Они встретились на Большом Центральном Вокзале. День был бодряще-холодным. Генри выглядел усталым и обрюзгшим, несмотря на то, что был свежевыбрит. Лайон Берк приветствовал его своей беглой теплой улыбкой.

Они сели в салон-вагон. Мужчины открыли свои «дипломаты» и с головой ушли в контракты и прочие документы. Поездка была для них лишь продолжением обычного рабочего дня.

Анна попыталась сосредоточиться на иллюстрирован-нем журнале. Яркое солнце, бьющее в окно, заливало своим светом зимний загородный пейзаж. Это навело ее на мысли о Лоренсвилле. В Нью-Йорке забываешь, насколько холодной и унылой может бить зима. Неоновые огни, толпы людей, вечно куда-то спешащие, многочисленные такси на улицах превращают снег в слякоть, а слякоть — в грязную воду, которая быстро исчезает, и ты забываешь о голом, заброшенном ландшафте остального мира. Это зимнее одиночество. Долгие вечера, которые она проводила в большой чистой кухне с матерью и тетей Эми, Ииогда — выходы в кино, в кегельбан или на партию в бридж. «Боже милостивый, — молилась она в душе, — благодарю тебя за то, что ты дал мне силы уехать. Никогда не понуждай меня вернуться, никогда!»

Поезд остановился у темного вокзала в Нью-Хейвене, оба «дипломата» со щелчком захлопнулись, и мужчины встали, разминая затекшие ноги. Лицо Генри заранее выражало усталость и всепрощение.

— Ну что ж, смело вперед, в самое пекле, — произнес он. Лайон взял Анну под руку.

— Пошли, моя девочка, ты непременно получишь удовольствие от первой в своей жизни премьеры в Нью-Хейвене. Мы не позволим Генри испортить тебе настроение.

— В Нью-Хейвене я бывал уже раз пятьдесят, — скорбно проговорил Генри, — и всегда вспоминаю, как я его ненавижу, только когда приезжаю сюда. Нью-Хейвен — это город вечных неприятностей, за исключением тех дней, когда здесь идет шоу с Элен Лоусон, — тогда это полная катастрофа!

Отель «Тафт» выглядел мрачным и неприступным.

— Освежись, приведи себя с дороги в порядок и спускайся к нам в бар, — сказал ей Генри. — И еще — на твоем месте я бы не звонил Элен. В Нью-Хейвене она страшный человек. Наверное, она еще в театре. Я зайду за ней, и мы зарегистрируемся в отеле вместе.

Анна быстро распаковала свою сумку. Номер был небольшим и наводил тоску, но ничто не могло погасить ее восторга. Она ощущала себя маленькой девочкой, впервые в жизни отправившейся в путешествие, и всю ее переполняло радостное ожидание, словно вот-вот, с минуты на минуту, произойдет нечто невыразимо прекрасное.

Подойдя к маленькому окошку, она посмотрела вниз, на улицу. На город опускались ранние зимние сумерки, и в этой полутьме проявлялся свет уличных фонарей. Через дорогу прямо против отеля неуверенно мигала неоновая вывеска небольшого ресторанчика. Анна резко обернулась на раскатистый телефонный звонок. Это оказалась Нили.

— Я только что с репетиции. Мистер Бэллами приезжал в театр к Элен. Сказал мне, что ты здесь! Я в диком восторге!

— Я тоже. Как у тебя дела?

— Ужасно! — выпалила Нили с обычной своей экзальтацией. — Вчера вечером у нас была генеральная репетиция. Шла до четырех утра. Элен хочет выкинуть еще один номер из выступления Тэрри Кинг. Тэрри вылетела из театра в истерике, а сегодня днем ее агент приезжал к Гилу Кейсу, чтобы все окончательно утрясти. Тэрри говорит, что Элен не имеет права выкидывать эту песню. А ее танец с «Гаучерос» — просто ужас. Могу спорить, что песню выкинут, а Чарли и Дику дадут от ворот поворот, — радостно добавила Нили.

— Все это ужасно. А Элен уже вернулась?

— Нет, она еще в театре, заперлась в своей гримерной с Генри Бэллами. Не могу понять, как они все это уладят.

— Хочешь сказать, премьера сегодня не состоится?!

— Да нет, занавес-то они так или иначе поднимут, — ответила Нили счастливым голосом. — Но путаница будет еще та. Анна, знаешь, Мэл здесь.

— Наверное, он приехал тем же поездом, что и мы.

— Нет, он приехал вчера вечером. — Немного помолчав, Нили сказала: — Анна… я… у нас все было.

— Что «было»?

— Сама понимаешь.

— Нили… ты хочешь сказать?..

— Угу. Было очень больно, и особого удовольствия я не получила. Но потом Мэл все равно сделал так, что я кончила, только по-другому.

— О чем ты говоришь?

— Он спустился немного пониже, поцеловал меня прямо туда и сделал все языком.

— Нили!

— Да ладно, Анна, не будь ханжой. Если ты равнодушна к Аллену, то это вовсе не значит, что я-шлюха. Так вышло, что я люблю Мэла.

— Значит, ты считаешь, что поступила правильно?

— Ты чертовски права — я поступила абсолютно правильно. Мы оба хотим друг друга. Сейчас не обязательно жениться, чтобы заниматься этим. И сегодня Мэл уважает и любит меня ничуть не меньше, чем вчера. Даже больше, потому что теперь он по-настоящему меня любит. А я люблю его. И потом, мы пока еще не можем пожениться, он помогает своим деньгами. Но если шоу станет хитом и я смогу рассчитывать на сотню в неделю, то мы поженимся…

— Но, Нили… то, что ты сделала… — Анна поперхнулась от замешательства.

— Имеешь в виду, что разрешила ему целовать себя там? Послушай, Мэл говорит, что если двое влюблены, то все, что бы они ни делали друг с другом в постели, совершенно нормально. И потом, это ощущение не сравнимо ни с чем. Ух ты! Знаешь, я жду не дождусь сегодняшней ночи. И еще, Анна… когда он касается моей груди, я это чувствую у себя там. Готова спорить, что если кончать другим способом, то и половину всего не испытаешь…

— Нили, ради бога!

— А вот подожди, когда все это произойдет с тобой. Тогда сама поймешь. Увидимся после представления. Следи за моим выступлением. Я три раза выхожу во втором отделении.

Лайон ждал ее за столиком в баре. — Генри все еще в театре, — он изобразил на лице сочувствие. — Я заказал тебе джинджер эль. Правильно?

Она с улыбкой посмотрела на бокал.

— Может, мне следует научиться потягивать виски? Я чувствую, что даже официанты смотрят на меня косо.

— А ты смотри на них точно так же. Никогда и никому не позволяй заставлять себя делать то, чего ты сама не желаешь. Сохраняй свою индивидуальность.

— Думаю, у меня еще нет своей индивидуальности.

— Индивидуальность есть у каждого. Одна — подлинная, своя, а другая — напоказ, пыль в глаза. Я склонен считать, что ты испытываешь удовольствие от того, что в пятницу напоказ будешь играть роль пассивной девушки, пытаясь тем временем найти свое подлинное "я".

— Помнится, ты говорил, что по натуре я — борец.

— Думаю, что да, но только борец за других. Она отпила свой джинджер эль. Он предложил ей сигарету.

— Я не ошибся?

— Нет, по-моему, попал в самую точку, — она весело посмотрела ему в глаза. — Но я действительно боролась. Это когда…

— Да, ты приехала в Нью-Йорк. Но ответь мне, Анна, неужели это останется единственным славным достижением в твоей жизни?

— А в твоей? — глаза у нее вдруг яростно сверкнули. — Война окончена, но жизнь продолжается. Намерен ли ты снова бороться?

— Я борюсь уже сейчас, — тихо сказал он.

— По-моему, когда я с тобой, то никогда-не говорю ни о чем пустом и легкомысленном, — криво усмехнулась она. — Но сейчас начала не я. И думаю, мне лучше выпить виски.

Знаком он подозвал официанта и заказал два виски. Подняв рюмку, она произнесла тост:

— Возможно, если я выпью это, то сумею сказать что-нибудь такое, что рассмешит тебя.

— Охотно посмеюсь. Но пить виски тебе вовсе не обязательно.

Она залпом выпила полрюмки и сказала слабым голосом:

— Вкус ужасный, и я все равно не могу придумать ничего смешного.

Он взял рюмку из ее руки.

— Почему для тебя так важно, чтобы я смеялся?

— Я видела тебя в тот вечер в «Ла-Ронд»… с Джени-фер Норт. Ты очень много смеялся. Я думала об этом… —

Анна опять взяла свою рюмку. — Что она тебе такое говорила? — Она сделала еще глоток.

— Давай допивай все. К тому же это была хорошая мысль. По крайней мере, сейчас ты борешься за саму себя.

— А за что борешься ты, Лайон?

— За тебя.

Их глаза встретились.

— За меня тебе нет нужды бороться, — тихо сказала она.

Он быстро сжал ее ладонь. Перстень Аллена больно врезался ей в кожу, словно мстя за эту ласку. Но она ничем не показала, что в палец ей впивается острый ободок. Глаза Лайона были так близки…

— Ну что ж, смотрю, вы оба уже выпили, — раздался голос Генри Баллами. Он бодро приблизился к ним, подозвал официанта и заказал себе выпить.

Анна торопливо отдернула руку. Перстень поцарапал кожу. Генри со вздохом сел.

— Да валяйте, держитесь себе за руки, — небрежно позволил он. — Не обращайте на меня внимания. Вы же оба молоды, черт возьми, вот и радуйтесь этому. Нет, я серьезно: когда ты молод, то думаешь, что останешься таким навсегда. И вот однажды просыпаешься, а тебе уже за пятьдесят. И фамилии в некрологах — не каких-то незнакомых стариков, а твоих же сверстников и друзей.

Официант принес ему рюмку, и он залпом осушил ее.

— Продолжай, Генри, — рассмеялся Лайон, — хуже, конечно, ничего быть не может. — Протянув под столом руку, он вновь нежно сжал ладонь Анны.

— Может, — возразил Генри. — И на этот раз намного хуже. Либо Элен становится все несноснее, либо я старею.

— Элен всегда ведет себя как барракуда, пока шоу не пройдет в Нью-Йорке, — непринужденно ответил Лайон.

Генри достал из кармана, записную книжку, раскрыл ее и посмотрел на столбик какого-то перечня.

— Желаете послушать ее претензии? И это касается только организаторов. Плохое освещение в ритмическом номере; во втором отделении от вечернего платья за милю несет потом; при исполнении песни оркестр играет слишком громко; песня Тэрри Кинг тормозит все действие, и та поет, как на похоронах; исполнение кордебалетом фантастических эпизодов сновидения затянуто; в конце каждой песни Элен свет на сцене выключается — это мы хотим, чтобы в ответ на аплодисменты она раскланивалась только один раз; дуэт нужно переделать в сольный номер — у партнера нет слуха; Тэрри Кинг играет свою роль неестественно, нарушает равновесие всего шоу. — Он сокрушенно покачал головой и подал знак, чтобы ему принесли еще рюмку. — Боже, до чего же я ненавижу этот бар, — проговорил он, оглядываясь по сторонам и приветствуя взмахами руки агентов и продюсеров, прибывших на премьеру.

— Ненавижу всех сукиных детей, что приехали сюда в надежде на провал. — Он улыбнулся какому-то человеку, проходящему по залу. — И все караулят Гила Кейса. Очень уж им нравится, когда провал терпит продюсер-джентльмен. Он у них в печенках сидит со своим гарвардским дипломом… — Генри опять тяжело вздохнул. — Это самый мерзкий бар на свете, и я провел здесь несколько самых мерзких вечеров в своей жизни.

Анна и Лайон заговорщически улыбнулись друг другу. Они-то знали, что здесь самое прекрасное место в мире. «Если бы только я могла остановить это мгновение, — говорила она себе. — Что бы потом ни случилось со мной в жизни, эта минута останется для меня самой счастливой из всех».

Они быстро поужинали в старомодном ресторане отеля. Генри и Лайон знали здесь почти всех. Из артистов здесь никого не было — в эту минуту они торопливо дожевывали бутерброды у себя в номерах и заново укладывали растрепавшиеся прически. Не обращая внимания на разговор и будоражащую атмосферу, Анна не сводила глаз с Лайона. Время от времени их взгляды встречались, и тогда они оба пристально смотрели друг на друга. Ей с трудом верилось, что это происходит с нею… происходит именно так, как она и надеялась… чувствовала… как ей и мечталось.

Генри подал знак, чтобы принесли счет.

— Анна, я вижу, ты вся на нервах перед премьерой: даже не притронулась к ужину. Ладно, поешь попозже. Гил Кейс закатывает после представления большую пирушку.

Все билеты были распроданы. Учитывая такое нашествие людей, так или иначе связанных с эстрадой, публика взвинтилась — точь-в-точь как на премьере в Нью-Йорке. Анна сидела между Лайоном и Генри в третьем ряду. Погас свет, и оркестр заиграл увертюру. Лайон нашел ее руку. Она ответила на его пожатие, от счастья голова у нее пошла кругом.

Шоу началось с яркого музыкального номера. Костюмы были чистыми, новыми и яркими. Девушки кордебалета, всего несколько часов назад растрепанные и непривлекательные, теперь в свежем персиковом гриме выглядели красавицами. Всего за несколько минут атмосфера в зале наэлектризовалась — неуловимые токи пробежали между зрителями и артистами.

Когда на сцене возникла Дженифер Норт, выхваченная ярким пучком света из остального кордебалета, по залу пронесся вздох изумления и восхищения. Она двигалась медленно, покачиваясь в такт музыке, в расшитом золотом платье, облегающем каждый изгиб, каждую линию ее невероятно красивой фигуры.

— Боже мой! — прошептал Генри. Он перегнулся через Анну. — Лайон, ее нельзя упускать. Здесь сидят Вейсс из «Твенти» и Мейерс из «Парамаунта». Контракт с нею заключат лет на пять, не меньше, это как пить дать.

— Но тогда он должен быть на весьма приличную сумму, — ответил Лайон. — Она сейчас вцепилась в Тони Полара и оставит его лишь в том случае, если предложенная ей сделка окажется настолько выгодной, что упустить ее будет невозможно.

— Тони никогда на ней не женится. Предоставь это мне.

— А вот и твоя подружка, — быстро сказал Лайон.

Анна успела лишь увидеть, как Нили исчезла в глубине сцены в сопровождении двоих юношей из кордебалета.

Когда на сцене появилась Элен, все действие застыло, ибо прием публики оказался настолько бурным, что граничил с истерией. Элен спокойно стояла посреди сцены, принимая горячую овацию с едва заметной улыбкой. Каждый был тут благодаря ей; зал был заполнен до отказа благодаря ей; каждый музыкант в оркестровой яме находился там благодаря ей; либретто было написано только для нее. Отделенная от зрителей рампой, Элен принимала их всеобщую любовь. Если бы здесь был Джино, и он бы аплодировал и буйствовал, как и все прочие. После представления он просил бы Анну «избавить его от Элен», но сейчас, в эту минуту, она была предметом поклонения всего зала.

Это шоу принадлежало Элен от начала и до конца. Каждая ее песня вызывала новый, еще более неистовый шквал аплодисментов. В зале были уже не зрители, а идолопоклонники, воедино сплоченные в обожествлении Элен Лоусон. Тот же самый резкий отрывистый смех, который заставлял Анну вздрагивать за столиком в ночном клубе, там, за рампой, казался естественным и звонким. Нили с блеском сыграла свою крошечную роль. Дженифер Норт вновь появилась уже в другом, сильно открытом платье, и публика наградила ее громом аплодисментов. Тэрри Кинг тоже аплодировали за две песни, голос у нее был нежнее и приятнее, чем у Элен. Однако Элен все равно оставалась непревзойденной. Само ее имя было олицетворением искусства.

— По-моему, Тэрри выступает хорошо, — прошептала Анна Лайону. — Но до Элен ей далеко. Заурядная исполнительница средней руки.

— К сожалению, внешность у нее выше средней, — ответил Лайон.

В антракте все столпились в тесном фойе. Гилберт Кейс поманил Генри, и они пошли за ним в бар по соседству.

— Гид, это лучшее шоу Элен, — сказал Генри, когда они выпили виски за стойкой.

— И я точно такого же мнения, дорогой мой, — широко улыбнулся Гил. — Подсократим немножко здесь, немножко там, и все будет как надо. Бостон мне не понадобится: сумеем все провернуть за месяц и в Филадельфии.

— Вполне возможно. Если только сокращать в нужных местах.

Они молча посмотрели друг другу в глаза. Кейс натянуто улыбнулся.

— Послушай, Генри, ты же знаешь — у меня связаны руки. Я не могу уволить Тэрри Кинг: у нее контракт на все представления этого шоу.

— Как ей это удалось? — спросил Лайон. Кейс пожал плечами.

— Отличный вопрос. Как ты думаешь, хоть одна мало-мальски приличная инженю согласится подписать контракт на иных условиях? Да ты посмотри, что вокруг творится. Бетти Мобайл — уволена в Бостоне: слишком хороши отзывы в прессе. Шерри Хэйнс — роль исключена из сценария. в Филадельфии: слишком хороши отзывы в прессе. Мне продолжать? Ты не подыщешь ни одной инженю для шоу Элен Лоусон, если не заключишь с нею контракт на все выступления. Если, конечно, тебя не устроит какая-нибудь корова.

