В Индии каждый вид колесного транспорта является умело замаскированной машиной времени. Как только садишься в нее, начинаешь пересекать прошлое — недавнее, давнее и очень далекое, — а затем опять попадаешь в наши дни.

Однажды я поехала в Карли, в пещеры Карли, расположенные вблизи города Пуны, невдалеке от Бомбея — в заповедник буддизма, или, вернее, каменную кладовую, в которой давно нет ни книг, ни буддистов, а есть только камни, и они многое помнят и до сих пор хранят атмосферу тех давних-давних дней…

Буддизм — религия, отрицавшая касты, отвергавшая жертвы и умевшая понятно объяснить непонятную цель человеческого существования. Эта религия без бога возникла в Индии, стране многобожия и жертвоприношений, в VI веке до н. э.

Она запрещала поклонение идолам и предписывала поклонение мысли, возмущалась закланием животных во имя богов и учила любви ко всему живому, отрицала обрядовость и утверждала, что сознательные действия во имя личного совершенствования нужнее человеку, чем неосознанное воспроизведение им древнего ритуала.

Религия была нова, сильна, активна. Ее проповедники расходились по всей стране и воспевали повсюду имя Будды, имя Просветленного. И доказывали, что каждый может достичь просветления, даже женщины, которым индуизм закрывал путь к совершенству, к познанию древней мудрости Вед.

В Индии издавна верили в то, что горы — престол богов. Богиня Парвати, супруга всесильного Шивы, бога-оплодотворителя, бога-создателя жизни, была дочерью гор. И поэтому издавна на горах и взгорьях стояли храмы, посвященные ей. Сюда приходили, чтобы молиться, приносить жертвы Но вот постепенно на этих местах или вблизи них стали появляться поселения буддийских монахов. Десятки и сотни лет тратили они на то, чтобы выдолбить в толще горных каменных кряжей свои кельи и храмы. Буддисты ничего не разрушали, ни с чем не боролись — они учили, купцов, крестьян — всех без исключения. И к их словам начали понемногу прислушиваться.

Учитель, проповедник, наставник — гуру — всегда в Индии почитался вторым отцом, давшим духовное рождение. Поэтому с равным уважением относились люди и к словам мантр — брахманских молитв, и к словам проповедей буддистов. Чем шире разрастались колонии буддийских монахов, тем шире разливались реки их проповедей, наконец превратившиеся в море, волны которого захлестнули Индию на несколько столетий, охватив, правда, лишь высшие ее сословия.

В те времена, когда то один, то другой правитель древнеиндийских царств начинал исповедовать буддизм, вероятно, небезопасно было сопротивляться его распространению. Поэтому индуизму пришлось потесниться. Потесниться, но не уйти с исторической арены, благо буддизм никогда и не требовал его искоренения. Буддизм говорил «не надо», но не говорил «нельзя». Брахманы по-прежнему бормотали мантры, орошали жертвенной кровью подножия мурти — каменных статуй своих богов, и по-прежнему члены высоких каст, за редким исключением, судя по преданиям, не выдавали своих дочерей за членов низких. Касты жили своей жизнью, буддисты — своей. Проповедники буддизма не отказывались учить членов любой касты и никогда не призывали к возмущению низших против высших. Буддизм то поглощал некоторые из древних культов, то примирялся с ними и никогда не противоборствовал им.

В III веке до н. э. мудрейший из правителей того времени, великий Ашока Маурья, имя которого и до сих пор не забылось в Индии, попытался объединить страну. Говорят, что, победно завершив битву с восточно-индийским царством Калингой, он внезапно был потрясен видом многих тысяч изрубленных тел Ашока шел по земле, из которой при каждом его шаге выступала кровь, и вдруг понял, что зло может породить только зло. И тогда Маурья обратился в буддизм и стал учить людей добру и непротивлению. По буддийскому «восьмичленному пути спасения» он повел за собой тысячи своих подданных.

Сам ли Ашока пришел к своему решению, или его советником был какой-нибудь буддийский монах, умевший мыслить государственно и гражданственно, мы не знаем. Известно, что Ашока выработал новые законы, повелел высечь их на каменных столбах и поставить столбы по всей империи. Законы были едины для всех и объединяли всех. Буддизм стал знаменем императора, примиряя многих непримиримых и призывая «несовершенных к совершенству».

Сотнями и тысячами создавались прекрасные произведения зодчества и скульптуры, посвященные восхвалению новой религии и способствовавшие ее распространению в течение десяти столетий, которые зовутся эпохой буддизма: чайтьи — обширные молитвенные залы, ступы — реликварии, имевшие вид опрокинутой чаши, рельефные и скульптурные изображения самого Будды и разных сцен из преданий о его жизни и т. п.

Однако постепенно буддизм начал клониться к упадку.

