Глава 23
Сами мы, конечно, никогда бы не проникли в секретный тоннель Штейрхоффа, даже найди мы тот без посторонней помощи. В подвале, куда Псина стаскала пять мертвых тел (по всей видимости, хозяина, хозяйку, двух их малолетних сыновей и бабушку – горбатую старуху), пол был вымощен огромными каменными плитами. Под одной из них и скрывался тоннельный вход. На что не намекало абсолютно ничего. Его закрывала такая же плита, как и остальные, а сверху они были засыпаны прелой соломой.
Весила плита изрядно, так что мы не смогли бы даже приподнять ее, не то, что сдвинуть с места. Впрочем, прикасаться к ней и не потребовалось. В углу подвального помещения была развешена на деревянных костылях всяческая утварь. Подойдя к ней, Кугель снял с одного костыля рваный лошадиный хомут, затем взялся за сам костыль и вытянул его из стены. И не только его. Вместе с ним из отверстия вытянулась тонкая веревка, за которую посыльный сначала дернул один раз, а потом, спустя некоторое время, взялся делать это раз за разом.
Снаружи в подвал не проникали никакие звуки. И когда до нас вдруг долетели едва слышные – словно доносящиеся из-под земли, – удары колокола, даже я догадался, что они имеют отношение к Кугелю и его веревке. Точнее говоря, колокол и звонил под землей, на другом конце тоннеля. А раскачивающий его звонарь находился с нами в одной комнате.
Звонил он не простым набатом, а по определенной системе: то выдерживал паузы, то начинал бить в колокол часто-часто. И прекратил это лишь тогда, когда нужная плита сначала немного опустилась вниз, а потом заехала под соседнюю, открыв нам лаз размерами три на три шага. А пока мы всматривались в темноту внизу, Кугель вернул на место веревку с костылем и снова повесил на него хомут, припрятав сигнальный механизм до следующего использования.
Вход в тоннель был невелик. Зато сам он оказался довольно просторным и обложенным камнем. Кугель взял стоящий под лестницей масляный светильник и зажег его от факела, что мы принесли с собой. После чего в тоннеле стало заметно светлее, хотя соваться туда мне все равно было боязно. Особенно после того, как плита над нами, вновь придя в движение, улеглась на прежнее место и отрезала нам путь к отступлению.
Того, кто ее двигал, мы не увидели – ее механизмами управляли с противоположного конца тоннеля. Я посмотрел на потолок, но не обнаружил протянутых под ним тросов. Наверное, они были упрятаны в особые каналы за каменной кладкой. Зато я обнаружил кое-что другое: наполняющий тоннель запах. Странный и довольно неприятный.
Это был не обычный для таких мест, запах сырости и плесени. Помимо них здесь воняло еще кое-чем. А именно – зверинцем! В точности такие же ароматы витали под трибунами амфитеатра Дорхейвена. Там, где находились клетки с дикими зверьми, привезенными для убоя на гладиаторской арене; впрочем, от клеток с гладиаторами разило немногим лучше.
– Откуда это так несет? – спросил я, поводив носом по воздуху.
– Закопай меня Гном! – выругался Баррелий. И выхватил меч так резко, что я вздрогнул и попятился. – Мне хорошо знакома эта вонь! Ты куда нас завел, Кугель, а?!
Когда в руке у Вездесущей появилась кривая канафирская сабля, я даже не заметил. Она извлекла клинок из-под плаща еще стремительнее, чем кригариец обнажил свой.
– Успокойтесь, прошу вас! – Наш проводник выскочил вперед и, разведя руки в стороны, преградил нам путь. Странно, зачем он это сделал – ван Бьер и Псина схватились за оружие, намереваясь защищаться, а не атаковать. – Не надо волноваться! Я забыл вас предупредить: в туннеле, мы используем особую систему охраны. Или, правильнее сказать, особых охранников. Сейчас они надежно заперты в своих клетках, но если бы вы сломали плиту и вторглись сюда с недобрыми намерениями, вам пришлось бы несладко.
– Вы используете для охраны громорбов?! – В голосе Баррелия прозвучали одновременно и удивление, и злоба. – Но ведь это… не вполне законно, насколько я в курсе.
Упомянув про громорбов, монах отнюдь не добавил мне храбрости. Напротив, отбил все желание идти дальше, пусть даже Кугель заверял, что у него все под контролем.
