Глава восьмая
— Рахиль! — позвал Исаак. Его голос громко прозвучал в пустоте двора.
— Не надо кричать, Исаак. Ибрахим ее приведет.
— Я на кухне, папа. — Оба ответа раздались одновременно, сливаясь, словно поющие голоса.
— Подожди, я сейчас приду, — ответил врач и легко взбежал по ступеням на первый этаж, благоразумно остановившись в дверях кухни. — Добрый день, Наоми, — сказай он. — Мне придется увести твою помощницу.
— Не переживайте, господин Исаак, — ответила Наоми. — Я не раз готовила ужин одна, справлюсь и на этот раз.
— Прости, папа. Я надоедала Наоми, вместо того чтобы заниматься своими обязанностями, — виноватым голосом ответила Рахиль. — Что случилось?
— Нас вызвали в дом Понса Мане, милая. Оторви Юсуфа от занятий и собери корзину.
— Что на этот раз?
— Он не сказал. Дело опять крайне срочное и загадочное. Думаю, не мешает положить успокоительные и стимулирующие пищеварение средства помимо обычного набора.
Осенний день клонился к вечеру, но земля еще хранила тепло солнца. Рахиль прихватила легкий плащ, позвала Юсуфа и бросилась в кабинет отца собирать корзину. Когда она вышла, Юсуф стоял посреди двора, оживленно беседуя с Исааком. Он взглянул на Рахиль, а затем, встав на цыпочки, что-то шепнул своему хозяину.
— Закрой лицо, Рахиль, — приказал Исаак. — Как следует.
— Да, папа, — удивленно ответила она и натянула на лицо накидку.
Рахиль не могла понять, о чем Юсуф говорил с ее отцом, но, без сомнения, речь шла о ней, раз все закончилось этой необычной просьбой. И когда они оказались наедине, Рахили очень хотелось узнать у отца причину. От кого прятать лицо, с возрастающим негодованием думала она. От старого бедняги Ибрахима? Но он же не мужчина. От Натана? Совсем ребенок, к тому же ее брат. От Юсуфа?
— Будем надеяться, что Наоми приготовит на ужин к нашему возвращению какое-нибудь горячее вкусное блюдо, — весело добавил Исаак и решительно двинулся в путь. — Мы можем вернуться поздно.
Рахиль и Юсуф снова остались в прихожей, а Исаака провели в кабинет торговца шерстью.
Здесь его вновь встретил мягкий аромат дерева, кожи и пчелиного воска. Понс взял Исаака за руки и усадил в кресло.
— Добрый день, господин Понс. Как вы себя чувствуете?
— Тело мое вполне здорово, господин Исаак. За это мне надо благодарить вас. Ваши предписания для улучшения сна очень помогли.
— Я рад. Но все-таки вас что-то гнетет?
— Все еще хуже, чем было прежде.
— Могу я узнать, что именно? — поинтересовался Исаак.
В ответ Понс рассмеялся грубоватым, горьким смехом.
— Конечно, можете. На меня совершили нападение, нет, будем честными, меня вот-вот погубит колдовство. Но не так, как я ожидал.
— Расскажите, что случилось, — серьезно попросил Исаак.
— Вчера в мой дом пришел человек. Это был бродяга в лохмотьях, но слуге он заявил, что должен лично передать мне какое-то сообщение. Я встретился с ним, и он смиренно сказал, что его просили кое-что мне передать. Он поклялся могилой своей матери, что эта весть, не исходит от него самого и что при всем желании он не смог бы описать нанявшего его человека, знает лишь, что у него низкий, хриплый голос и грубая одежда. За передачу сообщения он получил пять мелких монет.
— Неплохая сумма за то, чтобы передать весть в пределах города, — заметил Исаак. — Почему бродяга не сумел его описать?
— Человек был в маске.
— Вы можете мне сказать, что именно вам пере дали?
— Это было простое сообщение, которое бедняга запомнил наизусть, — ответил Понс. — Меня обвинили в смерти сына ткача из-за того, что я в ссоре с господином Рамоном. А заодно и в колдовстве, утверждая, что об этом известно всему городу, а также предупредили, что видели, как помогавшая мне ведьма тайком входила в мой дом.
— В этих словах есть доля правды?
— Ни малейшей.
— А что-нибудь похожее на правду?
— Я вас не понимаю, господин Исаак. Похожее на правду?
