Глава 11
Три дня «Миральдру» подгонял настолько свежий попутный ветер, что даже Гассун не испытывал никакого желания где-либо останавливаться; города Блесковер, Париковск и Моисеев Порт проплыли мимо и остались за кормой.
Гарт Пеплошторм, направлявшийся к селениям Верхнего Суаноля под Лорнамайскими холмами, покинул Кобль на сутки раньше «Миральдры». Замп и Гассун обнаружили «Золотой фантазм» у единственного причала в Крысином Фитиле. Оба партнера решили, что не имело смысла бросать якорь посреди реки и ждать, пока судно Пеплошторма не освободит причал; «Миральдра» продолжила плавание вверх по течению.
Ближе к вечеру, когда ветер стал ослабевать, Гассун распорядился обогнуть продолговатый Предвестный остров, чтобы дать представление в Чисте, где плавучие театры обычно избегали останавливаться в связи с бедностью местного населения и не слишком удобным расположением гавани. «Речной справочник» отзывался о Чисте следующим образом:
«В общем и в целом мирное селение, где живут примерно пятьсот человек; первоначально основано бандой искаженцев-фундаменталистов, бежавших от преследований из Великого Доктрината в Чиазме, что в Центральном фестоне XXIII. Чистяне придерживаются принципов матриархата и соблюдают ряд необычных запретов, хотя ни одно из их табу не должно вызывать особого беспокойства у предусмотрительного судовладельца. Постольку, поскольку особенности местного уклада жизни никак не затрагиваются, обитатели Чиста составляют дисциплинированную и внимательную аудиторию. В Чисте не следует ожидать, однако, извлечения существенного дохода, так как местные жители платят даже за развлечения исключительно посредством натурального обмена».
Игнорируя лишенные энтузиазма предупреждения Зампа, Гассун приказал пришвартовать плавучий театр к ветхому причалу Чиста. Как только спустили трап, пара поющих девушек-зазывал спустилась на причал с плакатами в руках. На одном был изображен воин в кольчуге, рубящий противника мечом пополам, с надписью:
«МАКБЕТ Эпическая трагедия Древней Земли!»
На другом плакате женщина с развевающимися желтыми волосами держала в поднятой руке окровавленный кинжал. Надпись гласила:
«МАКБЕТ Кровавые обычаи Древней Земли!»
Гассун вышел на верхнюю площадку трапа, чтобы обратиться к собравшейся толпе чистян. По этому случаю он нарядился в черный плащ и высокий черный цилиндр с узкими полями, из-под которого выбивались во все стороны пучки его белых волос. Гассун повелительно воздел руки к небу: «Достопочтенные и уважаемые чистяне! Меня зовут Теодорус Гассун. Мне выпала честь предложить вашему вниманию мой чудесный плавучий театр и его труппу актеров и музыкантов. Приготовьтесь к эмоциональным переживаниям, подобных которым вы никогда не испытывали! Мы намерены представить перед вами настоящую драму Древней Земли!»
Старуха, стоявшая поблизости, громко спросила: «Кого-нибудь на самом деле убьют?»
«Конечно нет, дражайшая леди!»
Старуха сплюнула в сторону плакатов: «Тогда чего стоит вся ваша мазня?»
Несколько озадаченный, Гассун спустился по трапу и рассмотрел плакаты — он их еще не видел. Зампу пришлось признать, что Гассун нашелся в этой ситуации с завидным апломбом. «Эти плакаты, — заявил он, — изображают основу сюжета «Макбета» в смелом символическом стиле. А символы никогда не следует рассматривать как точное воспроизведение продукции, которую они рекламируют».
Деловито вмешалась другая старуха: «Что ж, давайте тогда, договоритесь сразу со всем поселком — сколько вы возьмете за представление, со всеми его символами и фальшивыми убийствами?»
«Наши расценки исключительно справедливы, — отозвался Гассун. — Насколько я понимаю, под «всем поселком» вы имеете в виду полный зал?»
