VI
ДВА ДОМА

Ранним утром Николя вышел с улицы Монмартр. Вечер с друзьями развеял его угрызения совести. Мадемуазель Бишельер была для него средством удовлетворения мимолетного каприза, возможностью продемонстрировать власть полиции. Он убедил себя, что его уход вслед за остальными освободил его в каком-то смысле от порыва, которому он так необдуманно поддался. Он признавал, что получил некоторое удовольствие и представлял себе насмешки Семакгюса.

Но сейчас Николя волновало другое. Он уже не мог так долго откладывать встречу с месье де Сартином и догадывался, что скажет ему шеф. Примет ли он часть огня на себя, покрывая своего подчиненного, или же отстранится, как умел иногда это делать? В таком случае будет ли это означать прекращение расследования? Такая вероятность очень беспокоила Николя.

Еще одним поводом для беспокойства было приглашение фаворитки короля в ее дворец Шуази. Он едва мог в это поверить. Какой просьбы или приказа можно было от нее ждать? Конечно, совсем недавно он оказал ей неоценимую услугу, но зачем обращаться к нему, скромному служащему полиции, а не прямо к Сартину? Знал ли этот последний о ее приглашении? Если да, что он об этом думал?

Место встречи частично отвечало на вопросы. Маркиза располагала несколькими местами для встреч: апартаменты в Версале, дворец Эвре в Париже, замок Бельвю… Шуази был наиболее подходящим для тайной встречи благодаря своей относительной уединенности и устройству этого дворца, изобилующего множеством выходов и переходов. Николя немного успокаивало то, что послание было передано ему через Лаборда, доверенного лица короля. Значит, король был в курсе дела.

Месье де Сартин, казалось, был ни в хорошем, ни в плохом расположении духа. С шелковой повязкой на голове, он сидел за столом и писал, когда Николя, постучав в дверь, осторожно вошел. Слуга убирал посуду с чайного столика. Генерал-лейтенант сдержанно взглянул на своего гостя.

— Тамерлан, Аттила, Чингисхан — вот кто вы, месье! — начал он. — Там, где вы появляетесь, все живое гибнет, смерти множатся, семьи вымирают, и матери следуют за своими детьми в лодке Харона. Попробуйте объяснить мне одним словом этот феномен!

Ироничный тон не вязался с жестокостью его слов. Николя вздохнул и ответил в том же духе:

— Я в отчаянии, месье.

— Я очень рад, очень рад это слышать! Я также очень радуюсь перспективе объяснения с месье де Сен-Флорантеном по поводу беспорядков в нашей прекрасной столице. О том, как мы похищаем тело несчастного самоубийцы, или скорее жертвы несчастного случая, вопреки воле его отца, чтобы отдать его на растерзание коновалам и… утоляем их мерзкую жажду покопаться во внутренностях. Как это вынести, сударь? Как это объяснить? Как это оправдать? В каком свете вы меня выставляете? Лейтенант французской гвардии, сын крестного мадам Аделаиды… Как я и предполагал, отец бросился в атаку, и министр не выдержал его напора. Надо благодарить Бога или дьявола, что вы не успели провести вскрытие!

— В этом не было необходимости.

— Что значит — не было необходимости? Вся эта чехарда — просто так?

— Не совсем, месье. Наши коновалы успели осмотреть тело и сделать заключение.

— Ах так! В самом деле?! И что же выяснил наш господин мясник? Мне не терпится услышать…

— Он установил, месье, что виконт де Рюиссек был убит. Причина его смерти — расплавленный свинец, который залили ему в рот.

Сартин сорвал с головы повязку, обнаружив поредевшую шевелюру, в которой уже блестело множество седых волос.

— Тьфу! Сударь, какой ужас. Разумеется, это все меняет. Я верю вам на слово, теперь я уверен.

Он встал и прошелся по кабинету от стены к стене. Потом внезапно прервал свою маниакальную прогулку и снова сел на место.

— Да, именно так: обман доказан, Рюиссек видел тело сына и не может ошибиться. Это лицо все еще преследует меня! Итак, это не самоубийство… Но графиня? Вы же не собираетесь сообщить мне, что…

— Я снова в отчаянии, месье. Выводы комиссара квартала месье де Беркиньи, с которым вы знакомы, врача и мои собственные совпадают. Они исключают возможность несчастного случая и говорят о том, что бедняжке сначала сломали шею, а потом сбросили в колодец кармелитской церкви.

— Поразительно. Хуже не придумаешь. Видите ли вы связь между этими двумя преступлениями?

— В нынешнем состоянии расследования это сказать невозможно. Однако одна деталь меня беспокоит.

Николя вкратце рассказал историю о билете в Итальянскую Комедию и последовавшем расследовании.

— Это означает, месье, что вы просите у меня разрешение на продолжение расследования?

Молодой человек согласно кивнул:

— Я прошу вас позволить мне выяснить правду.

— Ваша правда — это шлюха, что вечно ускользает у вас из-под самого носа! А когда наконец удается ее ухватить, она больно бьет в ответ. И потом, Николя, как я могу позволить вам продолжать расследование, когда министр написал о том, что преступления не было?

Николя заметил, что Сартин снова стал называть его по имени.

— Значит, нужно закрыть на все глаза? Оставить преступление безнаказанным и…

— Не будьте ребенком, я этого не говорил. Кто более меня заботится о том, чтобы отличить правду от лжи? Но если вы настаиваете на проведении этого расследования, то продолжайте, на свой страх и риск. Моя помощь заканчивается там, где в игру вступают более влиятельные, чем я, персоны. Я понимаю, что вы не бросите охоту, и если я об этом говорю, то лишь затем, что меня волнует ваша безопасность.

