Глава 2

После первой командировки в рядах ирландской миротворческой армии в Ливане я был отправлен домой, где меня никто не ждал, и обнаружил, что трава там не такая зеленая-презеленая и роскошная, как раньше. Очевидно, широкая общественность считает, что миротворческие силы не участвуют в военных действиях; по их представлениям, мы стоим между двумя воюющими сторонами и произносим что-то вроде: «Слушайте, парни, это уже слишком» или «Покажите в вашей священной книге строки, где сказано, что порою минные поля – это нормально». И тогда армейские отвечают: «Вы, ирландцы, попали в самую точку, не в обиду христианам, к тому же в вашей собственной стране в этом плане все настолько прекрасно, что нам должно быть весьма стыдно за пограничные конфликты, а о наших разногласиях следует просто забыть».

Я решил, что лучший способ заполнить кратер, образовавшийся в моей душе из-за того, что этого так и не произошло, а еще из-за полного подрыва и прочей чепухи, которая случилась, – это записаться добровольцем во вторую командировку. Судя по всему, мое заявление стало тревожным звонком, потому что сержант-майор приказал мне отправиться в любое удобное для меня время в офис доктора Мориарти. Правда, вместо слов «отправиться» и «в любое удобное время» прозвучало «немедленно, чертов кретин».

Я знаю, что по традиции мне следовало разозлиться, ударить кулаком по собственной ладони и заявить: «Это возмутительно, сержант», или «Со мной всё в порядке», но, если честно, перспектива пройти такое обследование вызвала у меня некоторое любопытство.

Так что на следующее утро, явившись в офис доктора Мориарти ровно в семь утра, я узнал, что психотерапевты не придерживаются расписания, принятого в армии. Следующие два часа я провел в приемной доктора, где читал журнал под названием «Психи», честное слово!

Доктор Мориарти? Я знаю, это почти что профессор Весельчак, верно?

К тому времени когда доктор Саймон Мориарти наконец пришел, я уже почти стал специалистом в области психиатрии: если в детстве с тобой случилось что-то плохое, ты можешь обвинить в этом кого-нибудь, когда станешь взрослым; возможно, человека с такой же прической, как у того, кто тебя обидел.

Я поделился своими выводами с доктором Мориарти, когда он ввалился, выглядя как гитарист из «Бон Джови» и источая запах барабанщика из «Хэппи мандиз». И я не заметил у него ни бабочки, ни заплат на рукавах.

– Отличная теория, – заявил доктор Мориарти и плюхнулся на диван. – Я говорил Мэрион, что нам не следует разбрасывать журналы по психологии по всей приемной. – Он закурил сигару и выпустил густую струю дыма в потолок, а я в это время пытался вспомнить, когда в последний раз слышал слово «разбрасывать». – Симпатяга полковник Брейди посоветовал мне разложить там женские журналы, чтобы вычислять голубых. Он просто гений.

– И хорошо целуется, – добавил я с непроницаемым лицом.

Профессор Мориарти ухмыльнулся сквозь сигарный дым.

– Похоже, ты небезнадежен, солдат.

Я решил, что пришла пора перейти к делу.

– Я хочу записаться добровольцем во вторую командировку в Ливан.

Мориарти ловко вышвырнул сигару в приоткрытое окно.

– А может, и нет.

В общем, мы с ним проговорили целый час. Наша беседа напоминала обычную трепотню в пивной, когда ты несколько дней квасишь с лучшим другом, и сознание у тебя затуманено водкой.

Я сидел за столом, а Мориарти лежал на диване и засыпал меня вопросами. В конце концов он спросил:

– Почему ты решил пойти служить в армию, Дэниел?

Я вспомнил статью из журнала.

– А вы как думаете, почему я пошел в армию, док?

Мориарти долго и фальшиво хохотал – так, что злодей из фильма про Бонда мог бы им гордиться.

– Это очень смешно, – заявил он с такой уверенностью, что я вдруг подумал, что всю жизнь неверно употреблял слово «смешно». – Я чувствую себя полным идиотом. Стоило ли столько времени тратить на университет, если можно было просто почитать специальные журналы. Желаю тебе хорошо провести время в Ливане.