В конечном счете Гассун согласился принять, взамен железа, тонну корма для волов, шесть сорокалитровых амфор сиропа из болотного тростника и несколько бочек копченых угрей.
В сумерках зажгли фонари, и обитатели поселка — мужчины, женщины и дети — тут же стали подниматься на борт; вскоре на скамьях не осталось свободных мест, хотя обусловленные в качестве оплаты продукты еще не были доставлены. Гассун пожаловался на это старухе, возглавлявшей местный матриархат. Та раздраженно задрала нос: «Мы никогда не платим, пока не опробуем товар. Если, как вы сами утверждаете, представление носит в основном символический характер, то и оплата будет чисто символической».
«Это неприемлемо! — бушевал Гассун. — Доставьте корм для волов, сироп и копченых угрей — или вы не увидите никакого представления!»
Предводительница чистян отказывалась, заявляя, что ее не проведешь на мякине; тем не менее, один из местных жителей, видевший однажды представление на борту «Двух Варминиев» в Ветербурге, заверил ее в том, что в условиях Гассуна не было ничего необычного или подозрительного. В конце концов продукты доставили и погрузили в трюм. Гассун подал сигнал: литаврист ударил в гонг, и оркестр заиграл воодушевляющую мелодию, которую Замп выбрал и обработал в качестве увертюры.
Занавес раздвинулся; взорам зрителей открылась мрачная каменистая пустошь. Острые скалы устремлялись в черное небо; сцену озаряла пара пылающих факелов. У котла, бурлящего над костром, сгорбились три ведьмы. Вместо того, чтобы немедленно приступить к диалогу, который Замп считал преждевременным, ведьмы исполнили угловатый кривляющийся танец, то подступая к огню, то отскакивая от него и подчеркивая дикой, но синхронизированной жестикуляцией целенаправленную одержимость всемогущим злом. Наконец, истощенные лихорадочной пляской, ведьмы подковыляли к костру и осели бесформенными грудами черного и коричневого тряпья.
Музыка смолкла; на сцене воцарилась давящая мертвая тишина. Первая ведьма произнесла язвительно-ласковым голоском:
«Когда блеск молний, дождь и гром Сведут нас заново втроем?»
Наблюдая за публикой из-за кулис, Замп заметил, что вступительная сцена вызывала у зрителей возрастающее напряжение. Танец ведьм сопровождался плохо скрываемыми усмешками мужской половины аудитории и шипением женщин, негодующе втягивавших воздух носом.
«Добро и зло — один обман:
Летим в предательский туман!»
Одна из старух-матриархов вскочила, выбежала вперед, широко раскинув руки, и остановила исполнение: «Мы заплатили не за то, чтобы над нами издевались!»
Гассун в ярости поспешил ей навстречу: «Будьте добры, займите свое место, мадам! Вы прерываете представление!»
«Это наше представление! Мы за него рассчитались!»
«Так-то оно так, но…»
«А поэтому мы требуем, чтобы спектакль изменили. Нас оскорбляют ваши карикатуры!»
«Невозможно! — звенящим голосом заявил Гассун. — Мы дословно следуем авторскому тексту. Снова прошу вас, займите свое место. Исполнение продолжится».
Старуха раздраженно вернулась на скамью. Декорации сменили, и на сцену вышел Гассун в роли Дункана:
«Кто этот воин, весь в крови? Он мог бы Нам рассказать, чем завершилась битва С повстанцами».
Продолжая наблюдать из-за кулис, Замп заметил, что зрители необычно увлечены происходящим: они сидели, напряженно выпрямившись, в глазах у них мерцали отражения факелов.
В третьей сцене снова появились ведьмы. Несколько молодых людей, сидевших в зале, уже не могли сдерживать веселье. Старуха-матриарх поднялась во весь рост и принялась стучать посохом в пол: «С меня довольно! Верните наши продукты! Я так и знала — это сплошное издевательство!»
Гассун выскочил на сцену: «Замолчите, тихо! Вернитесь на свои места! Пусть будет по-вашему — мы исполним трагедию без участия ведьм!»
