Глава 12

Ван Бьер сдержал данное мне обещание и обернулся до темноты. Однако возвратился он не в духе и сразу же велел мне собирать вещи. Потому что, по его словам, отныне смертельная опасность грозила нам обоим не только в городе, но и за его чертой.

Пока он отсутствовал, я выстирал одежду, поел – кригариец оказался прав и вскоре зверский голод возобладал над всеми моими чувствами, – а также выспался. Последнее выглядело нечестно по отношению к моему спасителю, поручившему мне охранять тележку. Но что еще было ожидать от усталого и издерганного ребенка? Набив себе брюхо жареной зайчатиной, я тут же ощутил желание прилечь и вздремнуть. И, сомкнув глаза, проспал в итоге до самого вечера.

С другой стороны, а был бы от меня толк, посягни кто-нибудь на имущество кригарийца? Ни защитить тележку, ни убежать вместе с нею у меня все равно не хватило бы сил. Да и без тележки я бы никуда отсюда не удрал. Разве что, заслышав приближение врага, спрятался бы в кустах, и только.

Как гласит народная поговорка: нищему собраться – только подпоясаться. В какой-то мере это относилось и к кригарийцу, что таскал с собой по миру весь свой нехитрый скарб. А поскольку собирать нам было практически нечего, мы с ним отправились в путь еще раньше, чем он отдышался после своего бегства из Дорхейвена. Отправились на ночь глядя, но я и так проспал полдня и оттого не возражал насчет прогулки.

– У меня есть для тебя две новости, щенок: одна хорошая, зато другая – хуже некуда, – сообщил Пивной Бочонок, когда мы с ним отошли от ручья и выбрались на извилистую охотничью тропу, что вела на восток. Таща за собой тележку, монах успевал не только разговаривать, но и дожевывал остатки зайца, которого я не смог съесть целиком. – Начну с хорошей. Знающие люди сказали мне, что теперь ты – единственный наследник вашего семейного состояния. И что большая его часть уцелела, поскольку хранилась не здесь, а в вейсарском банке. Вот только есть одна загвоздка…

И он поведал мне про ключ и про пароль, что были необходимы для признания меня вейсарскими банкирами полномочным наследником. Еще Баррелий рассказал, кто теперь правит Дорхейвеном, и кого Капитул обвинил в убийстве гранд-канцлера. В последнее я, разумеется, тоже не поверил, ведь я знал этих людей с малолетства, и ни о ком из них отец ни разу не отзывался плохо. Чего нельзя сказать о Капитуле и об Илиандре. Их Гилберт-старший, будучи пьяным, костерил самыми последними словами, не стесняясь ни моего присутствия, ни чьего-либо еще.

Зато новость про ключ была для меня никакой не новостью. После вчерашней суматошной ночи я запамятовал о той штуковине, которую отдал мне отец незадолго до своей гибели. Но, стирая сегодня одежду, я обнаружил в кармане серебряную побрякушку с изумрудом, и обо всем вспомнил…

…Или нет, не обо всем. Воскресить в памяти точный пароль мне уже не удалось. Помнится, отец говорил что-то про бочку с водой. Но вот что именно он про нее говорил?…

Впрочем, напрягать сейчас память в надежде, что она прояснится, являлось бесполезно. Я еще не оклемался от потрясений, и моя гудящая от побоев голова по-прежнему работала со скрипом.

– И правда, непохоже на украшение, – согласился кригариец, взяв у меня вейсарский ключ и осмотрев его в закатных лучах солнца. Какое-то время я сомневался, надо ли посвящать ван Бьера в мой секрет, ведь отец это не одобрил бы. Но потом я решил, что надо, раз уж монах и так сумел где-то выведать эти подробности. – Хорошо, что ты его не потерял. А что насчет пароля?

– Пока не могу сказать, – буркнул я, кляня в мыслях свою забывчивость.

– Правильно: и не надо, – не стал настаивать Баррелий. – Незачем мне это знать. А то не ровен час еще проболтаюсь кому-нибудь спьяну.

– Да нет, ты меня не понял, – помотал я головой. – Я просто вчера так сильно испугался, что забыл нужные слова. И никак не могу их теперь вспомнить.

– А, вон оно что! Ну ничего, вспомнишь, когда потребуется. Ты ведь еще сопляк, и голова у тебя светлая… Однако я тебе еще плохие новости не рассказал, а их тебе также будет нелишне узнать.

