Книга II Очередь Фрайцке

По прибытии в Кассандер на планете Фесс Хетцель остановился под псевдонимом в «Отеле всех миров». Приняв ванну и подкрепившись в ресторане, он сел перед экраном телефона и заказал защищенную линию связи, гарантировавшую отсутствие помех и прослушивания. Пробежавшись пальцами по клавишам, он произнес пароль, и на экране появилась его персональная эмблема: череп с Древом Жизни, растущим из одной глазницы. Его собственный голос произнес: «Управление Майро Хетцеля, частного детектива».

«Я хотел бы проконсультироваться с любым присутствующим работником управления», — сказал Хетцель, хотя он прекрасно знал, что «управление» представляло собой не более чем несколько абонентских номеров, зарегистрированных в коммуникационном центре Кассандера.

«В настоящее время в управлении никого нет, — отозвался знакомый голос. — Майро Хетцель занят и не сможет ответить вам сразу. Пожалуйста, оставьте сообщение».

«Два-шесть-два-шесть. Говорит Майро Хетцель. Передать сообщения».

Пароль и результаты анализа речевых характеристик убедили систему связи в том, что инструкция поступила от самого Майро Хетцеля, после чего на экране появился перечень сообщений, полученных за то время, пока Хетцеля не было в Кассандере. Большинство записей носило тривиальный характер: две угрозы, три предупреждения, четыре требования заплатить различные суммы денег. Четыре сообщения, произнесенные нарочито приглушенными или измененными голосами либо состоявшие из бессвязных, почти неразборчивых фраз, нельзя было отнести к какой-либо общераспространенной категории, но именно к ним Хетцель прислушивался с особым вниманием, так как они содержали исповеди и признания настолько тревожные, что звонившие ему люди не могли говорить спокойно и рассудительно. Тем не менее, Хетцель не услышал ничего существенного или требовавшего безотлагательных мер.

Остальные семь сообщений представляли собой запросы о предоставлении услуг. Ни одно из них не содержало каких-либо полезных подробных сведений. В трех использовались выражения типа «стоимость расследования не имеет значения» или «результаты важнее расходов». Хетцель подозревал, что некоторые потенциальные клиенты хотели, чтобы их избавили от шантажа — в прошлом ему неоднократно удавалось успешно решать эту задачу. Другие запросы невозможно было классифицировать с такой степенью определенности. Записав все, что могли сказать обращавшиеся к частному детективу лица, система связи одинаково отвечала каждому из них: «В настоящее время Майро Хетцель находится на другой планете. Если вам не ответят в течение трех суток, мы рекомендуем обратиться в детективно-исполнительную службу „Экстран“, добросовестность и профессиональная квалификация которой заслужили похвальные отзывы».

Последнее сообщение, загруженное в память системы, было получено почти точно три дня тому назад; именно оно вызвало у Хетцеля наибольший интерес. Он прослушал его снова: «Вы меня не знаете. Меня зовут Клент — Конвит Клент. Я живу на вилле Дандиль, это по дороге в Танджент, в окрестностях Юниса. Со мной случилась исключительно неприятная история — по меньшей мере, она вызывает у меня большое беспокойство. Вам эта ситуация может показаться смехотворной. Скорее всего, я не позвонил бы вам, если бы ваше имя не было упомянуто в связи с неким Форенсом Дакром. Поспешу оговориться, что о вас упомянули вскользь, во время разговора на другую тему. Повторяю: интересующий меня вопрос имеет большое значение, и расходы, в разумных пределах, меня не затруднят. Мне известна ваша репутация, и я надеюсь, что вы сможете связаться со мной как можно скорее».

Хетцель тут же вызвал по телефону Конвита Клента, обитателя виллы Дандиль, приютившейся на склоне радующего глаз лесистого холма в пригороде Юниса.

На экране практически сразу появилось лицо Клента — кудрявого блондина, в повседневной жизни, вероятно, доброжелательного и щедрого, приятной наружности, с широким носом и квадратным подбородком. Лицо это, однако, осунулось и нахмурилось, а легко краснеющая кожа Клента приобрела нездоровый сероватый оттенок.