— Ваши слова растрогали меня, месье, но вы же понимаете, я не могу сдаться.

— Это другое дело. Поторопитесь на свое свидание с мадам де Помпадур.

Он взглянул на часы, стоявшие на камине. Николя молчал.

— Месье де Лаборд обо всем мне рассказал, — продолжил Сартин. — Не пренебрегайте этой ценной и бескорыстной дружбой.

Он выдержал паузу и заговорил более тихо, словно сам с собой:

— Порой бывает так, что женщина скрывает свои сильные чувства, которые она испытывает к мужчине, в то время как он изображает то, чего не чувствует на самом деле. Да, будьте искренни и почтительны.

— Месье, я предоставлю вам отчет…

— Разумеется, месье комиссар.

Николя закусил губу. Лучше бы он ничего не говорил.

— А что обо всем этом думает месье де Ноблекур?

Николя заметил, что его шеф, вероятно, считал вполне естественным то, что он держит бывшего прокурора в курсе своего расследования.

— Он изъясняется афоризмами. По его мнению, нетрудно прослыть уважаемым человеком, ибо это не предполагает быть действительно достойным уважения. Он также советует мне покопаться в прошлом наших героев и настаивает на том, чтобы я был осторожнее.

— Я вижу, что наш друг все так же проницателен. Его последний совет хорош, да и другие вполне уместны. До свидания, месье, карета ждет вас. Не забывайте о деле баварского посла. Нужно как можно скорее разыскать этого пропавшего кучера!

Николя поклонился и решил не рассказывать тут же о своем предположении по поводу инцидента у Севрского моста — для этого еще будет время. Он уже подошел к двери, как вдруг снова услышал голос генерал-лейтенанта полиции. Он выдержал паузу и продолжил более тихим голосом, точно говорил сам с собой.

— Будьте благоразумны, Николя. И держитесь рядом с Бурдо. Вы нам очень нужны.

С этим добрым напутствием Николя вышел в прихожую. В зеркале над комодом он взглянул на отражение молодого человека, в изящном черном сюртуке, треуголкой подмышкой, хорошо сложенного и весьма самоуверенного. Взгляд серо-зеленых глаз под длинными ресницами был скорее любопытный, чем простосердечный. Красиво очерченный рот был сложен в едва уловимую улыбку, а убранные в хвост непослушные темные волосы оттеняли юное, несмотря на несколько уже появившихся мелких морщинок, лицо. Николя сбежал с лестницы, перепрыгивая через ступеньки. Месье де Сартин продумывал все до мелочей, когда считал это необходимым. Ничто не должно было задержать визит к фаворитке, и во дворе Николя уже ожидал экипаж.

Встреча с шефом полиции прошла куда лучше, чем предполагал Николя. Он боялся, что Сартин будет раздражен, недоверчив и раскритикует опасные инициативы своего подчиненного. В итоге Николя получил карт-бланш — «на свой страх и риск» конечно, но со скрытым участием, теплоту которого он чувствовал. Его испугала мысль, что на этом все могло и закончиться. Снова трупы, снова преступления, жертвы и виновные… Возможно убийство мадам де Рюиссек и предали бы гласности, но результат остался бы тем же: тело подняли бы и предали земле со всеми почестями. На самом деле так и случилось, и Николя единственный держал в руке тоненькую нить Ариадны, которая, возможно, поможет что-то обнаружить и разоблачить виновных.

Удобно устроившись в карете, Николя принялся наблюдать за прохожими, пытаясь понять выражение их лиц и представляя, о чем думает эта людская масса, называемая народом. Он пытался сохранить в памяти их манеру одеваться, облик и манеры. Когда-нибудь он сможет примерить их на других конкретных людей и установить таинственные связи с помощью интуиции. Его знание человеческой натуры стало значительно глубже благодаря расследованиям, этим живым архивам. Вид мрачной толпы у Бастилии прервал размышления Николя. Однажды он навещал там своего друга Семакгюса, бывшего в заключении. Николя снова почувствовал сырой холод старой крепости. Карета свернула направо и поехала вдоль Сены. Крепость исчезла из виду.

Незаметно город сменился окрестностями. Стараясь не отвлекаться на виды за окном, Николя попытался вспомнить все, что ему было известно о маркизе де Помпадур. Хорошо информированные домашние месье де Ноблекура кое-что ему рассказали. К их словам можно было прибавить полицейские отчеты и письма, вскрытые секретным отделением полиции. Памфлеты, пасквили и стихи, полные оскорблений и непристойностей, создавали яркую картину. Все говорили, что маркиза слаба и больна от постоянного волнения и страха. Король, никогда ее не жалевший, требовал ее присутствия на вечерах, поздних ужинах, представлениях и во время его бесконечных поездок, особенно в сезон охоты. Слишком обильная пища вредила ее слабому желудку. Семакгюс рассказывал, что в угоду своему любовнику она злоупотребляла возбуждающими средствами, которыми ее снабжали лекари-шарлатаны, и это не считая непомерного количества шоколада и пряностей.

Но, по общему мнению, более всего здоровье маркизы подтачивал страх «другой женщины», той, что сможет подобрать ключ к этому особенному человеку, чью скуку так нелегко было развеять. Она дошла до того, что сама подбирала себе соперниц — соблазнительных, но простодушных, — она могла не бояться, что кто-то из них сможет влиять на короля. В данный момент, несмотря на все предосторожности, ее волновала мадемуазель де Роман — она слыла умницей и интриганкой.

