Грохот выстрела живо напомнил Анжелике сцены из прошлого: нападение королевской полиции и драгунов. В глазах у нее потемнело.

С ужасом она смотрела, как соскочивший с постели Жоффрей де Пейрак натягивает ботфорты, надевает камзол из черной кожи.

– Вставайте скорее, – поторопил он ее.

– Что происходит? – спросила Анжелика.

Она подумала, что их атаковал пиратский корабль. Взяв себя в руки, она схватила брошенную ей мужем одежду и принялась без обычной тщательности облачаться в нее. Только она застегнула спереди платье, как стеклянная дверь каюты содрогнулась от глухого удара.

– Откройте! – прозвучал хриплый голос.

Едва граф отодвинул защелку, как чье-то грузное тело повалилось на него и тут же рухнуло на ковер. На спине упавшего сразу расплылось большое темное пятно. Рескатор повернул его лицом вверх.

– Язон!..

Капитан открыл глаза и прошептал:

– Пассажиры.., напали на меня.., в тумане.., захватили верхнюю палубу…

Тяжелые клубы густого белого тумана проникали даже в каюту. Анжелика увидела в двери знакомый силуэт. На пороге стоял Габриэль Берн с дымящимся пистолетом в руке. Реакция Рескатора была мгновенной.

«Нет!» – хотела крикнуть Анжелика, но не успела: какая-то сила бросила ее вперед и она повисла на руке мужа. Пуля Жоффрея де Пейрака впилась в позолоченную обшивку над дверью.

– Дура! – пробормотал Рескатор сквозь сжатые зубы, но не оттолкнул ее. Он знал, что перезарядить пистолет ему уже не удастся. Теперь Анжелика прикрывала его своим телом, как щитом.

Уступив в проворстве своему противнику и не выстрелив, мэтр Берн колебался, лицо его конвульсивно подергивалось: теперь покончить с ненавистным ему человеком он мог, только ранив, а то и убив Анжелику.

В каюту вошли Маниго, Каррер, Мерсело и несколько их сообщников из числа матросов-испанцев.

– Так вот, граф, – с усмешкой сказал судовладелец, – теперь наш ход. Признайтесь, вы не ожидали такого подвоха от презренных эмигрантов, превращенных в живой товар алчного авантюриста? «Смотрите, бодрствуйте и молитесь, ибо не знаете, когда наступит это время», сказано в священном Писании. Но вы позволили Далиле усыпить вашу бдительность, и мы воспользовались этой возможностью, которую ждали уже давно. Соизвольте сдать оружие, граф.

Отстранив Анжелику, застывшую между ними, как каменное изваяние, Рескатор протянул Маниго свой пистолет, который тот заткнул себе за пояс. Ларошельцы и их сообщники захватили много оружия и получили явное превосходство. Хозяину «Голдсборо» было ясно, что любая попытка к сопротивлению будет стоить ему жизни. С подчеркнутым спокойствием он оправил жабо и кружевные манжеты рубашки.

Протестанты презрительно разглядывали роскошную каюту закоренелого грешника, его восточное ложе в красноречивом беспорядке. Но Анжелике было не до их суждений по поводу ее нравственности. Случившееся превзошло самые худшие опасения. У нее на глазах граф де Пейрак и мэтр Берн чуть не застрелили друг друга. Но особенно ее ошеломило вероломство гугенотов.

– Что вы наделали, друзья мои? – тихо сказала она.

Протестанты были готовы противостоять возмущению Анжелики и ее гневным укорам, но сейчас, ощущая на себе ее взгляд, они на мгновение усомнились в правоте своей затеи, почувствовали, что они что-то недопонимают.

В стоявшей перед ними паре, в этом мужчине со странным незнакомым лицом, которое они впервые увидели без маски, и в этой женщине, как бы тоже незнакомой в ее новом наряде, они улавливали какой-то нерушимый союз, нечто совсем иное, нежели та плотская связь, за которую их осуждали.

С открытыми плечами в обрамлении венецианских кружев, на которые лунной россыпью падали ее пышные волосы, Анжелика переставала быть для них просто другом и становилась знатной дамой, которую Габриэль Берн инстинктивно угадал под обличьем служанки. Она стояла перед Рескатором, как перед своим повелителем. Исполненные гордости и презрения, они были людьми другой породы… Протестантам внезапно почудилось, что они стали жертвами заблуждения, за которое могут жестоко поплатиться. Краткая речь, заготовленная Маниго, вдруг вылетела у него из памяти. Он заранее предвкушал свое торжество над загадочным и высокомерным Рескатором, но теперь все его ликование сникло. Тем не менее Маниго первым пришел в себя.