Я вздохнул.

– Ладно, док. Я пошел в армию, потому что…

Мориарти даже сел.

– Потому что?

– Потому что форма приводит меня в восторг. Перестаньте, док, все вы понимаете. Это работа, за которую платят деньги.

Саймон Мориарти сморгнул остатки вчерашней вечеринки.

– Тебя отправили домой раньше времени, Макэвой. Не напомнишь почему?

Я пожал плечами.

– Из-за меня вертолет обстрелял наши позиции, – произнес я так, будто ничего особенного не произошло, хотя на самом деле это был серьезный инцидент. Мои ноги задрожали, когда я сказал это, а перед глазами всплыло ночное небо, расцвеченное трассирующими пулями, точно кадры из «Бегущего по лезвию» или «Звездных войн».

– Похоже на действия идиота.

Он пытался поймать меня на наживку, но я не волновался, потому что теперь мы оба чуть заметно улыбались.

– Остатки отряда Амаля решили захватить наш лагерь, – начал объяснять я. – По старинке, в честном сражении; у двоих даже имелись мечи. Все успели спрятаться в бункере, кроме часовых. У меня было радио, поэтому я вызвал боевой вертолет.

– Это было правильное решение?

– Вопреки инструкции. Это повлекло серьезные разрушения; впрочем, их оказалось меньше, чем могло быть. К тому же генерал должен был остаться в живых.

– Поэтому тебя отправили домой?

– Я был контужен.

– Действительно, был?

– Конечно. Никаких естественных отправлений в течение трех дней.

– Так, и почему же ты пошел служить в армию? – снова нанес удар Мориарти.

Он был хорош. Я не ожидал, что он сменит тему. Ну, в том смысле, что история про вертолет достаточно интересная.

– Я решил, что умереть за морем лучше, чем жить дома.

Мориарти вскинул руку.

– Один – ноль, – выкрикнул он.

Обычно по ночам, после работы в казино, я принимаю пару пилюлек триазолама, чтобы уснуть. Сначала я держусь, пытаясь не обращать внимания на миссис Делано, которая живет в квартире этажом выше, но в конце концов она достает меня своими воплями, и на несколько часов я избавляюсь от них при помощи таблеток.

Как правило, мы с ней перебрасываемся несколькими фразами сквозь отверстие в потолке вокруг люстры. Я начинаю примерно так:

– Ради всех святых, заткнитесь.

На что миссис Делано отвечает:

– Ради всех святых, заткнитесь.

После чего следует моя реплика:

– Хотя бы на одну ночь. Неужели мы не можем провести хотя бы одну проклятую ночь в тишине?

Она же хитроумно передергивает мои слова:

– Как-нибудь ночью я тебя обеспечу тишиной и покоем.

Теперь вы понимаете, о чем речь?

Но сегодня я думал про Конни и потому добавил триазолам к порции «Джеймсона», получив в награду несколько часов сладких снов. Однако уже в восемь утра пронзительные вопли безумной соседки нарушили мой покой, так что я лежал в кровати и слушал, как Делано выдает монологи, которые были бы очень даже к месту в «Изгоняющем дьявола».

– Если я когда-нибудь тебя найду, я отравлю твой кофе.

Услышав такое, я мгновенно выскочил из постели. Я прожил в этом доме пять лет, и в первые два года миссис Делано производила впечатление вполне нормального человека без склонности к убийству. Потом, на третий год, она принялась произносить речь про отравленный кофе. Я начинаю думать, что на самом деле никто никого не знает, в том числе и меня, помешанного на волосах вышибалу, уволенного из армии.

Какова вероятность того, что мы с ней пересечемся в соответствии с принципами диаграммы Венна? Диаграммы Венна? Да, знаю. Еще один подарок от Саймона Мориарти.

Я встал под душ и принялся размышлять о Конни. Должен заметить, что это самое подходящее место для подобных мыслей. Я отлично помнил все, что с ней связано. То, как она двигалась, будто внутри у нее был спрятан маятник, как ее бруклинский акцент становился немного заметнее, когда она сердилась. Помнил резкие линии носа и подбородка, а еще широкую улыбку, подобную ломтику рая.