Он уже не звал к совершенству дел и мыслей, он потерял живую связь с народом и со временем свернул на запутанные тропы отвлеченных философствований. Монашеские общины еще собирались для взаимных исповедей, как учил их Просветленный, и для бесед о сути просветления, но миряне не приходили слушать их проповеди и не вспоминали о «восьмичленном пути спасения». Объединенные империи снова распадались на мелкие враждующие царства, которые затем объединялись в новые империи, но уже под эгидой индуизма. Правители этих царств, руководимые советниками-брахманами, снова пышно справляли обряды торжественных жертвоприношений. Во многих местах буддийские монастыри были разрушены, а монахи изгнаны. Там вновь стали появляться храмы, посвященные богам индуизма, той религии, которая даже самого Будду причислила к лику своих богов, назвав его одним из воплощений Вишну. Так из двух гибких и сильных борцов один оказался более гибким и более сильным.

Учение Будды растеклось по чужим землям.

Из всех памятников буддизма, составивших одну из ярких страниц каменной летописи индийской истории и во множестве сохранившихся в Индии, на меня наиболее сильное впечатление производят пещерные храмы и жилища монахов. Их видишь уже издалека и кажешься себе муравьем, чья жизнь не длится даже мгновения. Черные отверстия входов, а за ними такие произведения искусства и труда, перед которыми меркнет многое, созданное людьми в другие времена.

Пещеры Карли, хотя и не самые грандиозные из пещерных монастырей, все же широко известны, и я давно стремилась побывать в чайтьях, о которых столько читала и слышала. Они высечены над древним торговым путем, ведшим с побережья в глубь полуострова. Этот путь превратился сейчас в асфальтированное шоссе, по которому машины и автобусы подвозят туристов прямо к подножию горы, наполовину земляной и заросшей травой и кустами, а сверху, как каменным шлемом, увенчанной скальным массивом. В его толще и высечены пещеры.

Мы медленно шли вверх по земляным ступеням, укрепленным неровными камнями. По многим-многим ступеням. Все ниже и ниже уходили квадратики полей, озерцо, дома, дорога, автобусы. Наконец дошли. У самого входа в большую чайтью, у величественного темного входа, украшенного пластичными каменными статуями, стоит невысокий, ярко окрашенный новый храмик богини Парвати. На фоне серых спокойных скал он выглядит несколько кричаще и никак не гармонирует с ними. Но многие идут наверх только для того, чтобы почтить именно эту святыню. Что сейчас чайтья для индусов? Пустое и чуждое сооружение Зайти в ее глубокую прохладу, чтобы опомниться от жары и — в храм Парвати, к своей, близкой богине Сюда еще до буддизма приводили на заклание жертвенных животных, теперь их забивают внизу, под горой Козы, идущие вниз, отличаются от коз, идущих вверх, к храму, тем, что их шеи украшены гирляндой желтых цветов, означающей, что они уже приняты жрецом в качестве жертвы.

А внутри чайтьи вдоль стен строгие шестигранные колонны со скульптурными капителями Оттуда, сверху, в древности смотрели на тихие собрания буддийских монахов, а сейчас смотрят на болтливых туристов каменные слоны и сидящие на них полногрудые красавицы и широкоплечие красавцы. Никто не знает, что за люди здесь изображены. Так их изваяли из камня древние художники, так они застыли на века, свесив со слоновьих спин свои ноги в тяжелых браслетах.

Прохлада, полумрак, тишина. Чайтья имеет традиционную форму опрокинутого килем вверх корабля. В глубине ее возвышается массивная ступа, а на гладкой поверхности ступы выбиты маленькие углубления для светильников. Они густо закопчены — может быть, еще с тех пор? В полу полукруглые ямки, очевидно, для круглодонных сосудов из пористой необожженной глины, в которых по всей Индии и сейчас держат воду: в любую жару можно иметь прохладное питье. И тогда, значит, монахи тоже пили здесь из таких сосудов.

Все вокруг наполнено тенями и полутенями. Они сгущаются за ступой, за колоннами. Слабый свет льется только через вход, солнечные лучи не проникают совсем. Когда здесь стоишь в одиночестве, забываешь о времени, и легко всплывают в воображении картины прошлого. Вот на этой низкой скамеечке, высеченной из камня перед самой ступой, кажется, сидит человек. Его ноги скрещены, а колени разведены в стороны Пластично меняя сочетания гибких пальцев обнаженных рук, он подчеркивает каждым жестом значение своих слов. Его голова обрита, шафранный плащ перекинут через левое плечо, неосвещенное лицо совсем темное, но все присутствующие хорошо его знают. Он проповедует, он учит их мыслить, и они постигают мысль.