— Элен не даст ей выступать на премьере в Нью-Йорке, можешь мне поверить, — спокойно сказал Генри.

— Генри, умоляю тебя, поговори с ней, — взмолился Гил. — Если я уволю Тэрри, как я объясню это спонсорам? В этом сезоне, у меня идут еще два шоу, одно за другим. Эти спонсоры мне нужны. Если я уволю Тэрри, мне придется выплачивать ей по четыре сотни в неделю до первого июля да еще платить той, кто ее заменит. Учитывая гонорар Элен плюс ее проценты… понимаешь, я просто не могу пойти на это.

— Тебе обойдется куда дороже, если ты оставишь Тэрри. Да еще возникает масса осложнений. Если Тэрри Кинг останется, Элен начнет жаловаться на последовательность номеров или на оркестровку. Тебе придется просидеть недели три в Бостоне. Прикинь, во что обойдутся переезды и перевозка реквизита, — и ты увидишь, что потеряешь не меньше восьми тысяч в неделю. Потом Элен вдруг начнет критиковать все костюмы. Захочет, чтобы ты подыскал ей на стороне авторов слов к песням. А это, считай, еще минус двадцать пять тысяч, никак не меньше. Но стоит тебе только избавиться от Тэрри, и Элен все начнет нравиться в этом шоу, включая и тебя самого. И в Нью-Йорке ты сможешь запускать его сразу после Филадельфии. Видишь, как все просто.

Гила передернуло.

— Но ведь всегда можно найти какой-то компромисс… Генри молча кивнул. Гил вздохнул.

— Попытаюсь. Только я, пожалуй, староват для таких расправ.

Генри оставил несколько бумажек на стойке бара, и они вернулись в зрительный зал.

Второе отделение еще больше подогрело возбуждение публики. Элен спела две песни подряд, и ее трижды вызывали на бис. Шоу оказалось зажигательным хитом. Публика ни в какую не желала отпускать ее со сцены, аплодисменты еще долго гремели после того, как занавес опустился окончательно.

Программка Генри оказалась вся в пометках относительно того, что надо выбросить, а что — заменить. Стоя в переполненном фойе, он напряженно морщил лоб.

— Судя по твоему лицу, можно подумать, что сегодня был полный провал, — шутливо заметила Анна.

— Нет, дорогая моя, просто я знаю, какие сражения еще предстоят. — Он улыбнулся. — Это ее самый крупный хит на сегодняшний день. Она превзошла самое себя. — Он вытряхнул сигарету из пачки. — Что ж, попробуем протиснуться за кулисы.

Вход в гримерную Элен походил на массовку. Весь холл был набит поклонниками, терпеливо ждущими своей очереди, чтобы торопливо, на ходу поцеловать звезду или поздравить ее с блестящим выступлением. Элен стояла в дверях. Толстый слой косметики, заметный вблизи, придавал ее лицу гротескный вид. Ослепительно улыбаясь направо и налево, она с показной сердечностью принимала восторженные возгласы. Заметив Генри, Анну и Лайона, пытающихся пробиться сквозь толпу, Элен весело крикнула им:

— Привет! Заходите ко мне! — и кивнула на дверь своей гримерной.

Когда Анна поравнялись с Элен, та прошептала ей:

— Вот только избавлюсь от этого сброда, и сразу поедем на банкет к Гилу, — она повернулась к очередному поклоннику, ждущему своей очереди, и наградила его ослепительной улыбкой.

Когда они приехали, банкет был в полном разгаре, но при появлении Элен все стихли и повернули головы к дверям. На какую-то долю секунды воцарилась тишина, которая тут же взорвалась бешеной овацией. Элен приняла ее, улыбаясь, и по-свойски показала жестом, чтобы присутствующие продолжали веселиться. К ней тотчас подскочил секретарь шоу по связям с прессой, чтобы подвести ее к репортерам местных газет и к некоторым из наиболее крупных спонсоров.

Отведя Анну в укромный уголок, Лайон принес ей джинджер эль и тарелку подсохших бутербродов с куриным мясом.

— Горячее подают в том конце зала, — пояснил он, садясь рядом. — Я принесу тебе, когда немного рассеется.

— Я почти не хочу есть, — ответила Анна, отщипывая от одного из безвкусных бутербродов и бегло осматривая зал. — Я не вижу здесь Нили.

— К сожалению, на этот банкет приглашены лишь избранные. Кордебалет и хористки устроили вечеринку с танцами сами по себе.

— Но ведь это же ужасно!

— Вэвсе нет. Сбросились, накупили куда более вкусных бутербродов, завалились к кому-нибудь в номер и прекрасно проводят время, перемывая косточки начальству и звездам.

Внезапно в зале опять стало тихо. Анна механически глянула на дверь. Оказалось — вошел ведущий постоянной колонки местной газеты Джим Тэйлор об руку с Дженифер Норт. Всякий раз, когда она видела Дженифер, та неизменно поражала ее своей неправдоподобной красотой. Анна наблюдала, как толпятся спонсоры в ожидании, когда их представят ей, и вновь ее удивила, с одной стороны — сердечность и приветливость Дженифер, а с другой — искренняя заинтересованность, которую та давала почувствовать каждому, кого ей представляли. Семенящей походкой к их столику подошла Элен и придвинула себе стул.

— А вы ребята не промах, уединились тут в уголке и знай себе воркуете. Боже, до чего я ненавижу эти банкеты! Но так уж Гилберт рассчитывается со спонсорами — дает им возможность пообщаться один вечерок со светилами шоу-бизнеса. — Последние слова она выделила особо, усмехнувшись при этом.

К ним подошел Гил Кейс.

— Там отличные цыплята «по-королевски». Есть кое-что из китайской кухни.

— Гил, почему на твоих банкетах всегда подают такое дерьмо? — спросила Элен.

— Это хорошая еда, мне ее рекомендовали в отеле…

— Они наверняка рекомендовали еще и ростбифы, но ведь это же такая дороговизна!

— Ну ладно, Элен, — ласково сказал Гил. — Сегодняшний вечер твой. Наслаждайся… — И он исчез в водовороте толпы.

— Эй, Гил! — воскликнула Элен. — Нам надо кое о чем поговорить с тобой. — Она вскочила со стула и бросилась за ним.

— У него нет ни единого шанса, — улыбнулся Лайон.

— Думаешь, она опять будет о своем — я имею в виду, насчет Тэрри Кинг? — спросила Анна.

— От своего она ни на дюйм не отступится.

— Может, мне следует поговорить с Элен, — задумчиво сказала Анна. — Ведь Тэрри Кинг выступает очень хорошо. Ей нужно дать шанс, она заслуживает этого. А с Элен ей все равно не сравниться. Я наверняка сумею убедить ее…

— Анна, и не пытайся. Иначе не сносить тебе головы.

— Нет, Лайон, мы же с нею подруги. Ведь в чем вся беда? В том, что Элен никто не воспринимает просто как человека. С нею легко говорить. Я знаю, она послушает меня.

Лайон взял ее руку и посмотрел прямо в глаза.

— Я верю, что ты говоришьсерьезно. Анна… прекрасная Анна… каким же образом такая восхитительная девушка, как ты, попала в эту жестокую бешеную гонку? В эту круговерть? Тебе ведь только кажется, что ты знаешь Элен. Под театральным гримом у нее скрывается непреклонная и несгибаемая стальная воля.

— Ты не прав, Лайон. Я действительно знаю Элен. Мы беседовали с нею по ночам, поздно, целыми часами, тогда маска была снята, и она говорила от чистого сердца. Она замечательный человек. Вся ее грубость и жестокость — это наносное. Никто не удосуживается взять и копнуть чуть глубже.

Он покачал головой.

— Могу согласиться, что такая светлая сторона существует, но это не главное в Элен. Возможно, лишь какая-то неуловимая грань, которой она поворачивается к окружающим крайне редко и которая, сверкнув, тут же гаснет. Но вот грубость и жестокость всегда при ней.

— Ах, Лайон…

Внезапно все повалили к дверям. В зал только что вошел посыльный из отеля, держа на согнутых руках кипы утренних газет, пахнущих свежей типографской краской. Схватив несколько штук, Элен быстро пробежала отзывы. Гия Кейс прочел их вслух.

Авторы в один голос называли шоу хитом. Критики расхваливали музыку, восторженно отзывались о либретто и награждали Элен самыми лестными эпитетами. О ней писали, что езда и живая легенда, и величайшая из звезд современной эстрады, и актриса, олицетворяющая собой само совершенство… и так далее, и тому подобное. Тэрри Кинг тоже удостоилась нескольких хвалебных отзывов; а о внешних данных Дженифер Норт писали исключительно в превосходной степени. Все стали поздравлять друг друга. Спонсоры ходили туда-сюда, глуповато улыбаясь, пожимали друг другу руки. Некоторые обступили Элен, осыпая ее дождем комплиментов.

— Сейчас самый подходящий момент, чтобы удрать отсюда, — предложил Лайон.

Они уже подошли к двери, когда путь им преградил Генри.

— Куда направляемся?-небрежно спросил он.

— Да вот, думаем пройти к обеденному столу, взять чего-нибудь повкуснее, — ответил Лайон.

— Ну уж нет, парень, одного меня на это дело не оставляй.

— На какое? — недоуменно спросил Лайон. — Ведь успех полный.

— Это конечно. Да только вот Элен настаивает на немедленном разговоре с Гилбертом.

— Когда?

— Через десять минут, у него в люксе. И ты нужен мне, хотя бы для моральной поддержки.

Анна улыбнулась, пряча свое разочарование.

— Иди, Лайон. Уже поздно. — Я не голодна.

— Ни за что на свете. — Он взял ее под руку. — Ты же знаешь настоящую Элен. Возможно, тебе удастся смягчить ее сегодня ради нас. Нам нужна любая возможная помощь.

Атмосфера, царившая в люксе Гила Кейса, являла собой резкий контраст с праздничной обстановкой банкета. Элен сидела на кушетке, прихлебывая из бокала шампанское и недовольно дуясь, отчего лицо ее приняло по-детски обиженное выражение. Сценический грим поблек и начинал уже размазываться, резко обозначив морщинки и придавая ее лицу непривлекательный и какой-то потрескавшийся вид.

— Но это же полнейшее безумие! — Гил Кейс в отчаянии воздел руки к потолку. — Только полюбуйтесь: сидим здесь, словно у смертного одра, а ведь у нас в руках крупнейший хит предстоящего сезона.

— Можешь поклясться своей задницей, что это хит! — зарычала на него Элен, — Любое шоу, которое я делаю, всегда становится хитом. Оно сделает тебя, Гил, богатым человеком. Заключишь крупные контракты с кинокомпаниями, и я еще буду сидеть в зрительном зале и смотреть, как мою роль исполняют на экране Бетти Грэйбл или Рита Хэйуорт. О'кей, договорились. Но я не намерена сидеть сложа руки и спокойно смотреть, как благодаря моим усилиям пропуск в Голливуд получает какая-нибудь потаскушка вроде Тэрри Кинг.

— Элен, газеты о ней едва упоминают.

— Да, как бы не так! В одной статье вон уже пишут, что перед нею открывается прямая дорога в кино. И что у нее лучшая песня во всем шоу.

— Элен, мы ведь уже обсудили это, — вступил в разговор Генри. — Нет никакой возможности переписать эту песню для твоей роли. Парни корпели две ночи напролет, пытаясь переделать ее, но это песня для инженю.

— И про Дженифер Норт тоже пишут, что перед нею прямая дорога на экран, — добавил Гил.

— Дженифер Норт не поет!

— Элен, но ведь Тэрри Кинг не в состоянии повредить тебе, — взмолился Генри.

— Можешь поклясться своей задницей, что не в состоянии! Ей просто не отколется такая возможность. Это шоу — мое, я не добренький рождественский Санта Клаус. Единственной звездой в шоу Лоусон может быть только сама Лоусон.

— Но эта девушка здесь очень хороша, — стоял на своем Гил. — Две песни, которые она поет, на руку всему шоу в целом. А что хорошо для шоу, хорошо и для тебя. Ты ведь сама сказала, что это твое шоу.

— Ну что ж, раз она настолько хороша, валяй, делай ее звездой своего следующего шоу. Интересно, сколько отстегнули бы твои спонсоры, если бы в главной роли была она?

Генри встал.

— Элен, ты слишком крупная величина для этого. Девушка никак не может повредить тебе, и она заслуживает того, чтобы дать ей шанс. Тебе ведь тоже когда-то приходилось начинать. Помнишь свое первое представление? Предположим, Нэнси Шоу настояла бы тогда, чтобы тебя выкинули вон в Нью-Хейвене. Где бы ты была сегодня?

— А где, черт возьми, сегодня Нэнси Шоу?! — рявкнула Элен. — Послушай, Генри, ей было уже под сорок, когда появилась я. Будь она чуть похитрей, она бы избавилась от меня. Но она же всегда задирала нос; она была красавицей, а все эти великие красавицы вечно задирают нос. Считала, что по внешним данным я ей не ровня. Может, так оно и было. И все равно то представление стало моим триумфом. А уж с Тэрри Кинг такого просто не может произойти. Она — не Элен Лоусон. И если уж на то пошло, Нэнси Шоу тоже была не Элен Лоусон. Но я научилась на ее ошибках, и никто не воспользуется ни мной, ни моим шоу для того, чтобы выстелить мягкими перышками свое гнездышко.

Гил пожал плечами.

— У нее же контракт на все выступления в этом шоу. Лицо Элен исказила злобная усмешка.

— Знаю я эти контракты на все выступления.

— Но, Элен, отзывы о ней очень положительные. Не могу же я вот так пойти к спонсорам и заявить, что я выставляю ее вон, потому что она плохо поет.

— Согласна, — дружелюбно ответила она ему.

— И твоя репутация в шоу-бизнесе тоже не улучшится, если станет известно, почему ее сняли.

— Верно, — согласилась Элен. — Нам обоим это меньше всего нужно. По крайней мере, хоть в этом мы заодно. — Ее глаза хищно сузились. — Вот и принимайся за дело. Избавляйся от нее любым приемлемым способом. Это ты умеешь, небось, не впервой.

Казалось, Гил Кейс стал меньше ростом дюйма на три. Тяжело вздохнув, он сказал:

— Ладно. Но лучше подождать, пока не пройдет премьера в Филадельфии.

— Ну уж нет! — взвыла Элен. — Чтобы о ней опять понаписали в газетах? Хочу, чтобы ее не было — и на этой же неделе!

Гил начал терять терпение.

— Милая моя девочка, и что же тогда? Кто заменит ее в понедельник, на премьере в Филадельфии?

— Вызови Пэнни Максвелл. Она пробовалась на эту роль, и она быстро схватывает. Кроме того, я хотела ее с самого начала.

— У нее сейчас репетиции в новом шоу Макса Саллера.

— Ты смеешься? Боже мой! Она же берет слишком высокие ноты, и она — корова.

— Тогда решено, — сказал Гил. — На премьере в Филадельфии поет Тэрри. Даже если я сяду на телефон завтра утром и обзвоню всех агентов в Нью-Йорке, не отыщется никого, кто сумел бы за такой срок войти в эту роль.

— Я знаю, кто сумел бы, — вдруг сказала Анна. Все повернулись в ее сторону. — Понимаю, что это не мое дело, но… — взволнованно добавила она.

— И кого же ты знаешь, мой ангел? — добродушно спросила Элен.

— Нили О'Хара. Она дублировала Тарри, знает каждую песню и поет действительно хорошо.

— И речи быть не может, — надменно отрезал Гил. — На дублирование я поставил ее, просто чтобы подстраховаться на гастролях. Для выступления в Нью-Йорке я подыщу настоящую дублершу. Эта чересчур невзрачна, напоминает мне бедную сиротку.

Элен прищурилась.

— А как должна выглядеть инженю? Соблазнительной рыжей красоткой со здоровенными титьками?

— Элен, это важная роль. Я не могу рисковать и ставить на премьеру в Филадельфии никому не известную девчонку.

— Она всю свою жизнь на эстраде, с самых пеленок, — вмешалась Анна. — Привыкла выступать перед публикой. Правда, мистер Кейс, у Нили может получиться.

— Ну-у… — Гил заколебался. — Можно ее попробовать, я думаю. У меня будет три. недели в Филадельфии, чтобы подыскать другую, если у нее ничего не выйдет.

Элен встала.

— Тогда все решено и нам всем можно идти спать.

— Сном праведников, — сердито сказал Гил. — Кроме меня, которому придется обрабатывать Тэрри Кинг.

— Могу поспорить, тебе не раз доводилось делать это до того, как ты подписал контракт с нею, — отрезала Элен. Она направилась к двери. — Завтра назначай репетицию на одиннадцать для всех, кроме меня. Прямо там в начнешь с нею. Мне нужно отоспаться; у нас еще дневное представление. — Она обратилась к Анне: — Я рада, что ты пришла сегодня, Анна-пышечка. Когда лягу, позвоню тебе.

Гил закрыл дверь за Элен.

— Вы мне нисколечко не помогли, парни, — обвинил он присутствующих.

