Бургунди-стрит воняла. Конечно, слабее, нежели Бурбон-стрит, где по булыжникам струился ручей извергнутых коктейлей, однако и здесь витало зловоние Французского квартала, жарким влажным потоком омывавшее узкие улочки, опоры провисших балконов и строй обветшалых домов. На углу Бургунди и Дюмэйн-стрит молодой белый парень – солнечные очки, куртка метрдотеля, плавки и шлепанцы – из садового шланга поливал тротуар, явно не стремясь навести чистоту, а лишь перемещая неопределимое месиво подальше от парадного входа.

– Эй, милашка! – Парень подмигнул, словно не блевотину смывал, а играл на пианино или в спортзале качал мышцы. – Куда разогналась-то?

Каролина даже не взглянула на него, пребывая во власти мысли, целый день ее изводившей: Французский квартал расположен ниже уровня моря. Как ни старалась, она не могла уразуметь того, что противоречило всем ее знаниям о воде. Здешняя жизнь была столь вялой, что невольно вспоминалось подводное царство. Днем, убивая лишний час, на пассажирском пароме Каролина прокатилась по мутной Миссисипи и поразилась невзрачности великой реки, отнюдь не придававшей четкости окружающему миру Река текла в ритме вялого города. Спокан, хоть и был меньше, пробивал себе путь сквозь базальт и гранит и своей бурной суровостью, контрастной городу, напоминал укрощенного, но все равно опасного зверя. А вот Миссисипи была опасна, как городской квартал. Даже, наверное, меньше.

Услышав позади шаги, Каролина поняла, что метрдотель за ней увязался.

– Чё ж мы такие грубиянки, – сказал он.

Каролина резко развернулась, и парень чуть не налетел на нее. По опыту она знала, что большинство мужчин не выдерживают прямого взгляда. Парень был из их числа и тотчас стушевался.

– Не хочу быть невежливой, но я спешу, – четко выговорила Каролина без намека на извинение. И пошла прочь.

Парень опомнился, когда она отошла шагов на шесть.

– Ладно, ты знаешь, где меня найти! – крикнул он вслед.

Каролина свернула на Сент-Филип-стрит и на углу увидела бар «Кузня Лафитта» – от времени потемневшее деревянное строение, похожее на конюшню, которой некогда и было. Табличка извещала, что это старейшая таверна в Америке. Дом как будто кичился своей мрачностью и облупившейся краской. Входная дверь имелась, а вот окон не было, и оттого внутренность бара напоминала дупло, выдолбленное в стволе доисторического дерева. На столах мигали свечи, и Каролина остановилась в дверях, давая глазам обвыкнуться. Вскоре она разглядела узкую барную стойку, миксер для «ураганов» и «зомби», кассовый аппарат и два пивных крана. Единственная электрическая лампа над стойкой освещала кассовый аппарат, на который смотрело и око видеокамеры, стерегущее вороватых барменов. Камера стала полной неожиданностью, и Каролина присмотрелась к залу. Теперь она увидела и другие источники света: неоновые стрелки на полу, указующие выход, и лампочки, освещающие лестницу на задах бара. Хозяин постарался спрятать все лампы и камеру, дабы вопреки противопожарным предписаниям сохранить для туристов старинный полумрак.

– Мисс Мейбри?

Кёртис Блантон оказался еще грузнее, чем на фото с обложки, особенно в области шеи, в которую впился расстегнутый воротничок рубашки. Пухлой правой рукой он болтал стакан с коктейлем (бурбон и еще что-то), левая покоилась на массивном загривке. Коротко стриженная борода, круглые очки, полыхающие мясистые щеки. Блантон встал и подал руку.

– Спасибо, что согласились встретиться, – сказала Каролина.

Она ожидала увидеть, что папки с делом разложены на столе или кипой высятся на стуле, но перед Блантоном стоял только стакан. Каролина села напротив, Блантон подал знак бармену.

– Впервые в Новом Орлеане?

– Да. Здесь мило.

Блантон окинул ее взглядом:

– Не слишком жарко?

– Нет, хорошо.

– Но здесь жарче, чем в Спокане, – сказал Блантон, и Каролина отметила, что произнес он верно, многие говорили «Спокейн».

– Вы бывали в Спокане? – спросила она и тотчас поняла, что сморозила глупость.

