16
На следующий день Алексу было поручено забрать Сэма от психолога. Де Санг придерживался политики открытых дверей, чтобы родители не думали, будто от них утаивают некий эзотерический процесс. Секретарша улыбнулась Алексу, когда он миновал приемную и вошел в кабинет Де Санга.
Доктор восседал в центре комнаты на стуле с жесткой спинкой. Руки его были связаны спереди, лицо размалевано разноцветными красками, а брюки спущены до лодыжек. Сэм, тоже раскрашенный, с улюлюканьем бегал вокруг стула, размахивая ножом для бумаги, найденным на столе у Де Санга.
— Сюда! Сюда! — крикнул Де Санг. — Берите стул!
Сэм уже схватил свободный стул и притащил его отцу, визжа от восторга. Изумленный, Алекс плюхнулся на предложенное сиденье.
— Руки, папочка! Руки! — закричал Сэм.
Алекс посмотрел на психолога.
— Руки! — сердито завопил Сэм, запасаясь веревкой.
— Лучше его послушаться. — посоветовал Де Санг. — Похоже, мы в его власти.
Видимо, Сэм очень сердился на отца. Алекс протянул ему руки, и мальчик столько раз обмотал их веревкой, что уже не потребовалось завязывать узел.
— Не шути с Питером Пэном. — театрально прошептал Де Санг. Лицо его казалось цветной мозаикой.
— Питер Пэн! Питер Пэн! — взревел Сэм. — Питер Пэн! Брюки!
— Сегодня Сэм сделал открытие. Он сходил в туалет и так торопился назад, что забыл натянуть брюки. В результате упал. И мы превратили это в учебный эксперимент: оказывается, человек в брюках, спущенных до лодыжек, никуда не сможет уйти.
Алекс пытался не моргать.
— Брюки! — зарычал Питер Пэн.
— Он Питер Пэн. Я Сми.
— А я кто? — спросил Алекс.
— Ну, один из этих злодеев.
Питер Пэн угрожающе помахал ножом для бумаги.
— Лучше его послушаться, — повторил психолог.
— Как я могу спустить брюки, если у меня руки связаны? — серьезно спросил Алекс.
Вид у Сэма был раздраженный. Он положил нож.
— Иди сюда, папочка. И без шуток! Без шуток!
— Он уже знает все шутки, — пояснил Сми, — так что даже не пытайтесь что-либо сделать.
Мальчик развязал веревку, опутавшую руки отца. Тот спустил брюки к лодыжкам, снова сел на стул и позволил связать себе руки. Вооружившись гримерными карандашами, Сэм принялся разрисовывать лицо Алекса.
Тот чувствовал себя не слишком-то удобно.
— Какие успехи на сегодня? — спросил он, маскируя неловкость.
— Ничего особенного. Мы в основном играли, — непринужденно ответил доктор. — Правда, сначала мы немного поспали, да, Сэм?
— Поспали? — не понял Алекс.
— Сидеть смирно! — взревел Питер Пэн.
Тут Алекс обратил внимание, что на стене среди рисунков, оставленных детьми, висит в рамке диплом врача-гипнотерапевта.
— А, — догадался Алекс, — Сон из серии «посмотри мне в глаза»?
— Простите?
— Гипноз.
— Боже упаси, что вы. Я имел в виду нормальный сон. Просто я немного устал, и Сэм тоже, поэтому мы легли вот здесь на пол и минут десять подремали.
Алекс чувствовал себя дураком.
— То есть вы хотели увидеть сны... или что?
— Нет, мы просто хотели вздремнуть. Боже упаси, — сказал Де Санг (его улыбку можно было различить под завихрениями смазанной краски), — никто не станет гипнотизировать трехлетнего или анализировать его сны. Пока что у него все на поверхности, а вглубь уйдет уже с годами. Боже упаси...
Алекс хотел спросить, что же там такое на поверхности. Ему как раз вспомнилось, сколько он платит Де Сан-гу за эти сеансы, но им пришлось прерваться, потому что в кабинет вошла секретарша. Даже если она и удивилась, обнаружив обоих мужчин со спущенными брюками, то сумела скрыть свое удивление.
— Ваши следующие клиенты уже здесь. Вероятно, вы хотите умыться?
— Спасибо, Шейла! — пропел Де Санг, — Пора домой!
— Нет! — закричал Питер Пэн.
— Сэм, — сказал доктор, — Капитан Крюк!
Мальчик пристально посмотрел Де Сангу в глаза,
прежде чем весело ему уступить, и развязал руки психолога, а потом неохотно освободил и отца. Не дожидаясь, пока его попросят, он потрусил за своей курткой.
Алекс и Де Санг натянули брюки.