— Я пытался, — пожал плечами Генри. — Но я знал, что это бесполезно. — Он посмотрел на Лайона и Анну. — Ладно, идите поешьте. Я останусь с Гилом и разработаю сценарий экзекуции.

Когда они стояли в ожидании лифта, Лайон предложил:

— Зайдем в тот ресторанчик напротив?

— Я не хочу есть.

— Устала?

— Нисколько, — глаза ее сияли.

— Я бы подышал немного. А ты как, не отважишься бросить вызов нью-хейвенской зиме? Они пошли по пустынной улице.

— Как они поступят с Тэрри Кинг? — спросила Анна.

— Поднажмут и вынудят уйти, — изо рта Лайона шел парок.

— Но как?

— Приходи завтра на репетицию, если ты не слишком впечатлительна.

Она поежилась.

— Ну, по крайней мере, у Нили появится шанс.

— Ты была замечательна. Хотел бы я иметь такого друга, как ты.

Она вдруг пристально посмотрела на него.

— Лайон, а кто же я по-твоему? Думаешь, я гуляю с тобой в эту холодную декабрьскую ночь просто потому, что мне нравится мерзнуть?

— Я гуляю потому, что я в самом деле твой друг, Анна. И еще — я смотрю на вещи реалистически. Нью-Хейвен подойдет к концу, а некий огромный бриллиант на твоем пальце останется, и один славный парень к нему в придачу. Ты слишком хороша для скоротечной любовной интрижки в командировке.

— Значит, больше ничего не будет?

— А разве между нами могло быть что-то большее?

— Может быть все, что ты захочешь, Лайон. Не говоря ни слова в ответ, он повернулся и повел ее обратно в отель. Они не разговаривали, пока не пришли к нему. Номер у Лайона был точно такой же блеклый и старомодный, как и у нее. Лайон помог ей снять пальто. С минуту он нежно смотрел на нее, потом протянул руки. Она бросилась навстречу ему, навстречу его губам, холодным от ночного мороза, но ставшими упругими и требовательно-жадными, когда они встретились с ее губами. Ее руки обвились и сомкнулись вокруг него. Анна сама поразилась настойчивой страстности, с которой она ответила на его поцелуй: словно всю жизнь ждала, чтобы ее поцеловали именно так. Она прильнула к нему, мысленно все больше и больше растворяясь в волшебной прелести этого поцелуя.

Когда она оторвалась от него, в глазах у нее стояли слезы.

— Ах, Лайон, спасибо тебе за то, что дал мне поверить…

— Поверить?

— Я… я не могу объяснить… просто обними меня. — Она вновь заключила его в объятия. Он опять поцеловал ее, и она молила бога, чтобы этот поцелуй длился вечно. Все ее тело трепетало от одной только радостной мысли, что к ней прикасается он.

Внезапно Лайон резко отстранился от нее. Он держал ее на расстоянии вытянутой руки. Голос у него от волнения сел, но говорил он с нежностью.

— Анна, я очень сильно хочу тебя, но ты должна сама решать. — Он посмотрел на ее перстень. — Пусть это означает для тебя то, что ты сама пожелаешь. Но если все это действительно окажется только временно, для Нью-Хей-вена, я пойму тебя.

— Лайон, я не хочу, чтобы у нас была всего лишь любовная интрижка в командировке.

— Сядь, Анна. — Он бережно подвел ее к краю кровати. — Если бы я думал, что ты хочешь только этого, я бы вообще ничего не начал. И если бы мне была нужна девочка только на выходные, то здесь нашлось бы из кого выбрать. И мне не пришлось бы долго добиваться той, на ком бы я остановил выбор. Вокруг этой премьеры в Ныо-Хейвене царит какая-то странная надрывно-истерическая атмосфера. Сегодняшняя ночь пройдет, наступит понедельник… В понедельник ты вернешься в Нью-Йорк. Там будет совершенно иной мир, и эти два выходных будут казаться сном. Я хочу, чтобы ты знала, если это произойдет… я пойму тебя.

— А ты сам? — спросила она. — Для тебя здесь тоже могла бы быть эта надрывно-истерическая атмосфера? Он рассмеялся.

— Боже мой, Анна, да знаешь ли ты, сколько у меня уже было этих Нью-Хейвенов, Филадельфии и Бостонов? Сегодня всего-навсего еще одна точно такая же ночь. За одним чудесным исключением: рядом со мною — ты.

Протянув руку, она коснулась кончиками пальцев его лица.

— Я люблю тебя, Лайон.

— И об этих словах я тоже не буду тебе напоминать.

— Ты не веришь мне?

— Наверное, сейчас ты действительно так думаешь. По-моему, такая девушка, как ты, не ляжет в постель с мужчиной, если не убеждена, что любит его.

— Я никому в жизни не говорила таких слов, Лайон. Я действительно люблю тебя.

Он отошел и закурил сигарету. Когда он обернулся, на его лице застыло решительное выражение.

— Сейчас я провожу тебя в твой номер. — Подойдя к стулу, он взял ее пальто.

Она опустилась на краешек кровати.

— Лайон… я не понимаю..

— Не будем спешить с этим. Посмотрим, как ты отнесешься к этому в понедельник… в Нью-Йорке.

— Отнесусь точно так же.

— Я не могу воспользоваться такой возможностью. Она медленно поднялась.

— Ты в самом деле хочешь, чтобы я ушла? — Она все видела перед собой, словно в тумане.

— Боже мой, Анна, как раз этого я хочу меньше всего. Но ради тебя… я…

— Лайон… я хочу остаться, — робко проговорила она. Он с любопытством посмотрел на нее, словно оценивая значение ее слов. Вдруг лицо осветилось одной из его неуловимых улыбок, и он сорвал с себя пиджак. Приблизившись, он протянул к ней руки.

— Иди же сюда, прекрасная, славная моя девчонка. Я пытался вести себя благородно, но моя крепость пала, ты не оставила от нее камня на камне.

Анна чувствовала, как ее губы растягиваются в попытке улыбнуться. Он нежно обнял ее и отпустил. Что же теперь? Вот он развязывает галстук. А что же полагается делать ей? Она действительно хочет лечь с ним в постель, но ведь, наверное, существуют какие-то нормы поведения в такой ситуации. Не может же она просто начать стаскивать с себя одежду, как девица из стриптиза. О боже, но почему она не надела свою новую комбинацию и не спросила у кого-нибудь, как полагается вести себя в подобных случаях? Он уже снимает рубашку. Ей нужно что-то делать, не стоять же вот так…

Он расстегнул ремень на брюках и небрежно показал на дверь в ванную.

— Хочешь раздеться там?

Она молча кивнула и бросилась в ванную. Закрыв за собой дверь, оставшись одна, она разделась. Что же теперь? Не может же она вот так голая выйти в комнату. Сколько она грезила именно о такой минуте, когда она отдаст себя мужчине, которого полюбит. Но ведь не так же, не в маленьком номере отеля в Ныо-Хейвене! В своих мечтаниях она представляла себе роскошную двуспальную кровать, ее воображение рисовало, как в тончайшей прозрачной ночной рубашке она неслышно проплывет по воздуху в объятия своего мужа. Вокруг будет царить полумрак, и она эфирным созданием скользнет под покрывало навстречу нежным объятиям своего возлюбленного. Дальше этого в своих грезах она никогда не заходила и не рисовала себе настоящий половой акт; она мечтала лишь о своих чувствах и романтически-возвышенной обстановке, сам же возлюбленный виделся ей смутно, с размытыми чертами. И вот теперь у него есть лицо… а у нее и в помине нет прозрачной ночной рубашки. Она стоит голая, дрожа и щурясь от резкого света, не зная, что же ей делать.

— Эй, там! Мне здесь ужасно одиноко, — раздался голос Лайона.

Лихорадочно осмотревшись, она схватила большое купальное полотенце и, завернувшись в него, робко открыла дверь.

Лайон лежал в постели, накрывшись до пояса покрывалом. Загасив в пепельнице сигарету, он протянул руки ей навстречу. Она повернулась, чтобы выключить свет в ванной.

— Пусть горит, — сказал он. — Хочу видеть тебя… поверить, что в моих объятиях действительно ты.

Она подошла к кровати, и он взял ее за руки. Полотенце упало к ее ногам.

— Моя прекрасная Анна, — с нежностью сказал он. От его восхищения и от той естественной, непринужденной простоты, с какой он восторгался красотой ее тела, ее неловкость и стеснительность исчезли. Откинув покрывало, Лайон привлек ее к себе и заключил в объятия. Волнение, которое она ощутила-от той силы, с какой его тело вжималось в ее податливую плоть, вдруг показалось ей самым естественным чувством на свете. И невыносимо прекрасное, пьянящее, неведомое ощущение от его губ, целующих ее горячечно и испытующе. Она чувствовала, что отвечает на его объятия с таким жаром, какого никогда не подозревала в себе, ее губы требовали все больше и больше. У нее никак не получалось поцеловать его достаточно крепко. Его руки ласкали ее тело — нежно, потом интимно. И все же эмоциональное, потрясение подавило в ней все физические ощущения. Держать его в своих объятиях… быть рядом… знать, что он хочет ее, что она нужна ему…

А потом случилось это. Господи, то самое мгновение! Она хотела доставить ему удовольствие, но боль застигла ее врасплох, и она вскрикнула. Он сразу же отстранился, привстал и отпустил ее.

— Анна… — она увидела удивление в его глазах.

— Ну, давай же, Лайон… — молила она. — Все будет хорошо.

Он опять лег, простонав:

— Пресвятой боже! Не может быть…

— Но, Лайон, все хорошо. Я люблю тебя.

Он склонился над нею и нежно поцеловал. После этого снова лег на спину, закинув руки за голову, глядя в полутьму перед собой.

Она лежала не шевелясь. Он достал себе сигарету, предложил и ей. Она отказалась и жалко посмотрела на него. Глубоко затянувшись, он сказал:

— Анна, ты должна мне поверить. Я бы никогда не дотронулся до тебя, если бы думал, что ты…

Соскочив с кровати, она бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Уткнувшись лицом в полотенце, рна пыталась заглушить рвущиеся из груди рыдания.

Лайон рванулся за нею и распахнул дверь.

— Не плачь, моя дорогая. Все осталось нетронутым: ты по-прежнему девушка.

— Я плачу не поэтому!

— В чем же тогда дело?

— В тебе! Ты не хочешь меня!

— О-о, дорогая моя… — он обнял ее. — Да конечно же, я хочу тебя. Страшно хочу. Но я не могу. Понимаешь, я даже мечтать не смел…

В ее заплаканных глазах сверкнуло нечто похожее на ярость.

— А чего ты ожидал? Я не шлюха!

— Нет, конечно же. Просто я думал, что у тебя уже когда-то было это… ну, в колледже… и уж наверняка с Алленом…

— Аллен ни разу не прикоснулся ко мне!

— Теперь вижу.

— Неужели для тебя такая большая разница, девственна я или нет.

— Самая большущая разница на свете.

— Ну, извини. — Она слышала себя словно со стороны, не веря собственным ушам. Дурацкое положение: вот они стоят обнаженные в ванной под отвратительной яркой лампочкой без плафона, обсуждая то, что должно быть святым и сокровенным. Схватив полотенце, она прикрылась.

— Пожалуйста, выйди и дай мне одеться. Вот уж не думала, что придется извиняться за то, что я… неопытна. Думала, мужчину, которого я полюблю, это… обрадует… — Голос у нее прерывался, и она отвернулась, чтобы скрыть слезы унижения.

Быстрым движением он подхватил ее на руки и понес в комнату.

— Он и обрадован! — шептал Лайон. — Просто поражен… и отнесся к этому, как полный идиот.

Бережно опустив ее на кровать, он лег рядом.

— Я постараюсь осторожнее, — ласково сказал он. — А если почувствуешь, что не хочешь больше, сразу скажи мне.

— Я хочу… — она уткнулась лицом ему в шею. Голос ее звучал приглушенно. — Я люблю тебя, Лайон. И хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Но ведь нужно, чтобы хорошо было нам обоим, а у тебя может ничего не наступить. В первый раз редко наступает, насколько я слышал.

— А разве ты не знаешь? Я хочу сказать, разве у тебя никогда… ничего не было с девственницами?

— Никогда, — улыбнувшись, подтвердил он. — Так что, сама видишь, я сейчас взволнован точно так же, как и ты.

— Просто люби меня, Лайон, и будь моим. Это все, чего я прошу.

Она прильнула к нему. Ей было безразлично, будет ли ей больно или неудобно, — просто принадлежать этому замечательному человеку уже само по себе было величайшим счастьем в ее жизни. Когда пришла боль, она стиснула зубы и не издала ни звука. А когда она почувствовала, как судорожно напряглось все его тело, она только удивилась, что он порывисто отстранился от нее. Он ведь только что стонал от наслаждения… И вдруг она все поняла и почувствовала себя вдвойне счастливой. На самом пике своей страсти он подумал о том, чтобы уберечь ее. Анна потянулась к нему и крепко обняла. Его спина была влажной от пота. И тут ее озарило: самое высшее удовлетворение — доставить наслаждение человеку, которого любишь. В это мгновение она ощутила себя самой значимой и всемогущей женщиной на свете. Ее захлестнуло еще неизведанное чувство гордости за принадлежность к своему полу.

Потом он сжимал ее в объятиях уже с иной, особой нежностью.

— Сегодня ты не получила особой радости, — сказал он. — Но потом будет лучше, обещаю тебе.

— Обещай только быть со мной. О Лайон, я так тебя люблю.

— И я обожаю тебя. Я мог бы до утра говорить тебе, как ты прекрасна. — Он погладил ее волосы. — Как ты красива… Но нам лучше хоть немного поспать. Завтра в одиннадцать репетиция.

— Репетиция?

— Ну да, так это называется. А как ты это называешь, скажи-ка мне.

Он натянул покрывало на них обоих, потом нежно обнял ее и закрыл глаза.

— Лайон… я не могу здесь спать.

— Почему? — он говорил уже сквозь сон.

— Не знаю… Что, если утром мне позвонит Элен… или Нили?

— Не думай о них. Хочу держать тебя в своих объятиях, когда проснусь.

Анна покрыла поцелуями его лицо, лоб, глаза. Затем выскользнула из его рук.

— У нас еще будет это, Лайон. Много-много раз. Но не сегодня. — Она прошла в ванную и быстро оделась. Дело было не в Элен и не в Нили — просто для первого раза было слишком много всего. Лежа рядом с ним, она не сомкнула бы глаз. А утром… К тому, что у них сейчас было, нужно привыкать постепенно. У мужчин с этим гораздо проще. Но самое главное произошло: она познала чувство любви и поняла теперь, что стоит жить ради одного этого.

Анна вышла из ванной и подошла к кровати. Она начала было говорить, но увидела, что он уже спит. Улыбнувшись, она подошла к письменному столу, придвинула к себе стопку бумаги с эмблемой отеля и написала: «Спокойной ночи, спящий красавец. До завтра. Я люблю тебя». Положив листок у телефона, она тихо выскользнула из номера.

В своей кровати Анна долго лежала с открытыми глазами, слишком потрясенная, чтобы сразу уснуть. Она заново рисовала в своем воображении весь прошедший вечер, вспоминала каждое его слово, каждое выражение на его лице. «Будет лучше, обещаю тебе». Но будет ли? Сумеет ли она вот так же затрепетать, дрожа всем телом, и судорожно застыть в экстазе, который только что испытал он? Не имеет никакого значения. Значение имеет только Лайон; держать его в своих объятиях, дарить ему наслаждение — знать, что ты способна любить, что этот прекрасный мужчина хочет, чтобы твое тело прижималось к его… Она медленно погружалась в темный, мягкий, обволакивающий сон.

Анна встала в девять. День был ясный и ветреный. Выглянув в окно, она увидела мужчину, идущего против ветра, придерживая шляпу на голове, и девушку, ждущую автобус на остановке. Ей стало жалко их. Стало жалко всех на свете за то, что они не чувствуют того-же, что она. «Бедные вы бедные! Думаете, что наступил просто очередной холодный день. Посмотрите же на меня, я хочу поведать вам, как я счастлива! Весь мир принадлежит мне. Вот в этом здании находится человек — самый замечательный человек на свете, — и он тоже принадлежит мне!» Размытая неоновая вывеска на ресторанчике, казалось, подмигивала ей. Она подмигнула в ответ. Прекрасный ресторан! Прекрасный город!

Она приняла горячую ванну, и, когда вода проникла ей внутрь и попала на свежую ранку, она явственно-осязаемо вспомнила о нем. Ликование переполняло ее.

Анна потратила много усилий, чтобы причесаться, дважды перекрашивала губы, бросала нетерпеливые взгляды то на часы, то на телефон.

В десять пятнадцать ей стало не по себе. Может быть, он. имел в виду, что встретится с нею в театре? Но он же сказал: «Мы пойдем вместе». Или он сказал: «Приходи туда»? Когда раздался телефонный звонок, она бросилась к аппарату через всю комнату. Это оказалась Нили.

— Могла бы, по крайней мере, подойти и поздороваться со мною после представления.

— Я думала, ты будешь на банкете.

— Я? Я числюсь в кордебалете. А. сейчас у меня репетиция. Ну скажи, разве можно так — устраивать репетицию перед дневным представлением? Бедняга Мэл совсем заждался меня.