Блантон огорченно усмехнулся, как учитель, обнаруживший, что ученик не сделал домашнюю работу:

– Я работал по Убийце с Грин-Ривер. Один подозреваемый жил в Спокане.

Уильям Стивенс, вспомнила Каролина. Квитанции кредиток подтвердили его алиби. А потом он взял и умер. И все равно бытовало мнение, что на его совести несколько жертв. В своей книге Блантон писал: он не считает Стивенса виновным, хотя почерк Убийцы с Грин-Ривер говорил, что не все сорок девять убийств совершены им.

– Конечно, надо было сообразить, – сказала Каролина. – Я прочла ваши книги.

– В самолете? – Блантон допил коктейль и помахал бармену стаканом.

Каролина хотела соврать, но раздумала:

– Да, в самолете.

Блантон покачал головой:

– Когда ваш руководитель… как его, Дюпри?

Каролина кивнула.

– Когда сержант Дюпри попросил консультацию, я ответил, что занят. Но ваш замначальника, с которым мы пересекались по делу Грин-Ривер, все равно прислал материалы. У меня, говорю, нет времени рыться в папках, а он – ничего, говорит, мы пришлем детектива, который все разжует и положит вам в рот. Меня, говорю, вырвет. Не страшно, отвечает. Я, говорю, не гарантирую, что хотя бы пролистаю материалы.

Бармен принес очередной стакан и взглянул на Каролину. Та помотала головой.

– Но вы их глянули? – спросила Каролина.

Блантон посмотрел на нее и уставился в стакан:

– Он белый. Возраст от двадцати четырех до сорока восьми. Ездит на американском седане. Женат не был. Эректильная дисфункция. Родом из вполне обеспеченной семьи, внешне добродушен и спокоен, но это не так. Травма, связанная с матерью. Покопайтесь – может, что-то явное, типа смерти или развода, или неявное, типа застал матушку во время полового акта. – Блантон усмехнулся. – Он смеется над тем, над чем смеяться не принято. Возможно, в детстве часто переезжал, или его лупили, или имело место нечто совсем простое типа позднего созревания. Но с рождения он классический свой/чужой и, пожалуй, не дает разбежаться своим тараканам, хотя по правде… – Блантон смолк и прихлебнул из стакана.

Каролина хотела достать диктофон, но Блантон покачал головой:

– Не надо. Лучше выпейте. Терпеть не могу пить в одиночку.

– Тогда я выпью «гибсон».

Блантон допил свой коктейль, точно воду, и подозвал бармена:

– «Гибсон» для дамы, мне повторить.

Бармен исчез.

– Я не работаю над двумя делами сразу, мисс Мейбри. Потому и ушел из ФБР. В каждом деле свой язык, свое содержание. Помогать в вашем деле отсюда все равно что давать прогноз вашей погоды. Сколько у вас женских жертв?

Каролина отметила странный речевой оборот. Бармен поставил перед ней бокал с «гибсоном».

– Четыре верных. Кого-то, возможно, не обнаружили.

– Сколько из них шмар?

Каролина моргнула, но не отвела взгляд. Может, это проверка – как, мол, она реагирует на жаргон? В своих книгах Блантон прибегал к иным формулировкам, сухим и бесстрастным: «исступленная ярость проявлена через внедрение инородных предметов» и тому подобное.

– Все, – ответила Каролина. – Все проститутки.

– Сколько хронических наркоманок?

– Все.

Блантон ее разглядывал.

– Составить профиль довольно просто, мисс Мейбри. Изучаешь место преступления и создаешь полный портрет. Но тут…

Из кармана пиджака он достал фотографию и подал ее Каролине. Этакий школьный снимок на фоне синей драпировки в блестках. Девочка с брекетами, не старше двенадцати.

Блантон сыпал цифрами:

– За последние три года девятнадцать жертв в Новом Орлеане. Двенадцать проституток, пять наркоманок, сидевших на героине или кокаине, одна студентка и вот… – он щелкнул по фотографии, – пятнадцатилетняя девочка, которая смылась из дома на студенческую вечеринку в Тулейне, но, понятное дело, до места не добралась. – Блантон забрал снимок. – Все женщины добровольно сели в машину, всех оглушили и отвезли на болота. Примерно половина умерли от побоев, но другие были живы и, вероятно, в сознании, пока длилась эта кошмарная поездка. А теперь представьте моего субчика на болотах, а?

