34
Старая Лиз склонилась над каменным порогом, натачивая о него нож с деревянной ручкой. Нож был такой старый, что половина его лезвия стерлась от многолетнего затачивания. Во время работы старуха напевала низким грудным голосом. Он по-старчески вибрировал, и все же Лиз не сбивалась с мелодии:
Стала она бутоном,
Розой в лесу у реки,
А он стал шмелем пушистым,
Целовал ее лепестки.
Тогда она стала зайцем,
Бежала по тропке прямой,
А он стал гончей собакой
И зайца принес домой.
На порог опустилась тень, и Лиз подняла голову.
— Вот и она.
— Вот и я.
— Знала, что ты придешь. — Старуха продолжала точить нож о порог. — А где эта миленькая девчушка? Разве ты нынче не привела ее ко мне?
Мэгги перешагнула через хозяйку и пошла заваривать чай.
— Я потеряла ее. Я потеряла обоих моих детей.
Лиз перестала точить нож.
— Потеряла? О чем это ты толкуешь?
Мэгги прикусила губу и рассказала о последствиях судебного дела.
— Ну, — протянула Лиз. — разве это называется «потеряла»? У меня прямо сердце упало, когда ты сказала, что потеряла их. Я уж думала, они умерли. Знай — никто и ничто не потеряны, пока они живы!
— Я хочу их вернуть, Лиз!
— Ну так и вернешь. Если, конечно, не будешь об этом скулить.
— Вы мне поможете?
— Еще чего.
— Но, Лиз, вам ведь это по плечу. Вы могли бы мне помочь вернуть моих детей.
— Я же тебе сказала — нет. Мне известно, что ты задумала, и я тут вовсе ни при чем, но вот что я тебе скажу: выбрось это из головы.
— Но вы же не знаете, что у меня на уме. Зачем говорите, что знаете?
Старая Лиз распрямила сгорбленную спину и махнула ножом в сторону Мэгги.
— Я знаю больше, чем ты думаешь. И ты это запомни. Больше, чем ты думаешь. Я знаю, что ты сотворила со своим муженьком и его полюбовницей. Что, удивляешься, да? Небось думаешь, что очень умная. Но это пускай — в конце концов, это даже справедливо. Справедливо. Но вот то, другое, — неверный путь. В общем, я тебя предупредила и больше об этом ни слова. Но ты запомни.
Мэгги отвернулась. С одной стороны, ее удивила осведомленность Лиз о ее действиях, а с другой, она всегда признавала, что старуха куда прозорливее ее самой.
— Ты запомнила? — спросила Лиз.
— Да, — ответила Мэгги тоном угрюмой школьницы.
— Хорошо. А теперь возьми мое пальто и пойдем в поля, проветримся. Я не хочу, чтобы ты несла ко мне в дом все то, что сейчас у тебя на душе. Это совсем не по мне.
Они пошли по полю вдоль куцей рощи. Старая колли трусила перед ними.
— Весна не за горами, — сказала Лиз, — Чуешь?
— Да. Она уже в воздухе.
— Не в воздухе. В земле. В растущей траве. Вот чем пахнет. Ну что, теперь тебе полегчало?
— Да, мне уже лучше.
— Пусть выветрится то, что у тебя за плечом.
Старуха показала палкой на растение с желтым цветком, похожим на одуванчик.
— Мать-и-мачеха. Так рано я еще не видела мать-и-мачеху. Погода меняется. Нарви-ка мне чуток. Хорошо для легких. От кашля. Очень хорошо.
Мэгги нагнулась и вырвала мать-и-мачеху с корнем.
— Что вам известно о том, как менять обличье?
— Тьфу! — оборвала ее Лиз.
Старуха по-прежнему терпеть не могла, когда о таких вещах упоминали в открытую.
Мэгги оставила это без внимания.
— Мой дневник, тот, о котором я вам говорила... В нем это упоминается. Там сказано — ну, в общем, что это путь к подлинной силе. Это правда?
