Мне сказали, что в дни праздника Байсакхи, праздника весны, все ниханги собираются для проведения воинских игр в Анандпур — священный для каждого сикха город, где родилась хальса, в Амритсар — столицу сикхов и в небольшой городок на юге Пенджаба Дамдама, где десятый гуру, воинственный Говинд, долгое время скрывался от врагов.

Поскольку ближе всего был Дамдама, или, как его почтительно зовут сикхи, Дамдама-сахаб, то есть «господин Дамдама», я решила поехать туда.

Двадцать миль по жгучей песчаной пустыне, где ветер, где нельзя дышать носом, потому что он сразу пересыхает и трескается до крови, и нельзя дышать ртом, потому что в горло, в легкие и даже в пищевод набивается песок, — по этой пустыне лучше всего было бы ехать в закрытой машине. Но закрытой машины не было, а был открытый «джип», и мы проехали эти двадцать миль, умножая своей скоростью напористый знойный ветер и причиняя этим себе двойные мучения. Проехали и прибыли в Дамдама, где кипела ярмарка и по песчаным улочкам сплошной массой двигалась толпа ярко одетых крестьян из окрестных деревень. Почти все — сикхи. В пестрых тюрбанах, ярких рубахах, 'в длинных дхоти (которые они надевают как юбку-запашку, завязывая углы узлом на животе) и, конечно же, с оружием: мечами, кинжалами, ружьями, палками, окованными медью.

И повсюду в толпе — ниханги. Тюрбаны, как башни, достигающие иногда метровой высоты, а в их складках — кинжалы. Спереди на тюрбанах сверкают вырезанные из стали символы сикхизма — изображение различного оружия, а сверху нанизаны, как кольца на палец, одна над другой, чакры.

Чакра — древнейшее оружие Индии, о котором всегда говорят и пишут, что его можно увидеть только на храмовых скульптурах в руках каменных богов и что уже много столетий назад оно полностью вышло из употребления, — эта чакра, оказывается, не только хорошо знакома нихангам, но они ею пользуются как оружием в своих воинских играх. Это тяжелое плоское стальное кольцо, подобное диску с вырезанной серединой, и отточенное по внешнему краю как бритва. Его раскручивают на двух пальцах и бросают во врага. Чакра летит, вращаясь в горизонтальной плоскости, и при метком попадании (в шею) может начисто срезать голову.

Чакрой пользовался бог Вишну, как говорит предание. И она же была излюбленным оружием бога Кришны. В «Махабхарате» подробно повествуется о том, как он однажды срезал своей чакрой голову заносчивого царя Шишупалы — сеятеля зла, покарав его за неправедную жизнь.

Не думала и не гадала я, когда занималась «Махабхаратой», что встречусь лицом к лицу с чакрой в реальной жизни, в наше время.

Ниханги, ниханги, рыцари смерти… Сколько их собралось в Дамдаме в дни Байсакхи? Трудно сказать. Мне показалось, что тысячи две, а впрочем, может быть, и три.

Они группами бродят по дорогам Пенджаба, как цыгане, спят в больших крытых повозках или прямо на земле. По уставу своего ордена, они не должны иметь семьи и не Должны нигде работать, все получая бесплатно от населения.

Вооруженные до зубов, с лохматыми бородами, в огромных тюрбанах, из которых торчат рукоятки кинжалов, они вызывают боязливое восхищение в душах соплеменников и служат живыми памятниками собственной прошлой славы. Они приходят в деревни и говорят: «Мы голодны», и сейчас же жители выносят им требуемые продукты. Они презирают деньги, не имеют их и даже государственным транспортом пользуются бесплатно.

И горе тому, кто ослушается ниханга, возразит ему или хотя бы посмотрит на него косо, — можно заплатить жизнью за такую дерзость. Ниханги убивают без колебаний, потому что сами не боятся смерти.

Толпа на ярмарке в Дамдаме была переполнена нихангами Всю первую половину дня они бродили по ярмарке, спали под деревьями, готовили пищу на кострах, пили свой знаменитый бханг — наркотический напиток из тертых листьев какого-то растения с водой. Они давали бханг и своим коням и собакам

Собаки без нужды ощеривались друг на друга, а кони возбужденно ржали и рвались с привязи.

После того как дневной зной стал спадать, вся толпа оживилась и двинулась к гурдваре и священному пруд> возле нее Я взобралась с кинокамерой на груду каких-то белых горячих камней и приготовилась снимать. Отсюда было видно все — и пруд, и дороги, и вход в гурдвару, и кишащую народом площадь.

Это было лучшее место под солнцем — увы, в буквальном смысле этого слова! — для того чтобы снимать фильм о празднике нихангов. Солнце невыносимо жгло мою спину, но зато камера была надежно укрыта в моей собственной тени, и освещение было превосходным.

Наконец процессия нихангов двинулась вокруг пруда. Какое это было зрелище' Впереди на слоне в золоченом паланкине ехал их вождь. За ним в беспорядке скакали на опьяненных конях всадники, а следом валом валила толпа пеших нихангов во главе с обязательной пятеркой воинов. Процессия была окрашена в синий и желтый — традиционные цвета одежды нихангов, причем в самых разных сочетаниях. И вся была окутана рыжей пылью, сквозь которую сверкали острия копий и чакры.