В последней фразе послышалась каджунская манерность. Снова помахав бармену пустым стаканом, Блантон без паузы продолжил:

– Ну вот, в одних случаях женщины живы. В других мертвы. Представили?

– Допустим.

– Как вы считаете, он по-разному себя ведет с живыми и мертвыми?

– Я не знаю.

– Как вам кажется?

– Наверное, вынужден по-разному.

– Наверное. Однако нет. Отметьте эту деталь. Ему все равно, живы они или мертвы. Плевать. Живых и мертвых он за волосы вытаскивает из машины. Насилует в вагину, потом в анус, затем все повторяет, но уже каким-нибудь предметом – обрезком трубы или, там, монтировкой…

Каролина все же отвела взгляд.

– Затем он принимается их избивать, но не монтировкой, а камнем или палкой, какие найдет. Вот тогда он убивает тех, кто еще был жив. Затем опять насилует, в том же порядке. Наконец придает жертвам позы – раздвигает им ноги и скрещивает руки на груди. Как долго он возится с каждой жертвой?

Каролина покачала головой, не в силах произнести ни слова.

– Ну же, сколько времени у него уходит?

Она опять покачала головой.

– От четырех до шести часов. Нет, понятно, возни много – изметелить, отдрючить, придать позу. Но от четырех до шести часов между первым и вторым совокуплением?

Бармен принес новый стакан, который Блантон, сделав паузу, осушил в два больших глотка.

– Дел невпроворот, но от четырех до шести часов? Чем же он занят в остальное время?

Каролину уже мутило, однако Блантон пялился на нее, не отпуская с крючка. Каролина сморгнула:

– Колесит по округе. Или сидит около жертвы. Накапливает ярость или что там у него. Фотографирует. Может, раскаивается.

– Ага. – Блантон покивал, словно радуясь достигнутому соглашению. – Вот и я так думаю. – Он вроде как немного смутился, сообразив, что в разговоре его книжное «совокупление с жертвой» превратилось в «изметелить и отдрючить». – Вы знаете, что я ответил, когда ваши попросили меня о консультации?

– Что вас это заинтересует, если убиты не только шлюхи.

– Что еще?

– Или если будут новые трупы.

– Именно так я сказал?

Каролина смотрела в свой бокал.

– Сержант Дюпри передал, что самонадеянный хмырь велел его не беспокоить, пока не достигнем двузначных чисел.

Блантон улыбнулся, одобряя точность изложения:

– Да, вот так я и сказал. Двузначные числа. Вы любите бейсбол, мисс Мейбри?

– Нет.

– Бейсбол – это сплошь статистика. Вот что мне в нем нравится. Цифры. У вас кучка трупов, это низшая лига. Здесь у меня девятнадцать штук. Высшая лига. Тридцать один труп ждет меня в Ванкувере. Всего двенадцать в Детройте, но там две домохозяйки. А Сиэтл, Грин-Ривер… Блин, сорок девять трупов! Это же Димаджио. Бил пятьдесят шесть игр подряд. Никто не превзойдет этот рекорд. Во всяком случае, в США.

Каролина смотрела в стол, пытаясь сохранить самообладание.

– Вы понимаете, зачем я это рассказываю, мисс Мейбри? В двух дюжинах американских городов действуют серийные убийцы, которые охотятся на женщин того сорта, что интересует вашего подозреваемого. Наркоманки, шлюхи, бездомные. Они – корм, который мы кидаем чокнутым ублюдкам, чтобы они не трогали наших секретарш, домохозяек и пятнадцатилетних дочек… Пусть это грубо, но вам следует знать: мне недосуг заниматься всеми. И некогда быть вежливым. – Блантон поерзал, словно не сумел точно выразить свою мысль. – Ваша первая убитая проститутка, напомните…

Его речевая манера сбивала с толку: от «шлюхи» к «шмаре» и далее к «проститутке», от каджунского диалекта к этакому среднезападному и далее к интонациям клинициста с Восточного побережья.

– Ребекка Беннетт, – сказала Каролина.

Блантон замахал мясистой рукой, будто имена нарушали правила игры:

– Я не об этом. Как?

– Задушили, потом пристрелили. Труп бросили у реки.