— Где он?

— Внизу, в кафетерии. Мы с ним там сейчас встретимся.

— Увидимся на репетиции.

— Тебе-то зачем приходить? Скучища будет.

— Нили… никому не говори, ни слова… но есть вероятность, что ты заменишь Тэрри Кинг. Ты ведь знаешь ее номера, правда?

— Знаю ли я их?-взвыла Нили. — До единого слова! И все песни Элен — тоже. Анна, ты смеешься надо мной?

— Нет, есть один план. Я была на совещании вчера вечером. Но только никому пока ни слова, сиди тихо.

— Боже мой! Не могу поверить. Господи, подожди, я расскажу Мэлу! Пока. Увидимся в театре!

Десять сорок пять. Лайон так и не позвонил. Три раза она снимала трубку, чтобы позвонить самой, но всякий раз передумывала. Закурив сигарету, она встала у столика, глядя на лучи зимнего солнца, льющиеся из окна. Часы протикали еще десять минут… Где-то зазвонил церковный колокол. Ну и что же дальше? Так и стоять здесь, в номере, весь день? Или идти в театр одной? Нет, это будет выглядеть нехорошо. Если он уже там и не позвонил ей, то это будет выглядеть, будто она бегает за ним. Смешно! Это не Лоренсвилл, а Лайон — не просто парень, с которым ты встречаешься. Все эти глупые правила здесь ни к чему. Она решительно подошла к телефону и попросила соединить с его номером.

Сначала его голос звучал глухо. Затем он развил бурную деятельность.

— Боже мой, дорогая! Правда без пяти одиннадцать? А я-то думал, что велел разбудить себя по телефону в десять часов!

— Непонятно, когда ты мог это сделать, разве что специально просыпался среди ночи. Он глуповато рассмеялся.

— Я как раз читаю твою записку. Ну и ну, нечего сказать, галантный я кавалер! Спускайся ко мне и побудь здесь, пока я бреюсь. — Она явственно слышала в трубку, как он с хрустом потягивается. — Я закажу в номер кофе для нас.

Дверь в номер Лайона была приоткрыта, и на ее легкий стук он прокричал: «Заходи!» Лайон стоял в ванной перед зеркалом в одних трусах. Он притянул ее к себе и осторожно поцеловал, стараясь не запачкать ее мыльной пеной, и вернулся к бритью. Сама его простая манера держаться, казалось, привносила некую особую близость в их отношения, словно для нее нет и не было ничего естественнее на свете, чем вот так смотреть, как он стоит в одних трусах и бреется. Она села прямо на смятую кровать, чувствуя себя счастливее, чем когда-либо в жизни. Лайон смыл с лица пену и вошел в комнату. На этот раз он наклонился и поцеловал ее нежно и долго. Потом надел рубашку, насвистывая, повязал галстук. От охватившего ее счастья она ощущала слабость во всем теле. Никогда еще она не испытывала ничего подобного.

«Интересно, а есть ли у Лайона такое ощущение близости между нами, — подумалось ей. — Вряд ли. Столько девушек наверняка уже видели, как он бреется перед ними в одних трусах…» Она быстро отогнала от себя эту мысль. Ни одна из них не чувствовала к нему того, что чувствует она, и в этом вся разница. Ничто не омрачит самый радостный день в ее жизни! Постучал официант и вкатил десертный столик с завтраком. Лайон написал на чеке свою фамилию. Показав ей знаком на стул, он, стоя, залпом выпил стакан апельсинового сока. Затем, поставив у телефона чашечку кофе, он попросил телефонистку соединить его с номером Генри Бэллами.

Тот тоже опаздывал. Лайон рассмеялся.

— Ну, ладно, трус, давай сверим часы. На моих одиннадцать тридцать. Условимся, что оба войдем туда в одиннадцать сорок. — Положив трубку, он улыбнулся Анне. — Считаешь, что можешь созерцать экзекуцию?

— Не хотелось бы упустить такую возможность. А что будет?

— Ничего особенного. Просто несколько сильных мужчин навалятся на девчонку и вынудят ее уйти.

— Ты говоришь так, словно уже проходил через такое.

— Проходил. Могут быть слезы и истерика. То и дело натыкаешься на какую-нибудь тэрри кинг, которая оказывается потенциальной Элен Лоусон. Всаживаешь ей в спину нож, а крови нет. Вот тут ты и проигрываешь.

В лифте они встретили Генри. Если он и удивился, увидев Анну с Лайоном, то виду не подал.

В театре была вся труппа, за исключением Элен. Девушки из кордебалета сидели или толпились, прижавшись друг к другу, кутаясь в свои меховые шубки. На них были темные очки, скрывавшие отсутствие теней и туши. Они прихлебывали кофе из бумажных стаканчиков, и все казались чем-то недовольными. Нили сидела на самом краешке стула напрягшись, готовая в любую минуту вскочить с места.

Анна села в четвертом ряду с Генри и Лайоном. Торопливо вбежала Дженифер Норт, извиняясь перед всеми за то, что проспала. Режиссер отвернулся от кучки людей и добродушно кивнул ей.

— У тебя, принцесса, никаких изменений не будет. Так что, если хочешь, можешь идти и досыпать.

Дженифер улыбнулась и пошла в полутемный зрительный зал. Генри знаком предложил ей место рядом с собой. Она узнала Анну и тепло улыбнулась ей.

— Замечательно, правда? — восторженно произнесла она. — У нас настоящий хит! Я не имею права говорить «у нас», ведь я ничего не делаю. Но шоу такое замечательное, и я в таком восторге оттого, что тоже участвую в нем.

— Ты в нем очень здорово выглядишь, — искренне сказала Анна.

— Спасибо, но думаю, что, увидев мое имя в афишах, публика вряд ли повалит в театральные кассы.

— Знай себе цену, — ответил ей Генри. — Как только это шоу станет хитом в Нью-Йорке, о тебе заговорят все газеты. Гарантирую, что минимум через полтора месяца со дня премьеры контракт на съемки в кино будет у тебя в кармане.

Дженифер широко улыбнулась, у нее на щеках заиграли ямочки.

— Ах, Генри… честное слово, я бы так хотела этого. — На лицо ее набежала тень. — Но только если это будет крупный контракт, а не из тех, что заключают с начинающими актрисами.

— Начинающие актрисы часто становятся настоящими кинозвездами, — осторожно заметил Генри.

Тень стала глубже, Дженифер нахмурилась.

— Талантливые начинающие. А у меня таланта нет, Генри. Вот почему мне нужен выгодный контракт. Если мне достаточно заплатят, им придется — использовать меня на все сто процентов. Придется меня учить… готовить меня…

— Предоставь решающее слово мне. Если речь пойдет о небольшой сумме на хорошей студии и я посоветую тебе соглашаться, соглашайся. В воздухе уже носится телевидение, оно вот-вот появится, и крупными контрактами сейчас никто так легко не бросается.

— Тогда я, пожалуй, больше заработаю в Нью-Йорке. У меня есть предложения от Пауэрса и Лонгуорта, и я могла бы параллельно с этим шоу неплохо зарабатывать манекенщицей.

Генри резко повернулся к ней.

— Давай со мной начистоту, Дженифер. Тебе нужен контракт с кинокомпанией? Или карьера? Я не желаю расшибаться в лепешку, если тебе решительно все равно. И что с Тони Поларом? Насколько у вас серьезно?

Дженифер улыбнулась.

— Газеты все раздули. Я обожаю Тони, но, по-моему, ни он, ни я не спешим к алтарю. И потом, по закону я все еще остаюсь женой принца Миралло.

— Почти все газеты утверждают, что ты получишь развод. Ты только вспомни статьи, где описывали, как вы стоите перед судьей: ты — порядочная девушка-католичка, желающая иметь детей, и этот ублюдок, который не хочет ни одного.

— Ты католичка? — спросил Лайон. Дженифер пожала плечами.

— Мать была католичкой, а отец — нет. Они разошлись. Я даже не крещеная. Но ведь это никто не станет проверять, правда, Генри?

— Ты только делай, как я говорю. Ты — католичка. Ты хотела, чтобы вас обвенчали в церкви, а принц предпочел гражданский брак. На одном этом ты уже наполовину выиграешь. Потом скажешь о детях. Анна будет твоей свидетельницей.

— Я… кем?-вклинилась в их разговор Анна.

— Нам нужен свидетель. Я все собирался сказать тебе. Не волнуйся, суд будет закрытый. Тебе нужно только сказать, что ты подруга Дженифер и что она всем делилась с тобой, прежде чем выйти за йринца, что она так пылко стремилась замуж за этого подонка, что согласна была даже уехать жить в Италию и завести кучу детей. Только ни в коем случае не забудь сказать про детей.

— Но я же нарушу клятву на Библии, если скажу все это, — возразила Анна.

— Скрестишь два пальца, когда будешь присягать, — ответил ей Генри. Затем, переключив внимание на сцену, прошептал: — Ну, держитесь… сейчас начнется!

Посреди сцены стояла Тэрри Кинг, недоумевающе тараща глаза на режиссера.

— Выбросить песню?-воскликнула она. — Ты с ума сошел? Да ты отзывы читал?

— Постановка слишком затянута, дорогая, а песен у нас предостаточно. — Режиссер говорил об этом спокойным тоном, словно о чем-то вполне обычном, само собой разумеющемся.

— Ну и что? Сними другую песню. Тебе же прекрасно известно, что моя — лучшая во всем шоу!

— Здесь все решаю я, — деланно усталым тоном возразил он.

— Где Гил Кейс?

— Его здесь нет. Занят с либреттистами. Билл! Эй, Билл Тоули! — Появился худощавый юноша. — Билл, любовная сцена с тобой и Тэрри снимается. Вместо нее мы сейчас работаем над новым сольным танцем для тебя одного. Это к выступлению в Филадельфии. Вместо того чтобы признаваться в пылкой любви к Тэрри, исполнишь танец. Это ускорит темп спектакля и подстегнет ритмику.

Билл согласно кивнул, не скрывая распирающей его радости, и исчез.

— А мне что делать, пока он танцует? Сидеть у себя в гримерной?! — вскричала Тэрри. — Ты хоть отдаешь себе отчет, что если убрать любовную сцену и песню, то у меня останется всего две реплики в первом отделении да ритмический номер во втором — и все?

— Ритмический номер остается, — ответил режиссер. — Но мы ставим за тобой-кордебалет. Они будут исполнять танец до выхода второго состава.. кордебалета.

— А мне что делать?

— Вместо того чтобы петь со вторым составом, ты сместишься в левую часть сцены. Постоишь там… потом освещение с тебя уберут, и ты незаметно уйдешь со сцены, а действие будет продолжать один кордебалет.

— Это ты так думаешь! — с этими словами Тэрри схватила свою шубку и метнулась прочь со сцены.

Режиссер продолжал говорить о сокращениях и о слиянии номеров, будто ничего не произошло.

Спустя десять минут Тэрри появилась снова, прикрываясь, словно щитом, каким-то маленьким человечком, похожим на енота. Семеня ножками, «енот» пробежал по проходу между кресел.

— Ну, что еще тут случилось? — спросил он строгим тоном.

Стоящий на сцене режиссер обернулся и посмотрел на него сверх вниз.

— Где случилось? — невинно спросил он.

— Послушай, Лерой! — взвыл «енот». — Не думай, что сможешь одурачить меня своим невинным девичьим личиком. Уж кому-кому, а мне эти фокусы известны. Элен боится Тэрри. Да только на этот раз Тэрри кое в чем немножко повезло. У нее самая длинная песня в спектакле. Ты не убедишь меня, что эти ребята-либреттисты дадут Элен выбрасывать из спектакля свои лучшие песни.

— Позвони им, — предложил ему Лерой.

— Уже звонил. У них совещание с Гидом Кейсом. И потом, ты что, хочешь сказать, будто Кейс готов платить Тэрри четыре сотни в неделю всего за две реплики и половину ритмического номера?

— Если она захочет остаться и исполнять это, то думаю, ему придется платить.

— А-а, так вот оно в чем дело. Уловка, чтобы избежать санкций профсоюза «Эквити». Вам хотелось бы, чтобы она добровольно, сама ушла из спектакля. Тогда вы поставили бы на ее место кого-то другого за гроши. А вот если вы уволите Тэрри, тогда вам придется платить ей до июня будущего года плюс гонорар той, кто ее заменит.

— Никто не собирается увольнять Тэрри Кинг.

— Вам это не по карману. Вот вы и пытаетесь выжить ее.

Режиссер сел на край сцены и подчеркнуто терпеливым, наставническим тоном пояснил:

— Никто не пытается вынудить Тэрри уйти. Мы сейчас думаем не о конкретных личностях. Мы рассматриваем спектакль в целом. Ты же, как ее поверенный, думаешь об интересах своего клиента. Я не виню тебя, Эл, это твоя работа. А моя работа — думать о постановке. Спектакль слишком затянут. Я сокращаю его в тех местах, где считает нужным Гил Кейс, либреттисты и все мы, невзирая на то, кого это затрагивает лично.

«Енот» швырнул сигарету прямо на толстый ковер.

— Не втирай-ка мне очки! Ты выполняешь приказы, полученные Кейсом от Элен Лоусон. У него нет выбора, он вынужден защищать интересы этой Железнобокой Старушки'. Ведь ей с ее скрипучим металлическим голосом и впрямь требуется защита от хорошей певицы.

— Не будем сейчас переходить на личности, — отрубил Лерой.

— А почему? И ты, и я, мы оба прекрасно знаем, что она устарела и выглядит старомодно. Если бы эта старая перечница начинала сейчас, ей бы ни за что не пройти даже первого прослушивания…

— По-моему, нам пора прекратить все это! — раздался из темноты зычный голос Генри.

Поверенный Тэрри быстро обернулся.

— Я не видел вас, мистер Бэллами. Привет. Послушайте, лично против вас я ничего не имею. Я только отстаиваю интересы своего клиента, точно так же, как и вы, вероятно, делали это для мисс Лоусон двадцать лет назад.

— Я не отстаивал ее интересов, пороча при этом крупнейшую звезду в ее отсутствие, когда она не может сама постоять за себя, — гремел голос Генри. — Кто вы такой, черт вас возьми? Пронырливый адвокатишка из конторы на Сорок шестой стрит. Да как вы смеете являться сюда и оскорблять одну из ярчайших звезд современной эстрады? Человечек втянул голову в плечи.

— Мистер Бэллами… а что бы вы предприняли на моем месте?

— Это зависело бы от того, кто мой клиент. Если бы это оказалась Элен Лоусон, то мы бы с нею подали заявление и ушли из труппы, сохранив лицо. Потому что для Элен Лоусон — даже для начинающей Элен Лоусон — всегда нашлось бы другое шоу и еще лучшая роль. Но с вашим клиентом я бы подбирал и те крохи, что ей перепадают. Я бы остался даже ради одних этих реплик и номера с половиной состава кордебалета и умолял бы продюсера выплачивать ей какое-никакое жалованье. А что, если на бродвейской премьере над нею станут смеяться и тыкать в нее пальцем все остальные продюсеры? Впрочем, это будет концом ее карьеры, а не вашей. Ну а вы разыщете себе кого-нибудь еще, после того как угробите ее. Но вы наверняка заставите ее остаться в этом спектакле, чтобы заполучить свои несчастные вонючие десять процентов, потому что всем очевидно: вы испугались. Возможно, это единственное представление в ее жизни и больше ей вообще ничего не предложат — вот вы и не желаете упустить свою легкую поживу.

Внезапно пришла в себя Тэрри Кинг.

— Послушайте, в исполнении песен я дам Элен Лоусон сто очков вперед где угодно! И ни Эл, ни я не боимся. Это поганое шоу не единственное, и я стану звездой покрупнее, чем Элен Лоусон. Вот увидите, я уйду сама! И не потеряю своего лица! Сию же минуту! — она почти срывалась на крик.

— Дорогая, постой… — взмолился Эл. — Именно этого они и добиваются.

— А чего от меня хочешь ты?! — огрызнулась она. — Выступить на премьере в Филадельфии, а в Нью-Йорке выглядеть побирушкой на мелких ролях? И все для того, чтобы ты получил свои поганые десять процентов?!

— Это здесь совершенно ни при чем. И ты это знаешь. Мы можем получать вдвое больше денег, выступая в клубах. Но мы же с тобой согласились в том, что шоу на Бродвее даст нам возможность получить выгодное соглашение с кинокомпанией.

— «Соглашение с кинокомпанией»! — это уже воскликнул Генри. — Боже, да эти ваши представления давным-давно устарели вместе с сентиментальными мелодраматическими кинолентами Руби Килера. Поверенный, который считает, что достаточно всего-навсего выступить на Бродвее и соглашение с кинокомпанией у тебя в кармане, сильно отстал от жизни. Бродвей, разумеется, помогает, но ведь на Бродвее-то нужно уметь что-то делать. Если только твоему клиенту не нужен контракт, приносящий проценты с исходной суммы, то я мог бы помочь ей заключить такой и без этого шоу. Но настоящее соглашение с кинокомпанией — нет. Такое соглашение заключают только со звездами. А поверенный, представляющий актрису и ее интересы, делает из нее звезду еще и тем, что позволяет ей появляться где бы то ни было только в том случае, если она выглядит как звезда и на Бродвее, и в ресторанном зале. Но, как я уже сказал, вы, очевидно, считаете, что ваш клиент на звезду явно не тянет, раз готовы позволить ей выйти на сцену в эпизодической роли.

