Это был чудесный день. Казалось, позабыты все заботы будущего и огорчения минувшего. Лес смыкал над ними свои золотые кроны. Солнечный свет пробивался сквозь рыжую листву дубов, пурпур буков и медь словно горевших факелами каштанов. Плоды каштанов осыпались на мох. Они лопались, и под скорлупой блестела темная кожица ядра. Обилие впечатлений приводило Шарля-Анри в восторг. Он набивал каштанами карманы розовых полотняных штанов. Что скажет Барба? Несмотря на предупреждения Анжелики, она приодела его, словно на прогулку в Тюильри. Сначала он тревожно поглядывал на зеленые пятна, испещрившие одежду. Потом, видя, что мать не обращает на это внимания, расхрабрился, стал кататься по траве, карабкаться на пни. Перед ним открылись ворота рая, и все благодаря Анжелике! Он всегда знал, что полное счастье — в ней, в ней одной. Вот почему по вечерам он так долго смотрел на ее портрет в медальоне.

Их сопровождали Флипо и аббат де Ледигьер. Анжелика немножко гордилась тем, как глядели на нее юноши, особенно Флоримон. Она угадывала их молчаливое восхищение, когда водила их по заповедным тропкам, показывала таинственные ручейки. Для них, знавших ее при дворе, она казалась сейчас совсем другой, новой и загадочной. Они быстро вошли во вкус игры, возились в воде, ища норы, поджидали, лежа на мшистом берегу, когда раки приползут к утопленным корзинам с тухлым мясом. Флоримон был несколько уязвлен своей неспособностью ловить их, как Анжелика, руками. Она смеялась, видя его сконфуженную мину, и сердце ее бурно билось от мысли, что она вновь завоевывает уважение сына.

На одной из полян они встретили колдунью Мелюзину. Горбатая, черная, в ореоле белых, как снег, волос, старуха искала грибы, разгребая скрюченными пальцами мох. Медленно кружились и падали вокруг нее красные листья бука, словно бы в каком-то ритуальном танце, выражающем почтение к этому исчадию всего пагубного, что есть в природе. Анжелика окликнула ее:

— Мелюзина, э-ге-ге!

Старуха выпрямилась, пытаясь разглядеть, кто приближается к ней. Но вместо того чтобы приветствовать ту, чью силу она признавала и считала почти равной своей, старуха воздела худую руку, останавливая их, и ужас исказил ее черты:

— Прочь! Прочь! Ты — проклятая мать!

И она бросилась от них в кусты. Тут вдруг стал накрапывать дождь, и маленькая группка поспешила к Камню Фей в поисках укрытия. Под сенью древнего могильника земля, усыпанная потемневшей хвоей, оставалась сухой. На одной из каменных плит были высечены хлебные колосья: знак плодородия.

Укрывшись в смолистом сумраке под каменной крышей, Флоримон, смеясь, сказал, что здесь все напоминает его былые путешествия по подземельям, но там, пожалуй, пахло хуже.

— Люблю подземелья, — глубокомысленно заметил подросток. — Там познаешь тайну земли. Все эти скалы образуются так медленно, что мы ничего не замечаем. Однажды в коллеже я попал в погреб. Я там покопал немного киркой. Выступила скала. Я подобрал несколько прекрасных осколков… — И он пустился в длинное повествование, где латинские слова мешались с химическими формулами — и все по поводу тех образцов породы, с помощью которых он пытался составить смесь для взрывов. — У меня разлетелось не знаю сколько колб в лаборатории, и меня наказали. Но все-таки, матушка, уверяю вас, я был на грани открытия, которое бы перевернуло науку. Я сейчас объясню. Думаю, только вы можете это понять…

— Подумать только, иезуиты считали его неумным, — произнесла Анжелика, как бы беря в свидетели аббата де Ледигьера. — Любопытно, по каким свойствам души они определяют хорошего преподавателя?

— У Флоримона не вполне обыденный ум, это и сбивает их с толку.

— Если они не способны ни понять его, ни развить, разве это достаточный повод, чтобы душить его любознательность? Я тебя пошлю учиться в Италию, — обратилась она к Флоримону. — На берегах Средиземного моря можно набраться всей имеющейся на свете премудрости. Но тому, что тебя занимает, лучше всего учиться у арабов. Слово «алхимия» — арабское. И в китайских книгах можно многое почерпнуть.

Так в первый раз она заговорила о путешествии на острова Леванта. Шарль-Анри прильнул к ней. Он был на вершине блаженства. Дождь между тем барабанил по листве, ветер налетал порывами с шумом, похожим на гул морского прибоя.

Затем Анжелика завела речь о том, как она ослушалась короля.

— Его Величество запретил мне покидать столицу. Как ты знаешь, я все-таки улизнула. Но теперь все уладится. Король меня прощает. Он просит меня возвратиться ко двору. Я послала Молина к нему с письмом. Пройдет совсем немного времени, и солдаты, которые нас так измучили, будут наказаны, а в крае воцарится спокойствие.

Флоримон слушал ее со вниманием.

— Так вам ничто не угрожает? Ни вам, ни Шарлю-Анри?

— Уверяю тебя, нет, — улыбнулась она, пытаясь отогнать тягостные предчувствия.

— Я очень рад, — с облегчением промолвил сын.

— Значит, ты уже не хочешь уехать?

— Нет. Вы же говорите, что все устроится.

Они вернулись очень поздно. Барба уже волновалась. Ведь в эту пору опасно ходить в лес: можно встретить волка… Она уже чуть не померла. А в каком состоянии одежда малыша! Бедняжка, да он не стоит на ногах! Он не привык так поздно ложиться.

— Ну же, успокойся, — урезонила ее Анжелика. — Твой любимчик объелся ежевикой и развлекался, как сказочный принц. Успеет выспаться: ночь еще не кончилась.

Действительно, ночь еще не кончилась, роковая ночь для замка Плесси.