Они сидят перед ним на полу, рядами. Масса одинаковых. Головы обриты, шафранные плащи переброшены через левое плечо. Они молчаливы и сосредоточенны. Гулко плывут под высоким темным сводом чайтьи слова, подаренные Просветленным…

С громким смехом вошла группа молодежи. У одного — транзистор, сразу заполнивший всю чайтью мелодией новой песенки. Весело, беззаботно они принялись все разглядывать и обсуждать. Юные лица освещались улыбками, белые рубашки мелькали за колоннами, фосфорически светясь в полумраке.

Кончается XX век. Люди приходят сюда осматривать памятники своей старины, приезжают на отдых из душного города.

Буддизм исповедует сейчас почти половина человечества, а в самой Индии, на родине этой религии, насчитывается только около одного процента населения, называющих себя буддистами.

Один из политических деятелей Индии, Амбедкар, связанный по своему происхождению с одной из каст неприкасаемых и возглавивший в 30-х годах XX века движение за выделение всех каст неприкасаемых в отдельную общину и даже за создание государства неприкасаемых, был активным поборником обращения низких каст в буддизм. Многие его последователи стали еще при его жизни объявлять себя буддистами и отказываться от соблюдения кастовых законов, но все же массового характера это движение не приобрело. В современной Индии оно не угасает, особенно в штате Махараштра, где деятельность Амбедкара приняла в свое время довольно широкий размах. Здесь рост буддийской общины превышает в некоторых областях тысячу процентов, хотя в абсолютном выражении эти цифры и невелики.

Поэтому к древним буддийским святыням не прекращается и паломничество верующих. Они благоговейно обходят справа налево ступы и изваяния Будды, в молчании сидят в пещерных святилищах, погружаясь в мысли о далеком славном прошлом своей веры.

Что же сказано в путеводителе о пещерах Карли? «Комплекс пещерных молитвенных залов, высеченный вручную в сплошном скальном массиве два с лишним тысячелетия тому назад. Украшен каменными скульптурами и колоннами».

Диву даешься, как они их высекали вручную. Жилые помещения монахов большие, с боковыми комнатами и каморками. И почти везде, где есть изображения Будды, есть и поздние добавки — изображения лингама Шивы, символа его плодородия, осыпанные красным порошком и убранные цветами. В простом и наглядном этом сочетании отразилась титаническая борьба идеологий, длившаяся много столетий. «Комплекс» — написано в путеводителе, и этим все сказано. В комплекс входит и гениально рассчитанная игра светотени в каменных глубинах чайтьи, и беззаботный смех молодых хозяев страны, звенящий под ее сводами, и молитвенное настроение верующих, и торговля кока-колой у входа, и следы давно минувших веков, и эхо клаксонов автомобилей, которые. мчатся внизу по шоссе…

Никто не может точно сказать, что только то или только это характерно для Индии. Для нее характерно то, что она является огромным потоком, состоящим из сотен тысяч струй, которые все время меняют свою форму, сливаются и разливаются, оставаясь все же струями в том же потоке. И что в целом он поворачивает сейчас в новое русло, которое прямее и определеннее прежнего, которое сжимает весь поток и выпрямляет извивы его струй, придавая им больше единообразия и заставляя соединяться в более крупные. А пока все, что рождалось в стране в течение тысячелетий, в той или иной форме, в том или ином объеме продолжает существовать, и рано или поздно его увидит всякий, кто внимательно всмотрится в жизнь народа.

В Махараштре, например, много древних и непонятных богов со странными именами: Мхасоба, Кхандоба. Я была в храме Кхандобы по дороге из Пуны в деревню Джёзури. Говорят, что он XII века. Стоит на горе, венчая ее вершину. Наверх, по склону, ведут лестницы из разновеликих каменных ступеней, отполированных до железного блеска ногами паломников. Вдоль лестниц, то по одному, то по несколько, стоят ламповые столбы — высокие, из темного камня, конусовидные. Они, как шипами, густо усажены каменными толстыми крючьями с загибом кверху.

Это и подставки для светильников, и ступени для тех, кто лезет ставить светильник на самую вершину столба.

Можно себе представить, как красива в безлунные ночи, в ночи поклонения Кхандобе, вся дорога, озаряемая огнями.

И что за вид снизу.

Лестницы проходят сквозь много арочных ворот, разных по размеру и архитектуре. Некоторые уже почти разрушены. То там, то тут сбоку ступеней в беспорядке каменные фигуры или рельефы на камне: боги и святые, связанные с культом Кхандобы. Стоят и маленькие бычки Нанди, и каменные овцы (или козы) — вероятно, изображения жертвенных животных. В камнях самих ступеней тоже видны рельефы каких-то грубо сработанных фигурок. Кто это? Неизвестно. Чьи-то имена, как часто бывает в храмах, когда-то были вытесаны на ступенях, сейчас они уже почти стерлись. Странно и своеобразно выглядит архитектурное убранство горы.