— Так у нас есть успехи? — спросил Алекс.
— Рановато еще, — ответил Де Санг, глядя на него внимательно, с улыбкой.
Присмирев под взглядом этих улыбающихся глаз, Алекс почувствовал необходимость хоть что-то сказать:
— Дома он ведет себя получше.
— Правда? Великолепно.
Алексу вовсе не нравилось, как Де Санг улыбается под слоями грима. Тут доктор дотронулся до его локтя и улыбаться перестал.
— Ваша жена, Мэгги. Она очень умная дама, с хорошей интуицией. Мне кажется, ей не хватает жизненного стимула и она чувствует себя недооцененной.
Алекс тут же ощутил, как сместилась хрупкая ось, на которой держится огромная тяжесть. Вся вина целиком легла на его плечи.
— Значит, это я виноват, да?
— Остановитесь. Вот здесь и остановитесь. Вы и Мэгги, как большинство людей, очень здорово умеете перекладывать вину на других и считать, что кто-то пытается возложить вину на вас. Речь идет не о вине. Речь идет о жизни. Я говорю вам это как друг.
— Я думал, что речь, вообще-то, идет о Сэме, — запротестовал Алекс.
— Конечно о Сэме. Ну вот что... Почему бы нам с вами не пойти умыться?
На следующий день Мэгги получила временную свободу, потому что ей удалось оставить Сэма у няни. Она решила навестить старую Лиз.
До деревни Черч-Хэддон было пятнадцать миль. Мэгги без особого труда нашла указанный адрес. Она припарковалась на улице и прошла около ста ярдов до небольшого серого дома с черепичной крышей, к которому вела гаревая дорожка. Старая колли с лаем выскочила ей навстречу из приоткрытой калитки, и Мэгги в нерешительности остановилась.
До серого домика было всего лишь несколько ярдов. Дверь стояла полуоткрытая. Мэгги надеялась, что, услышав шум, хозяйка выглянет из своих мрачных покоев, но та не появлялась. Собака отчаянно лаяла, загораживая гостье дорогу.
Мэгги посмотрела колли в глаза.
— Не валяй дурака, — сказала она.
Колли тут же прекратила гавкать, выбежала из калитки и принялась лизать Мэгги ноги. Мэгги почесала ее за ушами и пошла по дорожке, сопровождаемая собакой.
Возле дома был огород. Входная дверь порядком облезла, и под шелушащейся зеленой краской обнаружилась серая древесина. На притолоке у двери висела ржавая подкова — рожками вверх. Мэгги нервно переминалась с ноги на ногу, не решаясь войти. Ее так и подмывало вернуться по дорожке к своей машине и уехать домой. Но, оглянувшись через плечо, она все же негромко постучала в дверь.
Ответа не последовало. Мэгги попыталась заглянуть внутрь, но ничего не увидела, поскольку прихожая была погружена в сумрак. Но запахи ощущались уже с порога: пахло соленьями в банках, уксусом, брожением. Мэгги снова постучала, уже посильнее.
От ее прикосновения дверь приоткрылась чуть больше. Казалось, сумрак в доме сгущался. Мэгги немного подождала, а потом шагнула через каменный порог и решилась распахнуть дверь.
— Осторожнее надо.
Голос, зазвучавший у Мэгги за спиной, заставил ее резко обернуться. На дорожке, менее чем в трех ярдах, она увидела старую женщину. Старуха тяжело опиралась на палку и, по всей видимости, наблюдала за Мэгги уже несколько минут.
— Говорю — осторожнее надо, когда прешь куды не звали.
Старая Лиз оказалась худой женщиной в очках, с убранными назад седыми волосами металлического оттенка и обвисшими складками кожи на лице и шее, придающими ей сходство с индюком, которого не мешало бы откормить. Лиз что-то жевала или сосала.
— Ходют по чужим домам.
— Извините. Я не заходила к вам, я просто...
— Да уж знаю, чего ты делала.
— Я думала — никого нет дома. Я собиралась уходить.
Старуха ничего не говорила. Она опиралась на палку, бодро жуя и разглядывая Мэгги. За толстыми стеклами очков ее глаза казались тусклыми черными бусинами.
— Эш предложил...
— Да уж я знала, что ты придешь.
— Вот как? Значит, вам Эш сказал?
— Эш? Гляди-ка, ты и Эша знаешь? Не, Эш мне про то не говорил.
— Вот как? — повторила Мэгги.
Когда Мэгги шагнула к Лиз, та проворно нагнулась и сорвала какую-то травинку, а потом раскрошила ее и растерла между большим и указательным пальцами. Этот жест заставил Мэгги остановиться. Она пришла в замешательство. На мгновение старая женщина задержала на ней свой взгляд. Мэгги ощутила во рту вкус желчи. Почему-то эта ужасная старуха пугала ее. И о чем только думал Эш, посылая ее сюда? Мэгги потянуло домой.
