Глава десятая
Когда они подошли к воротам, Исаак внезапно остановился и прислушался. Позади них раздались гулкие шаги.
— Кто это, милая? — спросил он. — Похоже на…
Юдифь обернулась и встревожено взяла Исаака за руку.
— Это Даниил, муж. Я боюсь за Эсфирь. Наверное, ей стало хуже.
Бледные щеки Рахили залил румянец, и она плотнее натянула на лицо накидку.
— Господин Исаак! — позвал старший сын пекаря. — Прошу вас на одно слово.
— Что-то с твоей матерью? Меня хотят видеть? — Исаак повернулся и собрался идти обратно.
— Нет, господин Исаак. Она выпила немного бульона, который ей принесла госпожа Юдифь, и спокойно уснула. Я очень признателен вам за доброту. — Даниил поспешно продолжал, не дав Исааку и Юдифи время ответить. — Я попросил служанку приглядеть за ней, а сам пошел за вами.
— Тогда нам будет удобнее говорить в доме у огня, — заметил Исаак. — Проходи.
— Спасибо, господин Исаак, — ответил юноша, и проследовал за ними во двор и вверх по лестнице в общую комнату. Юсуф проскользнул в библиотеку, а остальные вежливо заняли свои места.
Юдифь быстро удалилась на кухню позаботиться об угощении. Рахиль порозовела и, неловко извиняясь, последовала за Юсуфом, чтобы предложить помощь, которая ему вовсе не была нужна.
— И о чем же ты хотел поговорить со мной? — спросил Исаак, когда они остались одни. — Это касается матери?
— Нет, господин Исаак. Сейчас я за нее спокоен.
— Твой отец? Полагаю, он был очень расстроен.
— Отец очень меня тревожит. Он никогда не был терпеливым, жизнерадостным человеком, господин Исаак, но в последние недели его нрав становился все круче. Стоит мне прийти, он впадает в ярость.
Мать не в силах этого вынести и убегает в комнату. Весь удар достается Саре и ученику, но отца стали бояться даже мальчик и несчастная маленькая служанка. Опасаюсь, что ни вы, ни кто-либо другой не в силах умерить его гнев.
— Странная причина прихода к врачу, Даниил, — сухо заметил Исаак. — Сказать, что он не может тебе помочь. Но, возможно, ты ошибаешься. Ты спрашивал себя, почему твой отец так гневается?
— Не сомневаюсь, что он скорбит по Аарону, — ответил Даниил.
— Я так не думаю. Или его скорбь не так уж и сильна. Боюсь, твой отец допустил ту же ошибку, что и ты. Он чувствует себя виноватым в смерти сына из-за…
— Из-за того, что отослал меня из дома?
— Да. Однако лишение старшего сына того, что принадлежит ему по праву, не всегда приводит к смерти младшего, Даниил. Смерть Аарона была странной, но она не имела отношения ни к тебе, ни к твоей семье. Двое других юношей, друзья твоего брата, скончались так же.
— Друзья моего брата? Какие друзья? И они оба мертвы?
— Да, у твоего брата были друзья, хорошие друзья, хотя он изо всех сил старался скрыть их от тебя. Юноши, чьи семейные обстоятельства значительно отличались от ваших. Они оба были христианами, один — сын ткача, работал в мастерской отца, а другой — студент семинарии. Они умерли не потому, что ты стал наследником дяди. Скажи мне, — вдруг попросил Исаак, — твой брат не получал письма незадолго до смерти? Пугающего письма?
— Нет. Мне об этом неизвестно. Возможно, моя мать или служанка знают. Если хотите, я у них спрошу.
— Если это неизвестно тебе, Даниил, сомневаюсь, чтобы они что-то знали. — Исаак поднялся, чтобы проститься с молодым человеком.
— Господин Исаак, прошу вас, — продолжал Даниил, тоже вставая. — Еще одно слово. Вы спросили меня, зачем я пришел к вам, и теперь все это кажется таким незначительным, что мне стыдно отнимать у вас время. Но вы хотели знать, о чем мы беседовали в последние несколько недель или месяцев. Аарон много рассказывал мне о великом маге, ученом-чужеземце, который сильно поразил его мудростью и знаниями. Он говорил, что пару раз заходил к Мариете, чтобы послушать, как тот читает лекцию по теологии.
— В публичный дом Мариеты?
— Полагаю так, — встревожено ответил Даниил.
— Ты уверен, что он не шутил? Что ходил к Мариете не в поисках удовольствий?
— Нет, — твердо произнес Даниил. — Это невозможно. Только не Аарон. Господин, вы должны мне верить. Аарон был аскетом. Он отвергал удовольствия…
— Отнюдь не все. Он много времени проводил в таверне Родриге, где пил вино и беседовал со своими друзьями.