— То, что могло вызвать у ваших соседей подозрения. Возможно ли, господин Понс, что время от времени в ваш дом действительно тайком входят женщины? Или вы ссорились с ткачом? На людях, чтобы об этом стало известно в городе.
— Ничего подобного. Моя жена входит и выходит из дома, но открыто, и все знают, что это она. Слуги тоже входят и выходят, но отнюдь не тайком. Я спрошу, не было ли у кого из них каких-нибудь тайных гостей, но это маловероятно. А с Рамоном у меня нет никаких дел. — Понс раздраженно повысил голос. — Я торгую шерстью, покупаю особые ткани, в основном английские, и продаю наши крепкие ткани. Зачем мне общаться с ткачом, производящим дешевую ткань для местного рынка? И почему я должен вредить его сыну? Это нелепо.
— Вы выследили гонца?
— Да. Но не для того чтобы напугать его, а потому, что когда он передал мне слова того человека, он бросил на стол пять монет, сказав, что я был добр к его жене и он не может принимать плату за такую весть. Потом он ушел. Я послал за ним вдогонку двоих человек, чтобы узнать, кто он. Они нашли его в лачуге за городскими стенами и узнали, что его жена работала в нашем доме. Я отправил ему деньги, помимо пяти монет дал еще, чтобы отблагодарить за честность и совестливость.
— Вам не известно, связан ли он с человеком, просившем его передать это сообщение?
— Нет, но сомневаюсь, чтобы помимо этой услуги он оказывал тому человеку другие. Если он работает на него, его коварству можно только подивиться. А вознаграждение кажется слишком скудным.
— А почему вы послали за мной? — спросил Исаак. — Чем я могу помочь?
— Не знаю. Честно говоря, не знаю. Прежние угрозы можно было покрыть деньгами, даже ту последнюю, направленную против моего… — Он замолчал, словно не в силах вымолвить последнее слово.
— Против вашего сына, господин Понс? Мне кажется, вы говорили о сыне.
— Да, господин Исаак. Моем младшем сыне. И я был уверен, что за всем этим кроется конкурент, который нарушает спокойствие моей семьи, чтобы обобрать меня до нитки. Без сомнения, это самый удобный и дешевый способ уничтожить конкурента. Разорить его, а потом скупить его имущество за гроши. Однако на этот раз речь не идет о деньгах.
— Это уже не угроза, это нападение, — заметил Исаак.
— Да, — в отчаянии произнес купец. — Увы, несмотря на все ваше искусство, вы не в силах очистить опороченное имя.
— Нет, но я могу кое-что выяснить и дать вам знать. У меня есть свои веские причины заинтересоваться этими угрозами относительно колдовства. — Исаак замолчал, сложил кончики пальцев, коснувшись ими нижней губы, и задумался. — Я могу рассказать о вашем случае епископу? — наконец спросил он. — Уверяю вас, он вряд ли поверит в то, что вы колдун.
— Если вы считаете, что это поможет, — ответил Понс тихим от усталости и отчаяния голосом.
— И я оставлю для вас лекарства, потому что в подобных обстоятельствах часто нарушаются сон и пищеварение.
— Спасибо, господин Исаак. Я вам очень благодарен.
— Предлагаю вам привести в свой дом человека, который принес вам эту весть, обогреть его, накормить и помочь ему, чем сможете. Возможно, он знает о том, кто нанял его, больше, чем осознает.
— Что вы хотите сказать? Как он может знать больше?
— Из ваших слов мне показалось, что его ответ прозвучал очень уж продуманно. Он сообщил вам то, что счел важным, и вполне вероятно утаил какие-то подробности, которые показались ему ненужными. Но зачастую именно они могут иметь большое значение.
— Возможно, вы правы, — с сомнением произнес Понс. — Не думаю, что этому человеку есть что нам поведать, но я не против того, чтобы оказать ему помощь.
На следующий день епископ вызвал Исаака тоном, не допускающим возражений, почти резким.
— Исаак, друг мой, — обеспокоенно произнес он, — спасибо, что так быстро пришел. И прежде чем ты усядешься, должен предупредить тебя, что в это прохладное утро нам предстоит совершить еще одну короткую прогулку в семинарию.
— Кто-то болен?