Хетцель представился: «Сожалею, что не мог ответить сразу. Я вернулся в город всего лишь час тому назад».

На физиономии Клента отразилось явное облегчение: «Превосходно! Не могли бы вы меня навестить? Или вы предпочитаете встретиться в городе?»

«Одну минуту, — приподнял палец Хетцель. — Прежде всего я хотел бы что-нибудь узнать о вашем деле».

Клент прокашлялся, бросил взгляд через плечо и смущенно пробормотал: «Обсуждать это дело было бы неудобно в любых обстоятельствах. Вы помните Форенса Дакра?»

«Прекрасно помню».

«Вам известно, что он стал хирургом?»

«Я его не видел и ничего о нем не слышал с тех пор, как он покинул лицей».

«Значит, вы не знаете, где он находится теперь?»

«Нет».

Клент горестно вздохнул — скорее всего не в ответ на замечание Хетцеля, а потому, что подтвердились какие-то его собственные мрачные подозрения: «Если вы приедете на виллу Дандиль, я все подробно объясню, и вы поймете, почему мне пришлось вас побеспокоить».

«Хорошо, — сказал Хетцель, — сейчас же приеду. Должен предупредить, что размеры моего гонорара определяются субъективно, и что потребуется аванс, достаточный для покрытия разумных расходов».

Клента этот вопрос мало интересовал: «По этому поводу у нас не будет разногласий».

Как только экран погас, Хетцель позвонил в детективноисполнительную службу «Экстран», с которой у него давно сложились взаимовыгодные отношения, и ему предоставили сведения из архива «Экстрана». О Конвите Кленте работник службы отозвался как о не особенно примечательном, добропорядочном и состоятельном молодом человеке, яхтсмене-энтузиасте и дилетанте; он коллекционировал звездные камни, а в последнее время увлекался сложной твайрской кухней, которая приобрела заметную популярность среди чутко следящей за модами молодежи Кассандера. Совсем недавно он женился на красавице Пердре Ольруфф — из семьи, состоятельностью не уступавшей его собственной. В его личной жизни не было никаких скандалов, скрываемых родственниками правонарушений или даже проявлений безответственности; возникало впечатление, что Клент наслаждался безупречным и безопасным существованием благополучного бездельника, которому ничто не угрожало. На фотографиях красовался явно очень здоровый кудрявый блондин с привычной добродушной усмешкой на лице — Конвит Клент на фотографиях был тем же Конвитом Клентом, с которым только что говорил Хетцель, но в то же время отличался от него чем-то не поддающимся определению. Пердра Ольруфф, без всякого сомнения, была сногсшибательной красавицей: грациозная, темноволосая, она смотрела на все вокруг вопросительно-наивным взором, словно стремилась обнаружить некие глубинные тайны, ускользающие от всеобщего внимания. Пожалуй, ее отношение к жизни было несколько серьезнее мироощущения ее супруга.

Затем Хетцель попросил сообщить ему все, что было известно о Форенсе Дакре, но получил только скудные и отрывочные сведения. Доктор Дакр прибыл в Кассандер всего лишь два года тому назад, но сразу же приобрел репутацию блестящего и в высшей степени изобретательного хирурга. Хетцель мрачно усмехнулся. Форенс Дакр производил на других именно то впечатление, которое хотел произвести. И, учитывая все обстоятельства, почему нет? Навыки Дакра, его самообладание и внушительный интеллект вполне позволяли ему сделать такую головокружительную карьеру.

В архиве детективной службы не содержались какие-либо подозрительные или зловещие данные, относившиеся к Форенсу Дакру. За два года, проведенные им в Кассандере, он стал чем-то вроде любимца местной элиты, и его услуги пользовались постоянным спросом. Он вращался примерно в тех же кругах, что и Клент; они неизбежно должны были познакомиться.