В отличие от демонов, иной нечисти, а также мерзейшего Гнома, громорбы принадлежали к тем его прислужникам, чье существование было полностью доказано. Когда стряслась самая ужасная катастрофа нынешнего века, и один из крупнейших городов юга Азурит почти наполовину ушел под землю, из возникших в нем провалов повылезало немало громорбов и других тварей. Тех, которых прежде видели редко, так как они обитали в глубоких пещерах, коими изрезаны недра чуть ли не всей Промонтории. И которые хоть и не выносили дневной свет, все равно изгнали из Азурита и окрестностей всех жителей, устраивая им еженощный террор.
Изловить громорбов живьем было сложно. Днями они отсиживались под землей, а ночами имели перед охотниками-людьми преимущество, превосходно ориентируясь в кромешной тьме. Вдобавок они были человекообразны, разумны и умели пользоваться примитивным оружием вроде камней и дубин. А учитывая, что рост взрослого громорба составлял пять-шесть человеческих шагов, и весил он, как пара верблюдов, можно себе представить, сколь огромными дубинами они размахивали и какой величины камни швыряли.
Для гладиаторских боев пойманных громорбов не использовали. В отличие от рабов-гладиаторов, это был слишком редкий и дорогостоящий товар, чтобы умерщвлять его на арене. Зато в бродячих цирках и зверинцах этих закованных в цепи и посаженых в клетки, безволосых исполинов показывали в полутемных шатрах, и они привлекали к себе толпы зрителей. Года три назад я видел такую тварь на дорхейвенской ярмарке, поэтому уже имел представление, как они выглядят. И все же грядущая встреча сразу с несколькими громорбами наводила на меня страх. Вырвись хотя бы один из них из клетки, он шутя размажет меня и остальных по полу, стенам и потолку, наплевав на то, кто из нас ребенок, а кто – кригариец.
– Идите строго по центру прохода, – предупредил Кугель. – К клеткам не подходите. Помните: у громорбов длинные руки, которыми они в мгновение ока порвут вас напополам.
Да уж мог бы не напоминать! По причине юного возраста я ненавидел следовать правилам, которые диктовали мне взрослые. Только это был явно не тот случай. И потому я шагал по прочерченной через центр коридора, белой полосе с опаской начинающего канатоходца, боящегося совершить даже одно неловкое движение.
Тоннель стерегли четыре громорба. Их камеры представляли собой тесные ниши: две в одной стене коридора и три в другой; одна, видимо, предназначалась для временного заточения в ней чудовища, в чьей камере проводилась уборка. Решетки на нишах были из железных брусьев толщиной с человеческую руку. И хоть этого хватало, чтобы обезопасить людей от монстров, я пришел в еще больший ужас, когда обнаружил, что многие брусья отмечены следами чудовищных ударов и заметно погнуты.
Наше появление тоже вызвало у узников оживленный интерес. Из камер послышались возня и сопение, и когда мы поравнялись с ними, к решеткам уже приникли четыре гигантские уродливые рожи. На мое счастье громорбы прикрывали свои глазищи ладонями и взирали на нас сквозь пальцы, так как их слепил свет факела и фонаря. Поэтому я не видел нацеленных на нас, свирепых взоров. Но все равно старался не поворачивать головы и таращился в спину идущей впереди меня Псины.
А гномье отродье не только разглядывало нас, но еще и взялось между собой разговаривать. Видимо, обсуждало людишек, которые нечасто сюда заглядывали, да еще такими странными компаниями. Язык громорбов состоял из утробных рыкающих звуков, и, похоже, в нем было не шибко много слов. Однако по интонации можно было понять, что узники рады поглазеть на что-то новенькое. И теперь им будет что обсудить в ближайшее время, поскольку с новостями дела здесь обстояли плоховато.
Но кое-что было для них и хорошо – от отсутствия солнечного света они точно не страдали.
Баррелий завершал нашу короткую процессию. И когда он внезапно остановился, я заметил это не сразу. А когда заметил, он успел отстать шагов на десять. И теперь стоял напротив клетки одного из громорбов и…
…Да неужто пытался с ним заговорить?
– Баррелий, что ты делаешь? – удивленно воскликнул я.