– Мы защищаемся, – твердо сказал он. – Мы считаем своим долгом, граф, принять все меры к тому, чтобы избежать тяжелой участи, которую вы нам уготовали. Госпожа Анжелика невольно помогла нам, усыпив вашу бдительность.

– Не надо иронизировать, господин Маниго, – строго сказала Анжелика. – Ваш поступок основан на крайне поверхностных суждениях, и вы еще пожалеете о нем, узнав истину. Пока вы не восприимчивы к ее голосу, но я надеюсь, что здравый смысл скоро вернется к вам и вы поймете всю неразумность ваших действий.

Воздействовать на этих ожесточившихся людей можно было только спокойствием и самообладанием. Анжелика ощущала их готовность пойти на убийство ради укрепления своего шаткого преимущества. Один жест, одно слово

– и может произойти непоправимое.

Продолжая загораживать собою Жоффрея де Пейрака, она была уверена, что мятежники не осмелятся выстрелить в нее, свою спасительницу…

Они и впрямь колебались.

– Отодвиньтесь в сторону, госпожа Анжелика, – произнес наконец судовладелец. – Вы должны понимать, что сопротивление бесполезно. Отныне на борту распоряжаюсь я, а не тот, кого вы с необъяснимым упорством защищаете от своих друзей, как вы сами еще недавно называли нас.

– Что вы собираетесь с ним делать?

– Взять его под стражу.

– Но вы не вправе убивать его без суда, не доказав его виновности. Это было бы самой низкой подлостью! Бог покарает вас!

– У нас нет намерения убивать его, – с трудом выдавил из себя Маниго.

Увы, ей было ясно, что их главная цель – расправиться с ним, что без ее вмешательства он бы лежал сейчас рядом с Язоном. На лице Анжелики выступил холодный пот.

Несколько минут прошло в тягостном ожидании… Подавив страх, Анжелика повернулась к мужу. Ей не терпелось выяснить, какова его реакция на унизительную и опасную ситуацию, в которой он оказался. И вдруг она с содроганием обнаружила, что на губах благородного авантюриста играет все та же загадочная улыбка, с какой он всегда встречал свору недругов, пытающихся его уничтожить.

В этом удивительном человеке есть что-то такое, отчего другие всегда будут стремиться его погубить. Напрасны ее старания защитить его, всегда следовать за ним. Он не нуждался ни в ком, он безразличен и к смерти, и даже к ней самой, обретенной столь недавно.

– Разве вы не видите, что они захватили ваш корабль? – возмущенно спросила Анжелика.

– А это еще надо доказать, – произнес он с насмешкой.

– Да будет вам известно, господин граф, – вмешался Маниго, – что большая часть вашего экипажа сидит в трюме и не может выручить вас. Мои люди охраняют с оружием все люки. Каждый, кто попытается высунуть нос, будет застрелен без всякой жалости. Что же касается ваших вахтенных, то большинство из них уже давно перешли на нашу сторону в надежде избавиться от тирании своего алчного хозяина.

– От души благодарю вас, – сказал Рескатор.

Он перевел взгляд на матросов-испанцев, которые, как волки, рыскали по каюте, ошалев от ее богатства, и начинали потихоньку прикарманивать золотые безделушки.

– А ведь Язон предупреждал меня, – сказал Рескатор. – Мы очень неразборчиво провели последнюю вербовку. Правильно говорят, что ошибки обходятся дороже, чем преступления…

Он посмотрел на тело Язона и темные пятна крови на ярком ворсе ковра. Лицо Рескатора посуровело, веки чуть опустились, прикрыв сверкающие черные глаза.

– Вы убили моего помощника. Он был мне другом целых десять лет…

– Мы убили только тех, кто оказал сопротивление. Я уже сказал вам, что таких немного. Все остальные перешли на нашу сторону.

– Надеюсь, у вас не будет излишних трудностей с блистательными новобранцами, которых мы подобрали из подонков Кадикса и Лиссабона, – усмехнулся Жоффрей де Пейрак и властно крикнул одному из бунтовщиков:

– Мануэло!

Тот мгновенно вскочил, и Рескатор что-то скомандовал ему по-испански. Испуганный матрос поспешил подать ему плащ.

Набросив его, граф с решительным видом направился к двери. Протестанты немедленно окружили его. Теперь им было ясно, что вопреки всему авторитет Жоффрея де Пейрака среди членов экипажа нисколько не пострадал.

Маниго приставил ему к спине свой пистолет.