Хетцель поднялся из-за стола и переоделся в повседневный свободный темно-синий костюм с серыми оторочками. Спустившись в фойе отеля, он прикоснулся к кнопке у площадки с надписью «Отъезд». Створки капсулы разошлись в стороны, Хетцель зашел в нее, и створки плотно закрылись. Хетцель произнес в микрофон: «Вилла Дандиль, дорога на Танджент, Юнис». Капсула опустилась, сориентировалась и начала ускоряться. На настенных экранах мелькали более или менее правдоподобные изображения проносившихся мимо ландшафтов: сооружения центрального Кассандера из черненой стали и стекла, рощи Паркового пояса, разрозненные небольшие пригородные кварталы, утопающие под сенью дымчатых деревьев, плотные широкие кроны сребролистов, цветущие квейны, ярко-голубые мимозы и кардамоны, сплошь покрывавшие Магнитные холмы, и, наконец, долина Юниса, где стали попадаться великолепные виллы.

По пути Хетцель вспоминал давно минувшие дни — имя «Форенс Дакр» пробудило в нем множество воспоминаний. С тех пор прошло столько лет, что он не хотел их считать. В юности Хетцель переселился с Земли, вместе с родителями, сначала на Шестую планету Альфераца, где его отец, инженер-строитель, проектировал Великий Триокеанский канал, а затем на Нероли, где его мать погибла во время бури в Лающей пустыне. Последовала еще дюжина переездов с непродолжительными остановками в местах, которые он уже почти не помнил. На Фессе его отец занял должность менеджера системы обслуживания Трепетной горы, и здесь, в Академии Трепетных Вод, юный Майро Хетцель получил так называемое «образование».

Майро Хетцель был необычным школьником: сильным, подвижным, умным. Не отличаясь ни особой замкнутостью, ни робостью, он, тем не менее, от природы не был общителен и с трудом завязывал дружеские отношения. У отца он научился умению полагаться на себя и (как он надеялся) практическому здравому смыслу; от матери — чистокровной шотландки с острова Скай — Майро унаследовал влечение к явлениям трудноуловимым и таинственным. Вместо того, чтобы противоречить одно другому, эти два влияния действовали параллельно и даже (как считал Майро) синергически гармонировали.

Майро без особого труда преодолевал сложную учебную программу Академии Трепетных Вод и проводил время достаточно приятно. За год до выпуска в школе появился новый ученик: Форенс Дакр, лишь недавно прибывший с планеты Камбиаск, где, по словам Дакра, его отец, лорд Айслин Дакр, владел большим островом и повелевал сотнями людей. Форенс Дакр был очевидно достопримечательным молодым человеком: прекрасный, как Князь Тьмы, с блестящими шелковистыми черными волосами, с глазами, горевшими, как подсвеченные топазы, он был высок, силен, ловок и напряженно сосредоточен. Первенство в спортивных состязаниях давалось ему естественно, почти автоматически. В Академии Трепетных Вод, где практически каждый ученик демонстрировал выдающиеся достижения в той или иной области, такие способности не привлекали особого внимания, в связи с чем Форенс Дакр тренировался еще прилежнее, еще настойчивее, прилагая усилия, которые, по мнению многих его сверстников, не оправдывались обстоятельствами.

С академическими дисциплинами Форенс справлялся с презрительной легкостью, как если бы учебный материал был детской игрой — но опять же, его безукоризненная успеваемость не вызывала восхищения. Его единственным приятелем был, по сути дела, Майро Хетцель, отличавшийся достаточной терпимостью для того, чтобы забавляться выходками Дакра. Время от времени Майро советовал Форенсу скромность, любезность и простоту, но Дакр надменно отвергал подобные рекомендации: «Вот еще! Чепуха на постном масле! Люди уважают тебя настолько, насколько ты ценишь самого себя. Трусливую собаку пинают, и за дело!»

Майро Хетцель не видел необходимости спорить по этому поводу. Взгляды Форенса Дакра во многом соответствовали действительности и, в конце концов, учебные заведения нередко называли «социальными лабораториями» или «миром в миниатюре», где каждый учился оптимально использовать личные преимущества. Но способен ли был Форенс Дакр научиться такой оптимизации? Почтение сверстников, особенно в таком месте, как Академия Трепетных Вод, невозможно было заслужить насмешками или повелительными манерами; по сути дела, Майро не был уверен в том, каким именно образом можно было произвести наибольшее впечатление на одноклассников, и даже в том, стоило ли размышлять о возможном решении этого вопроса.