Месье де Лаборд, всегда предпочитавший отмалчиваться, все же согласился в узком кругу повторить слова одной из подруг фаворитки. Пытаясь ободрить маркизу, та сказала: «Он любит вашу лестницу. Он уже привык подниматься по ней и спускаться». К тому же в отношениях короля и маркизы больше не было страсти; ее сменили вялые дружеские ссоры.

К страху потерять короля добавлялся постоянный ужас повторения покушения Дамьена. Фаворитка не могла забыть, как ее чуть не изгнали из дворца в то время, когда здоровье короля было под угрозой, и как дофину и сторонникам королевской семьи удалось помешать ей видеться с королем во время его лечения. Что до народа, он считал маркизу одной из трех главных напастей, грозивших королевству — вместе с голодом и войной. Улицы открыто выражали свой гнев и грозились убить ее.

Николя не так давно уже представили маркизе, и она показалась ему простой и доброжелательной. Месье де Лаборд, видевший ее каждый день, разделял это мнение и, судя по его словам, маркиза не была ни транжирой, ни скупердяйкой, и ее траты, хотя и довольно значительные, находили достойное применение, в основном в области искусств. Было верно, что ее пансион и доходы были значительно выше той суммы, которая требовалась на содержание дома и страсть к меценатству. Говорили, что она получила от короля право подписывать от его имени казначейские векселя и не давать отчета об их использовании. Она владела многочисленными поместьями, от далекого Менара до ближайшего Бельвю, на полпути между Парижем и Версалем, выстроенного на земляной насыпи и возвышавшегося над Севрским мостом. Мадам де Помпадур везде предпочитала высокие позиции.

Карета двигалась вдоль реки. Вид из окна представлял собой приятный для взгляда ансамбль из кабачков и небольших ферм, изобилующих скотом, который выращивали специально для прокорма столицы и который обильно снабжал окрестные сады и огороды навозом. Фруктовые сады и оранжереи тянулись по обеим сторонам дороги. Эти виды безмятежной сельской жизни привели Николя в хорошее расположение духа. Размышляя по дороге, он хорошо подготовился к встрече, повода для которой он пока не знал, но которая, судя по всему, была вызвана исключительными обстоятельствами. Даже месье де Сартин, всегда щедрый на советы, был совершенно озадачен и предпочел промолчать.

У въезда в Шуази Николя попросил остановить карету перед маленьким нарядным кабачком: его соблазнил вид фасада, увитого виноградной лозой, на которой еще сохранились увядшие гроздья урожая этого года. Усевшись в натопленном зале, Николя попросил кувшин молодого вина — свежего, по вкусу напоминавшего только что выжатый виноградный сок. Он отрезал себе несколько кусочков ветчины от окорока, висевшего над камином, и отломил свежего хлеба. Напиток приятно удивил Николя. Он ожидал, что ему подадут обычный пикет, но прозрачное пионово-красное вино превосходило своей свежестью и ароматом дикую смородину. Николя вдруг подумал, улыбнувшись из-за неуместности этой мысли, что лучшим сравнением был бы аромат смородины, раздавленной на шубе из хорька. Он с самого детства хранил в памяти этот запах маленького хищника: у маркиза де Ранрея было пальто с воротником из хорька, и ничто не могло заглушить вонь от его шкурки. Собаки никак не могли его пропустить и всегда принимались лаять и цепляться зубами за полы пальто.

Неожиданно внимание Николя привлек молодой человек в форме королевского гвардейца, который сидел за соседним столом и наблюдал за ним, но под встречным взглядом тут же отвернулся. Николя удивился его присутствию здесь без всякой видимой причины: короля не было в Шуази, но, в конце концов, то, что полагалось королю, могло быть полезно и для его фаворитки.

В половине второго Николя снова пустился в путь и, не торопясь, подъехал ко дворцу. Экипаж остановился у великолепной серой решетки ворот, за которыми открывалась широкая аллея, с деревьями, посаженными в два ряда с каждой стороны. Николя заметил множество тропинок, ведущих к соседней деревне. Впереди возвышался дворец, также обрамленный с каждой стороны двумя рядами деревьев. Слева в огромном здании размещались комнаты для прислуги и конюшни. Николя направился к центральной части дворца, где на высоких ступенях его уже, похоже, ожидал человек с тросточкой в руке. Он приветствовал Николя со всеми почестями.

— Несомненно, я имею честь говорить с господином Николя Ле Флошем?

— Ваш покорный слуга, месье.

— Я — управляющий дворца. Моя хозяйка велела мне сопровождать вас. Она немного слаба и примет вас позднее.

Управляющий повел Николя к часовне. Там он мог полюбоваться статуей святой Клотильды работы Ван Лоо, напротив могилы святого Мартина. Затем они посетили парадные комнаты замка, главную галерею, украшенную зеркалами и картинами с батальными сценами битвы при Фонтенуа кисти Парроселя. Николя подумал, что маркиза выражала свою преданность королю даже в убранстве своего жилища. Столовая была украшена шестью видами королевских дворцов, а буфетная — сценами охоты. Война, архитектура и охота — любимые занятия короля — все были отражены в интерьерах дворца. Проводник Николя вывел его на улицу, чтобы полюбоваться видом с террасы — главной гордостью того места. Под ногами Николя неспешно текла Сена. Центр павильона, летом служившего столовой, находился на некотором возвышении. Их догнал запыхавшийся лакей: маркиза де Помпадур желала видеть месье Ле Флоша.

Его провели в серо-золотистый будуар. Шторы были опущены, и комната тонула в полумраке. Несколько поленьев догорали в камине из белого мрамора. Когда Николя вошел в комнату, ему навстречу выбежал маленький черный спаниель и, быстро, но тщательно обнюхав незнакомца, принялся скакать вокруг него. Эта игра отвлекла внимание Николя.