Блантон кивнул:

– И что предприняла полиция Спокейна? – Теперь он неверно произнес название города. – Что она сделала по этому кошмарному преступлению?

– Тогда я еще не работала в группе.

Блантон был явно разочарован.

– Ничего особенного, – сказала Каролина. – Один следователь, обычный осмотр места происшествия.

– А если б жертвой стала домохозяйка?

Каролина вздохнула:

– Месяц опрашивали бы соседей.

– Верно. А по последней жертве? – спросил Блантон и сам же ответил: – Создали спецгруппу, привлекли ФБР, лазеры-шмазеры, компьютеры и прочее шапито. Объявили большое вознаграждение, провели кучу бессмысленных допросов. По сравнению с первой жертвой активность возросла раз в десять? В двадцать?

Каролине казалось, что она не беседует, а боксирует с Блантоном, и тот отправил ее в нокдаун.

– Не знаю… в двадцать, наверное.

– Все верно. – Блантон отсалютовал стаканом, словно что-то доказал. – Выходит, жертва номер пять важнее первой. Теперь представьте, насколько важнее пятнадцатая или девятнадцатая жертва. А домохозяйки в двадцать раз важнее шлюх, так? И что говорить о пятнадцатилетней девочке, ась? Вы улавливаете, к чему я клоню, мисс Мейбри? Сечё-оте, что такое очерё-одность? – Он опять съехал в тягучий луизианский говор.

– Да, – сказала Каролина.

– Если уж не можете расставить пациентов в очередь, то собственно операция… – Не закончив фразу, Блантон взял свечу и капнул расплавленным воском в стакан. Пламя затрепетало, чуть не погаснув. Он поставил свечу на место и заговорил учительским тоном: – Как мы ловим убийцу, мисс Мейбри? Заурядного мокрушника. С чего начинаем?

Каролина задумалась.

– С мотива.

– Хорошо, – сказал Блантон. – Значит, когда появляется серийный убийца, мы призываем лучшего детектива – допустим, вашего Дюпри – и он действует привычным методом, ищет мотив. А толку чуть. С этими ребятами все иначе. Мотив – верхний слой. Секс. Подчинение. Похоть и власть – всегдашний мотив. Надо копать глубже, вжиться в убийцу и найти то, что лежит под мотивом.

– И что же это?

– Фантазия. Тут все упирается в фантазию. Сложите ее фрагменты – и получите портрет убийцы. Абсолютно все: место и орудие убийства, обстановка, внешность жертвы – вписывается в фантазию. – Навалившись на стол, Блантон буравил Каролину взглядом. – Осматривая место преступления, представляешь ход мыслей убийцы – почему на плече жертвы следы укусов, почему она лежит ничком? Что он фантазировал? В третьем-четвертом убийстве ищешь шаблон. В десятом – отклонение от шаблона. На этом убийцу и ловишь. На отклонении. На единственном отличии. Вот в нем-то он себя и выдает.

Блантон смолк и уставился в столешницу. Потом заговорил, не поднимая глаз:

– Ее нашли через сорок восемь часов. Других находили через год, но то были шлюхи и наркоманки, их исчезновения никто не заметил. Идентифицировали только по зубам. А пропажу пятнадцатилетней девочки, конечно, заметили. Пустили собак по следу, они привели на болота. Я тут уже три недели… Он ее изнасиловал всего раз. Остальное по шаблону: оглушил монтировкой, выволок за волосы, в конце придал позу. Но изнасиловал только раз. Еще живую. Почему? Что изменилось? – Блантон опять замолчал, словно на что-то отвлекшись. – Знаете, что обнаружили в ее желудке?

Каролина покачала головой.

– Плюшку с корицей, купленную в торговом центре. В Спокуне продают такие плюшки?

Блантон опять неверно произнес название. Наверное, валял дурака машинально. Дурная привычка, вроде как грызть ногти. Потом помахал бармену и, получив новый стакан, отдал кредитку:

– Мне хватит. – После чего вопросительно взглянул на Каролину, но та еще не справилась с «гибсоном». – Ну так расскажите мне о моем парне.

– О вашем? – Каролина вдруг осипла.

– Да. Почему он только раз ее изнасиловал? Что изменилось? Почему отклонение? Что не заладилось с фантазией?