– Я думал, новости про арестованных Илиандром членов совета и были плохими, – приуныл я, даже не представляя, что еще более отвратительное могло стрястись в Дорхейвене.

– Да если бы! – проворчал ван Бьер. – Нет, есть известие и похуже. Сегодня в городе я прикончил курсора. Не нарочно, разумеется, а по недоразумению. Так уж вышло, что он хотел поджарить меня молнией и подлез под выстрел своего же блитц-жезла.

– Ничего себе! – Еще вчера подобное признание из уст Баррелия ошарашило бы меня не хуже удара кирпичом по голове. Но после стольких виденных мною воочию, ужасный смертей известие о новой жертве кригарийца взволновало меня куда меньше, чем должно было. – И тот курсор… он что, правда, умер?

– Сомневаюсь, что он притворялся, когда его голова обуглилась и от него пошел дым, – заметил Баррелий. – Да и с его храмовниками я тоже крепко не поладил. Хотя эти двое, полагаю, чувствуют себя сейчас намного лучше и уже заливают горе в каком-нибудь трактире… Как думаешь, зачем вообще мы с тобой пустились в бега на ночь глядя?

– Я думал… – Я почесал макушку. На самом деле ни о чем я не думал, а отправился в путь, потому что ван Бьер так велел. – И… что с тобой будет дальше?

– Хороший вопрос, щенок! Все зависит от того, узнает ли Капитул имя того, кто убил курсора. Одно скажу точно: от Дорхейвена мне теперь какое-то время надо держаться подальше.

– Те храмовники тебя опознали?

– Они – точно нет. Но там был один человек, который знал, кто я такой. И который может донести на меня Илиандру. А может и не донести. Все будет зависеть от того, выгодно ему это или не выгодно. Я склонен полагать, что он все-таки не донесет. Вот только если он вдруг передумает, меня это тоже нисколько не удивит.

– И кто этот человек?

– Ты его не знаешь, – отмахнулся кригариец. – Да и меня тебе сегодня было бы лучше не знать, щенок. Я стал для тебя слишком опасным попутчиком. Особенно – для тебя, ведь со мной твои шансы угодить в лапы Капитулу выросли еще больше.

– Но ты мне не просто попутчик! – возразил я. – Ты – мой друг! А друзья никогда не бросают друг друга в беде!

Говоря это, я был совершенно искренен, хотя и помнил те «дружеские» пинки под зад, которые получил вчера от своего спасителя.

– Так, погоди-ка! – Баррелий, однако, не пришел от моих слов в восторг и даже сбавил шаг. – Давай, щенок, я тебе кое-что растолкую, раз ты сам этого до сих пор не понял. Мы – не друзья! А также не напарники, не союзники, не деловые партнеры и не наставник с учеником! Я взялся тебе помогать, потому что дал обещание твоему отцу и все еще его не выполнил. Но я хочу его выполнить и увидеть, как ты исполнишь отцовскую волю, убив своего первого врага. А делаю я это лишь затем чтобы ты, когда вырастешь, не считал, будто кригарийцы не держат своего слова! Ясно тебе или нет?

Звучало обидно. И это еще мягко сказано! Не зная, что ответить, я лишь насупился и огорченно засопел. Но не заплакал – все мои слезы были, похоже, выплаканы еще вчера, а новые еще не накопились.

– Я задал тебе вопрос, щенок: ты понял то, что я сейчас сказал? – повторил Пивной Бочонок суровым и откровенно недружеским тоном. Мне показалось, что если я снова ему не отвечу, он влепит мне затрещину. Впрочем, это была всего-навсего привычка, что осталась у меня от общения с пьяным отцом. В действительности же кригариец давно дал понять, что он не обижает детей. По крайней мере тех, которые не являются его врагами.

– Да, понял я тебя, понял! – огрызнулся я. После чего, желая хоть как-то выплеснуть излишек обиды, потребовал: – И прекрати называть меня щенком! И сопляком не называй! И молокососом! И салагой! И… и… И другими плохими словами тоже!

– Вот те раз! Что я слышу! Бунт в войсках! – изобразил удивление ван Бьер. – Я что-то пропустил? С каких пор все эти слова вдруг стали считаться плохими?… А хотя Гном с тобой – поверю тебе на слово! И как же отныне ты прикажешь тебя называть?