— Месье Ле Флош, — произнесла маркиза, — я рассчитываю на вашу преданность, и вижу, что Бебе со мной согласен!

Николя поклонился и подумал, что запах Кира на его штанах и чулках сыграл немалую роль в том доверии, которое выказал к нему Бебе. Он поднял глаза на маркизу. За несколько месяцев в ее облике произошли заметные перемены. Овал лица, конечно, остался прежним, но подбородок отяжелел. Искусно нанесенные румяна и пудра, несомненно, скрывали и другие следы времени. Живые, любопытные глаза с интересом рассматривали Николя. Кружевной платок, повязанный на голову, скрывал начинавшие седеть волосы. Накидка из белой тафты была наброшена поверх черной шелковой юбки с воланами. Длинные рукава скрывали руки, которые маркиза считала несовершенными. Николя спросил себя, не было ли это причиной того, что король боялся лишний раз взглянуть на руки дам, носивших кольца и тем привлекавших взгляд к той части тела, которая не могла восхищать его в маркизе. В целом маркиза показалась Николя немного грустной, чуть суровой, и вид ее подтверждал слухи о том, что она стала слишком религиозной, но потом он вспомнил, что весь двор носил траур по немецкому принцу.

— Известно ли вам, месье, что король спрашивал о вас, и не однажды?

Это был упрек и совет одновременно, а также желание подкупить собеседника лестью. Николя не дал себя провести. Он ничего не ответил на слова маркизы, лишь поклонился.

— Вы слишком скрытны. Не забывайте, что для короля вы — маркиз де Ранрей, и он расположен к вам, как ни к кому другому… Вы не жалеете о своем поступке?

Ее взгляд стал еще более пронизывающим. Николя учуял подвох: женщина, задавшая ему этот вопрос, была урожденной Пуассон.

— Маркиз де Ранрей, мой отец, всегда учил меня, что доблесть дается нам не от рождения. Все зависит от того, что мы сделали в жизни.

Маркиза подняла брови и улыбнулась, явно оценив его выпад.

— И все же, месье, послушайтесь моего совета. Вы охотник — поезжайте на охоту. Там вы встретите своего суверена.

Уже немного привыкший к обычаям двора, Николя все же удивился, как долго маркиза подходила к сути дела. Лаборд уже известил его о желании короля видеть его на охоте.

— Для вас это возможность доказать свою верность и лояльность, — продолжала маркиза.

Она знаком предложила Николя сесть в кресло.

— Месье де Сартин поручил вам расследование дела о… скажем, необъяснимой смерти виконта де Рюиссека. Мне известно о том, что случилось, а также о странных обстоятельствах смерти матери виконта. Я упросила месье де Сен-Флорантена и генерал-лейтенанта полиции избавить короля от подробностей этих смертей. Он лишь нашел бы удовольствие в их описании.

На секунду она задумалась. Николя вспомнил о болезненном любопытстве короля, когда он рассказывал тому о трупе, найденном в Монфоконе, с содранной кожей. Говорили, что король подтвердил свою странную репутацию и в выборе казни для Дамьена.

— Месье, что вы думаете об этих смертях?

— Мадам, я уверен, что мы имеем дело с двумя убийствами. Пока непонятно, какая между ними существует связь, но все же ничто не говорит нам и об обратном. Что до виконта де Рюиссека, обстоятельства его смерти — самые необычные. Я пытаюсь собрать информацию о жертвах и их прошлом, и вам должно быть хорошо известно, что эти преступления еще не признаны таковыми, что управление полиции всячески препятствует их расследованию и что я действую на свой страх и риск, и в одиночку.

— В любом случае, у вас есть моя защита.

— Она для меня бесконечно ценна, мадам.

Конечно, это были только слова. Власть фаворитки заканчивалась за дверьми ее будуара. Как только Николя покинет Шуази, куда лучшими защитниками для него станут острая шпага и Бурдо.

— Возможно, месье, решение остановить расследование было принято для того, чтобы не спугнуть дичь, на которую уже расставлены ловушки?

Конечно, такая возможность открывала другие перспективы. Значит, как часто бывало в таком случае — и Николя это было не в новинку, — месье де Сартин открыл ему лишь часть правды. Или же фаворитка получила привилегию сообщить ему обо всем. Дело решительно усложнялось. Его лагерь произвел рокировку, подумал Николя, как хороший игрок в шахматы. Маркиза же продолжала как ни в чем не бывало.

— Похоже, вы не удивлены. Вы уже все знали. Я должна рассказать вам о своих страхах… Меня крайне огорчают несчастья нашего государства. Королю угрожают, меня оскорбляют. Если бы я могла от всего этого спрятаться… В Менаре например…

Шум упавшего полена прервал мысли Николя. Менар, насколько он знал, был довольно аскетичным убежищем.

— Я устала и больна, — продолжала маркиза. — Вы, месье, однажды уже спасли меня. Взгляните же на эту бумагу, которую я нашла сегодня у дверей своих апартаментов. И это уже не в первый раз.

Она протянула ему листок с напечатанным текстом. Николя начал читать:

Пока Николя читал, маркиза сидела, закрыв лицо руками. Собака прыгнула к ней на колени и тихо заскулила.

— Мадам, оставьте мне эту пачкотню. Я разыщу ее автора.

Маркиза подняла голову.

— Да, вы его найдете. Но это гидра, у которой вырастают все новые головы. Я предвижу дальнейшие угрозы. Король недооценивает семейство Рюиссек, а у меня есть причины его бояться. Они в заговоре с богомольцами, с иезуитами, со всеми, кто мечтает о моем изгнании. Больше я не могу вам сказать. Это дело необходимо расследовать. По правде говоря, я опасаюсь за жизнь короля. Взгляните на Португалию: газеты написали о казни иезуита Малагрида. Это один из виновных в покушении на португальского короля. Говорят, что он был знаком с Дамьеном, встретился с ним когда-то в Суассоне. Какая интрига!