— Да, разумеется, — раздраженно ответил епископ. Подагра по-прежнему беспокоила его, и он сердился. Встав, Беренгер взял свой посох. — Корзина с травами и лекарствами у тебя? Или мне послать кого-нибудь…
— Юсуф и Рахиль терпеливо ожидают нас. Но боюсь, в моей корзине в основном средства от подагры. И это хорошо, поскольку по вашему голосу я чувствую, что она вас все еще беспокоит. Но я прихватил с собой и другие лекарства, а Юсуф может сбегать домой и принести все, что нужно. Что вы можете рассказать мне об этом случае заболевания?
— Не очень много. Заболел семинарист, чье здоровье оставляло желать лучшего уже две или три недели. Конечно, никто не додумался сообщить мне об этом, — сурово добавил он, — хотя у нас уже давно трудности с семинаристами. Он сильно похудел, и у него пропал аппетит. Самое ужасное, Исаак, то, что парень — сын богатого, честного, богобоязненного прихожанина, и мне не нужна вторая загадочная смерть. Достаточно одной, да еще этот дурак Рамон мечется по городу и вопит о колдовстве. Ай! — вскрикнул епископ, задев больной палец посохом.
— Это не вторая загадочная смерть, а третья. Первая случилась в квартале — это был Аарон, сын пекаря Моссе.
— Конечно, — мягко ответил епископ. — Я думал лишь о своих подопечных.
— Кстати, Ваше Преосвященство, первый умерший, Аарон, был другом и собутыльником второй жертвы, юного Марка, сына ткача. С ними выпивал еще и третий. Семинарист. Как зовут вашего заболевшего юношу? Лоренс?
— Как бы я хотел, чтобы ты назвал другое имя. Да, это Лоренс.
У подножия лестницы они встретились с Юсуфом и Рахилью и молча отправились по площади Апостолов к семинарии.
Епископ постучал в одну из дверей и широко распахнул ее. Исаак увидел крошечную спальню, где едва хватало места для кровати, маленького стола с высоким табуретом и полки у изголовья постели, на которой стояло несколько книг. На стене над столом висел простой деревянный крест, а под ним стояли подсвечник и маленькая медная чаша. На колышках, вбитых у кровати, висели короткий плащ, рубашка и туника. На постели лежал бледный, изможденный юноша. Темные тени под такими же темными глазами были немыми свидетелями множества бессонных ночей. Рахиль откинула накидку, чтобы лучше видеть, поскольку окно было закрыто ставнями, и в комнату почти не проникал свет. Выложив содержимое корзины на стол, она принялась шепотом рассказывать отцу о больном.
— Какого черта… — заговорил Лоренс глухим голосом, но тут понял, кто пришел к нему, и осекся. — Ваше Преосвященство, — пробормотал он и приподнялся.
— Это юный Лоренс Мане, господин Исаак, — сказал Беренгер. — Мы привели тебе врача, Лоренс.
— Мне не нужен врач, — возразил Лоренс, чуть задыхаясь. — Я совершенно здоров.
— Тогда почему ты в постели после службы третьего часа? — осведомился епископ.
— Я сейчас же встану, Ваше Преосвященство, — ответил юноша и спустил ноги на пол. — Я почувствовал мимолетную слабость, вот и все.
— Глупости, — возразил епископ. — Ты похож на привидение. Ложись в постель.
— Я совершенно здоров, Ваше Преосвященство, — повторил Лоренс. — Просто я несколько дней постился и бодрствовал всю ночь. Молился за свою душу и за души двух моих недавно умерших приятелей, которым очень нужны наши молитвы.
— За Аарона и Марка? — спросил Исаак.
— Нет, вовсе нет, — испуганно возразил Лоренс. — За других.
— Глупости, — снова рассердился епископ. — Ручаюсь, что такому молодому парню, как ты, нужны еда и сон. Сейчас тебе надо вернуть здоровье своему телу — сосуду для души, а не поститься и молиться, чтобы преждевременно слечь в могилу.
— Но, Ваше Преосвященство… — упрямо повторил Лоренс.
— Тихо! — проревел епископ. — Я не разрешал тебе перебивать меня. Сейчас самое благоразумное, что ты можешь сделать, это выполнять все предписания врача, чтобы сохранить свою жизнь. Ты посвятил себя служению Богу. Поэтому ты и учишься в семинарии, юный господин Лоренс. А не для того, чтобы умереть с голоду. Ты прекратишь поститься, отдохнешь как следует, или, клянусь всеми святыми, я запру тебя в комнате, пока ты не смиришься. А теперь позволь врачу осмотреть тебя и исполняй все, что он посоветует. Это не просьба, Лоренс. Это приказ твоего епископа.