– У меня есть имя – Шон! – все еще кипя от обиды, напомнил я. – Или, если оно тебе не нравится, называй меня э-э-э… парнем! Да, «парень» – это хорошее слово! Оно совсем не обидное! Вот оно точно подойдет!

– Ничего себе! А не маловат ты еще для «парня»? – усомнился монах. Затем остановился, смерил меня насмешливым взглядом и открыл рот, явно собираясь сказать еще что-то обидное…

…Однако так ничего и не сказал, а лишь покачал головой и зашагал дальше.

Мне было досадно, что он так и не дал конкретного ответа. И мы прошли в молчании довольно долго, прежде чем я убедился, что у кригарийца пропало желание говорить со мной на данную тему. Но мне все-таки хотелось внести ясность, и я не выдержал:

– Ну что, мы договорились, или как?

– Ладно, уболтал: пусть будет «парень», раз для тебя это важно, – сдался ван Бьер, всем своим видом давая понять, что сделал мне гигантское одолжение. – Только прежде чем ты решил назваться «парнем», надеюсь, ты выучил правила, которые тебе придется отныне соблюдать?

– Правила?

– Само собой разумеется, а как ты хотел? Не буду тебе их перечислять, ведь ты с ними уже знаком… парень. Просто напомню главное из них: хочешь выглядеть взрослым – не встревай без разрешения в разговоры взрослых. Стой, внимательно слушай и помалкивай, пока тебя не спросят. И еще одно: не удивляйся, что многим людям будет начхать на то, кем ты себя считаешь, и они продолжат называть тебя… плохими словами. Но это не навсегда. Придет время, и они прекратят так делать. А до тех пор тебе придется стиснуть зубы и потерпеть. Устраивает тебя такой расклад… парень?

– Да. Я умею стискивать зубы и терпеть.

– Хотелось бы в это верить… А сейчас, будь добр, заткнись и помолчи – мне надо кое над чем поразмыслить.

Одержанная мною над кригарийцем маленькая, но весьма знаменательная победа окрылила меня, обида на него тут же улетучилась, и я пошагал дальше в слегка приподнятом настроении. Когда же на землю опустилась ночь, мы с Баррелием уже спускались по заросшему густым лесом, восточному склону перевала. Здесь также имелись охотничьи тропы, идущие параллельно основным дорогам. А граница Промонтории пролегала у подножия Гиремейских гор. И мы должны были пересечь ее на рассвете, если, конечно, ван Бьер не решит остановиться и подождать до утра.

Прогулка по ночному лесу с фонарем, который выдал мне монах, дабы я шел впереди и освещал ему путь, была для меня в новинку. Не топай у меня за спиной кригариец, я бы, наверное, не прошел в кромешной тьме и десяти шагов. Потому что оцепенел бы от страха, или вовсе умер бы от разрыва сердца при первом же крике ночной птицы. Да и с кригарийцем я не ощущал себя храбрецом, хотя его уверенность меня успокаивала. Особенно когда во мраке мне чудилось какое-то движение, а он при этом даже бровью не поводил. Но и об осторожности не забывал, часто останавливаясь и прислушиваясь к долетающим до нас шумам.

Иногда во время этих остановок ван Бьер вынимал из тележки блитц-жезл. И, велев мне поднести фонарь поближе, дотошно изучал свой трофей, вертя его в руках и так, и эдак. После чего клал его обратно в тележку, и мы продолжали путь. Я – молча, а Баррелий – что-то бормоча себе под нос. О чем он раздумывал, он не говорил, а я не спрашивал, тем более, что мне было велено помалкивать.

Я уже изрядно подустал, когда кригариец все-таки решил остановиться и подождать до утра. В темноте я потерял счет времени, но мы продолжали идти под гору, а значит, еще не спустились с перевала. Найдя подходящее место, монах развел костерок, достал хлеб, сыр и воду, и мы с ним принялись не то за поздний ужин, не то за ранний завтрак.

– Ума не приложу, почему тот храмовник меня испугался, – заговорил наконец Пивной Бочонок, заодно давая понять, что мне тоже можно открывать рот. – Я же не заклинатель молний. Но я нацелил на храмовника жезл, и он меня испугался. Почему он решил, что я – язычник, – тоже могу стать проводником силы Громовержца?

