Помолчав какое-то время, Флоримон поднял голову. На его подвижном лице выразились смущение и огорчение.

– Матушка, неужели король осудил моего отца? Я столько думал об этом, и это меня мучит; ведь король справедлив…

Мальчику тяжело было отказаться от своего кумира. Чтобы успокоить его, она сказала:

– Это злые завистники довели его до гибели, а король помиловал его.

– Вот как! Ну, тогда я рад. Потому что я люблю короля, но еще больше люблю своего отца. Когда он вернется? Ведь он вернется, раз король его помиловал? И снова получит свое звание, свое место?

Анжелика вздохнула с тяжелым сердцем.

– Это очень запутанная история, и разобраться в ней нелегко, мой бедный мальчик. Я сама до последнего времени верила, что твой отец умер, и теперь мне временами кажется, что я вижу сон. Но он не умер. Он убежал и добрался сюда, в этот дом, чтобы взять золото… Это бесспорно и, в то же время, невероятно… Ведь ворота Парижа охраняли, возле этого дома стояли стражи, как же он мог войти сюда?

Флоримон взглянул на нее с высокомерной улыбкой. Она поняла, что от этого удивительного мальчика можно услышать еще нечто невероятное и воскликнула:

– Ты знаешь, как?

– Да. – Он нагнулся и прошептал ей на ухо:

– Через подземный ход у колодца.

– Что ты говоришь?!

Флоримон вскочил с таинственным видом и схватил ее за руку:

– Идемте!

Они прошли коридором; мальчик взял ночник, горевший у входной двери, потом увлек мать в сад. Месяц был на ущербе, но все-таки можно было различить аллеи из подстриженных кустов, которые вели в глубину сада, к старой стене, где все оставалось, по приказанию Анжелики, в нетронутом виде, сохраняя поэзию средневекового вертограда. Колонна без отбитой верхушки, пестрый щит у самой скамейки, старый колодец, покрытый куполом из кованого железа, – все это напоминало о пышности пятнадцатого столетия, когда квартал Маре представлял собой один огромный замок со множеством дворов – резиденцию французских королей и принцев.

– Паскалу показал нам этот секрет, – объяснил Флоримон. – Он говорил, что наш отец распорядился привести в порядок старое подземелье, когда строил здесь свой дом. Он дорого заплатил трем рабочим, чтобы они хранили тайну. Паскалу был одним из них. Но нам он все показал, потому что мы сыновья графа де Пейрака. Смотрите сюда.

– Я ничего не вижу, – сказала Анжелика, нагнувшись над черным отверстием.

– Погодите.

Флоримон поставил лампу на дно большого деревянного ведра, окованного медью, и стал медленно опускать цепь, на которой оно висело. В свете лампы стали видны блестящие от сырости стенки колодца. Мальчик остановил ведро на полпути.

– Вот! Наклонившись, можно разглядеть в стенке деревянную дверцу. Если опустить ведро так, чтобы оно остановилось напротив, можно открыть дверцу и пробраться в подземный ход. Он очень глубокий и проходит под погребами соседних домов. Он идет вдоль крепостных стен со стороны Бастилии и раньше доходил до предместья Сент-Антуан, а там соединялся со старинными катакомбами и прежним руслом Сены. Но так как там все уже застроили, то мой отец велел провести ход дальше, до Венсенского леса. Там есть выход через разрушенную часовню. Вот видите, как все ловко устроено. Мой отец был очень осмотрителен, правда?

– Но как же узнать, можно ли теперь пройти этим ходом?

– Еще как можно! Старый Паскалу содержал его в порядке. Дверной замок хорошо смазан и открывается при легком нажиме, а люк у часовни тоже прекрасно действует. Старый Паскалу говорил, что все должно быть в полном порядке на случай возвращения хозяина. Но он так пока и не вернулся, а сколько раз мы втроем, Паскалу, Кантор и я, ждали его в Венсенском лесу, прислушивались, надеялись услышать его шаги. Шаги Великого хромого из Лангедока…

Анжелика пристально вгляделась в лицо сына.

– Флоримон, ты что же, хочешь сказать, что вы с Кантором спускались в этот колодец?

– Ну, конечно! – небрежно ответил Флоримон. – И много раз, можете мне поверить.

Он потащил ведро вверх и вдруг рассмеялся:

– Барба ждала нас, перебирая четки, и дрожала, как курица, высидевшая утят.

– Эта большая дура все знала!

– Нам нужна была ее помощь, чтобы поднять на место ведро.

– Возмутительно! Как она позволяла вам вести себя так неосторожно и ничего не говорила мне?..

– Черта с два! Боялась, что мы ей опять подпалим пятки.

– Флоримон, ты понимаешь, что заслужил пару оплеух?..

Флоримон на это ничего не ответил. Он вернул ведро на прежнее место, а лампу поставил на край колодца, вновь ставшего мрачным и таинственным. Анжелика провела рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями.

– Я чего-то не понимаю… Да. Как же он мог один, без помощи, выбраться из колодца?

– Это нетрудно. Для этого к стенкам колодца прикреплены железные скобы. Но Паскалу не хотел, чтобы мы ими пользовались, потому что мы еще были малы, а он уже слишком состарился. Потому нам и пришлось терпеть Барбу с ее нытьем, – чтобы она нас поднимала. А когда старый Паскалу собрался умирать, он попросил позвать меня. Я был тогда в Версале. Мы с аббатом вскочили на лошадей и примчались сюда. Матушка, грустно смотреть, как умирает добрый слуга. Я держал его руку до самого конца.

– Ты хорошо поступил, мой Флоримон.

– А он мне сказал: «Надо следить за колодцем, чтобы он был в порядке, когда приедет хозяин». Я обещал ему. Каждый раз, когда я возвращаюсь в Париж, я спускаюсь сюда и проверяю – все ли механизмы хорошо действуют.

– Ты это делаешь… один?

– Да. Хватит с меня Барбы. Я теперь уже достаточно вырос, чтобы справляться со всем сам.

– Ты спускаешься по этим железным скобам?

– Ну, конечно. Это очень просто, я же сказал. Так, вроде гимнастики.

– И аббат никогда не запрещал тебе это делать?

– Аббат ничего этого не знает. Он спит. Он ни о чем не догадывается, я уверен.

– Хорошо же смотрят за моими детьми, – с горечью проговорила Анжелика. – Значит, ты занимаешься этими опасными фокусами ночью? И тебе не было страшно, Флоримон, когда ты ночью один пробирался подземным ходом?

Мальчик покачал головой. Если ему и бывало страшно, он бы в этом не признался.

– Мой отец занимался рудниками, как мне рассказывали. Может быть, поэтому мне нравится быть под землей.

Он посмотрел на нее исподлобья, польщенный восхищением, которого она не могла скрыть. В свете луны черты детского лица обрисовались с неожиданной определенностью, и Анжелика узнала насмешливую складку губ, мелькавшие в черных глазах искры и характерную усмешку «с чертовщинкой» последнего из принцев Тулузы, который нередко забавлялся, смущая, пугая и приводя в недоумение робких горожан.

– Если хотите, матушка, я вас туда проведу.