Господин де Бардань сдержал слово. Это легло бальзамом на душевные раны Анжелики: несмотря на неловкость, в которой она себя упрекала, он поторопился последовать ее советам и угодить ей. На следующий же день Мартиала и Северину отправили к тетке на остров Ре.

В доме, где было столько детей, забот хватало. Домашние дела совсем не оставляли времени для размышлений.

Полоскать белье она ходила к городскому фонтану, там воды было гораздо больше, чем у них во дворе. Онорину она брала туда с собой. Как-то утром, укладывая в ивовую корзину выполосканное белье, она с удивлением заметила в руках у ребенка какую-то блестящую вещицу.

— Покажи, что там у тебя, — велела она дочке.

Онорина, уже научившаяся остерегаться, спрятала вещицу за спину, но Анжелика успела разглядеть, что это была резная золотая погремушка с ручкой из слоновой кости — настоящая драгоценность.

— Где ты нашла эту погремушку? Онорина, нельзя держать у себя чужие вещи.

Но малышка крепко держалась за игрушку:

— Мне дал ее добрый господин.

— Какой добрый господин?

— Там, — отвечала Онорина, показывая ручонкой на площадь.

Чтобы избежать столкновения, которое завершилось бы пронзительными воплями девочки и хором пересудов сбежавшихся на крики кумушек, Анжелика больше не настаивала и решила разобраться в этом дома. Она пошла домой, держа в одной руке ручонку дочки и обхватив другой корзину с бельем.

В узкой улице, где совсем не было прохожих, перед ней вдруг оказался какой-то человек. Он слегка откинул край плаща, закрывавшего его лицо. Анжелика вскрикнула, но успокоилась, узнав королевского наместника Никола де Барданя.

— Ах, вы меня испугали!

— Мне очень досадно.

Он казался очень возбужденным своей галантной эскападой.

— Я решился прийти в этот враждебный квартал без охраны. Со всех точек зрения желательно, чтобы меня не узнали.

— Это добрый господин, — сказала Онорина.

— Да, я хотел предварить свой приход подарком этому прелестному ребенку.

Онорина смотрела на него с восхищением. Господи, она уже была женщиной, которую легко завоевать золотой безделушкой!..

— Я не могу принять эту вещь, — сказала Анжелика. — Она слишком дорого стоит. Я должна возвратить ее вам.

— Ах, как трудно смягчить вас, — вздохнул он. — Я думал о вас днем и ночью, воображал вас говорящей непринужденно и приветливо. Но не успел я появиться, как вы воздвигаете предо мной преграду своим взглядом… Можно мне сопровождать вас? Я оставил своего коня на привязи недалеко отсюда.

Они медленно пустились в путь. Де Бардань снова уныло думал, что эта женщина околдовала его неведомыми чарами. Вдали от нее он терпеливо предавался мечтам о любви, но, оказавшись рядом, терял всякую власть над собой. Может быть, это что-то противоестественное… Но так оно и есть. Он все сознавал, все принимал… Он мог даже встать перед ней на колени и умолять ее.

Ее красивые руки были руками служанки, покрасневшими от холодной воды, в которую она их только что окунала, веки и ресницы были у нее как у ребенка, а рот королевы, только сейчас губы чуть вздрагивали тревожно.

— Господин граф, простите меня. У вас власть в руках, а я просто бедная женщина, одинокая и без защитника. Прошу вас не принять в обиду то, что я сейчас вам скажу, но вам не следует ничего ожидать от меня. Я… Для меня это невозможно.

— Но почему же? — жалобно вопросил он. — Ведь вы дали мне понять, что я вам не противен. Может быть, вы сомневаетесь в моей щедрости? Само собой понятно, что вы оставите подчиненное положение. У вас будет уютный дом, где вы будете единственной хозяйкой, слуги, экипаж, если захотите. Все, что потребуется вам и вашей дочке, будет доставляться вам.

