестиной. На личном уровне он всегда был рьяным антисемитом. Один из его бывших коллег отмечает его откровенные нападки на израильтян, присутствовавших на его лекциях. После интервью с де Во Дэвид Прайс-Джонс заметил: «На мой взгляд, он вспыльчив и груб и даже слегка чокнутый». По мнению Магена Броши, тогдашнего директора израильского Хранилища книги, «де Во был бешеным антисемитом и столь же бешеным антиизраильтянином, но в то же время – лучшим партнером, какого только можно найти».

Таким был человек, на которого в определенный момент была возложена ответственность за судьбу свитков Мертвого моря. В 1953 г. совет попечителей Рокфеллеровского музея, председателем которого в то время был де Во, пригласил в свои ряды представителей различных иностранных археологических миссий – британской, французской, немецкой и американской, работавших в тот период в Иерусалиме. Между тем ни один израильтянин подобного приглашения не получил, несмотря на наличие целого штата квалифицированных специалистов из Еврейского университета. Совет обратился к каждой из этих школ с просьбой оказать посильную помощь в финансировании работ.

Первым ученым, назначенным при содействии де Во, стал профессор Фрэнк Кросс, в то время сотрудничавший с богословской семинарией Мак-Кормика в Чикаго и институтом Олбрайта в Иерусалиме. Кросс был рекомендован институтом Олбрайта и летом 1953 г. приступил к работе в Иерусалиме. Переданные ему материалы представляли собой специфические библейские тексты – свитки с толкованиями различных книг Ветхого Завета, обнаруженные в пещере 4 в Кумране.

Аналогичные материалы были переданы и монсиньору Патрику Скиэну, также представлявшему Соединенные Штаты. В момент этого назначения он занимал пост директора института Олбрайта.

Отец Жан Старки, представлявший Францию, был назначен по рекомендации Библейской школы. В то время он был сотрудником Национального центра научных исследований (Франция). Старки, видному знатоку арамейского, было поручено изучение всего корпуса текстов на этом языке.

Германию в совете представлял доктор Клаус-Гунно Хунцингер. Ему было поручено изучение одного текста – так называемого Свитка Войны, а также обширного корпуса материалов, написанных на папирусе, а не на пергаменте. Впоследствии он вышел из состава группы, и его заменил другой французский прелат – отец Морис Байлье.

Еще одним протеже Библейской школы был отец Юзеф Милик, польский католический священник, переселившийся во Францию. Ученик и близкое доверенное лицо де Во, Милик получил в свое распоряжение особенно важный корпус материалов. В него входил целый ряд ветхозаветных апокрифов. Были в этом корпусе и так называемые «псевдопиграфические» творения – тексты, позднейшие толкователи которых, стремясь придать им большую авторитетность, приписывали их перу древних пророков и патриархов. И, что самое важное, в состав этих текстов входили так называемые «общинные материалы», – материалы, относившиеся непосредственно к жизни Кумранской общины, ее учению, ритуалам, распорядку и т. п.

Представителем Великобритании в этой международной группе был Джон М. Аллегро, работавший в то время над своей докторской диссертацией в Оксфорде под руководством профессора Годфри Р. Драйвера. Аллегро прибыл в Иерусалим, будучи агностиком. Он был единственным членом этой группы, не придерживавшимся определенных религиозных взглядов. Кроме того, он был единственным филологом среди своих коллег и уже успел зарекомендовать себя, опубликовав пять работ на страницах академических журналов. Таким образом, Аллегро оказался единственным членом группы, успевшим составить себе определенную репутацию еще до начала изучения свитков. Все прочие ее участники еще не успели снискать известность в научных кругах и сделали себе имя лишь впоследствии благодаря работе над свитками.