Распоряжения Зампа, в отличие от Гассуна накопившего горький практический опыт, были другими: «Отдать концы! Матросы — к помпам! Труппа — поднимайте палубу!»
Судно отплыло от причала; разъяренных чистян смыли с палубы струями воды. Завертелось гребное колесо, и плавучий театр живо устремился вверх по течению, огибая Предвестный остров и возвращаясь в главное русло Висселя. Поздно вечером наступил мертвый штиль; судно бросило якорь посреди реки, и остаток ночи «Миральдра» провела спокойно.
Во второй половине следующего дня Гассун привел «Очарование Миральдры» в Порт-Оптимо, чтобы дать еще одно представление «Макбета». Замп проконсультировался с «Речным справочником» и снова обратился к Гассуну с рекомендациями: «Здесь ситуация не столь очевидна, как в Чисте, но я нахожу убедительные причины для одного или двух изменений. Например, жители Порт-Оптимо находят отвратительными любые спиртные напитки. Поэтому Макбет должен отравить Дункана, предложив ему рюмку коньяку. Кроме того, вместо ведьм лучше всего было бы использовать водяных».
Поначалу Гассун не мог найти слов: «Будет нарушена целостность всего произведения!»
«В справочнике упоминается, что в гавани Порт-Оптимо содержатся в постоянной готовности три скороходных баркаса, оснащенных арбалетами, стреляющими зажигательными гарпунами. В этом городе смывать публику с палубы было бы непредусмотрительно».
Гассун воздел длинные руки к небу, словно пытаясь схватиться за воображаемую перекладину: «Вносите только совершенно необходимые правки».
Благодаря импровизациям Зампа — или вопреки им — вечернее представление заслужило одобрение зрителей. Гассун, однако, не был удовлетворен. Его возмущал пир в третьем акте, на котором Макбет, в качестве короля, приказал жонглерам, танцовщицам и акробатам развлекать придворных, каковые развлечения продолжались почти целый час. Кроме того, Гассун критиковал сцены супружеской нежности, вставленные в трагедию по настоянию Зампа.
На следующий день «Миральдра» под парусами, полными попутным ветром, проплыла на север мимо Ветербурга и прибыла в Фвыль, где уже пришвартовались театры «Памеллисса» и «Мелодичный час»; в сложившихся обстоятельствах Гассун отказался от намерения представлять «Макбета».
Севернее Фвыля ветры стали капризничать. Во второй половине третьего дня плавания «Миральдра» величественно обогнула Стеклодувный мыс, пересекла широкий водоворот, образованный течением Ланта и причалила к пристани Лантина, где Замп и Гассун согласились провести два-три дня.
На следующее утро Гассун открыл свой музей для лантинских посетителей, а Замп воспользовался его занятостью и пригласил мадемуазель Бланш-Астер провести с ним вечер. Сначала она сухо отказалась, но затем, поразмыслив о перспективе просидеть целый день в скуке и одиночестве, спросила, как именно Замп намеревался проводить вечер.
Замп еще не составил никаких определенных планов; не придумав ничего лучшего, он предложил первое, что пришло в голову — посетить стекольный завод.
«Хорошо, пойдемте. Это далеко отсюда?»
«Нет, сразу за холмом. Давайте уйдем поскорее, пока Гассун не придумал нам какое-нибудь занятие».
Мадемуазель Бланш-Астер рассмеялась так весело и беззаботно, что Замп удивился ее необычной несдержанности. Теперь она, казалось, разделяла настроение Зампа — подобно проказливым школьникам-прогульщикам, они потихоньку сбежали из театра на набережную.
Теперь вместо того, чтобы отправиться на экскурсию по стекольному заводу, мадемуазель Бланш-Астер пожелала взобраться на холм. Замп с готовностью согласился, и они повернули на дорогу, зигзагами поднимавшуюся на Стеклодувный утес между живыми изгородями и низкими стенами, выложенными из камня.