— Замолчите, — сухо произнесла Анжелика, — эти вопросы в игру не входят.

Он заставил ее остановиться, задвинув в угол каких-то ворот, чтобы смотреть ей прямо в лицо.

— Может быть, вы считаете меня обезумевшим. Но я должен высказать вам все. Ни одна еще женщина не внушала мне такой всепожирающей страсти, которая охватывает меня, когда я вижу вас. Мне тридцать восемь лет, признаюсь вам, я вел не слишком примерную жизнь. У меня было немало приключений, которыми я не могу гордиться. Но только узнав вас, я понял: со мной случилось то, чего каждый мужчина и опасается, и ожидает, — встреча с такой женщиной, которая покорила его, заставила страдать от ее отказов, одарила бы блаженством, уступив его мольбам, чье иго он готов терпеть, чьи капризы рад исполнять, только бы не потерять ее… Не знаю, что дало вам такую власть надо мной, но я убежден, что до вас я вообще ничего не знал о любви. Были только пошлые развлечения, дешевые забавы. Лишь через вас я смогу познать любовь…

«Если б он знал, чьи уста произносили подобные слова задолго до него, — подумала она. — Король говорил их мне…»

— Неужели вы откажете мне? — продолжал он настаивать. — Ведь вы отнимете у меня жизнь.

Его приятное, любезное лицо привычного посетителя гостиных отвердело. Потемневшие глаза жадно впились в нее. Ему очень хотелось узнать, какого цвета ее волосы, спрятанные под строгим чепчиком, — белокурые, каштановые, рыжие, как у ее дочки, или совсем темные, как можно предположить по смуглой коже ее лица. Губы ее были крепко сжаты, как целомудренно сдвинутые края ракушек.

Он дошел до такого состояния, что, не будь рядом Онорины, которая задрав носик, внимательно вглядывалась в них обоих, насильно сжал бы ее в объятиях и попытался пробудить в ней желание.

— Идемте же, — произнесла она, вежливо отодвигая его в сторону. — Вы, действительно сошли с ума. Я не могу поверить ни одному слову из сказанного вами. Вы знали, конечно, женщин, более блестящих, чем я, должно быть, вы просто хотите посмеяться над моей наивностью, господин королевский наместник.

Никола де Бардань последовал за ней. Он сам сознавал, сколько безумия в его речах. Он не повторил бы их, хотя знал, что говорил правду. Он так любил ее, что готов был потерять голову, мог компрометировать себя, загубить свою карьеру. Он глянул на малышку, уцепившуюся за руку матери, и новая мысль пришла ему на ум.

— Клянусь вам, если у вас будет ребенок от меня, я признаю его и дам ему образование.

Анжелика вздрогнула. Такое обещание… Трудно было успешнее погасить ее пыл. Он это понял и вздохнул:

— До чего я неловок…

Когда они подошли к дому Берна, Анжелика поставила на землю корзину и вынула из-за пояса ключ от боковой калитки. Королевский наместник следил за всеми ее движениями с мучительным восхищением. Она была воплощенная грация. Как бы она украсила любой дом!

— Ваша стыдливость сводит меня с ума. Если бы она была притворной, я охотно взялся бы исцелить вас от нее. Но я чувствую, увы! что она подлинная… Послушайте меня, мне кажется.., да, мне кажется, что я соглашусь на брак.

Она воскликнула:

— Как! Ведь вы же, конечно, женаты!..

— Нет, не женат. Тут вы ошиблись. Не скрою, что с тех пор как мне исполнилось пятнадцать лет, мне совали в руки самых различных наследниц, но мне всегда удавалось вовремя спастись, и я твердо решил дойти до конца жизни холостяком… Но ради вас я готов даже отяготить себя цепями супружества. Если вас отталкивает от меня только боязнь нарушить священный закон, то я уничтожу это препятствие.

Он низко поклонился ей, изящно изогнувшись.

— Госпожа Анжелика, согласны ли вы оказать мне честь назвать меня своим супругом?