Внезапно старая Лиз расслабилась. Потом ткнула палкой в сторону Мэгги.
— Я-то все вижу. Все это здесь, вон оно где. Но тебе и невдомек, когда наступит тот день. Невдомек! Хе-хе!
— Простите?
Старая Лиз опустила щеколду на калитке и, пройдя мимо Мэгги, направилась в дом.
— Уж мы знали, что ты придешь, можешь не сумлеваться. Но времечко-то идет, а?
Мэгги не знала, надо ли ей следовать за хозяйкой, пока та не рявкнула:
— Давай-ка входи и дверь за собой закрой. А не то весь дом выстудишь.
Лиз плюхнулась в кресло у подножия напольных часов. Мэгги не сказала бы, что в доме тепло: наоборот, там было едва ли не холоднее, чем на улице. Горящего очага не наблюдалось, зато Лиз напялила на себя, наверное, пять слоев шерстяных вещей.
Мэгги закрыла дверь и поспешила объяснить свой приход:
— Эш, когда я была у него в лавке, сказал мне...
— Нечего тут рассусоливать, — раздраженно перебила Лиз, — поставь-ка лучше чайник.
Она слегка махнула палкой в сторону плиты. Мэгги выполнила ее приказ.
Судя по всему, старуха сделала кухню основным местом своего обитания. Рядом с кухней находилась другая комната, но дверь туда была плотно закрыта. Возле раковины, где Мэгги наливала воду в алюминиевый чайник, было нечто вроде кладовки, отгороженной занавеской. На кухне пахло чем-то кислым, как будто здесь коптили грудинку; и чувствовался еще один запах, который Мэгги сразу же узнала. Она подняла голову и увидела, что на балках сушатся пучки и букетики трав. В углу кухни стояла огромная плита с духовкой, но, по всей видимости, ею не пользовались. Мэгги поставила чайник на обычную газовую плиту.
— У моей бабушки тоже была такая большая плита, — попыталась поддержать разговор Мэгги. — Отличная вещь. Мне очень нравится.
— Да неужто? — сказала Лиз, постукивая палкой по полу, устланному обрезками разномастных ковров. — А теперь послушай-ка.
И хозяйка спела куплет какой-то песни надтреснутым, глухим голосом, время от время похлопывая себя по бедру свободной рукой:
Я иду своей дорогой, я иду своей дорогой,
Вижу то и вижу это, вижу ночью, вижу днем.
Но что знаю — никому, никому я не скажу,
Потому что, потому — я тут вовсе ни при чем.
Допев куплет, Лиз откинулась на спинку кресла. Мэгги улыбнулась, но, судя по старухиному виду, ей вовсе не понравилось, что гостья улыбается. Повисло неловкое молчание. Мэгги пожалела, что Эш не поехал с ней, чтобы представить ее хозяйке.
— Ну, Эш, он в магазине, там, в городе...
— Нечего тут рассусоливать, — опять перебила Лиз, — Два боба, боб и половинка боба, еще боб и еще половинка. Это сколько будет?
Тут старуха что-то выплюнула на коврик перед собой. Мэгги увидела, что это и вправду боб.
— Откуда же мне знать?
— Значит, ты неумная, да?
— Боюсь, что так.
— Но есть ведь такие умные, которые притворяются неумными. Может, и ты из таких?
Мэгги попыталась выдавить улыбку. Тогда старуха наклонилась к ней:
— Двое. У тебя двое малюток. И как, по-твоему, я о том проведала?
— Откуда же мне знать? Ну и как вы об этом проведали?
— Чайник-то вон кипит! — заметила Лиз.
Мэгги принялась заваривать чай. Старуха поднялась и встала рядом с ней, руководя процессом с молчаливой, но острой бдительностью. Уже во второй раз Мэгги подумала, что хочет домой.
— Эш решил, что вы могли бы мне помочь.
— Да ну этого Эша! Припрется сюды, а как припрется, так тут же и назад. Какой в этом толк? Ась?
Мэгги не знала, что на это ответить.
— И сколько ж ты мне заплатишь? — неожиданно спросила Лиз.
Такая прямота застала Мэгги врасплох.
— Да шучу я просто. Это я Эшу так говорю. Хе-хе. Сколько ты мне заплатишь? Всегда так говорю. А он мне — мол, сколько пожелаете. Хе-хе, неплохая шуточка, а? Сколько пожелаете. И ты можешь это сказать. Давай: сколько пожелаете.
— Сколько пожелаете.