И Форенс, и Майро вступили в шахматный клуб. На турнире Майро обыграл Форенса, как ребенка. Когда Майро сказал «Мат!», Форенс поднял глаза-топазы и долго неподвижно смотрел на оппонента, целую минуту. Затем он приподнял руку, и Майро подумал, что Форенс собирается швырнуть шахматную доску через весь турнирный зал. «Повезет в следующий раз!» — поспешил оптимистически заверить противника Майро.

«В шахматах удача не играет никакой роли».

«Не сказал бы. Иногда хитроумный многоходовой замысел нарушается идиотским ходом противника. Разве это нельзя назвать удачей?»

«Можно. Но я не заметил никаких идиотских ходов с твоей стороны».

«Само собой. Я намеревался выиграть».

«Я тоже намеревался выиграть». Они пошли прогуляться по парку студенческого городка. На лице Форенса сменялись очевидные с первого взгляда выражения: замешательства, уныния и, в наконец, мрачного ледяного спокойствия.

Они растянулись на траве под корявыми ветвями дерева-перевертыша. «Таким образом, — заметил Форенс, — тебе осталось побить только Клоя Раута, и ты станешь чемпионом Академии».

Пожевывая травинку, Майро безразлично кивнул.

«Никак не могу понять, — пробормотал Форенс. — Так не должно быть».

Майро начал было говорить, после чего рассмеялся — тихим сдавленным смехом удивления и неожиданности: «Послушай, не можешь же ты, в самом деле, изменить порядок вещей одним усилием воли!»

«По этому поводу наши мнения расходятся, — заявил Форенс. — Хотя мое мировоззрение формулируется в терминах, которые плохо поддаются объяснению. По существу, оно заключается в следующем: я должен превосходить, потому что я превосхожу. Это уравнение с императивами по обеим сторонам знака равенства, и я рассматриваю его как основополагающий постулат своего существования. Одно должно означать и неизбежно означает другое; другое должно означать и неизбежно означает первое. В этой системе, как в любой другой, наблюдаются следствия и градиенты изменений. Тому, кто превосходит всех, принадлежит все наилучшее: он приобретает власть, осуществляющую желания, наносящую позорное поражение врагам, предоставляющую преимущества богатства. Когда я сталкиваюсь с обстоятельством, вступающим в кажущееся противоречие с уравнением превосходства или намекающим на кажущийся изъян в логике моего мировоззрения, я вынужден внести поправку или уточнение — не в уравнение как таковое, которое в принципе обладает непреодолимой силой, но приводя его факторы в соответствие с переменными существования».

«Изъян может быть заложен в основной концепции, — лениво заметил Майро. — После чего вся система рассыпается, как карточный домик. В конце концов, другие люди тоже формулируют свои уравнения власти».

Форенс решительно покачал головой: «Я убежден в обратном. Мир — в моих руках. Мне надлежит лишь научиться правильному применению уравнения. Сегодня ты обыграл меня в шахматы, что было бы невозможно, если бы я правильно использовал свою формулу!»

Рассуждения Дакра позабавили Майро, и он снова рассмеялся: «Единственный способ выиграть в шахматы заключается в том, чтобы играть лучше противника. Если мы сыграем матч из ста партий, я выиграю у тебя в девяносто пяти случаях, пока ты не изменишь свою стратегию. И знаешь, почему? Потому что ты делаешь слишком смелые ходы, надеясь преодолеть противника необдуманно дерзким натиском».

«Неправда, — холодно отозвался Дакр. — Я играю лучше тебя, и то, что ты смог нанести мне поражение — чистая случайность».

Майро пожал плечами: «Как хочешь. Я плевать хотел на „мировое превосходство“. Мой противник — не ты, а я сам».

«Прекрасно! — заключил Форенс. — Значит, ты признаёшь мое превосходство».

«Конечно, нет. Такие выводы, даже если бы в них была необходимость, могут делать только другие, независимо оценивая вещи со стороны. Но спорить по этому поводу бесполезно и абсурдно; давай поговорим о чем-нибудь другом».