— Ваше Преосвященство, я не болен, — Лоренс с усилием поднялся на ноги, постоял несколько секунд, шатаясь, и рухнул на каменный пол.
— Что с ним? — спросил Исаак.
— Он потерял сознание, папа. Судорог не было, просто обморок.
— Положите его в кровать, — приказал врач. — Ваше Преосвященство, пожалуйста, позовите пару крепких ребят, чтобы перенести его в постель, не причинив боли.
Но Беренгер уже был в дверях и вел за собой священника, который показал им комнату.
— Мы вдвоем справимся, — сказал он. — Этот парень легкий. Его могут поднять даже два церковника. — Они легко подхватили Лоренса и осторожно положили в постель. Исаак склонился над юношей, легко ощупывая его шею и лицо, надавливая на живот и прислушиваясь к дыханию. Наконец он прислонил голову ко рту юноши, принюхался и поднялся на ноги.
— Рахиль, десять капель синей настойки в небольшом количестве воды.
— Да, папа. — Рахиль твердой рукой отмерила нужное количество, а затем подошла к постели.
Девушка приподняла голову Лоренса и смочила его губы водой из чашки. Он пошевелился. Она влила ему в рот лекарство. Лоренс застонал и проглотил. После третьего глотка он начал что-то бормотать.
— Что он говорит? — спросил Беренгер.
— Слушайте, — призвал его Исаак.
— Ma-ta-ra, — пробормотал Лоренс, вскидывая голову. Он произносил каждый слог четко и раздельно. — Ma-ta-ra, — повторил он на сей раз громче, — et discipulis tuus. — Юноша попытался приподняться, но молодой священник силой уложил его обратно на постель. — Misericorde… — прошептал он и начал бормотать что-то бессвязное.
Рахиль вновь подняла голову больного и влила ему в рот еще лекарства. Исаак что-то шепнул стоящему у двери Юсуфу. Мальчик принялся незаметно осматривать комнату, словно что-то искал.
— О каком убийстве идет речь? — спросил Беренгер. — И чьи ученики?
— Ваше Преосвященство, — сказал Исаак, — должен признать, что ничего не понимаю. Это кажется бессмысленным.
Затем из бессвязного набора слов отчетливо раздалось:
— Матара и матана, спаси нас! — После этого юноша стал что-то тихо шептать. Рахиль взяла чистую ткань и смачивала жидкостью губы Лоренса, не причиняя больному лишнего беспокойства.
— Что он сейчас говорит? — спросил Беренгер.
— «Отче наш», — ответил священник, подойдя поближе, чтобы лучше расслышать слова.
— Звучит более утешительно, — заметил епископ.
Внезапно тело Лоренса изогнулось от сильных судорог. Чашка вылетела из рук Рахили и разбилась о пол.
— Ради Бога, держите его, — воскликнул епископ.
— Я не могу его удержать, — сказал молодой священник. — Я пытаюсь, Ваше Преосвященство.
— Папа, у него судорожный припадок. Нет, я ошиблась. Кажется, он испытывает сильную боль.
— Тогда продолжай давать ему лекарство, дитя. Это единственное, что мы можем сделать. — Исаак шагнул к кровати, взял юношу за ноги и вытянул их. — Держите его руки, а я буду следить за ногами, — шепнул он священнику.
Рахиль кинулась к корзине и вытащила маленький пузырек. Смочив новый кусок ткани несколькими каплями содержимого, она снова подошла к изголовью.
— Прочь! — крикнул Лоренс, его тело вытянулось и окаменело. — Помогите! Господи, помоги мне!
Исаак положил руки на живот юноши и стал осторожно массировать его, качая головой.
Рахиль провела смоченной салфеткой по губам Лоренса. Он вздрогнул и откинул голову. Она повторила движение еще раз и добавила на салфетку несколько капель. Лоренс проглотил и облизал губы. Рахиль смочила их содержимым пузырька и ждала. Прошла минута. Две минуты. Они казались часом. Затем крик Лоренса превратился в жалобный плач.
— Уберите их от меня, умоляю! Я не предавал вас. Никогда. Я попрошу отца. Папа, помоги мне!