Тэрри схватила Эла за руку.

— Пошли, Эл. Пошли отсюда.

— Подожди минутку. Наш контракт все еще действителен, и тебе нужно выступать в дневном спектакле, — напомнил ей Эл.

— Я не выйду на сцену для этих негодяев.

— Боюсь, что выйти тебе придется, — вмешался Генри. — Заявление об уходе ты должна подавать за две недели. Так что в Филадельфии играть должна ты.

— На такое унижение я не пойду, — стояла на своем Тэрри. — Не желаю выступать в эпизодической роли перед критиками Филадельфии.

— Что за шум? — раздался голос Гила Кейса. — — Кто тут не желает выступать?

— Мистер Кейс! — чуть не плача бросилась к нему Тэрри. — Вы сняли меня со спектакля. Я не могу выступать в эпизодической роли.

— А я ей сказал, что она обязана, — размеренно проговорил Генри. — Даже если она подаст заявление прямо сейчас.

— Минутку, одну минутку, — примирительно произнес Гил. — Никто здесь никого не собирается травмировать больше, чем, к сожалению, приходится. — Он с сочувствием посмотрел на Тэрри. — Милое мое дитя, я не отдавал себе отчета, насколько мала станет твоя роль после этих сокращений. Она и в самом деле лишь чуть больше эпизодической… — На его лице появилось озабоченное выражение.

— Я не могу играть ее, — настойчиво твердила Тэрри. Гил вдруг улыбнулся.

— Тебе и не нужно.

— А как же дневное представление? — спросил Генри. Гил отмахнулся от его слов.

— Забудь о нем. Можем поставить дублершу. Роль настолько мала, что это уже не имеет никакого значения. — Он обнял Тэрри. — Пойдем-ка в мой люкс, и ты тоже, Эл. Тэрри может написать официальное заявление, и я выплачу ей жалованье за два месяца вперед в виде премии. — Он помолчал, как бы раздумывая, — Вот что мы сделаем. Я позвоню своему секретарю по связям с прессой, чтобы он дал соответствующее сообщение в нью-йоркские газеты. Тебе все это принесет небывалую рекламу и известность. Милая моя девочка… да уж через неделю все продюсеры Нью-Йорка станут гоняться за тобой. То, что ты покинула шоу Элен Лоусон, придаст тебе огромный вес.

Он повел ее по проходу между рядами, и они вышли из театра в сопровождении «енота», едва волочащего ноги.

Едва они исчезли. Генри поднялся на сцену и быстро переговорил о чем-то с режиссером. Тот понимающе кивнул и сразу же развил бурную деятельность.

— Нили O'Xapa! — громко выкрикнул он. Нили моментально подлетела к нему. — Сможешь выучить одно кордебалетное сопровождение ритмического номера к половине третьего?

— Я уже знаю оба сопровождения. Он устало улыбнулся.

— О'кей, делаем одно сопровождение и вставляем танец. Давайте, ребята, за работу. Нили, иди в костюмерную и посмотри, как на тебе сидят костюмы Тэрри. Кордебалет, начинаем все с середины!

Генри встал.

— Пошли отсюда. По-моему, нам всем просто необходимо глотнуть свежего воздуха.

Оказавшись на улице, они стояли и неловко молчали.

— Пойду прилягу, — сказала Дженифер и направилась в сторону отеля. Генри стоял неподвижно, уставясь в пространство. Лайон сжал Анне руку.

— По-моему, это отвратительно, — сказала она и, изобразив на лице подобие улыбки, добавила: — Но, вероятно, это и есть шоу-бизнес.

— То, что здесь сейчас было, это не шоу-бизнес, — рявкнул Генри. — От всего этого смердит за милю. В какую бы оболочку это ни было заключено, все равно смердит. Меня всего выворачивает. Я чувствовал себя, как Джо Луис на ринге с двумя искалеченными лилипутами. Боже мой!.. Ну ладно, позвоню Элен, сообщу ей приятное известие. — Он медленно зашагал в сторону отеля.

Лайон пригласил Анну в дешевый ресторанчик напротив и заказал для обоих яичницу.

— Генри не прав, — твердо сказал он. — А ее поверенный просто заурядный адвокат, далеко не Генри Бэллами. Мы царапнули кошечку, а она не царапнула нас в ответ. Генри — мастер своего дела и двадцать лет назад тоже был мастером. А двадцать лет назад, если бы ты царапнула Элен Лоусон, то обломала бы себе когти. Генри вовсе не подонок, просто они не сумели постоять за себя.

— Но ведь у них выбросили песню и половину ритмического номера. Как же Тэрри было бороться? То, что говорил Генри, звучало благоразумно.

Подали яичницу, и Лайон набросился на нее.

— Ты в самом деле веришь, что песню выбросят? Да не успеют просохнуть чернила на заявлении Тэрри, а ее поезд еще не прибудет в Нью-Йорк, как все переиграют и сделают по-старому. Если бы Тэрри уперлась и осталась, им пришлось бы выкинуть эти номера до конца премьерных выступлений в Нью-Хейвене и Филадельфии. Элен, конечно, отравляла бы всем жизнь, но на премьере в Нью-Йорке все сделали бы по-старому, и Тэрри, в конце концов, одержала бы победу. Это как в покере. У Тэрри карта была сильнее, но Генри умело блефовал и сорвал банк.

Спустя пятнадцать минут к ним подсел Генри. Он заказал себе сандвич с холодной курицей, пожаловавшись на обострение язвы. В половине второго в ресторанчик пришли несколько девушек из кордебалета перехватить сандвич-другой. Они расселись группками, сплетничая о новостях. Сенсацией дня была Нили.

Анна решила не ходить к Нили за кулисы перед дневным представлением. Хорошо зная Нили, она вполне представляла себе, какая там сейчас царит суматоха. Во время представления они с Лайоном стояли в самом конце переполненного зала. Свою роль Нили сыграла с профессиональной легкостью. Насколько Анна понимала, Нили не могла ни испортить спектакля, ни помочь ему. Роль обкорнали до такой степени, что теперь она мало что значила.

— Анна, я знаю, ты имеешь к этому какое-то отношение, — задыхаясь от волнения проговорила Нили, когда Анна пришла за кулисы поздравить ее. — Элен мне об этом сегодня сказала. Ах, Анна, я так тебя люблю. Ты мне прямо как сестра. Ах… а вот и Мэл.

Анна повернулась к молодому человеку, тот стоял в углу совершенно незаметно. Он метнулся к ней, пожал протянутую руку и снова отступил к стене. Он был высокий и очень худой, а его темные живые глаза неотрывно смотрели на Нили с нескрываемым обожанием. Такой любовный пыл сразу же покорил Анну, и она искренне порадовалась за Нили.

— Ее дебют произвел фурор, верно? — с гордостью спросил Мэл.

— Просто великолепно! — горячо подтвердила Анна.

— А на следующей неделе в Филадельфии мне дадут песню и любовную сцену, — пробормотала Нили. — А Элен Лоусон обещала позаботиться о том, чтобы для выступления в Нью-Йорке мне сшили новые костюмы. Говорит, что костюмы Тэрри для меня слишком вычурны.

Элен отозвалась о Нили с энтузиазмом:

— Твоя подружка просто великолепна! — прокричала она, когда Анна остановилась в дверях гримерной. Анна удивилась. Нили вполне подходила на эту роль, но энтузиазм Элен был явно чрезмерным. — На ее фоне та шлюха бледновато смотрится, — продолжала Элен. — А Нили как раз то, что нужно для этой роли, — милая невинная девчушка. Посмотришь, как она споет эту сентиментальную песенку в понедельник. В ее исполнении она будет самое то. Девчушка с невинным взглядом — это здорово всем понравится.

Анна направилась было к двери.

— Эй, ты куда помчалась, черт возьми? — спросила

Элен.

— Лайон Берк ждет меня внизу.

Элен с любопытством посмотрела на нее.

— Послушай-ка, вчера на банкете я видела, как вы держались за руки. Если хочешь поразвлечься в Нью-Хейвене — твое дело. Только не забывай, что эта ледышка на твоем пальце — штука настоящая.

— Я верну ее.

— Что-о-о! — вскричала Элен. — Слушай, Анна, ради бога, не вздумай принимать всерьез одну-единственную ночь. Пойми, ангелочек… ты молода. Я знаю, как это бывает, и Лайон — мужик что надо. Гуди на всю катушку, ведь живем только раз, но не оставляй Аллена из-за какого-то скороспелого увлечения.

Слегка улыбнувшись, Анна пошла к двери.

— Ты сейчас едешь в Нью-Йорк? — спросила Элен.

— Думаю, да.

— А мы завтра утром едем в Филадельфию и будем там репетировать. Опять вставим ту песню, доведем до ума некоторые номера. К понедельнику у нас наверняка будет по-настоящему великолепное шоу. А твоя подружка получит хорошую роль. Я уже сказала Гилу Кейсу, чтобы он никого не искал для выступления в Нью-Йорке: Нили меня вполне устраивает.

— Счастливо тебе выступить в понедельник, — запинаясь, пожелала Анна.

— Ну пока. Увидимся, когда ты приедешь с Джино и Алленом. Не забудь, встречаемся все вчетвером после представления.

Аллен! Премьера! Джино!

— Ну пока, — весело попрощалась Элен. Лайон ждал на улице.

— Все официальные визиты нанесены? Анна кивнула. Он взял ее под руку.

— Анна, я достал нам бесплатные билеты, — сказал он. — Можем ехать обратно ближайшим поездом. Боялся, что мы проторчим здесь невесть сколько, но Генри отпустил нас. Он приедет прямо в Филадельфию, и мы встретимся там в понедельник.

Ее вдруг охватил приступ безудержной, рвущейся из груди радости от того, что Лайон с такой легкостью считает само собой разумеющимся, что отныне она с ним. Сердце опять заныло при мысли о необходимости объясняться с Алленом. Впервые в жизни она оценила значение прощальных писем. Как было бы все просто, если бы можно было послать ему записку: «Дорогой Аллен! Ты очень хороший и приятный человек, но я полюбила другого. Это произошло за то долгое время, что мы не виделись с тобой — за сорок восемь часов. Перстень с бриллиантом в десять каратов прилагаю. Анна».

Они поужинали в поезде и, не говоря ни слова, поехали к Лайону. Квартира показалась ей почти своей.

— Фактически эта квартира — твоя, — сказал Лайон, словно читая ее мысли. — Я всегда воспринимаю ее именно так.

— Ты хочешь сказать, что действительно думал обо мне… раньше?..

Он привлек ее к себе.

— Анна, ты думаешь, что я увидел тебя впервые в Нью-Хейвене?

— Не знаю… мне никогда не приходило в голову, что ты вообще замечаешь меня.

— Ну-у, я тоже не припомню, чтобы ты когда-нибудь смотрела на меня во все глаза.

— Мне кажется, я любила тебя с самого начала, — ответила она. — Только не признавалась в этом, даже самой себе.

— Подумать только, сколько времени потеряно зря.

— Это ты виноват. В конце концов, как должна поступать девушка? Не может же она сама подойти к мужчине и заявить ему в лоб: «Кстати, хотя мы встретились только что, вы, по-моему, тот самый человек, которого я ждала всю свою жизнь».

— А что, прекрасная мысль. Можешь мне поверить, что первая, кто так поступит, определенно, произведет впечатление. Особенно с такой внешностью, как у тебя. А сейчас располагайся на диване, а я принесу что-нибудь выпить. Хочу дать тебе разбавленного шотландского виски. Это поможет тебе расслабиться.

— А тебе кажется, что я вся дрожу от волнения? Лайон протянул ей бокал.

— Ничуть. Но тебе, наверное, немного не по себе. Все настолько непривычно… я непривычен… секс непривычен… — он сел рядом и нежно погладил ее волосы.

Анна приникла к нему.

— Я чувствую, что ты мне ближе всех на свете. В своей жизни я ни к кому не испытывала ничего похожего. Я хочу знать о тебе все… Хочу, чтобы у нас не было Друг от друга никаких тайн. Мы — одно целое, Лайон, две неразделимые части. Я принадлежу тебе.

Он отодвинулся и задумчиво отпил из своего бокала.

— Я думаю, сумею ли я быть достойным такой любви, Анна. Я не хочу причинять тебе боль.

— Ты не смог бы причинить мне боль, Лайон. Ты уже так много дал мне. Даже если бы после сегодняшнего дня у нас все прекратилось, я бы все равно осталась благодарна тебе за эти два дня, самые прекрасные в моей жизни.

Он слегка улыбнулся. Взял ее руку в свою, погладил палец с огромным перстнем.

— А мы ни о чем не забыли?

— Это в прошлом. Я верну перстень.

— Анна… то, как я отношусь к тебе… это настоящее. Ты должна знать об этом. Но я уже дал тебе все, что мог дать. Я…

— И этого вполне достаточно! Все, чего я хочу, — это твоей любви. Я не люблю Аллена, никогда не любила и никогда не собиралась выходить за него замуж. Просто все произошло так быстро, что меня понесло, словно по волнам. Но даже если бы ты и не появился в моей жизни, это не могло бы продолжаться долго.

— Я хотел бы тебе верить, Анна, на совести было бы спокойнее.

— На совести? Лайон, разве ты не любишь меня? Некоторое время он смотрел перед собой, словно подыскивая ответ. Он увидел слезы в ее глазах.

— Анна! — он схватил ее за плечи. — Да, да, я люблю тебя. Люблю и хочу тебя. Но твоя любовь страшит меня, и я спрашиваю себя, будет ли моей любви достаточно для тебя.

Она облегченно зажмурила глаза.

— О-о, Лайон, как ты меня напугал! Конечно же, ты не сможешь любить меня так, как я люблю тебя. Я этого и не жду. Так сильно ни один человек любить не в состоянии. — Она пристально посмотрела ему в глаза. — Просто люби меня, это все, о чем я прошу. Люби меня так сильно, как только сможешь. И дай мне любить тебя.

На другой день Анна проснулась в его объятиях. Она тихо лежала, глядя на мужественный профиль. Он был прекрасен во сне. Во время близости ей опять было больно, но она испытала удовлетворение от того, что подарила ему наслаждение. Она впервые ощутила, что принадлежит другому человеку. Все то, о чем она никогда не говорила даже с девушками, то, что казалось чересчур личным, чтобы об. этом можно было говорить даже с Нили, она открыто и свободно обсуждала с Лайоном. Периодичность своих месячных… способы предохранения…

Осторожно высвободившись из его объятий, она прошла на кухню. Поставила кофе, разбила на сковородку яйца и только тут посмотрела на стенные часы. Шел первый час пополудни.

Лайон проснулся, когда она поставила сковородку на стол. Он похвалил ее кулинарные способности: глазунья — великолепная, кофе — произведение искусства. После завтрака он развернул «Нью-Йорк Тайме», а она пошла под душ.

Лайон удивленно посмотрел на нее, когда она предстала перед ним полностью одетая, держа пальто на руке.

— Бросаешь меня? — Он притянул ее к себе на диван. — С тобой у меня самый скоропалительный роман в жизни. — Он поцеловал ее в шею, и она почувствовала, что теряет силы. Ей стоило немалых усилий отстраниться от него.

— Лайон, я не могу идти завтра на работу в этой же одежде. Надо сменить чулки… белье… Мне нужно домой. Он посмотрел на свои часы.

— Все верно. Заеду за тобой в семь, и поужинаем вместе. И возьми все необходимое, чтобы пойти на работу прямо от меня.

Она благодарно поцеловала его. На какое-то мгновение она испугалась, что он больше не попросит ее прийти к нему. Она позволила себе роскошь поехать на такси: было уже три часа, а до семи предстояло переделать много дел.

Едва она вошла к себе в комнату, весь мир словно обрушился на нее. На письменном столе стояла большая ваза с цветами. В букете была визитная карточка Аллена с запиской на обороте: «Надеюсь, ты скучала обо мне так же, как я о тебе. Когда приедешь, сразу же позвони. Люблю тебя. Аллен».

До пятницы здесь жил совсем другой человек. Сейчас она чувствовала себя в этой комнате словно чужая. Она распрощается с этими стенами точно так же, как уже распрощалась с Лоренсвиллом. Анна посмотрела на розы. Нет, нельзя просто взять и все бросить. Завтра она едет с Лайоном в Филадельфию, и Аллен тоже должен ехать, и Дхино!

Анна начала набирать номер Аллена, но положила трубку, остановившись на середине. Может, отправить ему телеграмму? Но ей нужно вернуть перстень. Тяжелый и массивный, он безжизненно блистал у нее на пальце повернутым вбок бриллиантом.

Она заново набрала номер. Аллен снял трубку на втором гудке.

— Ну как Нью-Хейвен и твоя подруга, Железнобокая Старушка?

— Шоу стало хитом.

— Знаю. Джино встретил вчера в «Марокко» кое-кого из тех, кто был в Нью-Хейвене.

— Как было в «Марокко»?