«Нет. Ничего абсурдного в этом нет. Я могу тебя обыграть и докажу это, — Форенс вынул карманные шахматы и положил их на траву. — Сыграем еще раз. Выбирай!» Дакр вытянул обе руки со сжатыми кулаками.

Майро взглянул на миниатюрную доску. На ней отсутствовали две черные пешки. Значит, Форенс держал в каждой руке по черной пешке? Майро взял белую пешку и сказал: «На этот раз выбирать будешь ты». Он тоже вытянул обе руки.

Поколебавшись несколько секунд, Форенс прикоснулся к правой руке Майро, в которой оказалась белая пешка, и они стали играть. Так же, как прежде, Дакр играл с пламенной сосредоточенностью, сверкая глазами-топазами. Вероятно, он учел замечания Майро, относившиеся к его стилю игры, так как теперь ходил осторожнее, хотя ограничения, навязанные предусмотрительностью, явно его возмущали. Едва сдерживая веселье, Майро приготовил противнику западню, прекрасно зная, что Форенс, в своем нетерпении, примет ее за чистую монету. И действительно, Дакр стремительно передвинул ладью поперек доски, чтобы загнать в угол черного слона. Майро тихонько поставил пешку на следующую клетку и тем самым лишил белую ладью возможности выбраться из того же угла. Форенс оценил взаимное расположение фигур, зевнул и потянулся. Посмотрев по сторонам, он протянул руку: «Смотри-ка! Старина Сцанто торопится совершить еженедельный обряд омовения в озере! Почему он всегда надевает такой смехотворный купальный костюм?»

Майро мельком взглянул на бегущего трусцой студента и сразу вернулся к изучению шахматной позиции; в этот момент ладонь и кисть Форенса закрывали угол доски. Форенс передвинул слона: «Шах!» Ладья была спасена. «Ага! — подумал Майро. — Уравнение власти контролирует не только космос, но и правила шахматной игры». Он решил больше не отрывать глаз от фигур.

Сделав еще пару ходов, Майро заметил возможность неожиданно выигрышной комбинации в том самом углу доски, который охранял его слон прежде, чем Форенс отвлек его внимание и незаметно удалил черную пешку. Сохраняя полностью бесстрастное выражение лица, Майро передвинул фигуру. Форенс защитился от угрозы. Майро сделал следующий ход: «Шах!» А затем, после вынужденного ответа противника: «Мат!»

Форенс осторожно положил миниатюрную доску в карман. «Давай бороться!» — неожиданно предложил он.

Майро покачал головой: «Сегодня слишком жарко для таких упражнений. И к чему нам бороться? Если я уложу тебя на обе лопатки, я нанесу ущерб твоему самомнению. Если победишь ты, это только усугубит твою убежденность в мистическом превосходстве, что не пойдет тебе на пользу».

«Все равно тебе придется бороться. Готовься!» — Дакр напал, и Майро, с отвращением вздохнув, был вынужден защищаться. Будучи примерно одного роста и веса, молодые люди не уступали друг другу быстротой реакции и навыками борьбы. Форенс дрался с яростью фанатика, затрачивая в два раза больше усилий, чем Майро, всего лишь уклонявшийся от захватов противника, пока Форенс на мгновение не потерял равновесие. Майро тут же схватил его, повалил на землю и уселся на Дакре, прижимая его плечи к траве. «Видишь? Никаких проблем! — весело сказал Майро. — Тебе придется ввести в свою формулу корректирующий коэффициент: она больше не работает». Поднявшись на ноги, он прибавил: «Забудем обо всей этой скучной ерунде».

Форенс встал на колени и медленно поднялся во весь рост. Внезапно он разбежался и толкнул Майро изо всех сил — так, что Хетцель ударился головой об кряжистый ствол дерева-перевертыша. Испуганный болью и оглушенный, Майро, пошатываясь, сделал несколько шагов в сторону. Форенс Дакр набросился ему на спину и повалил на землю. Перед глазами Майро расплывались красные круги. Словно сквозь толстый слой ваты, он услышал голос Форенса: «Теперь ты понял, как глубоко заблуждаешься? Теперь ты понял?» С этими словами Дакр пнул Майро в шею.