На этот раз Рахиль выдавила из пузырька немного лекарства на губы и язык юноши. Он судорожно сглотнул.
— Я ничего не скажу! Клянусь! — Он начал дрожать и пытаться беспомощно оттолкнуть удерживающие его руки. — Уберите их от меня! — повторил Лоренс, но на этот раз еле слышно.
Затем Исаак почувствовал, как мускулы обмякли юноши, и он вновь начал шептать молитвы.
— Надеюсь, боль чуть-чуть отпустила, — сказал Исаак. — А вместе с ней и ужас.
Беренгер взял молодого священника за руку и выпроводил из комнаты. Он опустился на колени в ногах кровати и громко молился, чтобы страдалец его услышал, если еще мог слышать. Исаак склонился над Лоренсом, щупая пульс на шее и приложив ухо к груди.
— Они идут за мной. Я их вижу, — слабо прошептал Лоренс. — Отец, смилуйся, они идут…
— Больше мы ничего не можем для него сделать, Ваше Преосвященство, — промолвил Исаак. — Мне глубоко жаль. Но самое ужасное свершилось до того, как мы узнали о состоянии юноши.
— Я послал за его духовником, чтобы он утешил его, — сказал Беренгер. — Боюсь, он успеет как раз к последнему обряду.
— Тогда мы подождем вас снаружи. Если состояние юноши изменится, мы тут же вернемся.
И когда врач со своими помощниками покинули комнату, туда вошел священник в сопровождении прислужника, который нес маленький резной деревянный ларец.
— Все кончено, — печально произнес Беренгер. — Как бы я хотел, чтобы мы сумели ему помочь. Он подавал большие надежды, а его отец хороший человек. Но что ты имел в виду, когда сказал, что самое ужасное уже свершилось?
— Ваше Преосвященство, боюсь, юноша был отравлен, как Аарон и Марк. Ему дали что-то, отчего произошли изменения в его организме, поэтому его мучили страшные видения, и он испытывал боль во всем теле. Как вы сами видели, его тело окостенело от боли. Я надеялся каплями восстановить равновесие в организме, чтобы он выжил, а его тело пришло в норму, — с глубокой печалью в голосе произнес Исаак, — но мы пришли слишком поздно. Я попросил Юсуфа поискать в комнате следы яда, и с вашего позволения, мне бы хотелось, чтобы он довел дело до конца. Правда, это выглядит омерзительно, когда тело юноши еще не остыло.
— Я прикажу ничего не трогать, — ответил Беренгер. — Его тело омоют, подготовят и сразу же перенесут в часовню. Если вы подождете, Юсуф может обыскивать комнату, сколько угодно.
Беренгер приоткрыл дверь и что-то сказал.
— Сделано, — произнес он, возвращаясь. — А теперь давайте пройдем дальше по коридору, в общую комнату, где студенты учатся и отдыхают, и присядем. Мой больной палец едва вынес все это.
— Конечно. Рахиль, ты закрыла лицо?
— Да, папа, закрыла, — раздраженно ответила девушка, пытаясь держать себя в руках. — Почему ты постоянно обвиняешь меня в том, будто бы я выставляю себя напоказ перед людьми? Что бы тебе не говорили, не в моих привычках ходить по улице без накидки.
— Я рад это слышать, — мягко ответил Исаак.
— Действительно, друг мой, твоя дочь завернута, словно сыр для сушки, — подтвердил епископ. — Будь спокоен.
Рахиль улыбнулась под накидкой.
— А теперь, господин Исаак, скажи-ка мне, о чем, по-твоему, говорил этот несчастный? Мы здесь одни, кроме твоей дочери и Юсуфа, который нас не услышит.
— Я здесь, господин, — отозвался Юсуф, стоящий в углу комнаты у окна.
— Конечно, он нас не слышит, — пробормотал Исаак. — Но не тревожьтесь. Юсуф крайне скрытен.
— Это хорошо, — одобрил епископ, присаживаясь на обитую тканью скамью и кладя ногу на табурет.
— Я думал о словах юноши, и должен признать, что пока пребываю в сомнениях. Трудность в том, что многие из этих слов были сказаны на незнакомом мне языке, как мне показалось. Вполне возможно, что он сказал не «matar» и речь шла отнюдь не об убийстве, а это были какие-то слова на чуждом языке. А ты что думаешь, Рахиль? Можешь немного приподнять накидку, чтобы легче было дышать и говорить. Не думаю, что Его Преосвященство заподозрит тебя в злом умысле или нескромности.
