6. Женя
– …Ты им компот из клубники сделай и оладушки напеки… И смотри, чтобы Егорка на яблоню не лазил, он однажды залез, а слезь не смог, и нам пришлось просить большую лестницу у соседей… Мало того что соседи у нас – люди необщительные, так еще и лестница неподъемная!..
Вспомнив этот эпизод из дачной жизни, Женя, закончив разговор с матерью, медленно повернула голову и посмотрела на распростертое на полу тело мужа.
– Ты помнишь? Помнишь, как мы волокли с тобой эту лестницу, чтобы снять Егорку? Ничего-то ты не помнишь… Вообще все забыл. И про нашу любовь забыл, и о том, как наши дети рождались, и как мы радовались, как были счастливы. Ты предал нас, нас всех – меня, Леночку, Егорку. Что сделала с тобой эта женщина? Чем тебя околдовала? Старая, некрасивая, я видела ее фото на твоем телефоне, уж извини… Деньги. Всему виной деньги, вернее, их отсутствие. Но кто же в этом виноват, что у нас никогда не было денег? Я, что ли, должна была их зарабатывать? Ты – мужик, ты и должен был нас обеспечивать. Думаешь, я не помню, какие горы ты нам обещал, когда делал мне предложение? Что откроешь свою типографию, что отец тебе поможет и все такое… Да, я понимаю, твой отец заболел, и все деньги ушли на его лечение, но их все равно не хватило бы, и ты это прекрасно знал… А так… Что в конечном итоге получилось? Ни отца, ни денег… Твоя мать с инсультом лежит, хорошо еще, что за ней сестра ухаживает. Но тоже ведь не бесплатно, там уже и завещание подготовлено…
Молчишь?
Женя Зимина, худенькая бледная женщина в джинсах и майке, принесла ведро с водой на кухню и принялась отмывать пол от рвоты.
– А ты как думал? Думал, что я тебя вот так просто возьму да и отпущу? Ты, значит, решил развестись, меня с детьми бросить, а сам бы отправился в Лазаревское, на море, ублажать эту старуху? Ты вообще думал, что я должна была чувствовать, представляя вас вместе? Ну уж нет…
Она мыла губкой пол рядом с телом мужа, сначала боясь взглянуть на его лицо, перепачканные губы, а потом, словно осознав, что перед ней труп, этой же губкой вымыла и его лицо.
– Хорошо, что дети на даче, с мамой. Она там за ними присмотрит. А я… Я сначала думала сдаться полиции, рассказать им всю правду, ну, что отравила тебя. А сейчас думаю: с какой стати я стану губить свою жизнь? Да и детей жалко. Уж как-нибудь да вывезу тебя. Хоть по кусочкам. Мне уже все равно.
Ты пойми, Саша, я тебя уже не люблю. Во мне все сгорело. Я просто понять не могу, как это так можно взять да и вычеркнуть из жизни человека. Это же не слова из предложения выбросить. А человека! Значит, сломать, изменить его судьбу. И почему я должна страдать одна? Ты, значит, жил бы себе спокойно у нее под крылышком, у этой змеюки, вы купались бы в море, ели шашлыки, а мы тут с детьми подыхали с голоду? Нет, Саша.
И ей не будет уже жизни… Уж я-то постараюсь…
Прикатила! С деньжищами, думала, что раз есть деньги, так можно все?! Да кто бы тебе развод-то дал? Я? Нет!
А ты, Саша, ты вот скажи, тебе не стыдно? Ты вообще, что ли, разум потерял? И стыд? Отправился на заработки, а вместо этого закрутил роман с престарелой бабой, жил у нее, а теперь вот и жениться на ней собрался! Стыд-то какой!
Она вылила грязную воду в унитаз, набрала чистую, плеснула в ведро дезинфицирующую жидкость и снова принялась мыть пол на кухне. Чувства, которые захлестнули ее, были похожи на опьянение свободой, возможностью выговориться наконец. Она была одна дома, не считая мертвого мужа, и никто не мешал ей выплескивать все накопившееся негодование, злость, обиду, раздражение, досаду. Еще не осознав до конца, что она натворила, она радовалась одному – что ей сейчас никто не мешает. Что детей дома нет. И что мама, которая имеет обыкновение заходить по нескольку раз в день, сейчас на даче. Поэтому, кто бы ни позвонил в дверь, она имеет полное право не открывать.
– А то кофейку ему захотелось… А ты купил этот кофе? Ты хотя бы рубль в дом принес? Привык, что нас мама содержит, что все в дом прет! Кофейку, да с сахаром… Да как ты вообще посмел прийти после того, что сделал?! Развод он, видите ли, захотел… Жениться собрался! Кофе… Выпил? Понравилось? Вот так…
Она поднялась с колен, выпрямилась во весь рост и пнула ногой тело мужа в бок.
– Что, уже не больно? Ничего не чувствуешь? А я чувствую. И мне больно. И боль моя еще не скоро пройдет. Ну что, кажется, чисто?
Женя Зимина принесла из спальни большое покрывало, расстелила на полу, втащила на него тело и аккуратно завернула, откатила рулон к стене. Села у распахнутого окна, закурила.