— По крайней мере женщины его не интересовали. Я знаю, что мужчины часто лгут на этот счет, особенно своим родным, но мы много беседовали. Кажется, Аарон не обращал на женщин внимания, а не просто боролся с искушениями, порой побеждая, порой проигрывая, как большинство из нас. Его злило, что мама постоянно хотела женить его, чтобы он успокоился, как будто он был быком, которого необходимо холостить, потому что тогда он будет покорно тянуть плуг.
— Должно быть, он был несчастлив, — задумчиво проговорил Исаак. — Но это не имеет отношения к тому, что он стал наследником своего отца, а не дяди.
— Я не понимаю вас, господин Исаак.
— Возможно, это и к лучшему. Наверное, я и сам не понимаю себя.
Вечером в таверне Родриге, Рамон, уже сильно захмелевший, выпил очередной стакан вина и приготовился снова начать свою историю. По мере того как росла его известность ввиду ходивших по городу невероятных слухов, менялась и его привычка пить. Вместо маленького стакана вина с соседями в захудалой таверне на улице он теперь проводил вечера за немало приукрашенными рассказами о смерти своего сына, собирая все больше слушателей, желающих узнать жуткую и скорбную историю.
— И вот я услышал, как она постучала в дверь, — начал Рамон, промочив горло солидным глотком лучшего вина Родриге. — Было поздно, и я уже собирался ложиться. Стояла темная, ветреная ночь — ночь преступлений и колдовства.
— Кто же стучал? — спросил незнакомец, единственный в зале, кто не слышал этой истории. Остальные посетители таверны уже давно перестали обращать на Рамона внимание.
— Женщина в черном, высокая, лицо скрыто под накидкой, и я его не видел. Но судя по походке и голосу, она была красивой и злой. В ее голосе было что-то зловещее.
— Что ты хочешь этим сказать? — не унимался незнакомец.
— Он был низкий и хрипловатый. Голос соблазнительницы. Она вошла в дом и поднялась в комнату моего сына, все время что-то напевая. От этого голоса мороз пробежал по коже. Затем она зажгла благовония и начала распевать все громче и громче высоким, резким голосом. — Рамон нагнулся и прошептал. — Это была такая сильная магия, что я обессилел. Одному Господу известно, сколько я пролежал в забытьи, и только Он знает, сколько времени провела в доме эта женщина.
— Ты нам этого не говорил, Рамон, — заметил человек, сидевший напротив. — Прошлый раз ты рассказывал, что она была маленького роста с тоненьким, визгливым голоском.
— А до этого, — добавил другой посетитель, — ты говорил, что она была похожа на ангела с…
— Я опасался за свою жизнь, — хмуро пояснил ткач. — Я не смел сказать правду.
— А теперь не боишься? — удивился скептик.
— Нет, потому что сам епископ прислал ко мне одного из своих важных людей. Он пообещал, что церковь защитит меня от колдунов.
— И что случилось потом? Ты сказал, что тебя околдовали.
— А когда я открыл глаза, то понял, что стою внизу лестницы, а женщина наверху. Она спустилась вниз без единого звука. Ее ноги даже не касались ступеней.
— Как лекарь. Говорят, он тоже умеет беззвучно ходить по лестнице, — пробормотал кто-то.
Рамон кивнул.
— Так я понял, что это была его дочь. Пусть они все отрицают. Но я знаю наверняка, — добавил он многозначительным тоном и опустошил стакан, с надеждой оглядываясь по сторонам в поисках кого-нибудь, кто бы захотел налить ему еще.
На следующее утро Исаак с радостью узнал, что Эсфирь если и не выздоровела полностью, но ей стало значительно лучше, чем вчера. Он принес ей еще сиропа для горла, убедился, что Юдифь прислала достаточно бульона и других легких блюд, а затем отправил Юсуфа и Рахиль в лавку торговки травами, чтобы пополнить запасы.
— Я пойду домой пешком, чтобы насладиться краткими минутами одиночества, — сказал он. — Мне надо о многом подумать, а ходьба хорошо действует на разум.
— Но, господин… — начал было Юсуф.
— Всего несколько месяцев назад, Юсуф, я много ходил по городу в одиночестве. Мне бы не хотелось забыть, как это делается, — сухо добавил Исаак. — Рахиль, ты закрыла лицо?
— Да, папа, — недовольно ответила Рахиль. — Конечно, закрыла.
Итак, они вдвоем направились из квартала к палатке торговки травами. Рахиль встала перед разложенным товаром, откинула накидку, чтобы лучше разглядеть, понюхать, сравнить и поторговаться.
— Эти я могу собрать сама в любом поле, — заметила она, отмахиваясь от свежих и сушеных простых трав и отказываясь от жгучего розмарина, ароматной полыни, а также огромных пучков тимьяна и жестких лавровых листьев. — И вы хотите монету за один жалкий пучок? — спросила Рахиль, указывая на толстые свертки, лежащие в широкой корзине.