– О, малыш, – говорила она. – О, малыш.

Меня окутывал пар, а воображение мчалось вперед. Чуть хрипловатый выдох в конце фразы.

Как я мог не заметить этого раньше? Она же давала мне знак.

Я погрустнел и выключил душ.

Солнце пробивалось внутрь сквозь окно в ванной комнате, нагревая клетчатую виниловую занавеску, и я понял, что день будет жарким. Слишком жарким для шерстяной шапочки.

Ничего, у меня есть и другие, полегче.

Я люблю это время года в Нью-Джерси. Воздух напоминает о родном доме и земле Изумрудного острова. Ирландия… Иногда, в ясные дни, небо здесь такое же ослепительно-синее.

Я даже собственное подсознание начинаю раздражать. Разве есть в мире что-нибудь более жалкое, чем ирландец в чужой стране, поющий жалобным голосом «Мальчик Дэнни»? Особенно тот, который не особенно жаловал эту страну, когда там жил.

«Страна тут ни при чем, – напомнил я себе. – Дело в людях и событиях, которые там происходили».

Моя квартира находилась на втором этаже, в трех кварталах к северу от Мейн-стрит и десяти к югу от улицы с выстроившимися в линию зданиями с несколько сомнительными фасадами, которые в этом городе выступали в роли торгового центра. Я шагал по потрескавшемуся асфальту, стараясь выглядеть мирно. Однажды я встретил цыганку, которая сказала, что меня окружает аура, наполненная угрозой, словно вода, кишащая акулами. Иногда люди пугаются просто от того, что я прохожу мимо, поэтому я немного сгорбился, смотря себе под ноги и пытаясь излучать дружелюбие. Думай о хиппи, о хиппи думай.

Кабинет доктора Кронски находился в той части города, где на тротуарах не растут деревья. Урны здесь обычно переполнены пивными банками и бутылками, и, если слишком долго стоять на одном месте, тебе предложат все, что только душа пожелает.

Можно было подумать, что Зеб Кронски паршивый хирург, но на самом деле это совершенно не так. Он отличный хирург, только без лицензии на врачебную практику в Соединенных Штатах, которую не смог получить лишь потому, что в Тель-Авиве у него на столе умерла пациентка, когда он делал ей операцию по увеличению груди. Зеб заверил меня, что в этом не было его вины. Смерть вызвали имплантаты.

Дом построили лет двадцать назад, но выглядел он в пять раз старше. Кабинет Зеба располагался в крошечном торговом центре, почти целиком состоявшем из стекла и перегородок. Зимой бухгалтеры и медсестры дантистов замерзали в этих коробках до полусмерти.

Зеб устроился между химчисткой «Белоснежка» и «Ослепительной улыбкой». Настоящий химический сандвич. И неудивительно, что у моего друга доктора нередко выдавались не самые лучшие дни. Какой мозг выдержит такое количество ядовитых испарений? Я всегда старался записаться к нему на утро, до того, как он впадал в депрессию.

Подойдя к двери, я обнаружил на ней табличку «Закрыто». Удивительно. Обычно в это время в гомеопатическом центре Кронски идет активная торговля капсулами с порошком из пениса крокодила. Зеб говорил мне, что изначально эта вывеска служила прикрытием, но теперь ему приходилось за это отдуваться.

«Люди – дерьмо, Дэн, – сказал он мне как-то вечером в «Слотце», глядя на остатки виски на дне своего стакана. – Все хотят заполучить магическую пилюльку. И им плевать, из чьего члена она сделана».

Деревянные жалюзи на фасаде дома напоминали мне палубу шхуны, на которой я работал в гавани Ков. «Пелюли Кронски», – гласила вывеска. Такое впечатление, что в этом торговом центре собрались особые знатоки правописания. Через две двери дальше расположились «Кароткие стришки», а за углом, в задней части здания, – «Бизумные детки», горстями глотающие риталин.

Я решил, что Зеб отсыпается после очередной попойки, лежа лицом вниз в пустой джакузи, и почувствовал, что меня начинает охватывать некоторое раздражение.

Снова.

В прошлый раз мне пришлось заплатить двести долларов, чтобы отвязаться от хозяйки борделя. Я готовился к этому визиту, прокручивая в голове самые разные сценарии и вступая с самим собой в полемику.