Аллегро было поручено исследовать свитки с толкованиями на библейские тексты (которые представляли нечто роде «секретарских материалов» типа тех, которые изучал и Юзеф Милик) и солидный корпус так называемых «благодарственных гимнов» – гимнов, псалмов, молитв и славословий морально-этического и поэтического характера. Надо признать, что материалы, над которыми работал Аллегро, оказались более «взрывоопасными», чем у любого из его коллег, да и сам он в то время был инакомыслящим, человеком независимых взглядов. Можно не сомневаться, что он без колебаний нарушал пресловутый консенсус, который настойчиво стремился установить де Во, и поэтому, как мы узнаем, был изгнан из группы, уступив место Джону Страгнеллу, также работавшему в докторантуре в Оксфорде. Страгнелл стал учеником Фрэнка Кросса.

На основании каких же принципов происходило распределение материалов и их передача тем или иным сотрудникам? Как решался вопрос о том, кому и над чем работать? Профессор Кросс в телефонном разговоре, отвечая на этот вопрос, заметил, что подобные вещи решались «посредством дискуссии и консенсуса, а также с благословения де Во»:

«Некоторые аспекты были самоочевидны; те из нас, кто был загружен преподавательской работой, просто не имели времени заниматься неизученными и наиболее сложными проблемами. Поэтому мы отбирали библейский, наиболее простой для понимания материал с точки зрения его идентификации и распределяли по принципу „подходит – не подходит“. У нас были специалисты по арамейскому языку, например, Старки, и тексты на арамейском передавались им. Интересы некоторых ученых, перспективы исследований – словом, многое зависело от того, чем именно каждый из нас хотел заниматься. Подобные вопросы быстро согласовывались, и де Во давал свое благословение. Мы не просто сидели и голосовали: у нас реально не возникало конфликтов на этой почве. Наша группа действительно работала на основе консенсуса».

Профессор Кросс подтверждает, что каждый из членов группы знал и понимал, чем конкретно занимаются его коллеги. Все материалы были разложены и хранились в общем помещении, так называемом Зале свитков, и каждый сотрудник имел право прогуляться по залу и посмотреть, над чем трудятся его коллеги. Они, естественно, могли помогать друг другу в решении сложных проблем, требующих опыта и специальных знаний. Но это означало также, что, если один из членов группы работал с противоречивым или сенсационным материалом, это немедленно становилось известно всем остальным сотрудникам. Это дало основание Аллегро утверждать в конце жизни, что его коллеги скрывали наиболее сенсационные материалы или, по крайней мере, задерживали их публикацию. Другой независимо мыслящий ученый впоследствии признался, что в 1960-х гг. ему давали негласные распоряжения «медлить и не спешить», причем эта неспешность приобретала столь навязчивые черты, «что даже сумасшедший не выдержал бы и убежал подальше». Дело в том, что отец де Во хотел, насколько это возможно, избежать ситуаций, способных повергнуть в замешательство христианскую церковь и общественность. А некоторые из Кумранских рукописей вполне могли вызвать такую реакцию.

Де Во привык к ситуации, когда Рокфеллеровский институт вплоть до 1967 г. находился на территории восточного Иерусалима, подконтрольной Иордании. Израильтянам было запрещено появляться в этом секторе, и это давало антисемитски настроенному де Во удобный предлог для того, чтобы не допускать к исследованиям израильских специалистов, даже несмотря на то, что его группа, как считалось (пусть даже теоретически), отражала широкое многообразие интересов и подходов. Но хотя политикам удавалось не допускать израильтян в Восточный Иерусалим, тем все же можно было бы дать возможность ознакомиться с фотографиями и найти иные пути доступа к материалам. Но такой доступ был решительно закрыт.

Мы затронули эту тему в разговоре с профессором Бираном, губернатором израильского сектора Иерусалима и впоследствии директором департамента древностей Израиля. Он заявил, что иорданские власти с непоколебимым упорством отказывались позволить Сукенику или любому другому израильскому специалисту попасть на территорию этого сектора Иерусалима. Будучи губернатором, Биран обратился в комитет де Во с запросом, предлагая устроить встречу в израильском секторе и гарантируя полную безопасность. В проведении подобной встречи было отказано. Тогда Биран предложил продать Израилю отдельные свитки или хотя бы фрагменты, чтобы с ними могли ознакомиться израильские специалисты. Но и это предложение было отвергнуто. «Конечно, они могли бы прийти на встречу, – заметил в заключение профессор Биран, – но они чувствовали себя уверенно, обладая ими (свитками. – Прим. перев.), и не желали позволить никому другому ознакомиться с ними». В сложившейся политической ситуации свиткам не придавалось особого значения, и официальные израильские власти не желали оказать нажим, чтобы преодолеть это упорство академических кругов.