— Но, мадам, множество людей вокруг короля и вокруг вас всегда начеку.

— Я знаю. Все генерал-лейтенанты полиции — мои друзья: Бертен, Берье, а теперь и Сартин. Но у них множество важных дел, как и у министра, месье де Сен-Флорантена. Господин маркиз, я полагаюсь на вас.

Николя подумал, что маркиза могла бы избавить его от этой новой лести, которая только усилила его смущение. Да, она могла на него рассчитывать, но он надеялся, что маркиза будет более откровенной. Она не раскрыла ему всех подробностей, которые знала. Жаль, что эти многочисленные недомолвки мешали нормальному ходу расследования. Маркиза протянула ему руку для поцелуя, и Николя она показалась такой же лихорадочно-жаркой, как и в день их первой встречи.

— Если вам будет угодно меня видеть, дайте знать месье де Лаборду.

Когда карета выехала на главную аллею, ей навстречу попался всадник, в котором Николя признал гвардейца из кабачка. Дорогу до Парижа комиссар провел в раздумьях. От встречи с мадам де Помпадур у него остался горький привкус. С одной стороны, он увидел несчастную женщину, напуганную угрозами королю, но Николя был не так наивен, чтобы не понимать, что здесь замешан еще и страх фаворитки за свою собственную судьбу. Речи маркизы были противоречивы и полны недомолвок и не оставляли сомнений по поводу истинного положения вещей.

Предположение о том, что остановка расследования была лишь маневром, уловкой, предназначенной для того, чтобы усыпить внимание врага, казалось Николя слишком хорошим, чтобы быть правдой. Это могла быть ловушка, призванная отвлечь его внимание. Если так, то ее усилия были напрасны, ибо с благословения месье де Сартина Николя намеревался довести дело до конца.

И оставался еще один, последний вопрос: были ли желания и распоряжения маркизы также желаниями короля?

У ворот Сент-Антуан Николя дал кучеру приказ ехать к Шатле, где он надеялся застать Бурдо. Надо ли рассказывать ему о встрече в Шуази? Следовало ли хранить ее в тайне? Николя долго над этим думал. Инспектор был хорошим советчиком, и Николя мог полностью на него положиться. Сартин советовал ему не распространяться об этой поездке. Но кучер наверняка молчать не будет, ведь ему не было дано никаких указаний. И как бы Николя ни пытался скрыть свой визит в Шуази, о нем все равно станет известно; его быстрый взлет приковал к нему множество взглядов.

Карета замедлила ход на улице Сент-Антуан из-за неразберихи на дороге, созданной перевернувшейся телегой и разбежавшимися в разные стороны лошадьми. Их напугало проходившее мимо стадо коров. На улице воцарился неописуемый бардак. Николя добрался до Шатле лишь к семи часам. Он застал Бурдо, безмятежно курившего свою глиняную трубку.

— Удачная охота, Николя?

Он закрыл створку бюро.

— Я был в Шуази. Хозяйка этих мест пожелала меня видеть.

Бурдо и бровью не повел. Только выпустил несколько колечек дыма подряд. Очевидно, он уже был в курсе дела.

— Разговор имел отношение к нашему расследованию?

— К нему самому!

Николя рассказал в подробностях о своей встрече с маркизой.

— Нам очень не поздоровится, — сказал Бурдо, — если, пользуясь столь влиятельной протекцией, мы не достигнем цели. К тому же маркизе сейчас не слишком везет. Чем выше поднимается Шуазель, тем меньше он влияет на маркизу. Добавьте к этому то, что министр в ссоре с Бертеном из-за финансовых дел. К тому же за нас еще протеже маркизы, ее зять, граф де Жюмийак — комендант Бастилии.

— У нас и есть поддержка, и нет. Все позволено в границах, пределы которых нам неизвестны. Мы не знаем, что разрешено, что полезно. Месье де Сартин сегодня утром не сказал мне ничего определенного. Задействовано слишком много интересов сильных мира сего, которые выше нашего разумения. За этим преступлением, вернее преступлениями, скрывается еще кое-что. Это мнение маркизы, и я скорее соглашусь с ним. Сейчас нам необходимо понять личность виконта. Нужно узнать все о его жизни, встретиться с его братом видамом, с его невестой, командирами, друзьями.

— И все это в полной секретности. Нелегкое дело.

— Тем более что если бы я принадлежал к этой семье, я не стал бы сомневаться по нашему поводу. Граф де Рюиссек не потеряет бдительность. И у нас больше нет никаких новых деталей, ни одной. Вам, Бурдо, кажется, не дали продолжить расследование в Гренеле?

— Меня не пустили даже во двор! В главном зале подготовили место для гробов. Погребальная служба должна пройти завтра в Театинской церкви. Затем тела повезут обратно к Рюиссекам, где в местной церкви их похоронят в фамильном склепе. Я смог разглядеть лишь свет факелов и широкие черные траурные ленты с гербами.

— Вы ни с кем не разговаривали?

— Попытался, но тут же нарвался на оскорбления. Какие надменные эти аристократы, как груба знать…

Он запнулся и смущенно взглянул на Николя. Это не прошло незамеченным. В глубине души Николя не мог разобраться с чувствами, которые внушало ему его происхождение, когда он отказался от своих привилегий. Перстень с печаткой был лишь знаком уважения и памяти о маркизе де Ранрее, но с не меньшим уважением он относился к канонику Ле Флошу, человеку из народа, более того — из крестьян.