– Не пугайте нас, сударь. Мы еще не решили, как поступить с вами, но вы в наших руках. Надеяться на побег бесполезно.

– Я не настолько наивен, чтобы не понимать этого. Мне надо только оценить обстановку своими глазами.

Под дулами пистолетов и мушкетов он поднялся на мостик и облокотился на резные поручни, частично поврежденные во время бури.

Взору Жоффрея де Пейрака открылась ужасающая картина погрома, учиненного на корабле. Свисали лохмотья разорванных парусов. Упавшие реи, опутанные такелажем обломки фок-мачты придавали славному «Голдсборо» облик развалины, непоправимо изуродованной штормом.

Ущерб от бури усугублялся последствиями недолгой, яростной схватки. Матросы без церемоний бросали за борт трупы убитых, которыми была усеяна палуба.

– Теперь вижу, – холодно проговорил Рескатор.

Он поднял голову. Между двух уцелевших мачт уже орудовала новая, малочисленная, но активная команда, стараясь закрепить и починить паруса, распутать и заменить такелаж. Несколько юношей-протестантов осваивали работу марсовых. Дело шло медленно, но утихомирившееся море, ставшее ласковым, как кошечка, полностью благоприятствовало обучению новичков.

На палубе граф увидел Ле Галля с капитанским рупором в руках. Это он в утреннем тумане подкрался к Язону, нанес ему смертельную рану. Лоцман-бретонец был наиболее опытным мореходом. Маниго доверил ему управление кораблем, а у штурвала поставил Бреажа.

В целом все ларошельцы были более или менее причастны к морю и не чувствовали себя не в своей тарелке даже на таком большом корабле, как «Голдсборо». С помощью двадцати присоединившихся к ним испанцев они вполне могли справиться со знакомым делом при условии, что никто не будет лодырничать и что…

Повернувшись к пассажирам, Рескатор с улыбкой сказал:

– Прекрасная работа, господа. Признаю, что все сделано весьма лихо. Для осуществления ваших пиратских планов вы воспользовались тем, что, кроме вахтенных, все мои люди, изнуренные ночной борьбой за спасение корабля и ваших жизней, пошли отдохнуть.

От такого оскорбления красное лицо Маниго стало багровым.

– Пиратских?! По-моему, вы перепутали нашу роль со своей.

– А как прикажете называть захват чужого имущества, в данном случае моего корабля?

– Корабля, отобранного у других! Ведь вы живете разбоем…

– Как вы категоричны в суждениях, господа религиозные фанатики. Плывите в Бостон, и там вы узнаете, что «Голдсборо» построен по моему проекту и оплачен звонкими экю.

– Готов держать пари, что у этих экю сомнительный источник.

– А кто посмеет похвастать безупречным происхождением золота в своем кошельке? Вот вы, например, господин Маниго. Разве состояние, которое вы унаследовали от ваших благочестивых предков – ларошельских корсаров или купцов, не омыто слезами и кровью тысяч черных рабов, которых вы покупали и продолжаете покупать на берегах Гвинеи, а затем перепродаете в Америке?

Непринужденно опершись о поручни, он рассуждал с улыбкой на лице, словно вел светскую беседу, а не стоял под прицелом мушкетов.

– Причем здесь это? – недоуменно спросил Маниго. – Не я же выдумал рабство. На рабов в Америке спрос, вот я и поставляю их.

Рескатор разразился таким резким и оскорбительным смехом, что Анжелика прижала к ушам ладони. Боясь, что Маниго ответит на провокацию выстрелом из пистолета, она была готова броситься между ними, но ничего не произошло. Протестанты стояли, как загипнотизированные. Анжелика почти физически ощущала силу, исходившую от этого человека, ту невидимую власть, которая заставила бунтовщиков забыть о том, где они находятся и зачем сюда пришли.

– О, непоколебимая совесть праведников, – продолжил граф, перестав смеяться. – Тот, кто убежден в своей исключительности, вряд ли усомнится в обоснованности своих действий. Но оставим это, – он махнул рукой с беспечностью истинного вельможи. – Только чистая совесть – залог праведных дел. Если у вас нет грабительских планов, чем можете вы оправдать свое намерение лишить меня не только собственности, но и жизни?

– Тем, что вы и не помышляете доставить нас к цели нашего путешествия – в Санто-Доминго.

Рескатор не ответил. Его горящие черные глаза не отрывались от лица судовладельца. Победа будет за тем, кто первый заставит противника опустить глаза.

– Значит, вы не отрицаете, – торжествующе продолжал Маниго. – По счастью, мы своевременно разгадали ваши замыслы. Вы собирались продать нас.