— Я там не был. Ты что, забыла? Я же помолвлен. Оба вечера просидел дома с хорошей книгой, ждал, когда вернется моя девочка.

— Аллен… Аллен, мне нужно тебе что-то сказать. — Она зачастила, зная, что все нужно выпалить залпом, за один присест, иначе ей не хватит смелости. — Аллен, я не твоя девочка и не помолвлена с тобой, я хочу вернуть перстень.

В трубке долго молчали. Затем он сказал:

— Анна, я еду к тебе.

— Нет, Аллен, встретимся в другом месте… Я отдам тебе перстень.

— Перстень мне не нужен. Мне нужно поговорить с тобой.

— Но говорить не о чем.

— Не о чем? Боже мой, Анна, три месяца я влюблен в тебя, а теперь ты хочешь все кончить одним телефонным звонком. Что случилось? Кто-нибудь в Нью-Хейвене наговорил тебе обо мне? Послушай, я в прошлом совершил кучу глупостей. Иногда вел себя не очень порядочно… но все это до того, как встретился с тобой. Нельзя же сейчас оборачивать против меня то, что я совершил когда-то. Все это для меня ровным счетом ничего не значило, пока в моей жизни не появилась ты. Коль скоро кто-то напугал тебя мною, я встречусь с тобой и выясню, в чем дело. Просто так я не сдамся; я имею право постоять за себя.

— Аллен, никто мне ничего на тебя не наговаривал. И от нашего разговора ничего не изменится.

— Я сейчас приеду.

— Аллен, не приезжай! — Она ухе кричала в трубку. — Я полюбила одного человека!

На этот раз молчание длилось еще дольше. Наконец она робко переспросила:

— Аллен. Ты меня понимаешь?

— Кто он?

— Лайон Берк.

Он неприязненно рассмеялся.

— Это тот самый бездомный кокни, что живет в моей старой квартире? Что ж… я рад, что раздобыл вам приличное жилье для медового месяца.

— Аллен, просто так получилось.

— Ну конечно, «просто так». Просто получилось, что ты меня разлюбила.

— Я никогда не говорила, что люблю тебя, не забывай об этом. Это ты настоял на помолвке.

— О'кей, Анна. Всего доброго.

— Как мне вернуть тебе перстень?

— Меня это не волнует. Почему же должно волновать тебя?

— Но я хочу, чтобы ты взял его обратно.

— Хочешь сказать, Лайон Берк оскорбится, увидев его на твоем пальце? Или он уже снял его? Судя по тому, что я слышал о нем, единственное кольцо, которое ты от него получишь, будет продето тебе в нос.

— Аллен, давай не будем вот так расставаться.

— А как бы ты хотела? Может, мне послать тебе поздравительную телеграмму? Да уж, вот это сюрприз! Впервые в жизни обращался с девушкой как с порядочной и вот что получил в результате! Но я еще увижу тебя. С Лайоном Берком твой путь к алтарю окажется длинным-предлинным.

— Пожалуйста, Аллен… можно встретиться с тобой завтра в обед и вернуть перстень?

— Нет, мой маленький айсберг, оставь его себе.

— Что?

— Оставь себе! Ты — сука… а перстень мне не нужен. Я могу накупить таких целую кучу, а вот тебе он вскоре пригодится: его можно заложить за кругленькую сумму. А еще лучше — носи его. Пусть он врезается тебе в палец всякий раз, когда мужики тебя будут бросать, точно так же, как ты бросила меня. Сдается мне, Лайон Берк будет первым из них. — Он яростно швырнул трубку.

Она сразу же перезвонила ему.

— Аллен, я понимаю, ты в бешенстве, и то, что ты сказал мне, сказано в гневе. Я хочу, чтобы мы остались друзьями.

— Предпочитаю дружить с мужчинами.

— Хорошо, но я не могу оставить у себя перстень.

— Если это все, что тебя заботит, плюнь на него!

— Аллен, постой! — Она поняла, что он сейчас бросит трубку. — Хочу напомнить тебе о Джино. Он обещал поехать завтра в Филадельфию.

— Ты хочешь сказать, что наш уговор остается в силе? — в его голосе затеплилась надежда.

— Нет. Не наш. Я не могу теперь ехать с тобой. Но вот у Джино нет никаких оснований отказываться. Элен ждет его.

— Нет! Ты наверняка шутишь! — его смех походил на стон.

— Почему? Элен заказала ему номер. Он же не зависит от тебя. Не вижу оснований, почему из-за нас нужно огорчать Элен.

— Не видишь? Ну что ж, послушай теперь меня. Ты думаешь, Джино так уж хотел ехать? Думаешь, он в восторге от перспективы потискаться с Железнобокой Старушкой?

— Прекрати так называть Элен! Она очень привлекательна, и твой отец должен радоваться тому, что она хочет быть с ним. Она-яркая звезда, и…

— И яркая крикливая зануда! Мой отец может заполучить любую девицу в этом городе, стоит ему только захотеть. Этот мир принадлежит мужчинам, а женщины владеют им, только если они очень молоды. Тебе еще предстоит это узнать в один прекрасный день. Твоя Элен Лоусон может быть ярчайшей звездой на Бродвее, но она все равно остается расплывшейся крикливой бабой, едва сходит со сцены. Да, конечно, он собирался ехать завтра… только не думай, что он не пытался отделаться от этой поездки. Но я настоял. Ну разве это не смешно? Я заставил его ради тебя и все выходные ломал себе голову, как задержать его там на ночь. Он согласился поехать, но поклялся, что уедет обратно сразу же после представления. В конце концов, я сказал ему, что он сделает мне свадебный подарок, если уступит Элен и проведет с ней эту ночь. Можешь себе представить? Парень уговаривает родного отца на такое, чтобы угодить своей девушке! Все эти выходные я обрабатывал Джино. И все эти выходные ты… — Он осекся, словно лишившись дара речи. — Что ж, по крайней мере, хоть какая-то польза: Джино спасен. А теперь передаю подачу тебе и Лайону Берку. Пусть его отец залезет на твою подружку! — В трубке щелкнуло, и раздались частые гудки.

Премьера «Небесного Хита» в Филадельфии была более обкатанным и ярким вариантом представления в Нью-Хейвене. Анна была поражена тем, сколько было изменено за такой короткий срок. Она сидела рядом с Лайоном, глядя на сцену скорее глазами исполнителя, нежели зрителя. Он держал ее руку в своей, и она спрашивала себя, заметил ли он отсутствие огромного бриллианта. Сейчас перстень лежал в банковской ячейке-сейфе, завернутый в грубую бумагу. Ей тогда показалось жестоким оставлять солитер в полном одиночестве в холодной жестянке. Казалось, он излучал негодующее сияние, словно протестуя, что его совершенно незаслуженно отвергли.

Шепот Лайона опять приковал ее внимание к сцене. Это был звездный час Нили. Песню ввели вновь. Анна замерла на краешке своего кресла, когда Нили запела. Это была совершенно иная интерпретация. Тэрри Кинг в своем облегающем красном атласном платье казалась лишенной поэтического очарования знойной красавицей. Нили же в голубом платье с круглым отложным воротничком была покинутой, одинокой, вызывала сострадание. Голос ее дрожал от сдерживаемых рыданий. Теперь это действительно была сентиментальная песня о несчастной любви, совершенно другая, жалобная. Нили устроили настоящую овацию.

Несколько раз во время представления Анна бросала нервные взгляды на три незанятых места в четвертом ряду. Эти места заказала Элен. И Анна должна была сидеть там, между Алленом и Джино. Она не рассказала о происшедшем Элен, чувствуя, что это может отразиться на ее выступлении.

Занавес опустили в одиннадцать пятнадцать. Вне всякого сомнения представление имело успех. Даже с лица Генри Бэллами исчезло вечное тревожное выражение.

— Банкет будет в «Уорике», — сказал он Анне и Лайону, когда те направились за кулисы. Лайон взглянул на свои часы.

— Ты ведь не очень стремишься туда, правда? Анна не успела еще подумать об этом. Она считала, что Генри уже заказал им номера в отеле. В театр они пришли прямо с поезда. Она вдруг заметила, что Лайон пришел без своего обычного «дипломата».

— Если мы быстро сбегаем за кулисы поздравить Элен и Нили, то успеем на обратный до Нью-Йорка в двенадцать двадцать пять.

— Как скажешь, Лайон.

— Лучше уж выпью с тобой в вагоне-баре. Нам обоим нужно хорошенько выспаться ночью, а этот банкет наверняка затянется до утра.

Они с трудом протолкались к гримерным. Анна пошла прямо к Нили. Та стояла у двери, окруженная репортерами и артистами труппы; все поздравляли ее. Мэл молча стоял рядом, сияя от гордости.

Анна обняла ее.

— Нили, ты была восхитительна!

— Правда? Честное слово? Будет еще лучше, когда я вживусь в этот образ. Да и костюмы сшиты на скорую руку. Для Нью-Йорка мне сошьют новые.

Лайон тоже поздравил ее.

— А где Аллен? — удивленно спросила Нили,

— Потом объясню, — тихо ответила Анна.

— Ведь все в порядке, да? — настойчиво допытывалась Нили. — Господи, Элен волновалась как школьница из-за того, что Джино приезжает. А ты ведь должна быть с Алленом.

Анна почувствовала, что краснеет. Звонкий голос Нили был слышен едва ли не во всем холле.

— Аллена здесь нет, — проговорила Анна сквозь зубы.

— Ну, ясное дело, — сказала Нили. — Эй, а перстень! — Она схватила руку Анны. — Где перстень?

— Нили, поговорим об этом в другой раз. Мне нужно пойти поздравить Элен.

— Если Джино здесь нет, то поскорей уезжай отсюда. Они с трудом, протолкались сквозь толпу в гримерную Элен. Вырвавшись из кольца поклонников, та с распростертыми объятиями двинулась навстречу Анне.

— Привет! — весело воскликнула она. Она выжидательно посмотрела вокруг и, увидев Лайона, вопросительно взглянула на Анну. — А где все?

— Они не приехали.

— Что-о-о?

— Это долгая история, Элен.

— Сукин-то он сын! Что случилось?

— Потом расскажу.

— Давай уж прямо сейчас. Проходи ко мне и расскажи, пока я переодеваюсь.

— Элен… мы, Лайон и я… у нас обратный поезд в Нью-Йорк в двенадцать двадцать пять.

— Ты шутишь!

Анна молча покачала головой.

— Хочешь сказать, что не придешь на банкет?

— Элен, я завтра должна быть на работе.

— Вздор! Раз я сказала, что ты нужна мне здесь, то все решено. Это самая малость из того, что Генри может для меня сделать. Он уже уехал, так что ты остаешься. — И, обращаясь ко всем присутствующим в гримерной, она прокричала: — Эй, народ, банкет в «Уорике»! Убирайтесь, мне нужно переодеться!

Раздались прощальные возгласы вперемешку с новыми поздравлениями.

Когда они остались одни, Элен попросила:

— Лайон, подожди в холле. Анна посидит здесь, пока я переодеваюсь.

Он посмотрел на свои часы.

— Нам уже пора идти, Анна, а то не успеем на последний приличный поезд.

— О черт! Генри даже не оставляет вас вместо себя? А сейчас мне скажут, что он подослал мне этого Джорджа Бэллоуза с совиной рожей. Я с ним еще поговорю! Кто же, черт побери, будет сопровождать меня на банкет?

— А почему Генри не остался?-спросила Анна.

— Потому что я сказала ему, что приезжает Джино, — рявкнула Элен. — Хочу услышать, наконец, в чем же дело. Что произошло, черт возьми?

Лайон опять глянул на часы.

— Я поймаю нам такси, Анна, — коротко улыбнувшись Элен, он вышел из гримерной.

— Совсем не дают побыть одной. — Элен села за туалетный столик и начала припудривать лицо.

— Эяен, сегодняшнее представление было просто великолепно, — сказала Анна. — Очень жаль, что мне нужно ехать, но Лайон хочет успеть на этот поезд…

— Ну и пусть себе едет, ради бога. Тебе-то что?

Анна лихорадочно искала хоть какой-нибудь предлог.

— У меня не заказан номер в отеле.

— Ну и что? У меня двухместный люкс. Можешь пожить у меня.

— Но я приехала с Лайоном, — она тоскливо посмотрела на дверь.

У Элен расширились глаза.

— А-а, понятно, значит все еще флиртуешь с Лайоном. Боже, и ты, как все. Единственная девушка «на уровне», которую я приняла близко к сердцу, моя близкая подруга, и та бросает меня. Черт, вот так всегда у меня в жизни. Отдаешь себя всю… Всегда веришь людям… — По ее лицу заструились слезы. — Я верила в тебя, Анни… в свою единственную подругу. Но ты, как и все остальные, пинаешь меня в задницу, бросаешь меня в тот момент, когда я больше всего в тебе нуждаюсь. И вот я совсем одна на собственной премьере — без мужчины; единственная подруга — и та смывается…

— Элен, я действительно твоя подруга. Может быть, есть более поздний поезд. Дай мне поговорить с Лайоном…

— Нет, после двенадцати двадцати пяти только ночная пригородная электричка. — Элен начала промокать потекшую по щекам тушь. — Так хотелось верить, что хоть ты не такая, как все.

— Подожди, дай поговорить с Лайоном. — Она выбежала из гримерной.

Лайон уже остановил такси и ждал ее. Она бросилась к нему.

— Лайон, мы не можем оставить ее одну. Она так страдает.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Анна, Элен попросту не способна страдать.

— Ты не понимаешь ее. Она плакала. Она чувствует себя такой одинокой на своей премьере.

— Слезы у нее наворачиваются легко и быстро высыхают. Послушай, Анна, все эти элен лоусон современной эстрады сами же себе и создают свое собственное одиночество.

— Но мы не можем так поступить с нею.

— Единственное, что мы должны Элен Лоусон, это лояльные деловые отношения. Совсем простенькие штучки, вроде избиения Тэрри Кинг. Она понимает это и требует своего. Но в моем контракте нет ни слова о том, что я к тому же обязан сопровождать ее на банкеты.

— Но, Лайон, она же моя подруга.

— И ты хочешь остаться?

— Я чувствую, мы должны… Он улыбнулся.

— О'кей. До свидания, дружок, — легко попрощался он и прыгнул в такси.

Анна поначалу даже не смогла поверить в происшедшее. Но такси уехало. Она не знала, что ей делать, рассердиться или испугаться. Кто кого покинул? Она Лайона или он ее? Если бы она уехала с ним, то наверняка покинула бы в беде Элен. Видит бог, это она покинула Лайона. Она вдруг почувствовала слезы на глазах. Казалось, все вокруг нее рушится. Она причиняет боль всем… и прежде всего себе самой.

Банкет в «Уорике» был точной копией банкета в Нью-Хейвене, за одним исключением — в качестве полноправной исполнительницы одной из ведущих ролей здесь появилась Нили. Из Нью-Йорка понаехало еще больше народу, было много репортеров… а Элен, которая много пила, по-прежнему оставалась все той же сердечной, доброжелательной звездой. Когда, расставшись с Лайоном, Анна вернулась в гримерную, там толпились люди, и она не могла объяснить Элен про Джино. Поэтому ей пришлось просидеть на банкете от начала и до конца; она глядела на окружающих, но мысленно была далеко отсюда, переживая из-за Лайона и цепенея от страха. В два часа ночи, увидев, как тайком уходят Нили и Мэл, она ощутила укол зависти. Лайон в эти минуты как раз подъезжает к Нью-Йорку. Интересно, сердится он на нее или у него тоже на душе кошки скребут?

Они вошли в люкс Элен в три часа, та достала полбутылки шампанского и налила себе большой бокал.

— О'кей, а теперь расскажи мне, что же произошло с Джино.

Анна подыскивала нужные слова.

— Это я, наверное, во всем виновата, — осторожно начала она. — Видишь ли, я порвала с Алленом.

— Почему?

— Видишь ли… Лайон и я… мы были близки…

— Ну и? — спросила Элен. — Я знала, что ты переспала с Лайоном в Нью-Хейвене, но какое отношение это имеет к Аллену?

— Я не могла бы больше встречаться с Алленом, раз полюбила Лайона. Элен прищурилась.

— Ты шутишь? Ты ведь не думаешь, что если он трахнул тебя, то непременно женится?

— Конечно, женится…

— Он говорил тебе о женитьбе?

— Элен, это произошло всего три дня назад.

— Ну, и где же сейчас этот твой Ромео? Я смотрю, не очень-то он за тебя держится.

Анна ничего не ответила. Элен, не переводя духа, продолжала добивать ее, изъясняясь с предельной ясностью:

— Слушай, если мужик любит тебя, он за тебя держится. Вот Аллен — тот держался, и сейчас он, наверное, чувствует себя погано. Могу спорить, Дхино именно поэтому не приехал. Должно быть, думает, что я такая же дешевка, как и ты.

— Элен!

— А ты считаешь, что выглядишь «на уровне», если ведешь себя вот так? Носишь перстень одного мужика, а сама прыгаешь в постель с этим англичанишкой! И срываешь мне все с Джино. Конечно, он считает, что и я такая же. Боится теперь встречаться со мной… боится, что я причиню ему боль, как ты его сыну.

— То, как я поступила с Алленом, не имеет никакого отношения к тебе и Джино.