Сегодня, по какому-то капризу или в приступе необъяснимого оптимизма, мадемуазель Бланш-Астер сбросила оковы аристократической чопорности. Замп еще никогда не видел ее в подобном оживлении. Ее бледные светлые волосы развевались на ветру, глаза горели ясным серо-голубым блеском горного озера; в длинном белом платье она напоминала простую деревенскую девушку, и Аполлон Замп находил ее неотразимой. Задержавшись, чтобы полюбоваться причудливым маленьким коттеджем, построенным из пузатых зеленых бутылей, она похвалила аккуратный цветник и даже поворковала с ребенком, игравшим на крыльце со стеклянными статуэтками зверей.
Они продолжили путь по дороге, постепенно превратившейся в тропу, вьющуюся по склону мимо загонов и пастбищ, а под конец круто поднимавшуюся на последний утес — под самое небо, где плыли на север обрывки облаков. Позабыв о всяком достоинстве, мадемуазель Бланш-Астер побежала вверх по тропе, останавливаясь, чтобы сорвать дикие цветы или бросить пару камешков с обрыва. Аполлон Замп бодро маршировал вслед за ней, испытывая жгучее желание присоединиться к ее детским забавам, но опасаясь навязываться без приглашения. Они взошли на вершину и стояли, открытые солнечному свету и ветру; далеко внизу бежали наперегонки тени облаков. Домики Лантина тянулись неровной полосой по берегу Ланта от «Речной усадьбы» у западного пирса до таверны «Зеленая звезда» на кривых сваях восточной приливной отмели.
Мадемуазель Бланш-Астер взобралась на скалу и обозревала горизонт, причем ее взор чаще всего устремлялся на север — туда, откуда струился могучий Виссель. Она наклонилась, чтобы спуститься с камня. Замп оказался под рукой, и ему не стоило никакого труда подхватить ее, когда она соскочила вниз. На какое-то мгновение показалось, что красавица стала податливой; но она тут же напряглась и выскользнула из рук Зампа. Антрепренер был раздосадован; судя по всему, поддавшись мимолетному настроению, его спутница вообразила, что находится на холме с кем-то другим, о ком она мечтала — но тут же вспомнила, что ее сопровождает всего лишь Аполлон Замп.
Мадемуазель Бланш-Астер присела там, где скала защищала ее от ветра. Замп присоединился к ней и, опьяненный ее близостью, обнял ее рукой за талию.
Мадемуазель Бланш-Астер бросила на него ледяной вопросительный взгляд и поднялась на ноги; Замп обнял ее ноги и умоляюще поднял к ней лицо: «Почему вы так холодны и жестоки? Вы любите кого-то другого?»
«Я никого не люблю».
«Поклянитесь! Скажите мне правду!»
«Маэстро Замп, будьте добры, сдерживайтесь. Вы слишком расчувствовались».
«Расчувствовался? Я дрожу, я горю в лихорадке! У меня в голове словно лабиринт кривых зеркал вроде того, по которому водят за нос посетителей «Огнехрустальной призмы» — ваше лицо смотрит на меня отовсюду. Я изнываю, я страдаю, я болен от любви! Ваша чудесная красота — все, о чем я могу думать!»
Мадемуазель Бланш-Астер рассмеялась: «Маэстро Замп, вы и вправду позволяете себе нелепости».
«Нелепости? Подумайте о том, как вы себя ведете. Вот уж, действительно, нелепость! Как вы можете быть так бесчувственны? По сравнению с вами ледяная статуя святой Имолы — сумасбродная шалунья!»
Мадемуазель Бланш-Астер высвободила ноги из объятия Зампа: «Ваши выводы поистине удивительны! Как будто я существую только для того, чтобы удовлетворять ваши вожделения! А если я не желаю служить этой цели, значит, весь мир сошел с ума?»
«Это не просто вожделение! — воскликнул Замп. — Я очарован, я заколдован, я холодею от ужаса…»
Только что признавшись в полном безразличии, мадемуазель Бланш-Астер, тем не менее, удивилась: «От ужаса? Почему?»
