Книга: Три изысканных детектива (сборник)
Назад: ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Дальше: ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Вторник 20 февраля
Жозеф и Виктор медленно шли по центральной аллее некрополя. Траурные сюртуки жали в пройме, а цилиндры на голове и вовсе были китайской пыткой. Лакированные ботинки хлюпали по лужам. Казалось, что сыпавший на симметричные ряды могил мелкий дождик заказан специально по случаю похорон. Жозеф выглядел довольным, но твердо решил не делиться с Виктором сведениями, почерпнутыми из разговора с Сильвеном Брикаром, пока шурин перед ним не извинится. Шесть слов неотвязно крутились у него в голове: пораженная спорыньей рожь, свечи, губки, процесс. Очередной ребус. Бред сумасшедшего или криптограмма? Он бы охотно посмотрел на склеп Ги де Мопассана, похороненного год назад на кладбище Монпарнас, но не решился предложить это Виктору. Они миновали украшенную пальмами могилу историка Анри Мартена и вышли на северную аллею, где в нескольких метрах от места упокоения издателя Пьера Ларусса собрались одетые в черное люди.
— Тот, что в центре, с выпученными глазами и перстнями на пальцах, — писатель Жан Лоррен, денег у него куры не клюют, — шепнул Виктору Жозеф. — Остальные — я почти со всеми встречался — это Папюс и Сар, чокнутый музыкант…
— А мужчина с квадратным лицом тоже здесь?
— Да, крайний справа.
Собравшиеся выстроились в колонну и медленно направились к могиле. Каждый получал от служителя красную розу из корзины, бросал ее на гроб и крестился. Потом все целовали руку вдове — она стояла в позе античной плакальщицы, скрывая безразличие под плотной вуалью, пожимали руку прыщавому молодому человеку с лицом мученика и отходили, втянув голову в плечи. Виктор обогнал одного из присутствующих и ухватил за рукав в тот самый момент, когда тот предстал перед вдовой.
— Позвольте выразить вам мои самые искренние соболезнования, мсье…
— Гаэтан, Ришар Гаэтан, — не слишком приветливо буркнул тот, нетерпеливо высвобождая руку.
— Морис Ломье. Надеюсь, еще не слишком поздно…
— Поздно? Но для чего?
— Примкнуть к «Черному единорогу» — теперь, когда его основатель умер.
Ришар Гаэтан расслабился и изобразил безгубым ртом подобие улыбки.
— За внесение в список отвечаю я. Вступительный взнос, увы, достаточно высок, но ведь и трат у нас немало: мы снимаем зал для собраний, обеспечиваем членов общества значками и инструкциями, оплачиваем обеды и ужины…
«Мошенник», — подумал Виктор и весело поинтересовался:
— И дорого приходится платить?
— Тысячу франков в год.
— Кругленькая сумма, черт побери! Впрочем, не все ли равно, на что тратить деньги… Я слышал много лестного о вашей организации.
— Вот моя карточка, мсье Ломье, поторопитесь сделать вступительный взнос, вы не единственный соискатель, а количество мест ограничено.
— Разве не в ваших интересах собрать толпу побольше? За такую цену…
— Толпу? Мы ее презираем. Наша цель — объединить элиту, занимающуюся высокоинтеллектуальной деятельностью! — широкое лицо Гаэтана презрительно сморщилось, и он отошел, не дожидаясь ответа.
— Атака удалась! — воскликнул Жозеф. — Вы получили адрес?
Виктор показал ему визитную карточку:
РИШАР ГАЭТАН
КУТЮРЬЕ ДЕЗ ЭЛЕГАНТ
Париж, Второй округ, улица Пэ, 10
Бюро: Париж, Седьмой округ,
улица Курсель, 43-бис
— Первостатейный прохвост, — прокомментировал он.
— А вон Жан Лоррен, мы с ним общались! — воскликнул Жозеф. — Я рассказал, что пишу и издаюсь, он пригласил меня к себе и обещал прочесть мой роман.
— На случай, если вы не в курсе, он предпочитает мужчин.
— Не считайте себя самым умным! Я в курсе — как и весь Париж. Но все равно это лестно: автор «Прибрежного цветка» снизошел до беседы со мной!
И Жозеф принялся напевать, подражая игривой интонации Иветт Гильбер:
Вечерами, в «Золотом льве», в снежную пору,
У жаркого огня,
Я испробовала на нем свои чары…

— Ну и дела… И это отец моего племянника!
— Не изображайте скромника, дорогой шурин. Мне отлично известно, что вы цените куриозы, не забыли?