Он, положительно, был неотразим.

Отнестись к предложению легко значило серьезно оскорбить его. Она сказала, что потрясена, что не смела и думать о такой чести, но убеждена, что, едва вернувшись в свое роскошное жилище, он пожалеет об этом безумном предложении, которое она не смеет принять. Разделяющее их препятствие, даже если определить его цену, не из тех, какие легко отодвигают в сторону.

— Постарайтесь понять меня, господин де Бардань… Мне трудно объяснить вам причины того, что вы называете моей бесчувственностью… Я много страдала в своей жизни.., из-за мужчин. Их грубость и жестокость нанесли мне такие раны, что навсегда отвадили меня от наслаждений любви… Я боюсь их и потеряла к ним вкус…

— Так дело только в этом? — вскричал он, сразу успокоившись. — Но, милая моя дурочка, чего вам бояться меня?.. Я умею обращаться с женщинами и всегда учтив с ними… Я же не портовый грузчик… Я предлагаю вам любовь джентльмена, моя прекрасная дама… Доверьтесь мне, и я сумею успокоить вас, и вы перемените отношение к любви и ее удовольствиям…

Анжелика уже открыла калитку, втолкнула во двор Онорину и внесла корзину с бельем. Пора было кончать разговор.

— Обещайте же мне, что подумаете о моих предложениях — настаивал королевский наместник, удерживая ее у калитки. — Я всегда исполняю обещанное. Выберите то, что вам лучше подходит…

— Благодарю вас, господин граф. Я буду думать.

— Скажите мне хотя бы, какого цвета у вас волосы, — не отставал он.

— Белые, — отвечала она, запирая калитку у него перед носом…

Мэтр Габриэль поручил Анжелике отнести записку судовладельцу Жану Маниго. Она возвращалась переулком тянувшимся вдоль развалин городской стены, и вдруг заметила, что ее преследуют двое мужчин. Погруженная в свои мысли, она не думала об осторожности, но, войдя в пустынный переулок, прислушалась к шагам.

Она бросила взгляд через плечо, и двое идущих за ней очень ей не понравились. Это были не матросы, шнырявшие по городу в надежде на добычу, даже не портовые лодочники. На них были приличные костюмы горожан, плохо подходившие к скверно выбритым лицам и бегающим глазам. Давнее чутье подсказало ей: «Полицейские…», и она ускорила шаг. Стук каблуков приблизился, и один из мужчин окликнул ее:

— Эй, красавица, что ты так торопишься?..

Она пошла еще быстрее, но они быстро нагнали ее, и один схватил ее за руку.

— Прошу вас, господа, оставьте меня, — сказала она высвобождаясь.

— Зачем же? Ты что-то невесела. Надо поразвлечься.

Их гнусные ухмылки заставляли опасаться самого худшего. Если придется дать пощечину, это привлечет к ней внимание. Будь пристававшие молодыми отпрысками из семей богатых горожан, они бы, пожалуй, смирились с неудачей. Но сама не отдавая себе отчета почему, она боялась, что преследует ее кто-то пострашнее.

В поисках помощи она оглядела фасады домов, мимо которых проходила. Но время было послеобеденное, и ларошельцы соблюдали южный обычай закрывать на это время ставни. Яркое и необычно жаркое солнце побуждало всех к дневному отдыху. Ни в окнах, ни у дверей ни души. К счастью, недалеко до складов мэтра Габриэля.

Лучше искать спасения там, чем бежать домой. До дома еще далеко, а мэтр Берн должен быть теперь на складе. Он сумеет поставить на место этих наглецов.

Они продолжали говорить ей комплименты и разные глупости. Может быть, это просто подвыпившие бездельники.

Она свернула направо и с облегчением увидела в конце длинной глухой стены те самые ворота, около которых остановился в тот вечер, когда она впервые попала в Ла-Рошель, мэтр Габриэль, заводя туда нагруженные зерном телеги. До ворот оставалось несколько шагов, когда один из преследователей, более рослый и, видимо, сильный — судя по мышцам, бугрившимся под его сизым сюртуком, схватил ее за пальцы и, протянув другую руку, притянул к себе за талию.