– Ну, коль скоро работорговля есть честный и хороший способ заработать деньги… Но вы ошибаетесь. У меня и в мыслях не было вас продавать. Это меня не интересует. Не знаю, чем владеете вы на Санто-Доминго, но то, чем владею я, превосходит все богатства этого маленького острова. И, разумеется, меня прельстила отнюдь не выручка за протестантские шкуры. Вы и ваши семьи стали для меня такой обузой, что я готов заплатить любую цену, лишь бы избавиться от всех вас. Вы завышаете свою реальную рыночную стоимость, господин Маниго, несмотря на весь ваш опыт продавца живого товара…

– Довольно! – с яростью вскричал Маниго. – Мы проявляем излишнюю доброту, слушая ваши разглагольствования. Но дерзость вас не спасет. Мы защищаем свои жизни, которыми вы до сих пор распоряжались. И за то зло, которое вы нам причинили…

– Какое зло?

Стоя со скрещенными на груди руками, граф де Пейрак смерил каждого из присутствующих таким суровым и пронзительным взглядом, что все онемели.

– Разве зло, которое я вам причинил, больше того, которое несли вам королевские драгуны, преследовавшие вас с саблями наголо? У вас слишком короткая, а вернее, неблагодарная память, господа.

Снова засмеявшись, он продолжил:

– О, не смотрите на меня так, словно мне невдомек, что вы сейчас переживаете. Я все прекрасно понимаю! Да, я действительно причинил вам зло. Только вот состоит оно в том, что я столкнул вас с людьми, не похожими на вас. Носители зла вдруг стали делать вам добро.

Люди всегда боятся того, чего не могут понять. Как и почему мои мавры, эти развратники и нечестивцы, враги Христа, и другие мои люди, средиземноморские бродяги и богохульники, как это они добровольно делились с вами галетами, отдавали вашим детям свежие фрукты и овощи, предназначенные членам экипажа для предупреждения цинги? А те двое раненых в трюме, которые пострадали под Ла-Рошелью? Вы так и не решились осчастливить их своей дружбой, считая их «скверными». Вы лишь позволили им стать вашими сообщниками, подобно тому, как вы снисходили до общения с арабскими работорговцами, которые перепродавали вам негров, насильственно захваченных в самом сердце Африки, в местах, где, в отличие от вас, мне довелось побывать. Впрочем, речь сейчас о другом.

– Прекратите попрекать меня этими рабами! – взорвался Маниго. – Право слово, вы вроде как считаете меня соучастником какого-то преступления. А потом, разве это не благо для самих язычников, когда им помогают расстаться с их идолами и пороками и открывают возможность познать истинного Бога и радость честного труда?

Этот довод застал Жоффрея де Пейрака врасплох. Взявшись рукой за подбородок, он некоторое время размышлял, покачивая головой.

– Я признаю, что ваша точка зрения имеет право на существование, хотя, на мой взгляд, она основана на богословской софистике. Лично мне она внушает отвращение. Может быть потому, что мне самому пришлось носить кандалы.

Он отвернул кружевные манжеты и показал загорелые запястья, изрезанные глубокими шрамами.

Не было ли это ошибкой с его стороны? Протестанты, слушавшие его в некотором замешательстве, пришли в себя, и лица их вновь обрели осуждающее выражение.

– Да, – продолжал Рескатор, словно смакуя эффект своего признания. – И я, и почти все члены моей команды были закованы в кандалы. Вот почему мы не любим работорговцев.

– Каторжник! – бросил Маниго. – И вы еще хотели, чтобы мы верили вам и вашим соратникам по галере?

– Разве плавание на королевских галерах так ух позорно в наш век? Вместе со мной в Марселе отбывали каторгу люди, единственным преступлением которых была приверженность к кальвинизму.

– Это совсем другое дело. Они страдали за веру.

– А по какому праву вы судите меня, ничего не зная про вынесенный мне несправедливый приговор?!

Мерсело язвительно засмеялся.

– Вы скоро заставите нас поверить, что марсельская тюрьма и королевские галеры заполнены не убийцами, бандитами и разбойниками с большой дороги, что совершенно естественно, а ни в чем не повинными людьми.

– Кто знает? Может быть, это вполне соответствовало бы нормам приходящего в упадок Старого Света. Увы, «есть зло, которое я видел под солнцем, – это как бы погрешность, происходящая от властелина: невежество поставляется на большой высоте, а богатые сидят низко. Видел я рабов на конях, и князей, ходящих, подобно рабам, пешком». Это ведь строки из священного Писания, господа.