 

— Ну да, конечно… Но мы отвлеклись.
— Вы позвали меня на похороны, но ничего не рассказали о посещении мадам де Лагурне.
— Я ждал удобного момента. Как насчет плотного обеда? Я знаю маленький ресторанчик, где подают изумительное филе по-беарнски. Мы подведем промежуточные итоги и избежим овощного меню. Мне есть что рассказать. Плачу, конечно, я.
Благие намерения Жозефа испарились.
— Мне тоже, я много чего нарыл. Софи замужем, Сильвен Брикар рассказал, что она…

 

…Корантен Журдан сидел у окна и смотрел на запруженный экипажами бульвар Страсбур. Счет за номер он оплатил заранее. Одной ночи будет довольно. Он снова перечитал статью.
Сегодня утром на кладбище Монпарнас состоялись похороны барона Эдмона Ипполита де Лагурне. Присутствовали доктор Жерар Анкосс, он же Папюс, писатели г-да Гюисманс и Малларме, композиторы Клод Дебюсси и Эрик Сати, а также г-н Ришар Гаэтан, знаменитый кутюрье с улицы Пэ. Баронесса Клотильда де Лагурне отказалась сделать заявление…
«Одним меньше, — подумал он. — Осталось двое. Я не должен торопиться, нельзя допустить ошибку. Главное — защитить мою сирену. Потом…»
Он был возбужден, но не утратил способности рассуждать здраво и прекрасно понимал, что ему лучше было бы сесть в поезд и уехать домой, вместо того чтобы нестись на всех парах навстречу неизбежному провалу.
«Ну что за глупышка! Почему она не покинула этот квартал? Это облегчило бы мне задачу. Время поджимает, у меня скоро закончатся деньги… — Он взглянул на часы. — Будь что будет, рискну: теперь или никогда».
Корантен встал, разорвал свою рубаху, взлохматил волосы, накинул куртку и приоткрыл дверь: коридор был пуст. Он запер замок на два оборота и на цыпочках дошел до дверей номера 14, ееномера. Сделал глубокий вдох и со всего размаха врезался о створку, даже не пытаясь смягчить удар. Потом упал на колени и скорчился на полу.
Дверь открылась. На пороге стояла женщина в облегающем воздушном платье. Она на мгновение застыла в нерешительности, потом тенью проскользнула между мужчиной и канделябром. Корантен неловко распрямился, упершись головой в стену. Она здесь, наконец-то здесь, совсем близко. Стоит, слегка наклонив голову, и молчит, затаив дыхание. Он моргнул — свет резал ему глаза.
— Что вы здесь делаете? — спросила она дрожащим голосом.
— На меня кто-то напал, — хрипло произнес он. В голову пришла нелепая мысль: «Мне следовало податься в актеры!»
— Не шевелитесь, мсье, вам нужен врач.
— Нет, никаких докторов!
— Но вы ранены!
Кровь застучала в висках Корантена, он схватил женщину за руку. Она испугалась и попыталась высвободиться.
— Помогите мне встать. Ваше появление спасло меня от худшей участи, я отделался несколькими царапинами.
Он вцепился в ее локоть.
— Слушайте очень внимательно. Вы должны мне доверять. Вы в опасности: возьмите только самое необходимое и покиньте гостиницу, но не берите фиакр.
— Кто вы?
— Друг.
— Записка в «Отель де Бельфор» была от вас?
— Да. Больше я ничего сказать не могу. Возвращайтесь в павильон на улице Альбуи, там вы будете в безопасности. Запритесь, никого не впускайте, еду пусть оставляют перед дверью. Я с вами свяжусь.
— Но… Да вы сумасшедший!
— Вовсе нет. Все, что я сказал, правда! — почти выкрикнул Корантен. — Заклинаю вас, послушайтесь меня.
— Назовите мне ваше имя.
— Я тот, кто спас вас — в январе, в Ландемере. — Он отпустил ее руку. Ему вдруг стало не по себе, он ощущал неодолимую тревогу: как она поступит и как далеко способна зайти в своем безрассудстве. — Вы должны мне верить!
Он, пошатываясь, поднялся с пола и исчез, завернув за угол коридора.
Софи вернулась в номер и заперла дверь на ключ. Ей было страшно, она не знала, что делать. Кто он, этот незнакомец, так страстно моливший ее бежать? Друг? Кто на него напал? И почему? Правда ли, что он спас ее в Ландемере? А вдруг он собирался ее убить?
«Ты бредишь, если он — убийца, ты была бы уже мертва… Голубая тетрадь… Он прочел ее или нет?.. Довериться ему? Нет, это безрассудно…»
Впрочем, павильон на улице Альбуи явно безопаснее этого враждебного отеля.