Каролина попыталась вспомнить что-нибудь из книг Блантона, где тот, основываясь на уликах, легко делал вывод о психологии преступника. Но она вдруг так устала, что ничего не вспоминалось, в голове была каша из наукообразных предположений. Мелькали какие-то мысли о шаблонах, направлениях поиска и перемещениях фигурантов.

– Наверное, – промямлила Каролина, – плюшку купил он.

Блантон как будто удивился:

– С чего вы так решили?

– Вы сказали, ее изнасиловали еще живую. Если плюшка не переварилась, значит, ее съели незадолго до… – Каролина запнулась. – Поэтому я считаю, что булочку купил он.

– Да, верно, – сказал Блантон. – Рядом с ее домом нет торгового центра, и потом, трудно представить, что девочка, сбежавшая на студенческую вечеринку, заходит за плюшкой.

– Тогда первым делом я бы проверила, нет ли в торговом центре фотоотдела.

Блантон склонил голову набок.

– Вы сказали, он, как правило, придает жертве позу. Возможно, он фотографирует. Такую пленку в «Фото за час» не отдашь, значит, у него своя фотолаборатория. Где-то он покупает оборудование и материалы. Конечно, это всего лишь предположение, но…

Блантон смотрел безучастно.

– Потом я бы обошла местные фотомагазины и проверила квитанции кредиток – кто из покупателей уже был замешан в сексуальных преступлениях.

Блантон молчал.

– Может, теперь займемся моим фигурантом? Как вы сказали? От двадцати четырех до сорока восьми. Американский седан. Не был женат. Средний класс. Травма из-за матери, легкая или серьезная. Позднее созревание. Классический свой/чужой.

Блантон смотрел бесстрастно.

– Но эта характеристика, мистер Блантон, подойдет любому маньяку, правда? Стандартный профиль. Трафарет, четыре попадания в пяти попытках. Нет, было бы гораздо интереснее услышать ваше мнение после ознакомления с нашими материалами.

Впервые за все время Блантон улыбнулся:

– Хорошо, мисс Мейбри. Вечером я посмотрю ваши дела. Утром у меня встреча с судмедэкспертом. В озере Пончартрейн выловили молодую особу, надо удостовериться, что здешний убийца ни при чем. Желаете присоединиться?

Он подписал чек, и Каролина заметила сумму – шестьдесят восемь долларов. Море бухла.

Блантон перехватил ее взгляд:

– До вашего прихода я был с друзьями. – Он встал. – Хотите мою теорию, почему женщины интересуются бейсболом меньше мужчин?

При слове «теория» Каролина невольно улыбнулась, вспомнив Дюпри:

– Конечно.

– Разумеется, женщины могут увлечься бейсболом, но они не способны вжиться в игру, как мужчины. Женщины не боготворят цифры. Мы с вами уже обсудили важность цифр. Пять, девятнадцать, сорок девять, пятьдесят шесть. Но без фантазии цифры ничего не значат. Если не можете вообразить себя бейсболистом. Мужчины могут. Они этому обучены, но дело даже не в том, это… их природа. Мужчины могут вообразить себя в игре. Ясно вам? Даже те, кто никогда не играл в бейсбол… Мы понимаем фантазию. Самое главное – фантазия. Ясно?

– Да.

Блантон уставился в пол:

– Извините, если задел вас, мисс Мейбри. В Куантико в следственном отделе всегда работала какая-нибудь женщина, но, если честно, в подобных делах я не видел от них особого проку. К счастью для женщин, они не способны понять этот тип убийцы, понять его фантазию.

– А вы считает, что без этого никак.

Блантон задумался.

– Да. Считаю. Конечно, нужна и… плюшка с корицей. Но вы не поймаете убийцу, если не сумеете его вообразить, увидеть мысленным взором.

Взгляд его стал испытующим, как в начале встречи. Казалось, каждое его слово – проверка, жестокая игра.

– Ну что, можете вообразить? – спросил Блантон хриплым шепотом. – Видите его, детектив Мейбри?

Измученная Каролина встала и оглядела бар, всеми силами старавшийся сохранить полумрак. В темноте она увидела, как Ленни Райан нескончаемо сбрасывает Паленого в реку, а потом замедленно поворачивается к ней, беспомощно замершей, и ждет, что она сделает.

– Да, – сказала Каролина. – Вижу.