— Бурдо, я думаю о том, что нам следует провести одну полицейскую операцию. Сейчас я расскажу вам все как есть… Нам нужно вернуться в Гренель и найти средство проникнуть в дом. Мне необходимо еще раз, более тщательно, обыскать комнату виконта. Это можно сделать ночью. Я подумал о том, что мы могли бы попросить помощи у Пикара, мажордома. Он честный человек, и именно он передал мне письмо графини, но я боюсь повредить ему. Несомненно, мы можем пробраться к флигелю сзади, но как попасть внутрь без шума и взлома?

— Через круглое окно.

— Какое круглое окно?

— Вспомните туалетную комнату. В ней есть высокое круглое окно с поворотной рамой. Во время нашего последнего визита я сломал ее механизм. Если этого никто не заметил, — а я надеюсь, что этого не случилось, со смерти виконта в комнату никто не заходил, — достаточно лишь толкнуть раму, чтобы открыть окно и проникнуть внутрь. Мы сможем добраться до окна с помощью приставной лестницы, которая наверняка найдется в парке.

— В каморке садовника. Бурдо, снимаю перед вами шляпу. Но зачем вы это сделали?

— Я что-то предчувствовал. Видя, как все оборачивается и сколько перед нами ставят препятствий, я засомневался, что нам сразу удастся что-то обнаружить, а вернуться туда еще раз будет почти невозможно. Нужно было обеспечить себе средство еще раз проникнуть в дом. Однако, Николя, не забывайте о последствиях. Если нас поймают, пощады не будет: нас наверняка отправят в тюрьму или во французские колонии, к ирокезам.

Николя расхохотался. Бурдо, конечно, был прав: в их предприятии была доля риска, и если их поймают, скандал будет таким, что судебное ведомство вряд ли сможет им помочь. И все же Николя был уверен, что важные детали, необходимые для разгадки этого дела, оставались в Гренеле. Теперь он жалел, что не уделил больше времени исследованию этого места в тот момент, когда они обнаружили «самоубийство» виконта.

— Браво, Бурдо! Узнаю ваше мастерство и обстоятельность. В остальном будем полагаться на нашу счастливую звезду. Конечно я не люблю пользоваться запрещенными приемами, но желание выяснить правду — превыше всего! Это дело государственной важности… Давайте составим план действий. Нам нужна карета и кучер. Вы, я и, возможно, Рабуин — в качестве разведчика и часового. Мы оставим карету на некотором расстоянии от дома, чтобы никого не вспугнуть. Теперь подумаем о том, как перебраться через стену.

— Мы могли бы проникнуть через ворота.

— Конечно, и у нас есть все необходимые инструменты. Но это исключено: двери могут заскрипеть или быть закрытыми на задвижку. Нужно найти лестницу. Главное — действовать быстро и без шума.

— Я думаю, — произнес Бурдо, явно радостный от перспективы будущей экспедиции, — что нам нужно не забыть треуголки.

Николя согласно кивнул. Это была их старая шутка, с того случая, когда инспектор спас жизнь Николя благодаря крошечному пистолету, сделанному им собственноручно и спрятанному за полями треуголки. Еще один такой же он позже презентовал своему шефу.

— Когда отправляемся? — спросил инспектор.

— У меня уже есть карета. Разыщите Рабуина, он должен быть где-то недалеко. А мне тем временем нужно срочно навестить «Коронованный дельфин».

Бурдо ухмыльнулся.

— Вы меня не поняли. По дороге из Шуази я подумал, что мог бы кое-что разузнать о мадемуазель Бишельер у нашей дорогой сводницы. Полетта ни в чем нам не отказывает, пока мы спасаем ее от работного дома. Я регулярно ее навещаю, и у нее совсем неплохая настойка. А для начала нашей вылазки идеальным будет время час пополуночи.

— Хорошая мысль. Полетте известно все, что касается любовных дел и карточной игры.

— А что до начала нашей вылазки, — заключил Николя, — час пополуночи кажется мне идеальным временем.

Итак, Николя оставил Бурдо готовиться к ночной экспедиции. Прежде чем уехать из Шатле, он написал краткий отчет месье де Сартину. Он передал бумагу отцу Мари: привратник должен был вручить конверт лично в руки генерал-лейтенанту полиции в том случае, если их десант в Гренель закончится плачевно. В противном случае отец Мари должен был вернуть конверт Николя на следующий день. Уладив все это, Николя вернулся к ожидавшей его карете.

Размышляя над отношениями, которые связывали его с содержательницей публичного дома, Николя начал философствовать по поводу того, что отличает полицейского от рядового гражданина. Теперь он выполнял свои обязанности без лишних угрызений совести. Однажды месье де Сартин дал ему прочитать слова Фонтенеля о месье д'Аржансоне, одном из великих предшественников генерал-лейтенанта. Николя отметил в нем одну фразу: «Не мириться с презренным занятием, если только его представительницы не могут оказаться полезными; совершать некоторые злоупотребления, оставаясь в рамках, предписанных необходимостью; оставлять без внимания то, что лучше оставить без внимания, чем наказать; через тайные каналы проникать в частную жизнь семейств и хранить их секреты до тех пор, пока не придет время ими воспользоваться; всюду поспевать, оставаясь незамеченным и стать вездесущим и почти неведомым шумной толпе духом города». Все эти предписания размывали границу между полицией и миром порока. Каждый понимал их выгоду.

Каждый раз, когда Николя стучал молотком в дверь «Коронованного дельфина», его охватывало странное чувство. Он чуть не погиб в этом доме и сам убил там человека. Лицо его до сих пор преследовало Николя во время бессонных ночей. А еще однажды он вновь устроил дуэль вслепую в гостиной Полетты с противником, маневры которого он предвидел.