«Я страшусь того времени — а оно когда-нибудь наступит, пусть даже через сто лет — когда я увижу вас в последний раз. Я способен существовать только в вашем присутствии. Я перед вами преклоняюсь! По сути дела, пусть будет так! Я готов официально назвать вас своей супругой».
«Боюсь, маэстро Замп, что вы пали жертвой своего воспаленного воображения».
«Ни в коей мере! Мы плывем в Морнун — обещайте мне, что вернетесь оттуда вместе со мной!»
Мадемуазель Бланш-Астер не внимала: «У меня свои надежды, свои мечты».
Замп в отчаянии схватился за голову: «Что ждет вас в Морнуне? Что для вас настолько важно, что вы игнорируете пыл Аполлона Зампа?»
«Все очень просто. Я покинула Морнун, чтобы не выходить замуж за человека, которого я презираю. Теперь он мертв, и я могу вернуться домой».
«Потрясающе! — Замп вскочил на ноги. — Гассун считает, что вы унаследовали сундук с редчайшими книгами. Раньше вы говорили мне, что вам нужно освободить старого больного отца, томящегося в темнице. А теперь, оказывается, что вы бежали от ненавистного жениха?»
Мадемуазель Бланш-Астер смотрела на север; на ее лице появилась странная улыбка: «Меня подводит рассеянность — я забываю, кому и что я объясняла».
Замп зашипел от досады: «Ваши тайны — и ваши чары — довели меня до крайности! Пора с этим покончить — здесь и сейчас!» Замп сделал шаг вперед, заключил красавицу в объятия — и получил такой удар по голове, что у него слезы брызнули из глаз. Над ним закружилось небо. У него в ушах прозвенел гнусавый голос: «Предатель! Дерьмо собачье! Я все слышал! Неужели ты надеешься обвести меня вокруг пальца? Никогда этому не бывать! Приготовься умереть — здесь и сейчас!»
Глаза оглушенного Зампа еще не успели сосредоточиться, но он заметил, что Гассун выхватил увесистый кривой клинок. Замп поспешно отпрыгнул и откатился в сторону — сабля Гассуна просвистела в воздухе.
Замп попытался подняться на ноги, споткнулся и снова растянулся на земле — что позволило ему избежать второго удара сабли. Мадемуазель Бланш-Астер подбежала к Гассуну и схватила его за руку: «Теодорус! Одумайтесь! Вложите оружие в ножны!»
«Паразита нужно уничтожить! — кричал Гассун. — Сегодня утром он вышел за пределы дозволенного!»
«Он сделал глупость, но без злого умысла. И не забывайте, что только Замп может обеспечить безопасное плавание по Бездонному озеру!»
«Вполне возможно, что нам не потребуются его услуги», — мрачно пробормотал Гассун. Еще раз сверкнув в воздухе саблей, он обернулся к Зампу: «Считай, что ты воскрес из мертвых!»
Вне себя от ярости, Аполлон Замп вскочил на ноги и выхватил рапиру: «Ну-ка покажи, на что ты способен, костлявый выкидыш бродячей собаки! Посмотрим, чья жизнь висит на волоске! Как ты смеешь за мной подглядывать, бездарный заморыш?» Замп сделал шаг вперед, но Гассун ударил по его рапире саблей и отрубил ее стальной наконечник; Замп остался с одним эфесом в руке.
Мадемуазель Бланш-Астер взяла Гассуна под локоть: «Пойдемте, Теодорус. Не обращайте внимания на маэстро Зампа — он не в себе и потерял способность соображать». Она повела Гассуна вниз по тропе. Замп присел на выступ скалы, растирая шишку на голове. Весь постыдный эпизод казался воспоминанием о сновидении. Как могла женщина — живая, здоровая женщина! — оставаться глухой к мольбам Аполлона Зампа? Неважно! Плавание еще не закончилось. Замп вспомнил тот мимолетный миг, когда мадемуазель Бланш-Астер, казалось, растаяла у него в руках. Положительный признак! Зампу надлежало удвоить усилия. Он завоюет привязанность этого изысканного создания такой галантностью, такой доблестью, каких еще не видел мир! Ее ледяное сердце растает, когда она увидит, на что он способен! Он оживит ее кровь музыкой, он воспламенит ее ум поэзией! Она поймет, что он незаменим, и сама придет к нему, излучая любовь и надеясь привлечь его внимание…
Замп поднялся на ноги и нашел свою шляпу. Нахлобучив ее на голову, он стал спускаться с холма.