– Вы в своем уме, сир?! Не смейте дразнить это чудовище! Немедленно прекратите! – чуть не задохнулся от волнения Кугель, оглянувшись вслед за мной. А вот Вездесущую странный поступок монаха ничуть не удивил. Резким жестом велев мне и проводнику заткнуться, она тоже остановилась и стала молча наблюдать за тем, что вытворял чокнутый кригариец.
Было слышно, что он издает те же звуки, что и громорбы. Правда, рычал он не столь басовито, как они, но, кажется, собеседники его отлично понимали. Кугель зря боялся: они вовсе не подумали, что ван Бьер их дразнит. Заговорив с одним чудовищем… или, вернее, нарычав на него, монах добился, что оно высунуло ручищу из клетки и… нет, не схватило наглеца, а указало ему на камеру по другую сторону коридора. В ответ на это Баррелий пророкотал нечто, похожее на благодарность, а потом повернулся и направился в указанном направлении. Прямо к клетке другого громорба.
Возле этой камеры кригариец простоял намного дольше. Причем стоял он почти вплотную к решетке, что выглядело прямо-таки несусветной бравадой. В действительности же, как я понял, монах выказывал таким образом монстру свое доверие. Или даже уважение – не иначе, громорбы считали этого собрата своим вожаком. С которым ван Бьеру и надо было беседовать, если он хотел, чтобы они начали уважать его в ответ.
– И что это сейчас было? – осведомилась у Баррелия Псина, когда тот, наговорившись с узниками, снова присоединился к нашей компании.
– Да так, потрепался с ребятами о житье-бытье, – как ни в чем не бывало пожал плечами монах. – Поведал им вкратце о том, что творится у них на родине. Разузнал, нет ли у нас общих знакомых. Рассказал, зачем их тут на самом деле держат… Кстати Ур, их вожак, пожаловался, что новый тюремщик недодает им мяса. Проверьте, Кугель – возможно, этот тип, которого громорбы прозвали Вонючкой, и вправду у вас подворовывает.
– Так, значит, сир, вы – кригариец! – осенило посыльного. – Легенды гласят, что из всех живущих на земле людей только кригарийцы понимают гномий язык отродья вроде громорбов, себуров или криджей. И поэтому только кригарийцы знают их слабые места и могут сражаться с ними в одиночку.
– Не буду спорить – ты меня разоблачил! – усмехнулся в усы Пивной Бочонок. – Хотя легенды как всегда по большей части врут. Возможно, с полудохлым криджем я еще в одиночку и справлюсь. Но с себуром и тем паче громорбом – даже не проси. Ни за какие деньги я не выйду один против кого-то из этих тварей.
– Великий Громовержец! – Взволнованный Кугель вскинул руки к потолку. – К нам в гости пожаловал настоящий кригариец! Сколько лет служу сиру Штейрхоффу, но даже не припомню, когда сюда заглядывал кто-то из ваших братьев!
Вездесущая презрительно фыркнула – кажется, чужая слава изрядно ее раздражала.
– Да полноте, – отмахнулся ван Бьер. – Тоже мне, невидаль! Ты еще скажи, что по такому случаю вы закатите в мою честь пирушку!.. Просто устрой мне встречу с твоим хозяином, и я буду тебе за это премного благодарен. И братьям своим при встрече расскажу, что не все в Кернфорте помешаны на золоте – есть там и хорошие, бескорыстные люди. Такие, как Кугель, посыльный сира Магнуса Штейрхоффа.
Как сильно польстило Кугелю обещание прославить его среди кригарийцев, он не ответил. Но сказал, что сделает все возможное, дабы помочь монаху, и на сей раз его слова прозвучали искренне.
– Как ты выучил язык громорбов? Это ведь, небось, очень сложно, – спросил я ван Бьера. Белая «полоса безопасности», по которой мы шагали, закончилась, и здесь уже можно было не опасаться нечисти.
– Выучить гномий язык вовсе несложно, потому что он прост до безобразия, – ответил Баррелий. – Когда-то, в стародавние времена, все эти твари были людьми, которые, прячась от своих врагов, спустились в пещеры. Да так глубоко, что там уже ощущался жар гномьих печей. Отчего кожа беглецов покрылась незаживающими язвами и у них выпали все волосы. Многие из них сумели в конце концов выжить, вот только расплата за эту жизнь была тяжкой. Их дети стали рождаться уродами, которые в свою очередь рождали еще более жутких уродов, и так – на протяжении веков… Зато эти уроды были гораздо более приспособлены жить в темноте и не страдали от глубинного жара.