Он услышал возглас удивления, и в раскрытых дверях показалось лицо негритянки, то ли веселое, то ли смущенное.

— Добрый вечер, — произнес Николя. — Может ли Полетта принять Николя Ле Флоша?

— Для вас, месье, она всегда у себя. Я вас провожу.

Она провела его до двери гостиной, украдкой прыснув со смеху. Для постоянной клиентуры время было еще слишком раннее, однако Николя услышал из-за двери обрывки разговоров. Николя остановился у дверей и прислушался. Говорили мужчина и женщина.

Николя осторожно приоткрыл дверь. В большой гостиной с мебелью, обитой светло-желтым шелком, над маленькой сценой был поднят занавес. Рисованная декорация представляла собой будуар. Единственным реквизитом были кровать и два стула. Небрежно одетый молодой человек и полураздетая девушка подавали друг другу реплики. Полетта восседала всей своей массой в глубоком кресле. На ней было красное платье и черная мантилья, а на лице белил и румян было больше, чем на уличных актерах с ярмарки в саду Сен-Жермен. Она руководила этой сценкой, обмахиваясь веером.

— Ты, шалопай, покажи чуть больше страсти! Разве ты не чувствуешь, что стоишь на краю пропасти? Знаю, что это только репетиция, но мне нужно видеть твой пыл. А ты, негодяйка, веди себя небрежней и провоцируй. Сегодня вечером у нас соберется публика…

Николя кашлянул, чтобы сообщить о своем присутствии. Полетта вскрикнула. Актеры отступили назад и опустили занавес. Оправившись от неожиданности, сводница тяжело поднялась. Она крикнула в сторону занавеса:

— Не бойтесь, дети мои, это месье Николя.

— Я вижу, что вы не забросили драматическое искусство, — заговорил он. — Какое вдохновение! Какая страсть! Какое изящество! Мадемуазель Дюмениль, богиня Комеди Франсез, сегодня дает представление со своей свитой отважных вельмож?

Полетта расплылась в улыбке.

— Надо же как-то жить. Сегодня вечером я ожидаю лишь нескольких подвыпивших откупщиков, которые после ужина захотят поразвлечься и оживить угасший пыл, глядя на игру моих молодых актеров. Вот мы и репетируем. Сегодня в полночь у нас приватная вечеринка. Дети мои, отдохните.

— Поучительный спектакль.

— В некотором роде. Что ж, месье комиссар, вы не забываете свою старую подругу?

— Моя милая, вас забыть невозможно. И вашу настойку тоже.

— Пропустите стаканчик? — с радостью отозвалась Полетта. — Я только что получила свежую партию с островов.

Пока она наполняла стаканы ароматной жидкостью, Николя оглядел комнату. Тут сделали перестановку и перенесли на другое место ковры. Николя понял, что эта перемена была призвана скрыть пятна крови Моваля, впитавшиеся в паркет. Решительно, прошлое напоминало о себе.

— Как идут дела?

— Не жалуюсь. На наши услуги спрос велик. Мы обеспечиваем клиентов всеми удовольствиями, какие они пожелают, и без обмана.

— Есть ли новенькие?

— A как же. Мотыльки, уставшие от бедствий нашего времени, постоянно летят ко мне, на яркий свет городских огней.

— Полетта, вы знаете весь Париж. Бишельер, мадемуазель Бишельер из Итальянской Комедии — вам что-нибудь говорит это имя?

— Еще бы! Маленькая шлюшка, не простолюдинка, с красивыми глазами, зарабатывает на жизнь в итальянском театре. Я хотела заполучить ее к себе, но она предпочла другое место.

— Однако она играет инженю.

— Может, она и изображает их на сцене, но на самом деле она давно уже профессиональная шлюха. Да к тому же еще с претензиями… В наши дни в ремесле не осталось никаких правил.

И Полетта начала свой рассказ. Бишельер совсем юной девушкой приехала из своей деревни с труппой бродячих актеров. В Париже она бросила их и стала просить милостыню на улице. Она знала только это ремесло и еще умела танцевать. Она опустилась на самое дно, работала по ночам, прячась в тени бульваров, но без особой опасности — даря удовольствия робким и малодушным. А потом поставила дело на широкую ногу.

— На самом деле, — продолжала Полетта, — ее сутенер продавал ее по нескольку раз. И простофили попадались.

— Как так?

— Это похоже на магию. Капля волшебного бальзама. Например, «Озерная помада» или притирка «Вода превальских девственниц», а еще мешочек с голубиной кровью, положенный в правильном месте — и дело в шляпе. Наивный и простодушный вид придавал ей еще большую пикантность. Я таких уже встречала. Я как-то столкнулась с ней на улице Сент-Оноре — у нее губа не дура. Но подождите, она закончит свои дни в Бисетре, как и все ей подобные.

— А как дела с игрой? — спросил Николя. — По-прежнему процветает?

На лице сводницы отразилось смущение и недоверие. Николя в свое время прикрыл тайный игорный дом Полетты, который она добавила к прочим своим делам. Теперь, как Николя узнал через шпионов, его работа возобновилась. На это закрывали глаза, потому что Полетта всегда была готова помочь полиции по первому зову.

— У меня больше нет покровителя, приходится самой себя защищать.

— Скорее наоборот! Вы считаете, я настолько глуп, чтобы не знать, чем вы занимаетесь? Вы должны бы понимать, что меня этим не купишь.

Она засуетилась, как слизняк под каблуком.