Вопрос был задан явно не мне, а лишь представлял собой рассуждение вслух. Будь я повзрослее, возможно, и подсказал бы кригарийцу на сей счет дельную мысль. Но он размышлял сейчас на довольно серьезную тему, и я при всем желании не мог ему ничем помочь.

Впрочем, пока мы с ним шли по лесу, мне тоже пришла в голову одна идея. Простая и гениальная, как мне тогда показалось. Такая, от которой ван Бьер тоже наверняка придет в восторг и согласится на мое предложение.

– Ты сказал, что теперь у меня есть целая гора отцовского наследства, – напомнил я Баррелию, когда он прекратил свои «богословские» рассуждения.

– Это сказал не я, а один знающий человек, – уточнил он. – Не то, чтобы я ему полностью доверял. Но поскольку про ключ и пароль он мне не солгал, значит, и насчет твоего наследства, скорее всего, был прав.

– Отлично! – оживился я. – И раз теперь у меня есть много денег, а быть моим другом ты не хочешь, значит, я могу нанять тебя своим телохранителем! Сколько ты берешь за такую работу?

– Чего-чего-о-о… кхе-кхе?! – От такого предложения Пивной Бочонок даже поперхнулся сыром, который в этот момент жевал.

– Если не устраивает обычная цена, я могу доплатить, – пояснил я. – Как насчет двойной оплаты? Могу поспорить, это самый выгодный контракт, который тебе предложат за подобную работу во всем Оринлэнде!

Прежде чем ответить, ван Бьеру пришлось хорошенько прокашляться.

– Я ценю твое предложение, парень, – сказал он, хлебнув воды из бурдюка. – Будь все наниматели такими щедрыми, как ты, клянусь, этот мир под Большой Небесной Задницей был бы самым лучшим из всех существующих миров… Только уж извини, но эта работа меня не заинтересует, даже если ты поднимешь цену в двадцать раз.

– Почему? – насупился я, вновь получив не тот ответ, на который рассчитывал. – Ты же наемник! Все наемники работают за деньги. А я предлагаю тебе не просто деньги, а очень большие деньги? Что я опять делаю не так?

– Ну, во-первых, пока что у тебя нет денег. Вообще никаких, – снизошел до разъяснения Сир Дорогостоящий Головорез. – А за одни голые обещания тебе не нанять на работу даже землекопа. Богатство, которое оставил тебе твой папаша, надо еще получить. А, получив, не потерять, поскольку Илиандр и Капитул просто так от тебя не отстанут. Неизвестно, как насчет будущего, но сегодня наниматель из тебя, как из поросенка – тягловая лошадь: визгу много, а толку мало. Но я отклонил твое предложение не по этой причине. А по какой именно, можешь сам догадаться, раз ты так много знаешь о кригарийцах.

– Потому что кригарийцы не служат телохранителями и наемными убийцами? – припомнил я.

– Совершенно верно, – подтвердил Баррелий. – Здесь твои легенды не лгут. Да, мы воюем за деньги, но не каждая война и не каждое военное ремесло нам подходит. Когда я выполню заключенный с гранд-канцлером Гилбертом договор, мы сразу же расстанемся. И, скорее всего, больше никогда не увидимся. Так что советую заранее принять это к сведению, дабы ты потом не говорил, будто я что-то тебе наобещал, а после тебя обманул.

– Ха! А если я нарочно откажусь убивать человека? И как тогда ты выплатишь свой долг моему отцу?

– Не будь таким наивным, парень. Подобный каприз ты мог позволить себе, живя во дворце, под охраной роты гвардейцев. Когда мне поручили обучить тебя ремеслу кровопускания, я понятия не имел, как решить эту задачу в тех роскошных условиях, в которых ты жил. Но теперь все совсем иначе. Теперь ты не прячешься за крепостными стенами и за спинами стражников. Отныне ты живешь в моем мире и имеешь не меньше врагов, чем я. Или даже больше. А это значит, что скоро тебе придется выбирать: или убить кого-то или умереть самому. Возможно, даже раньше, чем ты думаешь. Возможно, даже раньше, чем думаю я. Возможно, даже завтра, а то и прямо сейчас! Ты готов к этому? Не готов? Что ж, раз нет, значит, ты уже мертвец. Еще один гниющий в лесу труп с перерезанной глоткой или со стрелой в спине – такой, каких я повидал на своем веку гораздо больше, чем восходов солнца.