— Вы таких нигде не сыщете, госпожа Рахиль, — негодующе возразила торговка. — Они растут на нашем собственном склоне, за ними хорошо ухаживают и поливают. В них больше силы и жизненных соков, чем в жестких пучках придорожной травы, истоптанной ослами и быками. Но поскольку это для вас и вашего отца, то в качестве любезности… — Торговка замолчала, словно готовясь принести огромную жертву. — Если вы возьмете четыре любых пучка, я продам их вам за обол.
— Что намного больше их истинной стоимости, — заметила Рахиль. — Ладно, не придется самой собирать, — добавила она, выбирая восемь лучших пучков для отца, Наоми и расплачиваясь мелкой монетой. — Идем, Юсуф, — позвала девушка.
Ответа не последовало.
Она огляделась в толпе. Юсуф был увлечен разговором с мальчиком примерно его возраста. Рахиль вздохнула, потому что почти всю жизнь ей приходилось ждать Юсуфа, и отправилась за ним.
В это время кто-то окликнул ее. Оказалось, что это Далия с матерью и слугой. Если Далия узнала ее в толпе, сообразила Рахиль, значит, она без накидки. Девушка вспыхнула, закрыла лицо, махнула рукой и поспешила к ним.
— Рахиль! — крикнула Далия. — Пойдем с нами, прошу тебя. Мы ищем шелк, и нам нужно твое мнение.
— Шелк для платья?
Далия кивнула.
— Для особого платья?
— Ах, Рахиль! — Подруга сжала руки девушки. — Папа ездил в Барселону и виделся с тем господином, о котором я тебе рассказывала…
— Далия, — вмешалась мать, — ты ведешь себя нескромно. Пока ничего еще не решено. Сейчас ты всем разболтаешь и тогда…
— Мама, Рахиль не все. Она никогда не сплетничает. Она все обо всех знает, но не говорит ни слова. Правда, Рахиль?
— Я действительно не должна ничего рассказывать о пациентах отца без его разрешения. Даже говорить, кто они.
— Вот видишь! Поэтому ей я могу сказать, и она никому не выдаст. Мне нужно красивое платье, потому что он приезжает сюда по делам, но на самом деле чтобы увидеть меня. — Далия хихикнула с уверенностью, что любой увидевший ее мужчина найдет ее неотразимой. — И если мы друг другу понравимся, мы поженимся. — Эти слова она произнесла шепотом, словно их окружали бесчисленные соседи, любящие посплетничать. — Папа говорит, что он красивый, богатый и очень милый. — Далия заговорила быстрее, чтобы не услышала ее мать. — Признаю, что Ягуда вовсе не милый. Он сердится, когда не получает того, что ему нужно, а люди говорят, что с сердитым мужем очень трудно жить.
— Значит, он очень рассердится, когда узнает, — заметила Рахиль.
— Да, но я-то этого не увижу. Я буду в Барселоне. — Далия снова прыснула и потянула Рахиль за руку к лавке, где к восторгу покупателей были выложены куски шелка.
Далия с матерью остановились на двух тяжелых шелковых тканях прекрасного качества — алой и сливово-красной. — Из этого получится великолепное платье, — заметила Далия, указывая на алый кусок, — его надо украсить… чем же мне его украсить? Может, накидкой? Она должна быть другого цвета, и я хочу прорези в рукавах, это так роскошно, но зеленый или синий… — На лице девушки отразилось сомнение. — Как ты считаешь, Рахиль?
Рахиль взглянула на подругу, на шелк и подумала, что это неудачный выбор.
— Только не синий и не зеленый, Далия. Возможно, другой цвет подойдет больше, — посоветовала она.
— Госпоже Далии не стоит надевать ни тот, ни другой цвет, — раздался позади негромкий голос. — Взгляните лучше на это.
Все обернулись. В лавке стоял Юсуф, держа в руках кусок шелка теплого желтого цвета, цвета золота или осеннего солнца, яркого и сияющего.
— Но желтый мне не нравится, — возразила Далия.
Тут вмешался торговец шелками.
— Госпожа, это не желтый. Это золотой, почти шафрановый оттенок, и он очень подходит к цвету лица юной дамы. Взгляните, госпожа, как оживает красота вашей дочери, озаряя даже мою бедную лавку, когда я прикладываю ткань к ее лицу. — Он вырвал кусок шелка из рук Юсуфа и приложил его по всей длине к плечу Далии. — Если госпожа пожелает, я пришлю вам этот кусок, а к нему шелк для отделки различных оттенков, чтобы вы могли выбрать.
Все посмотрели на Далию. Юсуф и торговец были правы. Рахиль подумала, что ни один мужчина не смог бы устоять перед ее подругой, одетой в платье такого цвета.