Ситуация стала еще более абсурдной вследствие того, что израильтяне, и впервую очередь, естественно, Еврейский университет, а также специально организованное Хранилище книги, уже обладали семью ценнейшими свитками, три из которых первоначально приобрел Сукеник, а еще четыре Йигаэль Йадин сумел выкупить в НьюЙорке. Израильтяне, несомненно, вели свои исследования и публиковали их результаты более или менее ответственно, и, кроме того, все они были подотчетны Йадину и Бирану и тем более правительству и считались с мнением общественности и академических кругов. Что же касается группы из Рокфеллеровского музея, то она выглядела на этом фоне менее привлекательно. Имея солидные источники финансирования, располагая неограниченным временем и свободой, члены группы производили впечатление некого эксклюзивного клуба, самопровозглашенной элитной организации, почти средневекового ордена по своим установкам и монополизации материала. В Зале свитков, в котором они проводили свои исследования, царила псевдомонастырская атмосфера, окутывавшая все и вся. В этой связи вспоминается дух замкнутости и изолированности учения, описанный в том же романе «Имя Розы». «Эксперты», имевшие право доступа в Зал свитков, обладали в собственных глазах таким могуществом и престижем, что им было нетрудно убедить непосвященных в правоте своих воззрений. Как заметил в беседе с нами профессор Джеймс Б. Робинсон, координатор другой, более ответственной группы специалистов, переводивших тексты, обнаруженные в Египетской пустыне в окрестностях Наг-Хаммади, «открытие этих рукописей пробудило самые худшие инстинкты в ученых, бывших доселе вполне нормальными».

Поскольку международной группе исследователей удалось присвоить себе монопольное право на изучение материалов, она стремилась монополизировать и их толкование. В 1954 г., когда группа только приступила к работе, ученый-иезуит Роберт Норт уже предвидел опасность этого:

Увы, предостережения Норта упорно игноривались. На протяжении последующего десятилетия действительно сложился «консенсус» – если воспользоваться термином Роберта Эйзенмана – во взглядах, разделявшихся членами международной группы, которая работала под руководством преподобного де Во в Рокфеллеровском музее. Здесь сложилась строгая ортодоксальность прочтений и толкований, любое уклонение от которых расценивалось как ересь.

Подобная ортодоксальность толкований, которая с годами приобретала все более и более догматический характер, была выразительно сформулирована отцом Юзефом Миликом в его книге «Десятилетие со дня открытия в Иудейской пустыне», опубликованной в 1957 г. во Франции. Спустя два года книга Милика была переведена на английский другим членом международной исследовательской группы отца де Во – Джоном Страгнеллом. К тому времени уже появилось первое английское изложение пресловутого «консенсуса», представленное в публикации «Древняя Кумранская библиотека». Ее автором был профессор Фрэнк Кросс, учитель Страгнелла. Окончательные же штрихи в формулировке принципов «консенсуса» были выполнены самим отцом де Во в цикле лекций, прочитанных им в 1959 г. в Британской академии и опубликованных в 1961 г. в книге, озаглавленной «Археология и рукописи Мертвого моря». Всякий, кто дерзнул бы бросить вызов этим принципам, рисковал навсегда подорвать свою репутацию.

В 1971 г., после кончины отца де Во, сложилась чрезвычайная ситуация. Хотя преподобный отец вроде бы не имел намерения присвоить свитки, он тем не менее завещал свои права на них одному из своих коллег, преподобному Пьеру Бенуа, также являвшемуся членом доминиканского ордена и впоследствии ставшему преемником де Во на посту руководителя международной группы ученых, а также Библейской школы. Сам факт наследования отцом Бенуа прав, привилегий и прерогатив де Во по контролю за доступом к свиткам явился делом совершенно беспрецедентным в научных кругах. С точки зрения закона это был крайне редкий случай. Еще более неожиданным оказалось то, что научный мир не воспротивился подобной «передаче прав». Когда мы задали профессору Норману Гольбу из Чикагского университета вопрос о том, как столь сомнительная акция вообще могла иметь место, он ответил, что противиться ей было «совершенно безнадежным делом».