Я огляделся по сторонам и зябко поежился. Темнота, к которой я немного привык, вновь обрушила на меня все свои зловещие тени и шорохи. А кригариец, глядя на мое ерзанье, сидел и довольно улыбался в усы. В очередной раз нагнав на меня страху, он хотел, судя по всему, одного: чтобы я сбежал от него. И чем скорее, тем лучше. Ведь тогда вся вина за то, что он не сдержал слово, ляжет на меня, а его совесть останется чиста.

– А куда мы завтра пойдем? – спросил я. Мне надоело глядеть на его издевательскую ухмылку, и я решил сменить тему разговора.

– Как куда? – удивился он. – Ты разве не знаешь? Я веду тебя в Тандерстад, к твоей сестре. Теперь она – твоя единственная родня, и кому еще кроме нее мне тебя сбагрить?

– Ха! Ну ты и придумал! Да ведь моя сестра Каймина – шлюха, которая зарабатывает на жизнь, раздвигая ноги в публичном доме перед всеми подряд! – выпалил я. И только потом понял, что, сам того не желая, повторил сгоряча слова Гилберта-старшего. Те самые слова, за которые я его часто ненавидел. Но которые врезались мне в память так крепко, что стали сами срываться с моего языка.

– Эй! А ну полегче, парень! – возмутился Баррелий, угрожающе нацелив на меня указательный палец. – Не смей говорить так о своей сестре, кем бы она ни была! И вообще, не надо думать о шлюхах, словно о грязи, которую ты выковыриваешь из-под ногтей. Это ремесло не лучше и не хуже любого другого, которое предлагает нужный людям товар за честную цену.

– И не хуже, чем ремесло наемника? – съязвил я.

– Воистину так, закопай меня Гном – ничем не хуже! – не смутился кригариец. – А во многом даже лучше и чище, ведь шлюхи не топят в крови разоренные города и не отбирают у крестьянских детей последний кусок хлеба.

Крыть такое обескураживающее своей честностью заявление мне было нечем. И потому какое-то время мы просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова.

– А я подумал, что мы идем в Вейсарию, – проговорил я чуть погодя, опуская глаза. – В Кернфорт. К банкиру Магнусу Штейрхоффу.

– Э, нет, забудь про Вейсарию! – отрезал Пивной Бочонок. – Это твое личное дело, и туда вы с сестрой поедете когда-нибудь потом. И без меня. А сегодня для тебя соваться в Вейсарию – то же самое, что вернуться обратно и заявиться прямиком на порог к Илиандру. Кернфорт – то место, где он станет искать тебя сразу после того, как не отыщет тебя или твой труп в Дорхейвене. Илиандр не дурак. У него хватит ума предположить, что кто-то может помочь тебе добраться до семейных ценностей раньше него. Я уверен, что заклинатели молний уже разослали своих гонцов во все вейсарские Капитулы. И скоро Вейсарию наводнят храмовники, у которых будет лежать в кармане твой портрет, и которым пообещают хорошую награду за твою поимку.

– То есть ты предлагаешь сделать огромный крюк и обойти всю Вейсарию стороной? – опешил я. – Но ведь Кернфорт – это нам по дороге! Самый короткий путь отсюда до Тандерстада – через вейсарский Балифорт. А от него до Кернфорта почти рукой подать. День пути на юго-восток, а, может, и меньше. Не вру – я сам однажды на карте измерял.

– А ты силен в географии, – похвалил меня ван Бьер. – И тут я тебя вряд ли переспорю, потому что у меня с географией, честно говоря, отродясь не ладилось. Но то, что кратчайшая дорога от канафирской границы до столицы Эфима идет через Балифорт – это я еще с малолетства усвоил. Даже если на ней будут кишеть храмовники, она все равно окажется безопаснее других путей, потому что на ней мы легко затеряемся среди верениц торговых караванов. Что же касается Кернфорта… хм… Сомневаюсь, что когда вы приедете туда с сестрой, там будет для вас безопаснее, чем сегодня. Скорее, наоборот… Ладно, оставим пока этот разговор. Поговорим об этом, когда окажемся в Балифорте и разнюхаем, что почем. А теперь иди-ка лучше спать. Завтра до вечера нам надо выбраться на тракт и пристать к какому-нибудь каравану. Поэтому выходим на рассвете, а до него осталось совсем немного…