– Я знаю эту легенду, – заметил я. – Только в ней про гномий язык ничего не говорилось.
– Само собой, что язык уродов со временем тоже менялся, – продолжал ван Бьер. – Но не настолько, чтобы он перестал напоминать человеческий. Так что на самом деле он учится он легко. Куда сложнее найти учителя этого языка, поскольку таковой был лишь среди кригарийцев, да и тот давно умер. Ты же знаешь, что я вырос в Промонтории, в монастыре Альтогорн, что стоял в южных отрогах Ольф. А тамошняя земля вся изрыта гномьими пещерами. Не скажу, что эти твари часто выбирались на поверхность и досаждали нам, но порой ночами мы натыкались на них в горах. И приятного в тех встречах было мало, если ты не владел их языком и не мог похвастаться знакомством с кем-нибудь из вождей громорбов или себуров. Это всегда производило на них впечатление и повышало твои шансы остаться в живых.
– Про знакомства с вождями вы, разумеется, врали, да?
– Вовсе нет. Нельзя научиться языку, лишь вызубрив слова и умея составлять из них фразы. Даже знание такого несложного языка, как этот, надо было оттачивать на практике. Вот нас и заставляли в качестве экзамена спускаться в гномьи пещеры и общаться с их обитателями. И мы спускались – а что еще оставалось? Брали мешок с подарками, чтобы громорбы не разорвали нас сразу же при встрече, и разыскивали их вот также в темноте, при свете факела. Сказать, какого ужаса мы там натерпелись, значит, вообще ничего не сказать. Многие из нас, молодых монахов, вернулись с того экзамена седыми и заиками. Или теми и другими сразу.
– А как вы доказывали, что прошли испытание? Ведь одного вашего возвращения из-под земли было для этого недостаточно. Как учитель узнавал, что вы не просто отсиделись в темноте, а встречались с тварями и говорили с ними?
– Верно мыслишь, парень. Те из нас, кто находил с ними общий язык, просили у них в обмен на мешок подарков человеческую кость – наилучшее доказательство из всех возможных. Крепкие-то кости своих мертвецов они без остатка используют, мастеря из них оружие или укрепляя ими стены пещер. А наши, хрупкие, у них считаются безделицами, которые не жаль пустить на украшения или детские игрушки. Но найти в их пещерах скелет человека все равно нельзя. Эти твари любой находке рады, отчего у них болезненная страсть к собирательству всего и вся. Кроме разве что булыжников.
– А где громорбы брали наши кости?
– Ха! А сам-то как думаешь?
– Вырывали из тех монахов, которые проваливали экзамен на знание гномьего языка?
– В том числе и у них – было дело. Не все мы, к несчастью, возвращались обратно на поверхность. Но помимо нас хватало других идиотов, которые спускались в пещеры Промонтории на поиски легендарных сокровищ Гнома. Вот только все, что они находили внизу – это мучительную гибель во мраке от клыков громорбов, себуров и криджей. А больше там никогда ничего и не было.
– Хватит болтать! – огрызнулась Вездесущая. И указала на появившиеся в свете факела и фонаря массивные ворота. – Мы почти пришли.
– Почему ты хочешь, чтобы она шла с нами в банк? – поинтересовался я у ван Бьера. Я понизил голос, но идущая впереди Псина, конечно, все равно меня слышала. Ну и пусть. Когда я давеча предложил Кугелю взять с собой лишь одного «друга», она отлично поняла, кого я имел в виду.
– А ты хочешь, чтобы я прогнал Вездесущую и оставил ее у тебя за спиной, обманутую и озлобленную? – поинтересовался в ответ кригариец. – Нет уж, парень, пускай лучше Псина находится рядом с нами. Так я хотя бы смогу приглядывать за нею, и ей будет сложно устроить нам гадость. А вот если мы ее обидим, она точно в долгу не останется. И встретит нас на выходе из банка во всеоружии. А какое у нее есть в запасе оружие, нам лучше не проверять. По крайней мере, на собственных шкурах…