Мать внимательно осмотрела Далию, сделала несколько шагов назад, приложила шелк к лицу и волосам дочери, а затем принялась оживленно спорить о цене. Обе девушки вышли на улицу, прихватив с собой Юсуфа.
— Как ты додумался выбрать этот цвет? — спросила Рахиль. — Мне он даже в голову не пришел.
— Мне он понравился, — ответил Юсуф, но перед его мысленным взором возник образ его прекрасной матери в великолепном шелковом платье такого же цвета. Постепенно он померк, и Юсуф пытался вспомнить, был ли у нее такой же цвет лица, как у юной девушки, которая стояла рядом с ним, закрывшись накидкой от любопытных взглядов.
— Что ж, ты всех поразил, — продолжала Рахиль. — А с кем ты разговаривал?
— С Хасаном. Его хозяин — ученый, но не очень добрый. Он говорит на моем языке, поэтому мне иногда приятно с ним поболтать, — довольно неуклюже добавил Юсуф.
— Не сомневаюсь.
В этот момент из лавки вышла торжествующая мать Далии, довольная заключенной сделкой.
— Я должна возвращаться, — сказала Рахиль. — Иначе мама будет волноваться. Юсуф пойдет со мной.
А Далия с матерью и слугой отправились в поисках приманок для ювелира.
Несмотря на уверения, что ей надо спешить, Рахиль не торопилась возвращаться домой. Стоял чудесный день для этого времени года, и у нее было прекрасное настроение. Девушка зашла в лавку перчаточника Эфраима, который сегодня выставил новый товар, — прелестные перчатки серого цвета, вышитые мелкими бусинками. Юсуф вертелся позади. Лавка была пуста, и Рахиль подняла с лица накидку, чтобы получше рассмотреть образцы, выставленные Эфраимом.
Ее испугал пронзительный крик с улицы, Рахиль подошла к двери, ничего не заметила и шагнула наружу.
— Вот она! — крикнула стоящая напротив женщина.
Рахиль вышла на площадь, чтобы увидеть, кто так привлек всеобщее внимание, и тут поняла, что краснолицая матрона в дверях дома напротив указывает на нее.
— Я узнала ее, когда она переходила площадь, такая дерзкая, в этой накидке, в какой была в доме ткача.
— Это дочь лекаря, — поддержала ее другая женщина, только что выбежавшая из своего дома. — Рамон так сказал.
Улица наполнилась любопытными зеваками. Рахиль в ужасе закрыла лицо накидкой. Кто-то схватил ее за руку. Это Юсуф пытался затащить ее обратно в лавку.
— Это и есть ваша ведьма? — спросил мужчина в дверях винной лавки. — Она может околдовать меня в любое время, когда захочет, — добавил он с громким смехом.
— Сюда, хорошенькая ведьма! — выкрикнул другой и заковылял через площадь.
Привлеченные шумом, на площадь стекались жители. Кто-то толкнул Рахиль, она налетела на Юсуфа и чуть не сбила его с ног. Взяв мальчика за плечо, она собралась удалиться с достоинством, как вдруг кто-то крепко схватил ее за руку и решительно затащил вместе с Юсуфом в темное помещение. Хлопнула дверь.
— Кто это? — пролепетала Рахиль.
Рука отпустила ее.
Она обернулась, отвела накидку от глаз и поняла, что находится в лавке перчаточника.
— Даниил! Что вы делаете?
— Я подумал, что на вас собираются напасть, — ответил юноша, оправдываясь. — А вас некому было защитить, кроме мальчика.
— В самом деле, Даниил. Это всего лишь парочка глупых женщин и пьяных болванов. Никто не собирался на меня нападать.
— Даниил? В чем дело? — послышался серьезный голос у задних дверей лавки.
— Господин Эфраим, — произнесла Рахиль и слегка поклонилась. — Ваш племянник спас меня от толпы из трех человек, за что я крайне благодарна, хотя в этом и не было нужды.
Эфраим рассмеялся.
— Что ж, я его не виню. Три человека легко могут превратиться в тридцать. А мы ведь не хотим, чтобы вам причинили вред, госпожа Рахиль. Верно, Даниил?
— Нет, дядя. И к тому же недалеко отсюда забили камнями женщину, — добавил юноша.
— Никто не собирался забивать меня камнями, — храбро возразила Рахиль, хотя на самом деле не чувствовала особой смелости.
— И тем не менее Даниил и слуга проводят вас с мальчиком до ворот и убедятся, что вы в безопасности у себя дома, так, племянник?
— Конечно, дядя. Я позову Самуила.
Они вышли через заднюю дверь и безо всяких приключений добрались до дома врача. Но хотя Рахиль без устали дразнила Даниила за его рвение, поднявшись в свою комнату, она принялась размышлять над произошедшим с тревогой, которую скрывала ранее.