Воспользовавшись завещанием де Во как своего рода прецедентом, его примеру последовали и другие члены группы. Так, например, перед своей смертью, последовавшей в 1980 г., отец Патрик Скиэн завещал права на свитки, находившиеся в его распоряжении, профессору Ойгену Ульриху из университета Нотр-Дам, штат Индиана. Стали объектом завещания или, говоря более эвфемистическим языком, «передачи» и свитки, которыми занимался отец Жан Старки. Они были «переданы» отцу Эмилю Пюэшу из Библейской школы. Таким образом, ученые-католики, составлявшие основное ядро международной группы, сохраняли свою монополию на права собственности и информацию, и «консенсус» остался незыблемым. И лишь в 1987 г., после кончины отца Бенуа, их методы и «права» были взяты под сомнение.

Когда скончался отец Бенуа, профессор Джон Страг-нелл был назначен его преемником на посту главы международной группы. Страгнелл, родившийся в 1930 г. в Барнете, к северу от Лондона, в 1952 г. получил ученую степень бакалавра, а в 1955 г. – степень магистра, причем обе эти степени были получены им в колледже Иисуса в Оксфорде. Но, несмотря на то что он прошел все необходимые тесты для получения степени доктора философии на факультете ориенталистики Оксфордского университета, он так и не закончил работу над своей докторской диссертацией, и в 1958 г. его кандидатура была снята. В 1954 г. Страгнелл получил назначение в группу де Во, прибыл в Иерусалим и проработал там более двух лет. В 1957 г., после краткой стажировки в институте исследований в области ориенталистики Чикагского университета, он возвратился в Иерусалим и стал сотрудником Рокфеллеровского музея, где и проработал в качестве специалиста по эпиграфике вплоть до I960 г. В том году он был назначен аспирантом по изучению Ветхого Завета в богословской школе университета Дьюка. В 1968 г. он поступил на кафедру изучения истоков христианства в Гарвардскую богословскую школу в качестве профессора.

Назначение Страгнелла на пост главы международной группы не стало полной неожиданностью для его коллег. Начиная с 1967 г. правительство Израиля взяло на себя функции ратификации и утверждения подобных назначений. В случае с отцом Бенуа от израильтян не потребовалось подтверждения его полномочий. По словам профессора Шемарйаху Талмона, члена комитета, наложившего вето на кандидатуру Страгнелла, его назначение не могло состояться до тех пор, пока не будут соблюдены определенные условия. Помимо всего прочего, у израильтян вызывало недоумение то, что некоторые члены склонны играть роль своего рода «князя в изгнании». Так, например, в 1967 г. отец Старки решил, что нога его больше не ступит на землю Израиля. Отец Милик, ближайшее доверенное лицо и протеже де Во, долгие годы жил в Париже, разбирая фотоснимки некоторых особо важных свитков, доступ к которым имел только он один. Снимки с документов не позволялось делать никому. Без разрешения Милика никто – в том числе и из состава членов международной группы – не имел права публиковать материалы, являющиеся его монопольной сферой. Насколько нам известно, Милик ни разу не приезжал в Иерусалим после 1967 г., чтобы заняться изучением этих материалов. «Time magazine» характеризует его как человека «весьма уклончивого». Другое издание, «Biblical Archaeology Review», дважды сообщало о том, что он отказывается даже отвечать на официальные обращения департамента древностей Израиля. А его отношение к своим коллегам-ученым и широкой публике можно охарактеризовать только как нескрываемое пренебрежение.