Я накрутил себя до предела, как сказали бы мои новые сограждане, а Зеб Кронски не явился на работу. А раз Зеб еще не явился, значит, вчера он как следует набрался.

Я достал из бумажника запасной ключ, чтобы сделать себе кофе, решив дождаться, когда он придет. И тут заметил, что дверь слегка приоткрыта.

Меня это немного удивило. Совсем чуть-чуть. Зеб частенько забывал застегнуть «молнию» на штанах, когда напивался. Однажды в баре, клянусь всеми святыми, он, выйдя из сортира, сделал пять шагов, прежде чем убрал свой член на место.

Я толкнул дверь ногой и нырнул внутрь. В тусклом свете цвета сепии плясали пылинки – значит, совсем недавно здесь кто-то ходил.

В подобные моменты я невольно вспоминаю наши патрули в Тибнине. Когда мне есть чем заняться, картины из прошлого всплывают передо мной короткими эпизодами, но некоторые ситуации вызывают их чаще, чем другие.

Неожиданно, во второй раз за много дней, перед моим мысленным взором появился капрал Томми Флетчер, громадный ублюдок с руками, как у Попая, который постоянно жаловался. Даже рано утром, когда мы отправлялись на разминирование, он постоянно повторял: «Убийственная погода для моей кожи. В такую веснушки начинают размножаться со скоростью света».

А потом «катюша» подстрелила армейский грузовик «М35», который ехал за нами, и Флетчеру оторвало ногу ниже колена. Весь в пыли, почти оглохнув от взрыва, я вынес его оттуда на плече.

И… мы вернулись в настоящее. Я стараюсь не погружаться в воспоминания о тех днях, но иногда возникает ощущение, что я снова там, только на сей раз знаю, что будет дальше. Ты отключаешься от действительности и на мгновение снова становишься перепуганным мальчишкой. Однажды я даже обмочился. Мне было все равно, но в следующий раз, во время настоящего сражения, я сумел взять себя в руки.

Мне нравится смотреть по телевизору старые сериалы про крутых парней вроде Тома Магнума, Митча Бьюкенена, Санни Крокета. После десятисекундной страшной сцены во Вьетнаме они приходят в себя, обнаженные по пояс, и озадаченно хмурят гладкий лоб с парой капелек пота.

«Господи, Флетчер», – подумал я.

В помещении, которое снимал Зеб, потихоньку оседала взметенная кем-то пыль.

Должен сказать, что там царил настоящий хаос: на полках неровными пирамидками были сложены таблетки, ящики картотечного шкафчика открыты, точно рот пьяницы, повсюду разбросаны бумаги. Некоторые листы всё еще парили в воздухе, неуклонно приближаясь к полу.

Я сообразил, что в комнате кто-то есть, и споткнулся, зацепившись ногой за край ковра.

– Ты там в порядке, приятель? – услышал я чей-то голос.

Из тени приемной торчали скрещенные ноги в лоферах, точнее, пенни-лоферах с настоящими монетками. Мне стало интересно, кто это такой. Может, он из «Банды избалованных»? Но монетки наводили на какие-то воспоминания.

Я кашлянул, чтобы дать себе пару секунд на размышления, затем ответил:

– Нормально. Проклятый ковер. Доктор, наверное, решил меня прикончить.

В ответ я услышал глухой смех и заявление, которое сказало мне о многом:

– У тебя необычный акцент.

– Я это часто слышу, – ответил я.

– Дублин, да?

Здорово. Большинство спрашивают: «Ты ирландец?» Дублин прозвучал в первый раз.

– Я поражен. У вас там родственники?

Мой собеседник вытянул ноги.

– Не-а. Я работаю с одним парнем, который смотрит ирландское телевидение по Интернету.

Монетки выпали, и я понял, кто это. Включив свет, я убедился, что не ошибся.

Передо мной сидел Мейси Баррет, один из ребят Майкла Мэддена.

«Так, запахло проблемами», – подумал я.

В Клойстерсе почти не было организованной преступности, слишком маленький городок. Но имелся один тип, обычная шпана, который мечтал стать боссом. Как-то он провел лето у своего двоюродного брата в Бронксе и набрался там идей насчет создания организации.