— Спасибо, папа. — Рахиль немного отвела накидку от лица. — Мне показалось, что он произнес имя. Или два имени. Похоже на каких-то странных языческих богов. — Она замолчала в ужасе от произнесенного. — Но, скорее всего, я ошибаюсь, Ваше Преосвященство, поскольку этот молодой человек, семинарист, никогда бы не стал произносить имена языческих богов даже в бреду. Откуда ему было их знать? Таких имен я не слышала. Но они звучали странно, как… — Рахиль смущенно замолчала.
— Не переживай, дитя мое, — сказал Беренгер. — Я подумал о том же и тоже отверг эту мысль. Но все же мне показалось, что слова звучали как заклинания, которые произносят маги или идолопоклонники, чтобы вызвать злых духов и демонов.
— Я тоже об этом подумал, — добавил Исаак. — Хотя, уверен, что есть и другие возможные объяснения.
— Что ж, — мрачно заключил Беренгер, — если именно этим юноша занимался, что звучит крайне правдоподобно, то у нас в семинарии уже не простые недовольства, а идолопоклонничество, ересь и попытки заниматься колдовством.
— А это очень серьезно, — заметил Исаак. В прошлом, во времена дедов и прадедов ныне живущих людей, уже состоялись процессы, начинавшиеся с поиска еретиков и колдунов. Но до процессов город охватывала паника, когда все начинали обвинять друг друга: злобные вымещали старые обиды, указывая на соседей; жадные доносили на своих конкурентов и соперников. И всегда разъяренное население выплескивало свою злобу на евреев, и толпы людей ломились в стены квартала. Прежде чем король успевал вмешаться и восстановить порядок, многие погибали или оказывались разорены.
— Последствия могут быть самые роковые, — продолжал Беренгер. — Если мне не удастся пресечь зло немедленно, ситуация может стать столь же пугающей, как в дни охоты на катаров, когда из каждого угла мог выползти доносчик, а невинные страдали наравне с виноватыми. Исаак, я не хочу, чтобы такое повторилось в моей епархии.
— Прежде чем предавать город огню, — спокойно ответил Исаак, хотя его сердце сильно билось от страха и гнева, — нельзя ли предположить, что все услышанное нами есть не более, чем преувеличение? Подумайте о такой возможности, Ваше Преосвященство. Вместо новой ереси, охватившей город, у нас могут быть всего лишь трое юношей, недовольных своей жизнью и сблизившихся на этой почве. Они ищут того, что сделает их жизнь более легкой. Мы знаем, что одним из средств было вино. Но вот они наткнулись на книгу и попытались вызвать невидимые силы. — Исаак замолчал, чтобы дать епископу время подумать.
— А также выпили сильнодействующие средства, которые привели к их смерти? — В голосе Беренгера слышалось сомнение.
— Возможно и такое. Ясно, что Аарон и Марк были очень одинокими, и у них не было друзей, о которых кто-либо знал. Лоренс тоже был одинок? Понимаете, Ваше Преосвященство, если бы в семинарии было повальное увлечение этой новой ересью, у Лоренса тут были бы друзья или по крайней мере помощники в неугодных делах.
— Понятия не имею, — ответил Беренгер. — Он бы тихим юношей, очень старательным. Любил поэзию, брал почитать многие мои книги и всегда возвращал. За три года, что он проучился здесь, его никогда не было в рядах тех, кто представал передо мной по обвинению в буйном или недостойном поведении. И это значит, что, возможно, он был одинок. — Епископ замолчал, и впервые за весь день его голос зазвучал с прежней силой. — Исаак, во что бы ни впутались эти введенные в заблуждение юноши, что бы их ни погубило, если мы узнаем, что это не имело отношения к семинарии и не являлось частью разгула ошибочных убеждений и ложный учений в городе, ты вновь спасешь меня, — в первый раз ты спас меня от лихорадки, а на этот раз спасешь нас всех, жителей города, настоятеля и всех каноников собора от гнева архиепископа! А я отслужу не одну литургию за упокой души этих несчастных.
В коридоре, со стороны комнат студентов, раздалось эхо тяжелых шагов.
— Его тело выносят, господин, — заметил Юсуф. — Я могу закончить осмотр комнаты?
— Да, — ответил Беренгер, — мы подождем тебя здесь.