Выведенные из себя подобным поведением ученого мужа, израильские власти настаивали на том, что директор проекта по изучению свитков должен проводить хотя бы некоторое время в Иерусалиме. Страгнелл, который пересматривал свою роль в Гарварде, держался так, словно он наполовину ушел в отставку со своего поста. Он начал проводить примерно полгода в Иерусалиме, в Библейской школе, где размещались его собственные апартаменты. Однако оставалось одно условие, которое он упорно отказывался выполнять. Он упорно не публиковал текстов, работа над которыми была поручена ему. Появление его собственного комментария к одному из этих текстов, фрагменту объемом в 121 строку, ожидалось более пяти лет, но труд так и не был издан. Страгнелл написал всего-навсего 27страничную статью о материалах, находившихся в его распоряжении. Помимо этого, он опубликовал статью о самаритянских надписях, перевод исследования кумранских текстов профессора Милика и, как мы видели, длинную и недружественную критическую статью против одного члена международной группы, посмевшего бросить вызов сложившемуся «консенсусу». Право, не слишком впечатляющий перечень материалов для человека, который долгие годы посвятил работе в такой специфической области, которая во многом зависит от публикаций. С другой стороны, он позволил некоторым выпускникам университета участвовать в исследованиях по прочтению текстов оригиналов, что было необходимо им для работы над своими докторскими диссертациями, что повысило престиж и их самих, и их наставника, и Гарвардского университета в целом.

В целом под руководством Страгнелла международная группа исследователей в значительной мере продолжила те же разработки, которыми она занималась и раньше. В этом смысле интересно сравнить достигнутый ими прогресс с успехами ученых, работавших над корпусом других текстов, так называемых «гностических Евангелий», обнаруженных на раскопках в Египте, в Наг-Хаммади.

Свитки Наг-Хаммади были найдены в 1945 г., двумя годами раньше открытия свитков Мертвого моря. В 1948 г. они были приобретены Коптским музеем в Каире. Первоначально была предпринята попытка распространить монополию в духе кумранских открытий на весь этот материал, причем монополия эта принадлежала узкому кругу избранных (кстати, опять французских ученых), в результате чего работа над ними замедлилась вплоть до 1956 г. Работы эти были прерваны в связи с Суэцким кризисом. После этой паузы свитки в 1966 г. были возвращены в распоряжение международной группы ученых для их перевода и публикации. Во главе этой группы стоял профессор Джеймс М. Робинсон, представлявший Институт античности и христианства в Клермонтской магистратуре, штат Калифорния. Когда мы попытались завести разговор с профессором Робинсоном о научном авторитете группы, работавшей над кумранскими свитками, он поморщился. «Ученые, изучающие кумран-ские свитки, – заявил профессор Робинсон, – более не пользуются солидной репутацией; единственно, что им удалось, – это окончательно подорвать ее».

Что касается самого профессора Робинсона и его группы, то они, напротив, трудились с завидной быстротой. Всего за три года для широких кругов ученых стали доступны отредактированные варианты переводов. К 1973 г. вся библиотека текстов Наг-Хаммади была переведена – естественно, в черновом варианте – на английский язык. А к 1977 г. была завершена публикация всего корпуса кодексов Наг-Хаммади как в виде факсимиле, так и в доступных популярных изданиях. Всего было издано сорок шесть книг плюс множество отдельных неидентифицированных фрагментов. Таким образом, на подготовку всех текстов свитков Наг-Хаммади Робинсону и его сотрудникам потребовалось всего одиннадцать лет.

Бесспорно, кумранские тексты куда более многочисленны и создают больше сложных проблем, чем свитки Наг-Хаммади. Но даже если сделать поправку на сложность, перечень научных публикаций, осуществленных группой де Во, мягко говоря, не слишком впечатляет. Когда эта группа была сформирована в 1953 г., ее официально провозглашенными задачами и намерениями была публикация всех свитков, найденных в Кумране, в составе научных изданий, и выпуск издательством «Оксфорд Юниверзити Пресс» серии под названием «Открытия в Иудейской пустыне в Иордании».