Ирландец Майк Мэдден. Проституция, продвижение и развитие бизнеса по распространению метамфетамина. И вот в приемной моего друга Зеба, в темноте, сидел один из парней Мэддена.

Я заставил себя успокоиться. В конце концов у бандитов тоже иногда пучит живот. Может, он пришел за настойкой алоэ?

Внешне Баррет был похож на бухгалтера. Дорогая стрижка, безупречная улыбка, отличный золотистый загар. Но он вовсе не бухгалтер. Джейсон как-то раз указал мне на него в клубе. «Видишь вон того парня с роскошным загаром, в пенни-лоферах? Это Мейси Баррет. Ирландец Майк привез его сюда из Нью-Йорка. Его называют Краб, потому что у него есть привычка немного сдвигаться вбок, прежде чем прирезать свою жертву».

Очевидно, резать людей было любимым занятием Баррета. Я знавал в армии типов вроде него: им нравилось пачкать руки в крови и ощущать, как клинок входит в тело.

– Ты к доку пришел? – спросил меня Баррет, как будто мы вели с ним светскую беседу.

Я налил себе стаканчик воды из кулера.

– Ага, мне назначено.

– Неужели? А в журнале ничего про тебя не написано.

Он изучал журнал и даже не пытался это скрывать.

– Я не из тех, кого записывают в журнал.

Баррет уверенным движением поднялся на ноги.

– Значит, вы с доком близкие друзья? И он с тобой общается? Делится секретами?

Я пожал плечами, показывая всем своим видом: как скажешь.

Не слишком внятный ответ, и Баррету он не понравился.

– Просто я имел в виду, что ты тут не записан, а в руке у тебя ключ. Ключ дают только друзьям. Ну, например, вы встречаетесь, чтобы после работы выпить пивка и потрепаться. Обсудить, кому что делают в задней комнате.

– Зеб никогда не говорит про своих пациентов. В этом смысле он похож на священника.

Баррет перестал слушать после того, как я произнес первое слово.

– Зеб? Зеб, ты сказал? Проклятье, а вы и вправду близкие друзья.

И тут он полностью поменял линию поведения, перейдя на приятельский тон.

– Итак, приятель. Откуда я тебя знаю? Где-то видел, верно?

– У нас маленький город.

Баррет рассмеялся, будто я пошутил.

– Да, конечно, город маленький. Тут ты в точку попал. Но я тебя знаю. И не говори мне, что тебе неизвестно, кто я такой.

Баррет произнес последние слова так, будто знакомство с ним – это чудесный дар небес.

Да пошел он!

– Угу, Мейси, я тебя знаю. Видел в торговом центре. Ты парень Мэддена.

Он стал еще дружелюбнее.

– Точно. Я работаю на Майка. А ты – в дерьмовом клубе, который называется «Слотц», так? Ты Дэниел Макэвой, я ведь не ошибся? Я видел тебя в деле, но ни разу не слышал, чтобы ты разговаривал.

Он слегка сдвинулся вбок и опустил правую руку.

«Это нехорошо, – подумал я. – То, что он сдвинулся вбок».

– Какой же ты здоровый, Макэвой… Бьюсь об заклад, что ты на раз расправляешься с разными уродами, – заявил Баррет, тряхнув при этом рукавом, а я подумал, что Дэвид Копперфильд из него никакой.

Я не мог поверить, что все это происходит на самом деле и что Баррет собирается прикончить меня только за то, что я сюда пришел. Не то место и не то время для одного из нас. Он быстро вскинул руку вверх, и я увидел у него в кулаке луч света.

Своевременная мысль, мгновенно разбудившая мои бойцовские инстинкты, которые тут же пустились в пляс, привела меня в движение.

Я сделал шаг вбок и для надежности впечатал каблук в ковер. Адреналин вскипел в моей крови, точно веселящий газ, и мир вокруг будто замедлил свой ход. Луч света промчался мимо моего глаза, а я вонзил ключ в шею Баррета. Некоторое время я смотрел, как он истекает кровью, а потом сел и задумался над тем, что наделал.