— Хе-хе-хе! — Похоже, старуха очень развеселилась. Потом вдруг стала серьезной и сказала резко: — А теперь слушай-ка, мисси. Я в жизни не брала ничего такого, чего не заработала сама. Так что поосторожнее.
Мэгги не поняла, чем могла ее оскорбить.
— Я осторожна.
— Да, ты одна из нас, я вижу. Лиз это видит, но ей также известно, что ты еще не до конца свободна. Тебе и невдомек, когда наступит тот день.
— Простите, что?
— Твои способности еще не проявлены. Ты несвободна. Хотя я вижу — ты одна из нас.
— Вы о ком?
— Ох, не пытайся дурачить Лиз, ты ведь просто девушка. Ты еще бутон.
Мэгги впервые почувствовала облегчение с тех пор, как переступила порог этого дома.
— Вы хотите сказать...
— Эй! — Старуха взмахнула палкой, приказывая ей молчать. — Об этом — ни слова.
Мэгги улыбнулась и тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от чар, навеянных чудаковатостью старухи.
— Ладно. О чем это вы говорите — я, мол, не до конца свободна?
Лиз уронила палку и медленно обхватила руками плечи, обнимая себя. Она подняла колени и, как могла, прижала их к своему телу, словно пародируя позу, в которой сидела молодая женщина. Лиз ухмылялась и подмигивала Мэгги из-под очков.
— Я же стараюсь! — воскликнула гостья.
Лиз села прямо.
— Может, надобно куда больше, чем все твои старания.
— А что надобно?
— Это ты мне расскажи.
— Эш думал, что вы могли бы мне помочь с летательной мазью.
— Тьфу! — взмахом руки оборвала ее Лиз и отвернулась.
— Поможете? — спросила Мэгги после паузы.
— Послушай-ка вот что:
Я иду своей дорогой, я иду своей дорогой,
Вижу то и вижу это, вижу ночью, вижу днем.
Но что знаю — никому, никому я не скажу,
Потому что, потому — я тут вовсе ни при чем.
Лиз откинулась в кресле и закрыла глаза. Через несколько мгновений она уже спала, негромко похрапывая.
Мэгги прихлебывала чай. Напольные часы тикали у Лиз над головой, тяжелый маятник раскачивался из стороны в сторону. Мэгги почувствовала, что ее и саму сильно клонит в сон. Она превозмогала желание закрыть глаза. Старая женщина спала в кресле, не выпуская палку из рук. Мэгги так и подмывало встать и уйти, но она подумала, что воспитанные люди так не поступают. Она сидела и молча ждала.
Некоторое время спустя Лиз открыла глаза и посмотрела на нее. Потом села прямо.
— Если отдернешь занавеску, — сказала хозяйка, указывая на кладовку, — то сможешь налить нам по стаканчику бузинного вина.
— Не могу, — Мэгги покосилась на часы, — Через полчаса мне нужно забрать моего малыша, а иначе придется выложить кучу денег.
— Ась? Надо уходить? Ну а чего ты вообще сюды приперлась, коли надо уходить?
— Ничего не попишешь, — Мэгги встала.
— А завтра придешь?
— Не могу.
— Ну и вали отсюда. Проваливай, — бросила Лиз.
На пороге Мэгги обернулась:
— А можно я снова зайду на следующей неделе?
— Сказано тебе — проваливай, — повторила хозяйка, уставившись в стену.
Мэгги открыла дверь и вышла. У калитки она остановилась отдышаться, прежде чем идти к машине. Она так и не могла решить, какая реакция в ней преобладает: заинтересованность или раздражение. Ясно было одно: в результате этой встречи Мэгги не получила ни помощи, ни подсказок, которых ожидала.
Она рассчитывала не столько на разъяснения, сколько на некий контекст, на точку опоры, чтобы дальше разбираться самой. Когда Мэгги получила указание, на каком участке нужно вести раскопки, вместе с приливом вдохновения она испытала и самодовольство. Ей вовсе не хотелось сомневаться в смысле послания. Но сексуальное безумие следующей ночи повергло в изумление ее саму. Не то чтобы Мэгги оказалась в чьей-то власти; нет, она не была одержима. Напротив, она сохраняла полный контроль над происходящим. Но свирепость той силы, что стала ей доступна, по-настоящему поражала ее.
Старая Лиз не смогла ничего предложить Мэгги. «Старикам хочется поболтать, — думала Мэгги по дороге домой, — но они не хотят ни слушать, ни отвечать, ни делиться своими знаниями». Лиз ничем особенно не отличалась от многих пожилых людей, встречавшихся Мэгги: близких к старческому слабоумию, поглощенных собой, сварливых, требовательных.
Мэгги решила больше старуху не беспокоить.