На кухне крепко пахло хлоркой, было чисто и как-то голо. Это потому, что не было детей. На плите – пусто. В холодильнике – тоже. Зачем что-то готовить, когда нет аппетита, всегда можно перекусить хлебом и молоком.
Женя сидела, курила, рассматривая покачивающиеся за окном ветви деревьев, слушала шум московского летнего двора, детские голоса и крики, звук ударяющегося о стену мяча, и слезы, крупные, прозрачные, капали, стекая по обескровленным щекам, на грудь.
Как она могла так ошибиться в своем муже? Всегда считала Сашу человеком близким, родным. Конечно, все знали и понимали, что он неудачник, что так уж складывалось в его жизни, за что бы он ни брался, у него ничего не выходило. Вот просто сплошное невезение. Зато ему повезло с женой и детьми! Разве это не счастье?
Так разве ж он это ценил? Может, в самом начале их отношений он и относился к Жене с трепетом, но все это схлынуло с рождением Леночки. Как-то сразу все стало приземленно, скучно, проблемно: это безденежье, недосып, продавленный диван, подержанная детская кроватка, потрескавшийся кафель в ванной комнате, почерневший от времени унитаз, доставшийся им от старых жильцов этой дешевой и «убитой» квартиры, купленной ими на родительские деньги сразу после свадьбы.
Вроде бы и упрекнуть родителей не в чем – жильем молодую пару обеспечили. А что дальше-то делать? Женя – кассир в супермаркете, Саша – с его полиграфической специальностью – вечно безработный. Денег всегда не хватало.
– Ты почему по специальности не работал? – Женя бросила взгляд на неподвижный рулон возле стены. – Вакансий в Москве – полно. Мы же с тобой вместе искали и находили. Почему каждое твое собеседование заканчивалось ничем? Что ты им такого о себе рассказывал, что они забывали о тебе сразу же, как только за тобой закрывалась дверь? Молчишь? Вот и я не знаю. И уже никогда не узнаю. Наверное, ты просто дурак, и люди это чувствуют, а еще страшный эгоист, который думает только о себе.
Она встала, сделала несколько упражнений, разминая спину. Затем вышла в прихожую, открыла дверь и выглянула на лестничную площадку.
Они жили на девятом этаже кирпичного дома. Над ними – лишь технический этаж с лифтовой шахтой и выходом на крышу.
Женя вернулась на кухню, ухватилась за край рулона, вцепившись руками в покрывало:
– Поехали…
Она выволокла тело мужа сначала на площадку, затем, прилагая все силы, втащила его наверх, в отгороженное металлической решеткой помещение, ключ от которого она выпросила у техника-смотрителя после случая с подкинутыми туда новорожденными и орущими котятами.
– Пока тут полежи.
Она вернулась, снова закурила. Мысли ее крутились возле дачного поселка, где находилась родительская дача. Там есть небольшой лесок, где можно закопать труп. Да только, может, те, кто будет разыскивать Зимина, могу догадаться прочесать этот лесок. Нельзя недооценивать, так сказать, своих врагов.
Еще машина. Где взять машину? Кто согласится ей помочь? Только отец. Сейчас он на рыбалке с друзьями. Вернется вечером. И что она ему скажет? Приезжай, я мужа своего убила. Надо бы его где-нибудь закопать.
Папа. Бедный папа. Повесить на него такой груз.
Но если позвонить в полицию, то для родителей ее пребывание в тюрьме окажется еще большим ударом.
Она снова позвонила матери. Спросила, когда вернется отец с рыбалки.
– Так он уже вернулся! Лещей привез! Женечка, может, ты приедешь к нам? Что там у вас случилось с Сашей? Где он так долго был? Я уж боюсь спрашивать, чтобы не расстраивать тебя, я же чувствую, что между вами что-то произошло… Вижу твои заплаканные глаза. Ты и сюда не приехала, как я понимаю, чтобы вы во всем разобрались с мужем. Я права?
– Да, мама, ты права. Просто я не хочу сейчас говорить, да и не могу.
– А… Тебе неудобно? В этом все дело?
– Да. В этом.
– Скажи, а деньги у тебя есть? Я к тому, что ты, может быть, боишься сказать мне, что твой муженек ничего не заработал на море. Женя, ты чего молчишь?
– Я… я не знаю… подожди, мама, я сейчас прикрою дверь…
Женя, положив телефон на стол, бросилась в прихожую, где Зимин оставил небольшой новый спортивный рюкзак, светло-зеленый, украшенный кожаными вставками. Подарок этой твари.
Дрожащими руками она расстегнула его и принялась вытаскивать все содержимое. Смена белья, две пачки «Мальборо», зажигалка и новенький бумажник из натуральной кожи. Бумажник тяжелый, плотный. Она раскрыла его как книгу и увидела, что его отделения просто набиты деньгами, в одном – евро, в другом – доллары, в третьем отделении – пятитысячные рублевые купюры.
– Да, не слабо ты, видать, постарался верхом на этой кобыле…
Ее всю трясло, даже зубы стучали.
– Какой же ты гад! Проститутка! Продался этой гадине… Ты не мужик… просто мразь!
Вспомнив, что у телефона ждет мать, Женя вернулась на кухню, взяла телефон:
– Ма? Ты еще здесь? Слушай. Тут такое дело… Мне нужна папина помощь, дай-ка ему трубку…