— Тогда почему же его здесь нет? Он, скажу я тебе, здорово ко мне клеился, нам с ним было весело. Если бы ты не вешалась на Лайона Берка, он был бы сейчас здесь, со мной. Я потеряла мужчину, которого люблю, из-за того, что ты — потаскушка.

Анна бросилась через всю большую комнату, схватила пальто.

— И куда же ты сейчас пойдешь? — ехидно осведомилась Элен, снова наполняя бокал.

— Куда угодно, лишь бы подальше от тебя!

— Ха-ха, — усмехнулась Элен. — Идти тебе сейчас некуда, дорогуша, только вниз, в вестибюль. Думаешь, ты кому-то нужна? Ты и твое ханжеское пуританское личико? Я, по крайней мере, честно и прямо называю вещи своими именами. Но ты разыгрываешь из себя важную леди. Да, конечно, пока ты носила тот бриллиант, ты еще была кем-то, и я Считала тебя ровней себе. Думала, в тебе должно что-то быть, раз тебя добивается Аллен Купер. Это был твой единственный путь к славе. А сейчас ты — ничто, всего-навсего очередная девица, которую трахнул Лайон Берк.

Анна смотрела на Элен широко открытыми глазами.

— А я-то считала тебя своей подругой…

— «Подругой»? Да что у тебя есть за душой, чтобы я была твоей подругой! Кто ты такая, черт тебя возьми? Отвратная секретарша и страшная зануда? А я из-за тебя потеряла мужика, который ко мне клеился! — Элен встала, пошатываясь. — Я ложусь спать… укладывайся на диване, если хочешь.

Странно, гнев как-то успокоил Анну.

— Элен, ты только что потеряла единственную подругу, которая у тебя была. Элен поморщилась.

— Плохи были бы мои дела, если бы мне приходилось полагаться на таких вот подруг. Анна пошла к двери.

— Прощай, Элен. И… удачи тебе.

— Нет уж, сестричка. Это тебе понадобится удача. Все, что тебе осталось, это еще, может быть, парочку раз потрахаться с Лайоном Берком, пока ты ему не надоешь. А девицы ему надоедают быстро. Уж я-то знаю: сама спала с ним шесть лет назад. — Она-улыбнулась в ответ на недоверчивый взгляд Анны. — Да, да, именно так — я спала с Лайоном. Я делала новое шоу, а он только-только начал работать у Генри Баллами. Он был на высоте — ухаживал за мной так, словно у нас была большая любовь. Ему нравилось, что его видели со мной. Но я-то, по крайней мере, не была идиоткой, вроде тебя. Принимала все так, как и следовало: наслаждалась с ним в постели, а когда все прошло, поставила точку. И можешь мне поверить, уж я-то могла дать ему больше, чем какая-то мелкая секретарша вроде тебя.

Распахнув дверь, Анна бросилась вон, испытывая почти физическую боль от гнева и отвращения. Добежав до лифта, она вдруг остановилась. Тревога росла по мере того, как она лихорадочно рылась в сумочке. У нее же нет денег! Она так торопилась встретиться с Лайоном, что не удосужилась снять наличные со счета. Порывшись еще немного, она обнаружила восемьдесят пять центов. Шел уже пятый час, и она не могла позвонить Нили. Но идти в Нью-Йорк пешком тоже нельзя.

Она присела в холле, неподалеку от лифта. Если спуститься в вестибюль на первый этаж и устроиться там в кресле часов до девяти, то потом можно позвонить Нили. Господи, она же все погубила. Чувство невосполнимой утраты захлестнуло ее. Элен ей больше не подруга. Но тогда получается, что Элен никогда и не была ее подругой… А ведь все предупреждали ее. И насчет Лайона тоже предупреждали. Лайон был с Элен! Нет… это невозможно! Но Элен не могла бы сочинить такую вопиющую ложь. О господи! Ну зачем Элен сказала это? Она расплакалась, закрыв лицо руками, чтобы заглушить рыдания.

Услышав, как остановился лифт и открылась дверь, она промокнула глаза платком и низко опустила голову. Из лифта вышла девушка и прошла бы мимо нее, но потом остановилась и вернулась к ней.

— Ведь вы — Анна, правда?

Анна опять стала лихорадочно промокать глаза платком. Перед нею стояла Дхенифер Норт.

— Что-нибудь случилось? — спросила Дженифер. Анна посмотрела на сияющее лицо девушки.

— Да, к сожалению.

Дженифер сочувственно улыбнулась.

— В моей жизни тоже выпадали такие дни. Пойдем, мой номер рядом. — Она крепко взяла Анну за руку и решительно повела ее за собой.

Сидя на кровати и непрерывно куря сигарету за сигаретой, Анна неожиданно для себя самой рассказала Дженифер обо всем.

Когда ее сбивчивое повествование подошло к концу, Дженифер усмехнулась.

— Ну и денечки у тебя выдались!

— Извини, что тебе пришлось выслушивать все это, — сказала Анна. — Да еще в такой час.

— Ничего, раньше я и не ложусь, — улыбнулась Дженифер. — Но это моя проблема. А вот одна из твоих проблем решена. Ты остаешься ночевать у меня.

— Нет… я действительно хочу вернуться в Нью-Йорк. Если ты одолжишь мне денег, я завтра же вышлю тебе чек. Дженифер полезла в сумочку и достала бумажник.

— Бери, сколько хочешь, но, по-моему, ты сошла с ума. У меня здесь две кровати. Ночью хорошенько выспишься, а завтра поедешь в нормальном поезде.

— Я хочу уехать сейчас. — Анна извлекла из толстой пачки десятидолларовую купюру. — Я вышлю тебе чек. Дженифер покачала головой.

— Нет, лучше подожди, пока я не приеду в Нью-Йорк, тогда пригласишь меня пообедать. Хочу знать, чем все кончится.

— Все уже кончилось. Дженифер улыбнулась.

— С Элен-точно… и, вероятно, с Алленом. Но не с Лайоном. Во всяком случае, если судить по твоему виду, когда ты говоришь о нем.

— Но как я могу вернуться к нему теперь, после того, что мне рассказала Элен?

Дженифер недоверчиво посмотрела на нее.

— Хочешь сказать, что тебя это сильно волнует? Ты что же, думала, что и он окажется девственником?

— Нет, но Элен… Мне казалось, что она вовсе не нравится ему как женщина.

— Ну, возможно, шесть лет назад он был о ней более высокого мнения. Вероятно, она произвела на него сильное впечатление. Понимаешь, он только начал работать у Генри Бэллами, стремился достичь успеха. Я не виню его за то, что у него было с Элен, — вероятно, ему просто пришлось это сделать, а вот ее — виню. За то, что оказалась такой свиньей и швырнула это тебе в лицо, зная о твоем отношении к Лайону.

— Но она утверждает, что он быстро бросает…

— Анна, я уверена, что все мужчины быстро бросают Элен. Из чувства гордости она предпочитает считать, что бросивший ее мужчина точно так поступает с каждой. Она даже на самообман пошла, внушив себе, что Джино от нее без ума. Анна, я уверена, что у Лайона с тобой серьезно. Может быть, пока это еще и не любовь, но… серьезно.

— Но я же теперь все погубила. Он бросил меня.

— А он, возможно, считает, что это ты его бросила. В какой-то степени так оно и есть: ведь ты предпочла ему Элен.

— Не предпочла. Мне стало жаль ее. Она была мне подругой.

— Тоже мне, подруга! — поморщилась Дженифер. — Послушай, завтра, когда увидишь Лайона, будь паинькой. Пусть в глазах стоят слезы. Скажи ему, что поняла, как глупо поступила, приняв свои отношения с Элен за дружбу. Подай себя любящей — любящей и страдающей. И бога ради, не вздумай заикнуться, что Элен рассказала тебе про него и себя! — Она пошла с Анной к двери. — Запомни, есть только один способ владеть мужчиной — заставить его хотеть тебя. И не на словах. Заруби это себе на носу. Вообще-то мне следовало бы связать тебя и не отпускать никуда несколько дней, чтобы ты не напортачила чего.

— Нет, я хочу вернуться.

— Анна… Ты мне нравишься. Мы станем хорошими подругами. Мне тоже нужна настоящая подруга. Поверь мне и делай, как я сказала, если хочешь Лайона.

Анна слабо улыбнулась.

— Попытаюсь, Дженифер, попытаюсь… Дороге в Нью-Йорк, казалось, не будет конца. Когда электричка подошла, наконец, к перрону, было уже утро, и солнце светило вовсю… Из вагонов повалили пассажиры, севшие в Лонг-Айленде. Времени едва хватало, чтобы принять ванну и позавтракать. Пока она ехала в такси, глаза у нее слипались, а когда она поднималась к себе по лестнице, ноги налились свинцовой тяжестью.

Под дверью белел уголок телеграммы. Лайон! Только бы от него! Она вскрыла конверт.

"Вчера вечером во сне тихо скончалась тетя Эми. Похороны среду. Было бы хорошо, если бы ты смогла приехать. С любовью

Мама".

Невидящими глазами она смотрела на телеграмму. Как это похоже на мать! Не «приезжай, пожалуйста», не «ты нужна мне», а «было бы хорошо…».

Так вот, она не поедет. Матери это почти безразлично, просто это «будет хорошо» в глазах Лоренсвилла. Но она уже принадлежит другому городу… она принадлежит Лайону. Повинуясь безотчетному порыву, она набрала его номер. На пятом гудке он снял трубку. Голос его был сонным. Ее охватила ярость. Она протряслась всю ночь в холодной пригородной электричке, а он преспокойно спал себе…

— Алло, — он уже окончательно проснулся, но говорил с раздражением. До ее сознания вдруг дошло, что она держит трубку и ничего не говорит.

— Алло… вы слышите? — прерывисто спрашивал голос Лайона на другом конце провода.

Она испугалась — он, похоже, сердился.

— Это ты, Элизабет?

Элизабет? Она тупо уставилась на аппарат.

— Ну хватит. Это уже детские штучки, — холодно проговорил Лайон. — Элизабет, если хочешь говорить, скажи что-нибудь или я кладу трубку.

Подождав секунду, он со щелчком положил трубку.

Элизабет? Кто такая Элизабет? Ей стало больно от внезапного осознания того, что у Лайона есть своя полнокровная жизнь, о которой она ничего не знает. И в самом деле, ведь она знает его только четыре дня. Боже, неужели прошло всего-навсего четыре дня?! Конечно, у него есть эта Элизабет… и, вероятно, много таких элизабет.

Анна дала по телефону телеграмму матери, что выезжает немедленно. Затем узнала расписание поездов — ближайший на Бостон отходил в девять тридцать. Побросала в сумку кое-что из вещей. Сейчас восемь тридцать, она успеет еще заехать в банк снять деньги со счета. Но их контора еще закрыта. Нужно сообщить Генри, что ее сегодня не будет. Она опять набрала номер телеграфа.

"Дорогой Генри. Вынуждена уехать личным обстоятельствам. Вернусь пятницу все объясню.

Анна".

Она уехала поездом на Бостон, так и не узнав, что ее вторая телеграмма будет истолкована совершенно превратно.

Генри Бэллами яростно скомкал телеграмму. «Черт возьми! Наверняка сбежала с Алленом Купером». Свои подозрения он держал при себе, однако вдруг поймал себя на том, что необычно резок с мисс Стейнберг и с остальным персоналом. В пятницу, войдя в контору и увидев Анну за письменным столом, он воззрился на нее в восторженном изумлении.

— Ты вернулась! — воскликнул он.

— Я же телеграфировала, что вернусь в пятницу.

— Я был уверен, что ты выходишь замуж, — сказал он.

— «Замуж»? — повторила она. — За кого?

— Просто я думал… — на лице Генри появилось глуповато-растерянное выражение. — Я боялся, что ты сбежала с Алленом.

— Сбежала? У меня умерла тетя, и мне пришлось срочно ехать в Бостон. Контора еще не открылась, и я дала телеграмму. Кто сказал, что я сбежала?

Вместо ответа Генри обнял ее.

— Ладно, хватит об этом. Ты вернулась, и я очень рад.

Именно в эту минуту вошел Лайон. Увидев ее, он резко остановился. Генри отпустил ее и облегченно, с мальчишеской радостью повернулся в его сторону.

— Она вернулась, Лайон…

— Да, вижу, — голос Лайона звучал ровно, без эмоций. Анна опустила глаза.

— Извините, если вы меня неправильно поняли.

— У нее тетка умерла, — восторженно заявил Генри. И тут же, придав своему лицу подобающе скорбное выражение, добавил: — Соболезную тебе, Анна. — Он обратился к Лайону: — В Бостон она ездила только на похороны.

Лайон улыбнулся и прошел к себе в кабинет.

— Зайди ко мне, — пригласил ее Генри. — Хочешь кофе? Прибавку к жалованью? Все, что угодно, только скажи — так я счастлив.

Загудел зуммер селектора у него на столе. Он щелкнул переключателем, и Анна услышала голос Лайона: «Генри, ты не мог бы послать ко мне Анну с контрактом Нили О'Хары?»

Подмигнув Анне, Генри выключил селектор. Он открыл картотечный шкаф, порылся в бумагах.

— Берем под опеку твою маленькую подружку. У нее нет своего поверенного. В будущем ей ничего особо не светит, разве что на сцене, но мы берем ее из-за тебя. — Он протянул бумаги Анне и показал на дверь в кабинет Лайона.

Лайон встал, когда она вошла к нему.

— Надеюсь, Генри сказал тебе, что мы берем Нили под свое крыло. Она настаивает, говорит, что это даст ей почувствовать себя звездой.

— Да, Генри сказал мне, — ответила Анна, не поднимая глаз от бумаг.

Он подошел к ней и взял документы.

— А он не сказал тебе еще, что последние четыре дня я ходил совершенно потерянный?

Она подняла взгляд, и он заключил ее в объятия.

— Ах, Лайон, Лайон… — она прильнула к нему.

— Прими мои соболезнования насчет тети. Никто из нас не знал, почему ты уехала… Генри вел себя так, словно ты вообще уже не вернешься. А я никак не мог поверить в это. Отказывался верить, что ты ушла из моей жизни. Я понимаю, Анна, что поступил отвратительно. Я должен был подождать тебя в ту ночь. Элен — твоя подруга, и…

— Нет, это я была не права. Никогда и ни в чем я не буду больше отодвигать тебя на второй план. Элен не стоила этого, и никто не стоит этого. Ах, Лайон, я так люблю тебя.

— И я люблю тебя, Анна.

— Любишь! О Лайон, правда любишь? — Она еще сильнее прижалась к нему. Он поцеловал ее в темя.

— Правда-правда, — скороговоркой проговорил он.

Но, посмотрев на него, она поняла, что он говорит то, что думает. И снова она сказала себе, что никогда в жизни не будет счастливее.

Оба выходных дня Анна провела в квартире у Лайона. Она страстно и исступленно отвечала на все его ласки в постели. Во вторую ночь сладкая судорога внезапно пробежала по ее телу. Чуть приподнявшись, она изогнулась и через несколько мгновений обессиленно откинулась на спину. Нежно обнимая ее, Лайон поглаживал ее волосы.

— Ах, Лайон, у меня наступило. — Она еще немного вздрагивала.

— В первый раз, — сказал он.

— А то я уже начала беспокоиться, все ли у меня нормально.

— И совершенно напрасно: в самом начале девушка очень редко испытывает что-то по-настоящему или достигает оргазма.

Она покрыла его лицо страстными поцелуями.

— Я нормальная, Лайон… Я — женщина! В ту ночь Анна вела себя в постели агрессивно. Она никогда даже не мечтала о том, что ее физическая страсть по своей интенсивности может сравняться с ее чувствами, поэтому и обрадовалась; и испугалась одновременно. Она не только любила Лайона за то, что он — Лайон, она жаждала его физически. Любовь ее стала ненасытной.

И лишь одна неотступная мысль отравляла ей эти два восхитительных дня: в понедельник ей нужно было явиться в суд и свидетельствовать на бракоразводном процессе Дженифер.

— Анна, я знаю, что тебе крайне неприятно это делать, — говорил ей Генри. — Но ты — единственная, кому я полностью доверяю. У Дженифер в Нью-Йорке никого нет. Она не знает здесь ни одной девушки. Все будет хорошо и закончится так быстро, что ты и понять ничего не успеешь. Не переживай из-за этого, просто будь на работе в девять тридцать. В суде нам нужно быть в десять тридцать. Дженифер приезжает из Филадельфии на весь день. А перед тем как поехать в суд, мы все отрепетируем в конторе.

В выходные она несколько раз заговаривала об этом. Даже в объятиях Лайона она нет-нет да вспоминала о том, что ей предстоит.

— Послушай, ты вовсе не обязана это делать, если тебе действительно так неприятно, — сказал Лайон.

— Понимаю, что это глупо, Лайон, но я боюсь. Ведь это же самое настоящее лжесвидетельство, разве нет?

— Строго говоря, да, но такое совершается изо дня в день. Я хочу сказать, что всем это безразлично, даже самому судье. Но если это идет вразрез с твоими принципами, возьми и объясни все Генри. Если понадобится, он договорится с мисс Стейнберг.

— Почему же он тогда сразу ее не попросил?