 

День клонился к закату. Всю дорогу она почти бежала: стремглав преодолела садик, опасаясь нападения со спины, добралась до двери и повернула ключ в замке. Пять минут спустя за ставнями одного из окон второго этажа мелькнул свет.
Корантен Журдан замер у окошка булочной. Благодарение Богу, она его послушалась.

 

Погода улучшилась, потеплело, и на улицу Пэ высыпали клерки и продавщицы. В тот момент, когда из ворот дома номер 10 выпорхнула стайка девушек, пытавшихся успеть на омнибус, во двор незаметно проскользнула тень. Никто не обратил внимания на человека, скрывшего лицо за рулоном ткани, который кто-то оставил у двери. Тень метнулась к лестнице черного хода, укрылась в стенном шкафу среди швабр и затаилась.
Консьерж тушил в мастерских печи. По паркету простучали каблуки, зазвучали юные звонкие голоса:
— Что, папаша Мишон, кота ищете?
— Глядите в оба, папаша Мишон, обожжетесь — никто в мужья не возьмет!
Работницы дружно подсмеивались над консьержем, шустрым, то и дело распускавшим руки вдовцом. Папаша Мишон, хлебнув самогона, сдобренного перцем и луком, всегда горько жаловался, что с ним обращаются хуже, чем с подстилкой, и не только эти неотесанные соплячки, но и сам хозяин. Тридцать лет беспорочной службы — и ни тебе почета, ни уважения, одни оскорбления.
Забившаяся в узкий шкаф тень, затаив дыхание, прислушалась. Раздался резкий стук — это консьерж удалился к себе. Уборщица, что-то монотонно бормоча, подмела магазин — так происходило каждый вечер, а в швейных мастерских она наведет порядок ранним утром, перед открытием.
Дышать становилось все труднее, тело затекло, хотелось немедленно размять руки и ноги. От шкафа до лестницы на антресоли — всего несколько шагов. Оттуда можно будет наблюдать за первым этажом и последним пролетом лестницы. Начать сейчас, возможно, опасно — наблюдение, которое он вел несколько дней, позволило установить, что командующий, распустив войска, частенько задерживается, да не один, а с пленницей. Раздавшийся наверху скрип подтвердил это: кто-то спускался по ступеням, останавливался, делал следующий шаг, издавая неясные звуки — то ли смех, то ли плач.
Спрятаться — хоть сюда, за фикус в горшке.
В сером рассеянном свете возникла девушка. Она остановилась, вцепившись рукой в перила, и из ее груди вырвалось отчаянное рыдание, перешедшее в долгий стон. Свет фонаря проникал в окошко над дверью, освещая кафельный пол вестибюля, и отражался в висевшем на стене зеркале в человеческий рост. Молоденькая — на вид ей можно было дать лет пятнадцать, не больше — ученица швеи с растрепанными волосами, расцарапанными щеками, в перекрученных на лодыжках чулках подошла к зеркалу. Увиденное привело ее в отчаяние, она уронила на пол скомканную одежду, снова горько заплакала, разгладила ладонями мятую юбку, кое-как расправила изодранное в клочья белье, застегнула корсаж и накинула пелерину. Потом утерла слезы тыльной стороной ладони, нахлобучила задом наперед шляпку, всхлипнула и вышла на улицу. Консьерж не запер дверь на засов, что было на руку незваному гостю.
Тень убедилась, что кожаный мешочек и его содержимое на месте — так, на всякий случай, — и начала медленно подниматься по лестнице. Ступенька, еще одна, еще. Остановка. Отдых. Тень двигалась медленно и осторожно, пытаясь забыть про несчастную девочку.