— Не упрямься, милашка. Надо быть полюбезнее с двумя славными парнями, которые просят у тебя только улыбку, ну еще и пару поцелуйчиков. Мы слышали, что девушки в Ла-Рошели встречают гостей ласково и радушно. Веди же себя как следует!..

Не прекращая говорить, он наклонялся все ближе к лицу Анжелики, пытаясь присосаться к ее губам. Она изо всех сил оттолкнула его и, размахнувшись, дала звонкую пощечину. Он на мгновение выпустил ее, схватившись за щеку. Она бросилась вперед, но другой успел схватить ее, а на лице получившего пощечину показалась злобная и торжествующая улыбка.

— Держи ее, Жанно, все идет прекрасно. Мы сейчас позабавимся с этой недотрогой!.. Хороший кусочек… Нам сегодня повезло…

Вдвоем они не давали ей шевельнуться. От жестокого удара под колени она пошатнулась и закричала. Ей зажали рот и торопливые руки стали развязывать корсаж. Она думала, что потеряет сознание, но устояла и отчаянно сопротивлялась, царапаясь и кусаясь. Ей удалось вырваться, и она в безумной спешке бросилась к воротам, споткнулась о камень, упала на колени и поползла, крича:

— На помощь, мэтр Габриэль, спасите меня!.. На помощь!..

Они снова набросились на нее. Она боролась как в кошмаре, как когда-то против драгун Монтадура, с тем же сознанием ужаса и беспомощности.

Вдруг нападавшие пропали. Один, под воздействием неведомой силы, отлетел к стене, глаза его остекленели, он зашатался и мешком повалился на Анжелику. Из виска его хлестала кровь. Она с ужасом попыталась сбросить с себя эту мерзкую тяжесть, но безжизненное уже тело, из которого кровь лилась все сильнее, страшно давило на нее; она напрягла в отчаянии все силы, и наконец ей удалось высвободиться и отбросить его в сторону. Она увидела, что человек в синем сюртуке борется с мэтром Габриэлем. Купец превосходил того и ростом, и силой. Его кулаки молотили противника без жалости. Тот запросил пощады. Он уже два раза падал на землю, одежда его была изорвана и испачкана пылью, лицо побледнело. Сорванный парик валялся в луже, и сальные волосы спускались ему на глаза.

— Хватит… — еле выговорил он. — Довольно, остановитесь…

От сильного удара в живот он стал икать и ухватился за стену.

— Говорю вам, остановитесь. Оставьте меня…

Мэтр Габриэль подвинулся поближе, и тот прочитал в его лице столь ужасную решимость, что закатил глаза и прохрипел:

— Нет.., нет… Пожалейте…

Новый удар швырнул его на колени.

— Нет!.. Вы этого не сделаете… Пожалейте…

Купец неумолимо наклонился, еще раз ударил его и схватил за горло.

— Нет!.. — прохрипел тот еще раз.

Его дрожащие, ослабевшие руки пытались отвести крепкие, жилистые руки купца, сжимавшие его железной хваткой, конвульсивно дернулись еще раз и упали. Из разинутого рта человека в синем еще исходил какой-то храп. Пальцы мэтра Габриэля вцепились в это тело, как в глину, казалось, они никогда не разомкнутся.

Анжелика, неподвижная от ужаса, видела, как ослабевает напряжение мышц на руках купца, как медленно разжимаются его пальцы. В страшной тишине слышался последний хрип. Анжелика закусила губу, чтобы не закричать. Скорее бы это кончилось! Лицо человека посинело. Наконец хрип совсем прекратился, и несчастный повалился, запрокинув голову, на булыжники мостовой. Мэтр Берн внимательно оглядел его и тогда только медленно поднялся.