Первый том вышел в свет довольно быстро, в 1955 г. В нем были опубликованы фрагменты, найденные в первой кумранской пещере, которая теперь официально именуется пещера 1. Следующий же том был издан лишь спустя шесть лет, в 1961 г., и вообще не касался кумранских текстов. Он был посвящен материалам, найденным в пещерах в окрестностях Мурабба'ата. В 1963 г. вышел третий том, посвященный в первую очередь фрагментам свитков, найденным в пещерах 2, 3 и 5–10. Наиболее полным и значительным из этих фрагментов был знаменитый Медный свиток, найденный в пещере 3. Не считая Медного свитка, самый длинный текст среди опубликованных в этом томе насчитывал всего чуть более шестидесяти строк, а большинство составляли фрагменты объемом от четырех до двенадцати строк. К тому же среди этих фрагментов оказались части двух разных списков «Книги юбилеев». Еще один экземпляр этого же текста несколько позже был обнаружен в Масаде, что свидетельствует о том, что защитники крепости пользовались тем же самым календарем, что и обитатели Кумранской общины. А это позволяет говорить о куда более тесных связях между двумя объектами, чем это считал удобным признавать отец де Во.

Четвертый том серии «Открытия в Иудейской пустыне» появился в 1965 г.; вышел он под редакцией Джеймса Сандерса. Однако профессор Сандерс не являлся членом группы де Во. Свиток, над которым он работал, – это был сборник псалмов – был найден в 1956 г. одним бедуином в пещере 11 и вместе с целым рядом других документов в конце концов очутился в Рокфеллеровском музее. Покупателя на него не нашлось, и материалы были заперты в сейфах музея, доступа к которым не имел никто. Здесь свиток мирно пролежал вплоть до 1961 г., когда институт Олбрайта наконец оказался в состоянии приобрести его. Финансирование этой сделки взяли на себя Кеннет и Элизабет Бечтел, представлявшие «Бечтел Корпорейшн», одну из крупнейших американских строительных корпораций, имеющую широкий круг интересов на Ближнем Востоке (хотя в самом Израиле «Бечтел» не возвел ни одного объекта), многочисленные контакты с кругами администрации США и связи с ЦРУ. Таким образом, том под редакцией профессора Сандерса вышел совершенно независимо от направления и графика исследований, принятого международной группой под руководством де Во.

Однако в общем и целом масса наиболее ценных и значительных материалов, и в первую очередь – найденных в пещере 4, этой сокровищнице древних рукописей, попрежнему тщательно скрывалась от широкой общественности и кругов специалистов. Но, как обычно, содержание небольших клочков и наиболее поразительных фрагментов все же просочилось на страницы научных журналов. Первая же официальная публикация материалов из пещеры 4, не считая одного незначительного фрагмента, состоялась лишь в 1968 г. И произошло это благодаря стараниям «ренегата» и «еретика» группы де Во – Джона Аллегро.

Когда постоянные отсрочки с изданием кумранских рукописей стали нормой, а паузы между выходом в свет новых томов серии продолжали увеличиваться, у многих возникло подозрение, что тут что-то не так. Критики международной группы озвучили три основных аспекта. Во-первых, начали подозревать, что расшифровка найденного материала оказалась слишком трудной и сложной задачей для группы де Во. Было высказано предположение, что ее члены работали нарочито медленно, намеренно препятствуя или, по крайней мере, тормозя публикацию некоторых материалов. Наконец, некоторые полагали, что члены группы попросту обленились и бездельничали, наслаждаясь комфортабельными синекурами, расставаться с которыми им явно не хотелось. Кроме того, постоянно подчеркивалось, что с публикацией фрагментов рукописей, попавших в руки к американцам и израильтянам, подобных задержек не отмечалось. В отличие от группы де Во, американские и израильские ученые не теряли времени даром, выпуская в свет все новые и новые плоды своих трудов.