— Он думал об этом. Естественно, прежде всего нам в голову пришла мысль о ней. Но много ли нам это давало, даже если судья будет на нашей стороне? Разве Дженифер Норт похожа на такую девушку, которая подружилась бы с мисс Стейнберг и стала бы поверять ей все самое сокровенное? — Он потянулся к телефону. — Не беспокойся об этом. Я сейчас позвоню Генри. Ты решительно ничем не обязана ни Генри, ни Дженифер Норт, почему же ты, черт возьми, должна…

— О боже! — она села в кровати. — Лайон, не звони Генри.

— Почему?

— Я очень обязана Дженифер. Среди всего прочего и за ее десять долларов. Совсем забыла: она одолжила мне денег на обратный билет из Филадельфии. — Анна уже рассказывала ему об инциденте с Элен Лоусон, тщательно избегая упоминания о том, что Элен говорила о нем. Но она совсем забыла рассказать, с каким сочувствием отнеслась к ней Дженифер, как выручила ее. — Я хотела отослать ей деньги. Но когда я приехала в Нью-Йорк, пришла телеграмма, и я сразу же уехала в Лоренсвилл.

— Ну, можешь не беспокоиться. Уверен, что десять долларов Дженифер не волнуют. Я ей отдам их завтра.

— И все равно, она очень хорошо отнеслась ко мне в ту ночь. Думаю, что выступить на суде в ее пользу — это самое малое, что я могу для нее сделать.

— Очень хорошо, раз ты считаешь, что это сравняет счет.

Анна посмотрела на него.

— Какое-то отсекающее выражение, Лайон. Оно словно ставит точку на твоих отношениях с человеком, как оплаченный счет. Помню, как ты употребил его в разговоре со мной. Будто захлопнул дверь перед самым моим носом.

— С тобой? Когда?

— Когда я благодарила тебя за Нили, за то, что ты помог получить ей работу. Ты сказал тогда, что это сравнивает счет за то, что я достала тебе эту квартиру.

— Теперь это наша квартира, — сказал он. Она посмотрела на него, и взор ее затуманился.

— «Наша квартира»?

— А почему бы и нет? Если, конечно, ты не слишком привязана к своей комнате на Пятьдесят второй стрит. Места здесь, по-моему, достаточно, а я вполне уживчивый парень.

Она обвила его руками.

— Ах, Лайон! Мы знаем друг друга совсем недолго, но я считаю, что знала это давно. Знала с того самого момента, как мы встретились, что ты единственный мужчина, за которого мне захочется выйти замуж.

Он осторожно высвободился из ее объятий.

— Я прошу тебя переехать ко мне, Анна. Это все, о чем я сейчас могу тебя попросить.

Она отвернулась от него, скорее озадаченная, чем обиженная. Взяв ее за плечи, он нежно повернул ее к себе лицом.

— Анна, я действительно люблю тебя. Она попыталась проморгаться, чтобы убрать с глаз непрошеные слезы, но они прорвались в ее голосе.

— Когда люди любят друг друга, они женятся.

— Возможно, в Лоренсвилле, где все решается с самого рождения и с будущим все ясно заранее.

— У тебя с будущим все ясно. Генри верит в тебя…

— Я сам не знаю наверняка, хочу ли я оставаться с Генри. Я вдруг понял, что вообще ничего не знаю наверняка, но я наверняка не хочу жить жизнью Генри. — Лайон задумался. — Видишь ли, после войны я решил, что не вернусь к Генри и к старому образу жизни. Однако же вернулся, и энтузиазм Генри передался мне. Я почти вписался в свою старую модель. А потом мы пообедали с тобой в «Барберри Рум». В тот день ты дала мне хорошую встряску — заставила задуматься. Потом — выходные дни в Нью-Хейвене и история с Тэрри Кинг. — Он покачал головой. — Потом оглушительный удар, когда ты исчезла. Я начал тщательно разбираться во всем, давая свою оценку происходящему, и принял, наконец, решение. Я хочу попробовать написать эту книгу.

— Замечательно, Лайон. Но как этому может помешать женитьба?

— Ну, скажем, у меня все еще старомодные понятия на этот счет. Я убежден, что муж обязан содержать свою жену. Если бы я женился на тебе, то с головой бы ушел в работу у Генри — это стопроцентно. Зарабатывал бы много денег, но ничего хорошего из нашегв брака не получилось бы.

— Ты собираешься уйти от Генри?

— К сожалению, не могу. У меня отложена сумма, достаточная для того, чтобы прожить, не работая, несколько месяцев; но риск слишком велик. Я останусь у Генри и буду писать книгу в свободное время. Несколько часов оторву от сна… в выходные… Это не идеальный вариант, но, к сожалению, в данный момент — единственный: у меня нет загородного дома для уединения. И я вполне отдаю себе отчет, что впереди слишком много неопределенного. Даже если книгу примут, аванс неизвестному писателю выплатят небольшой. На выпуск книги уходит от полугода до восьми месяцев, и бывает, что даже хорошая книга приносит автору очень мало денег. Книги, с ходу становящиеся бестселлерами, — редчайшие исключения. Так что передо мной альтернатива: остаться у Генри и работать над книгой в свободное время или же найти богатую старуху, чтобы она субсидировала меня.

— Я не старая и не богатая, но немного денег у меня есть, и я могла бы работать.

Он запустил руку в ее волосы, наблюдая, как их тяжелый шелк ниспадает ей на плечи, струясь между пальцами.

— На то громадное жалованье, что тебе платит Генри, и на мои сбережения мы все равно не сможем снимать эту квартиру.

— Но я же сказала тебе: у меня есть деньги — пять тысяч, которые мне оставил отец, и я только что унаследовала семь тысяч от тети. Это двенадцать тысяч, Лайон — более чем достаточно.

Он присвистнул.

— Боже правый, я подцепил богатую наследницу. — Он нежно поцеловал ее. — Анна, я по-настоящему тронут. Но это не поможет. Сейчас я еще не знаю наверняка, сумею ли я писать. Не уверен, что книга вообще получится хорошей. Сейчас, вот в этот самый момент, никак не меньше полумиллиона бывших джи-ай сидят за пишущими машинками и выстукивают свои собственные версии боевых действий в Нормандии, на Окинаве, описывают битву за Англию. И каждому из нас в самом деле есть что сказать. Вопрос лишь в том, кто скажет первым и кто скажет лучше всего.

— Я уверена, что ты сможешь писать, — убежденно сказала она. — Я просто знаю это.

— Тогда ты знаешь больше, чем я сам. И это восхитительно, ты безоглядно веришь в меня… и я люблю тебя за это.

— Лайон… после того как ты закончишь книгу, ты женишься на мне?

— Буду счастлив предложить тебе руку и сердце… если книга окажется хорошей. Она немного помолчала.

— Но ты же сам сказал… даже хорошая книга не всегда приносит деньги.

— Я не говорил, что деньги — главное. Если книга получится, я продолжу писать, даже если она не принесет мне ни цента. Я бы работал еще упорнее, потому что знал бы, что это не пустая розовая мечта, и мы как-нибудь выкарабкались бы. Но если ее не примут ни в одном издательстве, тогда я с удвоенной энергией примусь за работу у Генри. Стану прежним Лайоном Берком и наверстаю зря потраченные годы… вот только не уверен, понравлюсь ли я тебе таким.

— А что собой представлял прежний Лайон Берк? Он на мгновение задумался.

— Ни единой минуты, потраченной попусту. Да, наверное, именно это и было главным. Я никогда и ничего не предпринимал, не обдумав заранее. Даже этого… — Его рука погладила ее левую грудь.

В ушах у нее зазвенел пронзительный голос Элен. Так значит, это правда — тот прежний Лайон вполне мог иметь роман с Элен.

Лайон обнял ее.

— Но прежний Лайон погиб на фронте или, может быть, умер в ту самую ночь, когда боевой товарищ рассказывал ему о персиковых деревьях. Если так, то… возможно, тот потратил свою последнюю ночь не зря.

Анна обвила его руками.

— Назад тебе пути нет. Особенно раз ты так говоришь. Если эта книга не получится, будешь работать над следующей, потом над другой. Ты — то, что представляешь собой сейчас, и ничто не в состоянии изменить тебя, сделать прежним. Если ты хочешь работать у Генри и писать, я буду ждать. И буду ждать всегда, пусть на это уйдет хоть дюжина книг. Только оставайся самим собой.

— Не знаю, так ли уж это здорово — быть таким, каков я есть. Но это лучше, чем быть Генри Бэллами, А именно к этому я и шел. Более того, я бы даже превзошел Генри, потому что не был бы таким хорошим человеком, как он. Генри колеблется, тратит время на жалость и сострадание. Я же прямолинеен. Я стал бы увеличенной копией Генри — крупный успех в карьере и поражение в личной жизни.

— Вот, значит, как ты думаешь о Генри?

— Тридцать лет Генри боролся, чтобы достичь того положения, которое занимает сейчас. Ты, наверное, называешь это вершиной. Но слово это затертое от чрезмерного употребления. Сам он называет его Эверестом. Вот где он находится и в материальном, и в профессиональном смысле, А как же его личная жизнь? Если бы в справочнике «Кто есть кто» поместили статью о Генри, то его достижениям в театральной сфере и сфере бизнеса было бы посвящено несколько абзацев. Что же касается личной жизни — всего одна строчка: «Холост, родственников нет». Короче говоря, никакой жизни, кроме бизнеса. Один на вершине Эвереста.

— Но ты лишь подтверждаешь мою точку зрения, Лайон: Генри слишком затянул с женитьбой, и ты делаешь то же самое.

— Нет. Потому что на Эвересте брак лишается всякого смысла. Существуют мужчины, подобные Генри, которые женятся, имеют семью и детей, но личная жизнь у них в точности такая же. В конце концов, предположим, что Генри в свое время женился на хорошей девушке, не связанной с бизнесом. Сейчас его дети были бы уже женаты или замужем, воспитывали бы собственных детей. Жена проводила бы каждую зиму во Флориде. Поначалу она постоянно пилила бы Генри за его нервную, суматошную работу, но к этому времени уже примирилась бы с тем, что живет с ним фактически врозь, как это и было у них всю жизнь. Успокаивала бы себя тем приятным, что приносит в семью его работа и профессионализм: огромная квартира или дом в городе, меха, весь образ жизни. Вокруг полным-полно таких генри, которые, хоть и женились в свое время, но так и остались одинокими на своей вершине. Им приходилось быть одинокими, потому что на своем пути наверх они отдаляли от себя всех. В этой бешеной гонке приходится лгать, мошенничать, торговать собой и прибегать ко всяческим нечистоплотным приемчикам, на какие ты только способен, чтобы забраться туда, где сейчас находится Генри. Этого требует наш бизнес. Именно против этого и направлен мой монолог. Не против Генри лично, а против того, во что превращается всякий, кто занимается этим бизнесом достаточно долго.

Они немного помолчали. Первым заговорил Лайон.

— Извини, что я так раскричался.

— Нет, я рада. Я стала лучше понимать тебя. Меня беспокоит только одно…

Он с нежностью посмотрел на нее.

— И что же?

— Когда ты все-таки женишься на мне?

Он громко рассмеялся.

«Интересно, — подумалось ей, — осознает ли он сам, до чего красив, когда смеется вот так?» Она не знала никого, кто смеялся бы именно так-от души, откидывая голову назад. Смех был этакой прекрасной оправой всей его внешности.

— Вот что я тебе скажу: ты будешь первой, кто прочтет мою законченную рукопись, и тогда ты сама скажешь мне это.

Она крепко прижалась к нему.

— Посплю-ка я, — прошептала она. — Завтра у меня много дел.

— Да, да, завтра надо идти в суд.

— М-м-м… Лайон… у тебя есть запасной ключ от этой квартиры?

Он стиснул ее в своих объятиях.

— Я закажу. Значит, ты все-таки переезжаешь?

— Нет, но завтра утром я привезу тебе пишущую машинку и несколько пачек бумаги. Новенькую сверкающую машинку. Это будет моим свадебным подарком.

— Я приму его… при одном условии — ты переезжаешь ко мне.

— Нет. Я буду приходить и оставаться у тебя, как сейчас, когда ты захочешь. Буду проводить с тобой выходные и печатать твою рукопись. Но жить с тобой не буду. Я буду жить для тебя и… ждать.

Он поцеловал ее в лоб.

— Как адвокат я должен предупредить тебя, что ты извлекаешь из нашего договора минимум выгоды. Но как твой любовник обещаю, что постараюсь сделать все, чтобы не разочаровать тебя.

Судебное заседание оказалось совсем коротким. Все опасения Анны тут же улетучились, едва она увидела всю эту накатанную процедуру. Генри передал судье какие-то бумаги. Судья сделал вид, что читает их, обе стороны обменялись вопросами, Дженифер выступила с заготовленной речью, Анна произнесла свой текст. Менее чем через десять минут Дженифер получила развод.

Генри пригласил девушек пообедать. Сам он ел торопливо.

— Меня ждут дела, но вы обе посидите и все обговорите. Анна, на работу сегодня можешь не приходить. Едва Генри ушел, Дженифер с любопытством спросила:

— Ну, рассказывай, как у вас обернулось с Лайоном. Дженифер внимательно слушала Анну, и та поведала ей обо всем, что произошло. Анна сама удивлялась, с какой легкостью и быстротой она полностью доверилась Дженифер. В той было нечто такое, что вызывало на откровенность и располагало к доверию. Дженифер покачала головой.

— Не слишком-то он управляемый. Так ты не сможешь держать его в руках.

— Но я и не собираюсь ни держать его в руках, ни управлять им.

— Я имею в виду не совсем это. Мужчина должен чувствовать, что всем руководит он, но, если ты управляешь собой, тем самым ты управляешь и им. Сделай так, чтобы он надел тебе кольцо на палец, и вот уж тогда становись, если пожелаешь, его рабыней.

Анна посмотрела на свою руку без перстня.

— Это не существенно. Самый большущий перстень из тех, что ты когда-либо видела за свою жизнь, лежит у меня в банковском сейфе.

Дженифер как-то по-новому, с уважением посмотрела на нее.

— Хочешь сказать, что тебе удалось отделаться от Аллена и оставить себе перстень?

— Он не захотел принять его обратно. Дженифер покачала головой.

— Ты, должно быть, вытворяешь в постели что-то необыкновенное. А уж я-то о себе думала, что умею все.

— Я ни разу не была в постели с Алленом. На мгновение Дженифер лишилась дара речи.

— Вот это и есть самое необыкновенное. Для Аллена ты оказалась твердым орешком.

— Ну-у, боюсь, что для Лайона я никакой не орешек.

— И тем не менее, я скрещу за тебя пальцы. По крайней мере, одно ты сделала правильно — отказалась — переехать к нему жить. Я делаю то же самое с Тони Поларом. Он хочет, чтобы я оставила шоу и повсюду ездила с ним. И тоже о женитьбе ни слова. Но кочевая жизнь не по мне. Кстати, у тебя большая квартира?

— Одна комната. Я живу в доме с меблированными комнатами, там же, где и Нили.

— Когда шоу пойдет в Нью-Йорке, мне совершенно негде будет жить, — сказала Дженифер. — Вот было бы здорово, если бы мы могли снять квартирку на двоих.

— Было бы замечательно, но боюсь, мне будет не по карману платить за квартиру даже половину суммы.

— Слушай! — глаза у Дженифер сверкнули. — Меня осенила грандиозная мысль. Ты говоришь, у Нили есть комната. А что если мы снимем квартиру на троих? Тогда нам это было бы по средствам.

— Я бы очень этого хотела, — ответила Анна.

— Через три недели мы возвращаемся в Нью-Йорк. Может, к тому времени ты подыщешь что-нибудь?

— Поищу, но это трудновато. Для Лайона я сразу же нашла квартиру, но мне помог Аллен.

Голубые глаза Дженифер превратились в две узкие щелочки.

— Анна, что ты намерена делать с перстнем? Анна пожала плечами.

— Наверное, оставлю пока в сейфе. У меня нет никакого желания носить его.

— Просто оставишь его лежать? Когда он мог бы приносить тебе доход?

— Как это?

— Продай его, а деньги вложи во что-нибудь.

— Но ведь он принадлежит не мне.

— Ты предложила вернуть перстень, а он не взял его. Теперь эта вещь твоя. И ты заработала ее. Всякий раз, когда ты делишь компанию с мужчиной, которого не выносишь, ты должна что-то иметь за это. Продай его.

Анна подумала о Лайоне. Возможно, Дженифер и права. В конце года, если книга не получится, а у нее будут реальные наличные деньги…

— Может быть, ты и права. Я могла бы продать перстень, положить деньги в банк, и пусть набегают проценты.

— Не вздумай, — заявила Джеиифер. — Продай перстень и попроси Генри Бэллами вложить деньги во что-нибудь на рыночных условиях. Через несколько лет эта сумма удвоится. После войны курс на рынке всегда повышается.

— А это не рискованно?

— Сейчас — нет. И если это сделает для тебя Генри — тоже нет. Он говорил мне, что на рынке скоро возникнет бум. Жаль, что у меня совсем нет денег. Ни гроша — только то, что на мне, и что я зарабатываю, участвуя в шоу. Но попади мне в руки крупная сумма, уж будь уверена — я сразу же поручу Генри вложить ее во что-нибудь повыгоднее.