Тень миновала первый пролет и стремительно, как проворный кот, закончила подъем: будто какая-то невидимая нить тянула этого человека вверх, помогая восхождению. Теперь нужно повернуть направо, миновать предназначенные для показа моделей салоны и туалетную комнату. Прекрасно, просто замечательно. За небольшое вознаграждение уволенная в прошлом месяце закройщица нарисовала ему подробный план помещений: анфилада комнат заканчивалась будуаром, куда главнокомандующий приглашал богатых заказчиц на рюмочку «Кюрасао». Осматривать ее нет никакой нужды: обиженная девушка во всех деталях описала, как однажды вечером ее позвали выпить ликера, как силой повалили на пестрый диван, как она отбивалась, дралась и царапалась. На консоли стоял фарфоровый кувшин для шоколада и покрытая золочеными сеточками тарелка со сластями, перед калорифером — два глубоких кресла, жардиньерка с искусственными цветами и китайская ширма. Дополняла обстановку танцовщица из терракоты на подставке, освещенная оранжевым светом лампы Рочестера. Он тоже был там — лежал на диване, как паук в центре паутины, насытившийся собственной жестокостью, и отдыхал: чтобы изнасиловать ребенка, требуется немало энергии, а подлый ловелас был уже немолод.
На сей раз он сумеет прицелиться и метнуть свое орудие. Главнокомандующий не будет страдать, он даже ничего не почувствует, а когда перейдет на ту сторону, поймет, как легок был его конец по сравнению с грузом грехов. О, как же приятно прикосновение к тяжелому шару, который вот-вот выдаст злодею билет в один конец!
Ришар Гаэтан потянулся и зевнул. Боже, как же он устал! Нет, подобные экзерсисы ему больше не по возрасту, да и сердце сдает. Черт, повсюду пятна, нужно оставить записку, чтобы чехол отнесли в прачечную еще до открытия мастерской. Плевать, два-три дня он вполне обойдется без светло-желтого бархатного покрывала, на котором одержал столько побед. Старшая мастерица Соланж состроит гримасу, но он знает, как купить ее забывчивость. Швею уволят, она получит пухлый конверт и не раскроет рта. Боже, как скучно — и все это за несколько жалких мгновений удовольствия!
Он заправил полы рубашки в брюки, застегнул ремень и причесался перед зеркалом с гипсовыми ангелочками на раме. Рука со щеткой замерла в воздухе. Ему вдруг почудилось, что из темноты выступает чье-то лицо. Ерунда, эта дуреха ни за что не посмела бы вернуться. Он взял миндальное печенье. Принять ванну, переодеться, поужинать на Бульварах и спать, спать… Он провел расческой по волосам.
Тень прицелилась. Раздался короткий свистящий звук. Ришар Гаэтан получил удар по затылку и тяжело рухнул на пол, не успев проглотить печенье.
Тень наклонилась к своей жертве: тело оставалось неподвижным. Дело сделано. Он достиг значительных успехов в обращении с оружием. Воистину: «Хочешь стать кузнецом, работай в кузнице». Куда он закатился? Вот, рядом с расческой.
Тень подняла свинцовый шар, задула фитиль. Оставалось лишь исчезнуть и сосредоточиться на следующем шаге.
Назад: ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Дальше: ГЛАВА ДЕСЯТАЯ