Вернувшись к «Миральдре», Замп с достоинством поднялся по трапу. Гассун приветствовал его холодно, но без открытой враждебности. Вечернее представление завершилось успешно, и Гассун, казалось, даже одобрил некоторые внедренные Зампом развлекательные дополнения, которые ранее он уже заклеймил как «противоречащие авторскому замыслу и духу оригинала».
На следующее утро Замп заметил, что, вопреки его указаниям, на борт не были доставлены некоторые существенные припасы. Он сразу же направился в кабинет Гассуна, но кабинет пустовал — владелец судна находился в музее и показывал коллекцию древних костюмов группе местных матрон. Гассун демонстративно игнорировал жестикуляцию Зампа, пытавшегося привлечь его внимание, в связи с чем Зампу пришлось ждать, пока Гассун любовно разворачивал перед глазами восхищенных супруг стеклодувов античные наряды — роскошные платья императриц, украшенные орнаментальной вязью передники, черную рясу королевского улана из Сканна, воздушные шелковые одеяния лалюстринской нимфы, скафандр древнего астронавта и любимый экспонат Гассуна: ветхую от древности зеленую мантию, великолепно расшитую потемневшими золотыми узорами. Гассун монотонно обсуждал каждый экспонат пронзительно-поучительным тоном, пока Замп не потерял терпение. Усмехнувшись в усы, Замп направился в кабинет Гассуна и закрыл за собой дверь.
Уже через полминуты он услышал приближающиеся поспешные шаги — появился Гассун: «Что вы здесь делаете? Это мой частный кабинет, я не приветствую непрошеных посетителей!»
«Прошу прощения, маэстро Гассун, но я хотел бы посоветоваться с вами по вопросу, требующему неотложного решения».
«Допустим, что это так. Какой вопрос вы хотели бы обсудить?»
«Судя по всему, я недостаточно разъяснил наши потребности местным торговым агентам. Вчера я распорядился добавить четырех волов к нашим восьмерым, а также погрузить в трюм десять тонн корма для волов. Ничего, однако, не сделано, и я хотел бы, чтобы вы лично проследили за выполнением заказа».
«Я отменил заказ, — сообщил Гассун. — Чем и объясняется ситуация, вызвавшая ваше беспокойство».
«Я заказал дополнительных волов не из прихоти и не для того, чтобы позволить себе такую роскошь, — возразил Замп. — Муссон слабеет, а путь далек; нам не следует отдаваться на волю изменчивых ветров».
Гассун решительно отмел возражения взмахом большой белой ладони: «Издержки превосходят наши скромные возможности — такова нелицеприятная истина. Более того, у меня возникли серьезные сомнения по поводу всей сумасбродной авантюры. Что, если мы прибудем в Морнун и не победим на конкурсе? Мы потратим огромные деньги и останемся с носом».
«Но мы победим!»
Гассун упрямо качал головой: «Это слишком рискованный проект — тем более, что попутный ветер слабеет».
«Если мы отчалим сейчас, у нас будет достаточно времени, несмотря на отсутствие попутного ветра».
И снова Гассун покачал головой: «Честно говоря, я разочаровался во всей затее. Мои надежды на исполнение классической трагедии не сбываются: с каждым представлением вы прибавляете что-нибудь новое, и ваши ухищрения меня больше не удивляют — только огорчают. Какой смысл продолжать?» Гассун расхаживал из угла в угол, заложив руки за спину: «Увы, я расстался с иллюзиями. По существу, вы можете покинуть мое судно сегодня же».
«Понятно. А что думает по этому поводу мадемуазель Бланш-Астер?»