Шестой том серии «Открытия в Иудейской пустыне» вышел из печати лишь в 1977 г., спустя девять лет после публикации материалов Аллегро. Седьмой том был издан в 1982 г., а девятый – только в 1990 г., да и тот не содержит никаких материалов о кумранских текстах. Как мы уже отмечали, черновые версии переводов текстов кодексов Наг-Хаммади были подготовлены спустя три года после начала работ. Что касается кумранских материалов, то группа де Во таких переводов не подготовила. Более того, они не изданы и по сей день. Весь корпус текстов свитков Наг-Хаммади был переведен и выпущен в свет всего за одиннадцать лет. Что же касается группы де Во, то с начала ее исследований прошло уже более сорока лет, а плодом ее многолетних усилий стали какие-то жалкие восемь томов. Другими словами, группа де Во опубликовала менее 25% от общего объема материалов, находящихся в ее руках. Кроме того, как мы знаем, из опубликованных ею материалов лишь очень небольшая часть действительно имеет отношение к кумранским свиткам.

В одном интервью, опубликованном на страницах «New York Times», Роберт Эйзенман говорит о том, что «узкий круг ученых сумел занять и удержать за собой на протяжении нескольких поколений (даже несмотря на то, что некоторые из этих ученых годами не занимаются исследованиями) доминирующее положение в этой специфической области и продолжает сохранять эту ситуацию путем контроля за тематикой диссертаций и назначения на наиболее престижные академические кафедры своих ставленников и протеже». «Biblical Archaeological Review», влиятельный научный журнал, издаваемый вашингтонским адвокатом Гершелем Шэнксом, характеризовал международную группу во главе с де Во как структуру, «управляемую, насколько можно судить со стороны, в основном посредством привычек, традиций, коллегиальных интересов и инерции». По утверждению «Biblical Archaeological Review», «посвященные», которые обладают правом доступа к свиткам, имеют ханжество публиковать их кусочек за кусочком. Это повышает их ученый статус, влияние в научных кругах и личный престиж. Зачем же пренебрегать всем этим? И вот на конференции в Нью-Йоркском университете, состоявшейся в 1985 г. и посвященной изучению свитков, профессор Мортон Смит, один из наиболее влиятельных авторитетов в области библеистики, начал свое выступление с такого заявления: «Я хотел бы поговорить о скандалах вокруг документов Мертвого моря, но подобные скандалы слишком многочисленны и привычны и потому вызывают лишь досаду».

Какой же была реакция членов международной группы на критику и обвинения в свой адрес? Сегодня в живых остались только трое из первоначального состава международной группы ученых, созданной в 1953 г. Юзеф Милик, сложивший с себя священнический сан, ведет, как мы выяснили, жизнь «неуловимого» затворника в Париже. Профессора Джон Страгнелл и Фрэнк Кросс долгое время служили в богословской школе Гарвардского университета. Из них наиболее доступным для контактов оказался професор Кросс, согласившийся ответить на ряд вопросов относительно причин странных задержек с публикациями. В интервью «New York Times» он признал, что работа продвигалась «весьма медленно», и предложил два объяснения этого факта. По его словам, большинство членов международной группы были крайне заняты на преподавательской работе и только на летние каникулы могли приезжать в Иерусалим, чтобы вплотную заняться рукописями. К тому же свитки, которые до сих пор не опубликованы, находятся, по словам Кросса, в настолько поврежденном состоянии, что их фрагменты крайне трудно сложить, не говоря уж о том, чтобы перевести их. «Это – самая трудная составная картинка-загадка на свете», – заметил он в одном из интервью.

Разумеется, было бы слишком поспешным недооценивать сложность задачи, которую приходилось решать Кроссу и его коллегам. Мириады фрагментов кумран-ских текстов действительно представляют собой гигантскую мозаику. Тем не менее утверждение Кросса выглядит не совсем убедительным. Да, правда, некоторые члены международной группы заняты напряженной преподавательской деятельностью и могут приезжать в Иерусалим лишь на непродолжительное время. Однако Кросс не упоминает о том, что большая часть исследований проводится на основе фотоснимков свитков и, чтобы изучать их, исследователю нет необходимости куда-то ехать. Действительно, качество фотоснимков, сделанных с помощью современного оборудования, настолько высоко, что часто куда удобнее и надежнее работать с ними, а не с самими оригиналами. Что же касается сложности пресловутой «картинки-загадки», то здесь Кросс противоречит своим собственным заявлениям. Так, в 1958 г. он писал, что большая часть фрагментов свитков, находившихся в распоряжении ученых, уже (по состоянию на лето 1956 г., то есть столько лет назад!) идентифицирована. По словам Джона Аллегро, сказанным в 1964 г., разборка и идентификация всего материала, найденного в пещере 4, то есть наиболее важных и ценных фрагментов, еще в 1960–1961 гг. «была близка к завершению». Идентификация и разбор материала тоже не всегда было такой уж сложной задачей, как это утверждает Кросс. В письме к Джону Аллегро, датированном 13 декабря 1955 г., Страгнелл писал, что материал из пещеры 4, оцененный в 3000 фунтов стерлингов, был приобретен на средства Ватикана и идентифицирован буквально за один вечер. Фотографирование же всего материала, добавил он, займет не более недели.