Вероятно, именно так выглядела хальса в годы средневековья, когда сикхи собирались на бой, готовый разговеться на этой самой земле, где сейчас ниханги проходят в процессии

А над всем возвышались купола гурдвары, и издалека была видна картина под ее крышей, изображавшая сцену казни двух малолетних сыновей гуру Говинда — замуровывание их в стену. На картине враги с перекошенными от ненависти лицами торопливо клали кирпичи, а два мальчика, уже замурованные по пояс, спокойно стояли, молитвенно сложив руки, и вокруг их тюрбанов сияли нимбы святости.

Проходя мимо этого изображения, ниханги потрясали оружием и выкрикивали угрозы, затем на миг скрывались в гурдваре для молитвы, тут же выходили обратно и куда-то устремлялись прямо по скошенным полям.

Я кинулась вслед за ними.

— Не ходите, — говорили мне. — Разве вы не видите, что это опасно? Посмотрите, ведь даже другие сикхи следуют за ними в отдалении.

Действительно, все держались на расстоянии не менее трехсот метров от славной процессии. Но мне-то нужен был фильм. Такой возможности больше не будет, видимо, никогда в жизни. И я пустилась догонять моих нихангов.

Почти милю шла я за ними по песчаным полям, сквозь тучи пыли, пока мы не достигли нужного места. По знаку вождя процессия остановилась, и воины мгновенно выстроились квадратом вокруг недавно сжатого поля. Я как-то случайно очутилась в первом ряду и, оглядевшись вокруг, увидела только ряды колышущихся тюрбанов, бороды, да блеск стали. Так женщина попала в ряды нихангов, да еще в момент их воинских состязаний

«Хорошо, — подумала я, — что надела сине-желтое платье да волосы догадалась прикрыть синей косынкой. Ух! Как они на меня косятся. Что-то будет.» Но раздумывать было поздно, я уже была тут и надо было снимать.

Как они джигитовали. Они скакали с копьями наперевес и сидя, и свешиваясь, и стоя на седле, подхватывали копьями разложенные пучки травы, поражали на скаку любую цель. По полю носились молодые неоседланные лошади, выпускаемые на состязания для «обучения примером». В разных концах поля ниханги исполняли обрядовые воинские пляски, обязательные перед началом рукопашных схваток, затем, прошептав краткую молитву, преклоняли колено перед разложенными на чистых полотнах мечами и кинжалами, брали их в руки и вступали в поединки друг с другом.

В воздухе описывали сверкающие траектории стремительно летящие вращающиеся чакры и, куда ни посмотри, всюду сталь звенела о сталь, раздавались боевые возгласы, вздымалась пыль под босыми ногами воинов.

Одна из лошадей вдруг поскакала прямо в мою сторону. «Эффектный кадр!» — подумала я, поспешно нажимая спусковую кнопку аппарата, не сообразив, что видимое в кадровом окошке кажется более удаленным, чем оно есть на самом деле. Отброшенная в сторону чьей-то сильной рукой я отлетела вместе с камерой метра на два, и в тот же миг копыта опустились на то место, где я только что стояла.

И до сих пор, прокручивая эту пленку, я восхищаюсь видом вздыбленной лошади на кадре и вспоминаю, как ниханг спас мне жизнь, как ни парадоксально это звучит.

А затем меня пригласил через посланца один из их вождей и милостиво позволил мне сесть на землю справа от себя. И сам подал мне стальную чашу с водой, поговорил со мной — по-английски! — о нашей стране, снял с руки стальной браслет и, надев на мою, сказал:

— Теперь ты моя сестра. И всегда своей рукой ты должна делать только добрые дела. Запиши, как ты можешь меня найти, если понадобится.

— Для чего, брат мой, вы можете быть мне надобны?

— Мало ли для чего. А вдруг тебя кто-нибудь обидит.

— Так что я должна тогда сделать?

— Немедленно напиши вот в эту гурдвару. И мне передадут.

— И что будет?

— Я сразу же приеду.

— Для чего?

— Убью, — спокойно сказал он так, как мог бы сказать «пойду пообедаю» или что-нибудь в этом роде.

«А ведь и впрямь может убить, — мелькнула у меня мысль. — Для многих сикхов это не проблема, а уж для нихангов и тем более».

Поблагодарив его за желание оказать мне в жизни такую, я бы сказала, решительную поддержку, я сразу ощутила себя в полной безопасности — здесь, по крайней мере И когда кончился праздник, я купила ему в лавочке подарок — несколько отрезов на тюрбан, и он сам довел меня до автобуса. Автобус — это был последний рейс из Дамдама. Я бы никогда не смогла протиснуться внутрь, если бы не мой брат. Он кончиком кинжала в ножнах только слегка прикоснулся к плечам тех, кто висел на дверцах, и они, оглянувшись и увидев, с кем имеют Дело, осыпались на землю, как листья. Он вошел и ввел меня за руку за собой Затем без слов, снова так же выразительно попросил освободить мне место и, только усадив меня с удобствами, сложил руки, прощаясь.

— Так не забудь, как меня найти, сестра Да славится Бог.

— Да славится Бог, — ответила я ему общепринятой сикхской формулой, и автобус тронулся.