«Вам нет никакого дела до ее побуждений. Надо полагать, ей, так же как и мне, наскучили безрассудные приключения и невозможные путешествия. Мы останемся на пару недель здесь, в Лантине, после чего не спеша вернемся в Кобль. А теперь будьте так любезны, сойдите на набережную — или мне придется приказать Турлиману выдворить вас в шею».
«Одну минуту! — покинув кабинет владельца музея, Замп прошел по коридору к каюте мадемуазели Бланш-Астер и постучал в дверь. Она выглянула наружу.
«Вам следует безотлагательно явиться в кабинет маэстро Гассуна, — сообщил Замп. — Он желает выступить с любопытным заявлением».
Мадемуазель Бланш-Астер, вновь холодная и чопорная, сопроводила Зампа к кабинету Гассуна. Приветствуя Гассуна беспечным взмахом руки, Замп сказал: «Давайте снова обсудим наши планы — теперь присутствуют все заинтересованные стороны».
«Нам нечего обсуждать! — заявил Гассун голосом, напоминающим средний регистр гобоя. — Я решил, что плавание в Морнун не только непрактично и непредусмотрительно — оно опасно. Вы, Аполлон Замп — явно нежелательный партнер; вам надлежит немедленно покинуть мое судно. Мадемуазель Бланш-Астер, мы неоднократно отмечали и праздновали нашу духовную близость; пожалуй, настало время формально скрепить наши узы и воплотить в жизнь союз, ниспосланный судьбой».
Мадемуазель Бланш-Астер немного поразмыслила, после чего произнесла не характерным для нее неуверенным тоном: «Возможно, ваше заключение вполне обосновано, Теодорус. Путь на север труден, особенно для такого судна, как ваше».
Гассун мрачно кивнул и бросил желчный взгляд в сторону Зампа.
Мадемуазель Бланш-Астер задумчиво продолжала: «Как вам известно, в Морнуне меня ждут дела, которые должны быть завершены прежде, чем я смогу уделить внимание упомянутым вами возможностям. Наши цели не совпадают — тем не менее, я считаю, что их можно совместить. Будьте добры, верните мне килограмм железа, который я передала вам в Кобле. Маэстро Замп воспользуется этими деньгами, чтобы приобрести фелуку. Под управлением маэстро Зампа парусная фелука быстро доставит нас в Морнун. Там я закончу свои дела, а маэстро Замп сможет принять участие в конкурсе с моей посильной помощью — возможно, нам удастся исполнить сцены из «Макбета» или представить программу комических пантомим. Затем, по окончании фестиваля, мы вернемся и присоединимся к вам здесь, в Лантине».
На шее Гассуна выступили жилы; он открыл рот, но только прохрипел нечто нечленораздельное.
«Такой план представляется мне целесообразным, — глубокомысленно заметил Замп. — По сути дела, у нас нет другого выхода, если маэстро Гассун не желает подвергать свое судно риску дальнейшего плавания на север». Повернувшись непосредственно к мадемуазели Бланш-Астер, Замп слегка поклонился: «Я пойду, поищу подходящую лодку. А вы помогите маэстро Гассуну взвесить килограмм железа».
Гассун сделал два шага вперед: «Один момент, маэстро Замп! Будьте любезны, не спешите. Возникла абсурдная ситуация. Неужели вы думаете, что я ношу килограмм железа в кармане?»
«Не знаю, как вы носите свое железо, маэстро Гассун. Знаю только то, что у нас не осталось времени на споры и рассуждения. Муссон скоро исчезнет, а нам придется плыть в Морнун под парусом».
Гассун гневно крякнул, признавая поражение: «Прикажите привести на борт ваших четырех волов и погрузить их корм. Мы отправимся на север без задержек».
За час до отплытия в Лантин доставили тревожную весть, не обрадовавшую даже Аполлона Зампа — Гассун же отозвался на нее стоном отчаяния. На Суаноле, в окрестностях Синешкуры, банда димнатиков-чернострелов устроила засаду «Золотому фантазму». Разбойники захватили в плен Гарта Пеплошторма и всю его труппу, а судно потопили.