Что касается Аллегро, то еще до того, как этот ученый нарушил пресловутый консенсус международной группы, он стремился ускорить работу над свитками и весьма скептически относился к различным попыткам найти объяснение медлительности коллег. Но неужели утверждение де Во, высказанное в письме к Аллегро, датированном 22 марта 1959 г., о том, что все кумранские тексты будут опубликованы, а серия «Открытия в Иудейской пустыне» будет завершена к середине 1962 г., намеченной дате выхода в свет заключительного тома, подготовленного Страгнеллом, – не более чем попытка успокоить сотрудника? В том же письме де Во констатирует, что работа над оригинальными текстами будет завершена к июню I960 г., после чего все свитки и фрагменты будут возвращены в организации, являющиеся их владельцами. Сегодня, спустя более сорока лет после написания отцом де Во этого письма, оставшиеся в живых ветераны международной группы и представители нового поколения ее сотрудников по-прежнему отказываются вернуть свитки, настаивая на необходимости продолжения работ. Надо признать, что те документы, которые они все же были вынуждены вернуть, имеют второстепенное значение.

Кумранские тексты обычно классифицируются по двум рубрикам. С одной стороны, это корпус ранних списков библейских текстов, некоторые из которых имеют разночтения по сравнению с каноническими версиями. Эти тексты представляют собой так называемый «библейский материал». С другой стороны, имеется обширный корпус небиблейских материалов, по большей части состоящих из совершенно новых, незнакомых документов, которые харатеризуются как «сектантский материал». Понятно, что большинство дилетантов считают наиболее важными и значительными текстами именно «библейский материал», ибо само слово «библейский» автоматически включает в их сознании ассоциации с чем-то серьезным и глубоким. Первым, кто подметил и сформулировал своего рода софизм в этом эффекте восприятия, был Эйзенман. Дело в том, что «библейский» материал безопасен и не заключает в себе противоречий, а также не несет никаких сомнительных пророчеств. Он состоит всего-навсего из копий и списков книг Ветхого Завета, более или менее точно (за незначительными исключениями) воспроизводящих хорошо знакомые нам печатные тексты Библии. Здесь в принципе не может быть ничего радикально нового. На самом деле наиболее интересные и важные тексты – это не «библейские» тексты, а именно «сектантская» литература. Все эти тексты – уставы жизни общины, толкования на библейские книги, богословские, астрологические и мессианские трактаты – представляют собой наследие «секты», жившей некогда в Кумране, и излагают ее учение. Оценка этого материала как «сектантского» сразу же настораживает и в значительной мере снижает интерес к нему. Это сразу же переводит материал в плоскость идиосинкразической доктрины неортодоксального и подозрительного «культа», небольшой и в высшей степени нетипичной конгрегации, отколовшейся и находящейся на периферии гипотетического главного русла развития иудаизма и раннего христианства, – явления, с которым она, по сути, имеет немало общего. Непосвященным и дилетантам предлагается принять точку зрения «консенсуса», сводящуюся к тому, что кумранская община состояла из так называемых ессеев и что ессеи, представляющие определенный интерес как факт тупикового маргинального развития учения, не имели прямых духовных наследников. В действительности же, как мы увидим, дело обстояло во многом иначе, ибо тексты, пренебрежительно называемые «сектантскими», заключают в себе весьма и весьма взрывоопасные материалы.