Его ясные глаза странно светились на лице, еще сведенном напряжением. Он подошел к другому, встряхнул его, перевернул и бросил обратно в лужу крови, пробормотав:

— Умер! Он ударился о болт, торчащий из стены. Тем лучше! Госпожа Анжелика…

Он поднял на нее глаза и вдруг остановился, не двигаясь дальше. Странная тревога охватила его. Молодая женщина встала на ноги, но от слабости оперлась о стену в той же позе бессилия, которую принял несколько минут назад человек в синем, поняв, что его сейчас убьют. Он не узнавал ее… Она была совсем не похожа на себя.

Полные ужаса глаза Анжелики переходили с одного неподвижного тела на другое. При этой трагедии, причиной которой она оказалась, в ней пробудился давний ужас преследуемого существа, охватил ее всю, изменил выражение лица, обычно спокойное и уверенное. Она походила сейчас на смертельно испуганного ребенка…

Из-за ужаса, охватившего ее, Анжелика не замечала, в каком она виде. Корсаж был расшнурован, сорочка разорвана, чепчик сорван, и волосы спускались на плечи и полуобнаженную грудь. Под лучами солнца эти бледно-золотые пряди заблестели, и тем ярче, что их оттеняла белизна кожи, запачканной кровью. Кровь, уже почерневшая, виднелась и на ее бумазейной юбке…

— Вы ранены?

Голос купца звучал глухо и сдержанно. Он видел не только пятна крови на ее руках… Гнусные пальцы оставили свои следы на этом перламутровом теле, дерзко раскрытом. Может быть, их грязные губы прикасались к нему? При этой мысли купец почувствовал, что его снова сотрясает убийственная ярость. Эти свиньи хотели испоганить тело, о котором он не позволял себе думать, тело женщины, так грациозно двигавшейся в его доме, тело, все волнующие прелести которого были скрыты за тяжелыми складками юбок и плотной тканью корсажа. Он не смел коснуться ее даже в мыслях, а они посягнули на нее. Порвали одежду, открыли ее ноги, стройные и прекрасные, какие бывают только у статуй, у богинь.

Ему не забыть того, что он увидел с крыльца, одним взглядом охватив это зрелище насилия и сладострастия: женщину, на которую навалились два мерзавца. И это была она!..

— Вы не ранены?

Теперь его голос звучал требовательно, и Анжелика пришла в себя. Между нею и слепящими лучами солнца, между нею и этой ужасной сценой встала мощная фигура мэтра Берна в черном костюме.

Она бросилась к нему, пряча лицо, ища опоры на его плече в отчаянной потребности защиты и забвения.

— О, мэтр Габриэль!.. Вы убили.., вы убили двоих.., из-за меня… Что же будет дальше?.. Что с нами станет?..

Он охватил ее и сжал так крепко, что мог бы сломать. — Не плачьте, госпожа Анжелика… Вам не годится плакать…

— Я не плачу… Мне так страшно, что я не могу плакать…

Но слезы лились из ее глаз. Она все цеплялась за него всеми пальцами, ногтями. Он вновь спросил настойчиво:

— Вы мне не ответили… Вы не сказали, ранены ли вы.

— Нет.., кажется, нет.

— А эта кровь?

— Это не моя.., того человека… — У нее застучали зубы.

Рука купца осторожно опустилась на ее мягкие волосы, отливавшие золотом.

— Ну, ну… Успокойтесь же, мой друг, моя дорогая…

Он ласкал ее, как ребенка, и она узнавала его голос и вновь ощущала давно забытое и такое приятное сознание, что рядом с ней мужчина-защитник. Тот, кто встал между нею и опасностью, защитил ее, совершил убийство ради нее. Она отдалась этому чувству и громко разрыдалась, держась за могучую опору, вдруг почему-то вызвавшую в памяти плечо полицейского Дегре. Потрясший ее ужас ослабевал. Порывы страха и отвращения постепенно угасали. Она перестала задыхаться и начала ровно дышать. И вдруг ей пришло в голову: «Ведь я в руках мужчины, а мне не страшно». Ее словно озарило: наступило исцеление, на которое она уже не надеялась. И тут же ее охватил стыд. Под его горячими ладонями она ощутила свою непокрытую кожу, и до нее дошло, в какой беспорядок пришла ее одежда. Она робко подняла свои влажные глаза и встретила взгляд мэтра Габриэля.. Его выражение заставило ее покраснеть. Она отшатнулась.