— Вы знаете, месье Николя, что я полагаюсь на вашу дружбу. Полетта — благодарная женщина, она знает, чем вам обязана. Что вы хотите узнать?

— По поручению одного знатного семейства я должен проследить, чтобы кое-кто из наших благородных молодых людей не стал жертвой мошенников и профессиональных шулеров. Один из таких людей мне известен, может, и вы о нем знаете?

Маленькие глазки уставились на него без всякого выражения.

— Я не знаю по имени всех своих клиентов.

— Ну уж нет, Полетта! — резко оборвал ее Николя. — Вы слишком хитрая штучка, чтобы не осведомляться о том, что можно потом использовать.

— Говорите что хотите. У меня слишком пестрая клиентура.

— Рюиссек.

— Погодите, это имя мне знакомо… Да, красивый молодой человек. Мои девушки вечно из-за него дерутся. Какая жалость видеть, что он потерян для прекрасного пола.

— Что вы хотите сказать?

— Я о белом воротничке — молодой человек скоро примет сан священника. Конечно, это не имеет значения, но жаль видеть такого славного малого — напрасная работа.

Николя понял, что Полетта говорила о брате виконта. Ноблекур уже говорил ему о том, что младший Рюиссек по воле своего отца выбрал призвание, к которому не испытывал ничего, кроме неприязни. Он еще не успел принять обет, и теперь смерть брата давала ему возможность освободиться и направить свою жизнь по другому пути.

— Он никогда не приходит один, — добавила Полетта. — С ним всегда королевский гвардеец, некий… дю Платр… нет — де ля Шо. Только на днях малыш-аббат проигрался в пух и прах, и его приятель одолжил ему кольцо, чтобы тот оставил его в заклад, а потом вернул долг. Кольцо у меня, чтобы через пару недель рассчитаться с кредитором. Вот видите, я ничего от вас не скрываю. Кольцо у меня, сейчас я вам покажу.

Полетта покопалась в юбках. Из небольшого мешочка, прикрепленного к поясу, она осторожно вынула кольцо и протянула его Николя. Он тут же обратил внимание на его необычный вид. Несомненно, эта вещь принадлежала знатной особе. Бриллиантовый цветок лилии в оправе из бирюзы. Судя по диаметру кольца, оно принадлежало женщине или мужчине с очень тонкими пальцами. Николя вернул кольцо.

— Мне нужно, чтобы вы подержали это кольцо у себя еще несколько дней, — сказал он. — Это может быть важно.

Николя озадачивала одна вещь. Ему неоднократно говорили, что игроком был виконт. Сначала — его слуга Ламбер, а потом его слова подтвердил и месье де Ноблекур.

Полетта нахмурилась.

— Не спешите, месье Николя. Я всегда говорила, что этот красавчик не принесет мне ничего хорошего. Большинство моих завсегдатаев больше не хотели с ним играть.

— С месье де ля Шо?

— Нет, с другим. Со смазливым аббатом, малышом Жилем. Он сдает левой рукой.

Николя содрогнулся. Жиль… Это имя слетело с губ Бишельер в самом разгаре их любовных утех.

— Он левша?

— Ну конечно! И это не к добру. Говорят, что левшам не везет в игре.

— Но не в тот раз.

Полетта не лезла в карман за ответом.

— Не было никакого риска, нужно было только восстановить равновесие. Мы все видели.

Она усмехнулась, затем заискивающе подмигнула Николя. Он терпеть не мог, когда она пыталась говорить с ним, как с равным себе, как будто они были сообщниками.

— Мадам, — сказал он, повысив голос, — речь идет о мошенничестве, это меняет дело. Вы обязаны рассказать все магистрату и немедленно отдать мне это кольцо. Не забывайте, что ваш игорный дом вне закона. Мы его терпим, и вы знаете почему. Но когда ваши волки начинают нападать на овец, это уже недопустимо. Если мы закроем глаза на это преступление и будем им кичиться, не будет никакого порядка. Вы скажете своему кредитору, что кто-то донес об этой сделке в полицию. Впрочем, я не настаиваю на таком объяснении, вы можете придумать свое.

— Но позвольте, — закричала Полетта, — это же воровство! Вы моей смерти хотите! Месье Николя, неужели вам нисколько не жаль своей верной подруги?

— Я надеюсь, что моя верная подруга вернется к своим прежним делам, если только не хочет попасть в места, не столь приятные, которых ей до сих пор удавалось избегать благодаря месье Николя. Пусть она об этом не забывает.

Николя вышел, оставив сводницу в горестных размышлениях. Его хорошее настроение улетучилось. Нужно было обдумать то, что он только что узнал. Он также досадовал на себя за то, что пришлось грубо обойтись с Полеттой. Понимая необходимость шантажа публичных домов, в которых располагались игровые притоны, Николя все же упрекал себя за то, что участвует в этом. Месье де Сартин часто повторял, что игра — это угроза обществу, что это бессмысленный круговорот денег, которые могли бы принести пользу государству.

Решительно, «Коронованный дельфин» не приносил ему ничего хорошего. Именно там он расстался с иллюзией того, что можно быть одновременно полицейским и честным человеком. Он не мог обманывать себя: ложь, принуждение, шантаж, манипуляции властью и законами — где был предел и где проходила граница между добром и злом? Доискаться до правды всегда было непросто. Иногда справедливости можно было добиться только средствами, которые в других обстоятельствах посчитались бы недостойными. Николя спросил себя, не объяснялся ли этим его отказ носить имя де Ранреев, и решил, что если бы он его принял, то ремесло полицейского было бы для него закрыто. В лучшем случае он стал бы военным, в худшем — придворным. Хорошо это было или плохо, но теперь он служил правде. По меньшей мере, подумал он.