Старуха шла дальше, поджав губы.
— Я имею в виду, а вы это когда-нибудь пробовали?
Лиз остановилась.
— Да хоть бы и пробовала, нешто я тебе-то скажу? И может, отстанешь уже со своими вопросами?
— Но почему?
— Я не знаю, кому ты об этом расскажешь. Может, все разболтаешь, откуда мне знать, а?
— Послушайте, Лиз. Все это время я приходила к вам и ни слова никому не сказала. И если вы знаете хотя бы половину того, что, по вашим словам, знаете, то уж это должно быть вам известно.
Лиз усмехнулась себе под нос и махнула палкой в сторону деревянного приступка у изгороди.
— Пойдем-ка вон туда. По дороге соберешь для меня немного хвороста.
Мэгги уже привыкла к тому, что Лиз использовала ее на этих прогулках в качестве вьючного животного, и это не вызывало у нее возражений. Она подняла несколько веток и сунула их под мышку.
— Нет, нет, нет, — сказала старуха. — Ты до сих пор не знаешь, какой хворост надо собирать. Этот не будет гореть. Та, кто знает, должна разбираться в таких вещах. Вот послушай:
Дуб тебя согреет снова —
Веток набери сухих.
Очень сладок дух сосновый,
Много искорок лихих.
Быстро береста сгорает,
А каштан чадит едва.
Вот боярышник пылает.
Срежь их, как падет листва.
Падуб мигом разгорится —
Можно срезать молодым,
Вязы тлеют, как тряпица, —
Нет огня, один лишь дым...
— Ты слушаешь?
— Да, Лиз.
— Нет, не слушаешь. Ты думаешь, все это забава. И ты не слушаешь.
Лиз прислонилась к изгороди, а Мэгги поднялась на приступок, и они какое-то время постояли молча. Потом старуха сказала что-то, чего Мэгги не поняла.
— Я думала, как мне все это тебе рассказать. Я даже думала, что смогу передать тебе мою строчку, когда придет мой час. А он уже не за горами. Но я не знаю, девонька. Ты какая-то жесткая в последнее время. Сегодня ты натянута как тетива, так что я не знаю.
Лиз отвернулась и уставилась на деревья.
— Но я только хотела спросить, — начала Мэгги, — возможно ли это — изменить обличье. Спросить, пытались ли вы когда-нибудь...
Она осеклась, потому что теперь не слушала старуха. Она разглядывала черного дрозда, сидевшего на ветке вяза не более чем в шести футах от них. Птица была совершенно неподвижна, ее перья гладкие и черные, а клюв ярко-оранжевый. Склонив голову набок, она встретилась глазами с Лиз; а может, это умный взгляд старухи приковал к себе светлый взгляд птицы. Слова оказались не нужны. Теперь у Мэгги был ответ. В свое время старая Лиз меняла обличье. Она знала способ и обладала мудростью трансцендентного опыта. Она пробовала огонь много-много раз.
Дрозд улетел.
— Выбрось это из головы, — сказала Лиз, — и сосредоточься на своих детях. Я уж боюсь, не бросаешь ли ты тень и на них. Кто знает. Может, и лучше, если ты какое-то время не будешь с ними видеться. Но если ты и впрямь хочешь их вернуть, то пойди и поговори с ним. Поговори. Это и есть правильный способ. Люди должны разговаривать.
Старуха направилась дальше, не обернувшись проверить, идет ли за ней Мэгги. Та плелась чуть позади. Они забрались на некрутой склон холма, и Лиз, по-видимому, погрузилась в глубокие раздумья.
— Приходи ко мне в субботу утром, — изрекла она наконец, — и я, так и быть, дам тебе то, что нужно, чтобы изменить обличье.
— А детей привести?
— Оставь их там, где они сейчас.
— Я думала, вы хотели видеть Эми.
— А я говорю — нет.
Мэгги не спорила.