— О, простите меня, — пробормотала она. — Я совсем сошла с ума.

Он осторожно выпустил ее из объятий.

Анжелика лихорадочно схватилась за свою одежду, собирая обрывки корсажа на плечах и груди. Ее дрожащие руки плохо справлялись с этим делом, и ему пришлось помочь ей, подавая оторвавшуюся бретельку, оторванный шнурок. Она все больше заливалась румянцем смущения.

Не надо волноваться. Эти негодяи ужасно изорвали ваше платье. Из этих лоскутов ничего не сделаешь. Вам надо будет просто выбросить эту кофту… Но теперь надо спешить…

Голос его зазвучал холодно, и, проследив за направлением его взгляда, Анжелика увидела, что со стены на них смотрит солдат Ансельм, стоящий на страже у Башни Маяка.

Бесконечно долго на обоих концах переулка царило безмолвное ожидание. Но вот прошло несколько минут, и солдат принял решение. Он повернулся и стал медленно спускаться по каменным ступеням. Покачивая своей кабаньей головой в железной каске, он подходил все ближе. Невыносимо громко стучали по мостовой его сапоги и алебарда, которую он волочил за собой. Купец бросил взгляд на свои кулаки, словно проверяя, хватит ли в них силы справиться с этим новым врагом, к тому же вооруженным.

— Добрая работа, приятель, — проворчал солдат хрипло. — Я видел издалека, как вы его прикончили. Без лести будь сказано, есть у вас сила в руках, мэтр Берн…

Концом пики он ткнул один из трупов:

— Знаю эту парочку, гнусное отродье… Бомье платит им, чтобы они приставали к женам и дочерям протестантов. Мужья и отцы вступаются, завязывается драка, и вот прекрасный повод засадить в тюрьму еще несколько гугенотов… Я таких штук не признаю.

Опираясь на алебарду, он продолжал неспешное объяснение:

— Когда попробуешь кнута да когда тебя на дыбу вздернут, что поделаешь, приходится отречься от своей веры. Я бедный солдат и живу своим жалованьем. Но это не значит, что я предаю прежних собратьев. Ну-ка, убирайте поскорее эту падаль.., а я ничего не видел…

Он повернулся к ним спиной и медленно пошел вдоль стены на свой пост.

— Посмотрите, нет ли кого во дворе, — приказал мэтр Габриэль Анжелике. — Моим приказчикам ничего знать не следует. Если там никого нет, отоприте склад слева.

Двор был, к счастью, пуст. Анжелика отворила указанную дверь. В горле у нее запершило от острого запаха соляного раствора.

Она подошла к мэтру Габриэлю, который снял уже куртку с задушенного им человека и обмотал ее вокруг головы другого, чтобы унять еще сочившуюся кровь. Несмотря на эту предосторожность, они оставляли красные следы на мостовой двора, перетаскивая тело. Они внесли его в амбар и пошли за другим трупом.

— Мы их зароем в соль, — шепнул купец. — Не в первый раз… В соли очень удобно прятать. Она сохраняет трупы до того времени, когда найдется удобный случай убрать их отсюда.

Он снял свой черный суконный сюртук, взял лопату в стал быстро вкапываться в белоснежный холм, слабо мерцавший в глубине амбара. Анжелика помогала ему, разбрасывая соль обеими руками. Она так спешила убрать с глаз долой эти отвратительные тела с жуткими гримасами на лицах, что не замечала, как кристаллы соли разъедают и царапают ее кожу.