Ритма нет никакого ни в ступенях, ни в воротах, ни в столбах. Все поднимается кверху по склонам, как придется. Лестница принимает какое-то организованное направление только перед самим храмом. Там большие Нанди, с желтым порошком на лбу Там, оскалив зубы, лежат каменные тигр и лев, украшенные спиральными завитками по всему телу. Там последние ворота с тяжелой окованной дверью, которая закрывается на замок. Она навешена недавно, после того как храм ограбили.

Двор храма большой, обнесен толстой стеной-галереей. Сам храм невелик и по виду похож на мечеть — купол, как у мечетей, и четыре башни вокруг него. На крытом крыльце хранится огромный железный меч в 40 кг весом и толстый грубый щит Говорят, что девушек, которые дали обет безбрачия, венчают с этим мечом.

— Что бывает потом? — спросила я.

Никто мне сразу не объяснил. Рассказали через некоторое время, когда мы встретили группу танцоров-вагхья и танцовщиц-мурали. Мурали безбрачны, но принадлежат паломникам за деньги, подобно бывшим храмовым проституткам юга Индии, знаменитым танцовщицам-девадаси.

Вагхья-мурали обычно бывают из низких каст. Между собой они все состоят в многоженном и многомужнем браке, отражающем древнейшую форму семьи.

Они танцуют и поют о боге, о Кхандобе, которого не признают читпаван-брахманы, но который дорог всем исконным маратхам.

— Кхандоба — это Шива? — поинтересовалась я. И из многих ответов сделала вывод, что оба бога очень близки друг другу. Большинство считает Кхандобу воплощением Шивы, его аватарой.

Перед входом в храм Кхандобы лежит каменный Нанди с подчеркнутыми символами его плодородной силы. Совершенно как перед храмами Шивы. Против входа, на другой стороне двора, большая фигура демона-ракшаса. Он поставлен здесь для напоминания паломникам о том, что его убил Кхандоба, непобедимый бог.

Какое поэтичное, хотя и несколько витиеватое, объяснение!

В первом приделе храма каменный Кхандоба на скачущем коне. На нем облегающий кафтан, высокие сапоги с загнутыми вверх носами, круглый колпак. Он очень похож на скифа.

На алтаре — в гарбагрихе — статуя Кхандобы из камня. На ней — простая белая домотканая рубаха, присборенная у кокетки. Такую носят крестьяне на севере Махараштры и в Гуджарате.

На голове — шапка. Лицо круглое, темное, с широко поставленными белыми глазами. Нос короткий, приплюснутый. И четыре руки, в правых — меч и трезубец, в левых — барабанчик и что-то непонятное. По сторонам от фигуры две его жены. Перед ним — три пары божеств, отлитых из серебра и нарядно одетых. Это пожертвования от одного из князей времен прошлого века. Были раньше и золотые, но их-то и украли. И тогда сделали из глины две статуэтки и поставили у ног Кхандобы. Там они и сейчас стоят.

Сюда веками приводили и продолжают приводить коз в жертву богу. Раньше животных и забивали здесь, но сейчас их уводят и делают это внизу, под горой. В храме оставляют только цветы, деньги, сладости, кокосы и бесчисленное количество желтого и красного порошка.

Существует обычай идти наверх в храм в мокрой одежде. Может быть, так легче выносить жару? Или воду приносят на себе, символизируя священное омовение в пруду храма, поскольку там, наверху, воды нет? Трудно ответить, никто не знает почему.

Кхандоба — бог маратхских скотоводов. В Махараштре разводят множество мелкого скота — коз и овец. Этим занимается крупная каста дхангаров. Некоторые из них живут в деревнях, а многие бродят по стране, как цыгане, с повозками, женщинами и детьми. И с собаками. Собаки здесь не презренные животные, как на севере Индии, а вполне уважаемые. Их часто изображают рядом с Кхандобой.

Дхангары за деньги ночуют со стадами на чужих полях — ведь после ухода стада поле бывает покрыто толстым слоем навоза (главного вида удобрения, применяемого местными крестьянами). Они также ткут и продают грубошерстные одеяла, продают и своих коз и овец. И это все составляет три основные статьи их дохода.

В Махараштре не так высоко развит культ священной коровы, как на равнинах. Видимо, решающую роль сыграли природные условия. На волах и буйволах пашут, их разводят, любят, украшают бубенцами и ожерельями, в дни праздников раскрашивают их самих и золотят им рога, но мне показалось, что сердцам маратхов козы ближе.

Сотни козьих пастухов стекаются к храмам Кхандобы в дни ежегодных ярких и шумных его праздников. Огни костров, огни светильников на горе наполняют ночь блеском. Всюду пляшут танцоры, кувыркаются акробаты. Народ веселится от души.