Трупы были засунуты в глубину кучи и тщательно засыпаны солью. Анжелика и купец работали молча. Потом он стал наводить в амбаре порядок, а она взяла ведро и пошла к фонтану во дворе. Вооружившись шваброй, она стала отмывать пятна крови с камней, которыми был вымощен двор. Два приказчика, притащившие из гавани несколько бочонков с вином, вошли в другие ворота, увидели ее издалека, но нисколько не заинтересовались тем, что служанка мэтра Берна моет двор. Она часто приходила к складам, и, хотя больше занималась счетными книгами, ей случалось браться и за более грубую работу. К счастью, близко они не подходили, зная, что хозяин тут, а то могли бы заметить ее изодранную одежду и разметавшиеся волосы. Они вкатили бочонки в другой амбар, где хранились вина и водки.

Анжелика вышла в переулок. Над пролитой кровью уже жужжали мухи, а сточная канавка была вся красной вплоть до места сброса помоев в море.

Прохожих, слава Богу, не было. Стоя на коленях с волосами, спадающими на глаза, она вновь и вновь обмывала камни, пока последняя порция воды, сброшенной в канавку, не оказалась лишь чуть розоватой, так что никто бы этого не заметил.

Тогда она вернулась во двор и тщательно заперла ворота, которые час назад мэтр Габриэль чуть не сорвал с петель, спеша ей на помощь.

— Пойдемте в мою контору, — сказал купец. — Теперь все в порядке. Надо вам подкрепиться.

Анжелика еле держалась на ногах. Он обнял ее за талию и довел до полутемной комнаты, где рядом с кипами счетов и наборами гирь громоздились английские ножи, связки драгоценных канадских мехов и образцы разных крепких напитков. Из осторожности он запер дверь на засов.

Анжелика позволила усадить себя на скамью, и оперлась лбом о руки, положенные на стол. Мэтр Габриэль пододвинул к ней стакан водки.

— Госпожа Анжелика, пейте… Надо выпить.

Так как она не шелохнулась, он сел рядом, поднял ее голову и поднес стакан к самым губам, так что ей пришлось сделать несколько глотков. Она закашлялась, и румянец стал возвращаться на ее лицо.

— Как же это все произошло? — она растерянно оглянулась. — Я шла домой… Они погнались за мной… Я думала, что успею добежать сюда и позвать вас на помощь… Но они догнали меня, и вот, вдруг…

— Хватит об этом. Вам больше нечего бояться. Они мертвы.

Она задрожала.

— Мертвы? Но ведь это ужасно… Все время на моем пути оказываются мертвецы.

— Без смертей не обойдешься, — сурово отвечал мэтр Берн, и глаза его сохраняли необычный блеск. — Смерть влечет за собой смерть. Преступления вызывают другие преступления. В Библии сказано: «Отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, ожег за ожег, рану за рану, ушиб за ушиб…»

Анжелика отвернулась, вскочила со скамейки и бросилась в сторону, словно видя пред собой врага.

— Ненавижу мужчин, ненавижу их всех и себя самое тоже ненавижу. Не хочу жить на свете. Вы на меня смотрите так, словно я с ума сошла. Вам, наверно, хочется, чтобы я успокоилась, нет уж.., хватит с меня, никогда я не успокоюсь.

— Какой у вас стал молодой, даже детский вид. Вы говорите совсем по-другому, совсем не похожи на рассудительную женщину, какой я вас знаю.

— Вы же ничего не понимаете, мэтр Берн… Дьяволы ворвались в мой замок, подожгли его, перебили слуг, зарезали моего младшего сыночка, а меня.., в результате той ночи появилась на свет Онорина.., понимаете теперь?.. Дитя преступления и насилия… А вы еще удивлялись, что я не могу любить ее…

Ему показалось, что она бредит, потом он сообразил, что она говорит о событиях прошлых лет.

— Не вспоминайте о том, что было. Вы это все уже забыли.

Он теперь тоже встал, перешагнул через скамейку. Она со страхом смотрела, как он подходит все ближе, и в то же время ей захотелось, чтобы он был близко, совсем близко, в поддержал ее, чтобы она почувствовала, что чудо свершилось, что она вновь может быть счастливой в мужских объятиях.

— Вот сейчас вы все позабудете, — повторял он негромко, — вот сейчас.., обопритесь на меня…

Он осторожно прикоснулся к ней. Потом взял ее за талию и, так как она не отшатнулась, прижал ее к себе. Оба они задрожали от овладевшего ими напряжения, однако Анжелика не сопротивлялась.

Она была холодна и бесчувственна, как насилуемая девственница, но перевешивало любопытство: ей хотелось разобраться в себе. «Сейчас мне ведь не было страшно, совсем не страшно.., ну а если он захочет поцеловать меня, что тогда?»

Исступление на склонившемся над нею лице ее не пугало, ей не противна была близость крепкого тела, охваченного желанием. Она не думала о личности того, кто прижимался к ней, забыла, как его зовут, кто он такой. Она сознавала только, что ее держит в объятиях мужчина, и она без страха воспринимает его неистовый призыв.

К ней пришло неописуемое облегчение, она вольно, медленно вздохнула, опираясь на эту широкую грудь, словно утопающая, которой вернули дыхание. Значит, она еще жива! Голова ее опустилась.

Пересохшие губы, не смевшие еще приблизиться к ее губам, зарылись в ее волосы. Она почувствовала ласку его ладони на своем открытом плече. Казалось, все силы ее сосредоточились на том, чтобы заново обрести себя.

Вернуло ее к реальности одно слово, слово, страшную опасность которого знали только они.

— Соль.., соль… — кричал один из приказчиков, колотя в запертую дверь.

Анжелика выпрямилась, приходя в себя.

— Послушайте, там говорят о соли… Наверно, что-то заметили!..

Не двигаясь, они напрягли слух.

— Хозяин, как прикажете, грузить соль? — спрашивал приказчик за дверью.

— Какую соль? — рявкнул, вскакивая, мэтр Габриэль.

— Да это опять требуют сбор. Пришли за вином и солью, — объяснил приказчик.

— Видно, штучки Бомье, — проворчал купец и открыл дверь.

В комнату ворвались налоговый чиновник с двумя писарями и четверо вооруженных полицейских, подталкивая перепуганного приказчика. Во дворе стояли две пустые телеги, которые они привезли с собой, чтобы забрать пошлину в натуре.

— Я уже выплатил все налоги, — заявил мэтр Габриэль. — Могу показать квитанции.

— Вы принадлежите к так называемой реформатской религии?

— Принадлежу.

— Значит, по новому указу вы должны уплатить дополнительно столько же, сколько уже внесли. Вот указ, посмотрите, — чиновник протянул ему бумагу.

— Снова беззаконие, никаких оснований для этого нет.

— Что делать, мэтр Берн, ваши прежние собратья, обратившиеся в католичество, на три года освобождены от выплаты этих сборов. Надо же нам как-то пополнить нехваток поступлений в казну. Вот таким упрямцам, как вы, и приходится платить за других. Да не так уж это непосильно, всего надо отдать дюжину бочонков вина, сто пятьдесят фунтов соленого сала и двенадцать мер соли. Для такого богатого купца, как вы, это вовсе не много.

Анжелика побледнела, услышав слово «соль». Королевский чиновник нагло уставился на нее.

— Ваша супруга?.. — спросил он у мэтра Габриэля.

Купец читал поданный ему акт и ничего не отвечал.

— Пойдемте, господа, — сказал он, направляясь к амбарам.

Анжелика слышала, как чиновник хихикнул, выходя, и подмигнул своим писарям:

— Еще хотят поучать нас эти гугеноты… А сами, как и все добрые люди, заводят любовниц.