Жестом пророка он театрально воздел вверх свой перст, и тут Анжелика все поняла.

Рескатор разыгрывал комедию. Ведя этот более чем странный диалог, он отнюдь не стремился объясниться со своими противниками или же склонить их на свою сторону в иллюзорной надежде привести их к признанию заблуждений. Анжелика понимала, что это было бы бесполезно, и с некоторой досадой следила за этим словесным турниром, казавшимся ей совершенно неуместным в такой момент. Зная, как протестанты любят схоластические дебаты, он под благоприятным предлогом втянул их в спор о совести. Все его сложные аргументы и странные вопросы просто отвлекали их внимание.

«Он пытается выиграть время, – сказала она себе, – но на что он надеется, чего ждет? Все преданные ему люди заперты в трюме, любой, кто попытается выбраться, будет безжалостно убит».

Выстрел мушкета, раздавшийся на палубе, подтвердил ее предположение.

Неужели у Берна, терзаемого страстью к Анжелике, так обострилась интуиция, что он угадал ее мысли?

– Друзья! – закричал он. – Будьте начеку! Этот демон в человеческом облике хочет усыпить нашу бдительность. В надежде на помощь своих приспешников он старается пустой болтовней оттянуть наш приговор.

Ларошельцы со всех сторон обступили Рескатора, но никто не решался поднять руку, чтобы связать его.

– Не пытайтесь больше обманывать нас, – пригрозил Маниго. – Надеяться вам просто не на что. Наши люди, которые были включены вами в состав команды, передали нам подробный план корабля, а мэтр Берн, когда его, как вы помните, заковали в кандалы, смог сам установить, что воздух в его камеру поступал через якорный клюз, который соединен со снарядным погребом. Теперь мы контролируем доступ туда и сможем сражаться даже в трюмах, так как в наших руках находятся почти все боеприпасы.

Рескатор невозмутимо произнес:

– С чем вас и поздравляю!

Барский тон и почти неприкрытая ирония его реплики возмутили и встревожили протестантов.

– Я признаю, что в настоящий момент сила в ваших руках: Но подчеркиваю: «в настоящий момент», поскольку у меня под ногами, в трюме, сейчас находятся пятьдесят верных мне людей. Да, вам удалось захватить их врасплох, но не думайте, что они будут безропотно ждать, пока вы соизволите выпустить их из клетки.

– Когда они узнают, что им некому больше служить и некого бояться, – угрожающе произнес Габриэль Берн, – я уверен, что большинство присоединится к нам. Ну, а те, кто навечно сохранит вам верность.., тем хуже для них!

Анжелика могла возненавидеть его только за одну эту фразу.

Габриэль Берн желал смерти Жоффрея де Пейрака, но того, видимо, это ничуть не волновало.

– К тому же, господа, не забывайте, что отсюда до Антильских островов не менее двух недель трудного пути.

Раздраженный таким назидательным тоном противника, Маниго помимо своей воли пустился в объяснения:

– Мы не настолько опрометчивы, чтобы плыть туда без захода в тот или иной порт. Мы направимся к побережью и через два дня будем в Сако или Бостоне.

– Если только позволит Флоридское течение.

– Флоридское течение?

В этот момент Анжелика посмотрела в сторону полубака и перестала следить за разговором. Там происходило нечто странное. Сначало ей показалось, что сгустился туман. Теперь же сомнения исчезли: это был дым, такой густой, что стали неразличимы даже разрушения на палубе. И тут Анжелика закричала, указывая рукой в сторону твиндека, где находились женщины и дети: через дверь и из-под настила просачивался белый дым. Значит, огонь загорелся где-то внутри.

– Пожар! Пожар!

Все сразу же посмотрели в том направлении, куда она показывала.

– Огонь между палубами, – определил Рескатор. – Разве вы не увели оттуда женщин и детей?

– Нет, – сказал Маниго, – мы им приказали спокойно оставаться на месте до конца операции. Но почему они не выходят, если там пожар?

И он закричал во всю мочь:

– Выходите! Пожар!.. Выходите!

– А вдруг они уже задохнулись! – вскричал Берн и бросился вперед вместе с Мерсело.

Пожар отвлек внимание от пленника. Тот вдруг прыгнул легко и бесшумно, как тигр. Раздался хриплый стон. Матрос-испанец, охранявший дверь в каюту, рухнул наземь. Горло его проткнул кинжал, молниеносно выдернутый Рескатором из ботфорта.

Обернувшись, гугеноты увидели распростертое тело. Теперь, когда Рескатор завладел оружием и заперся в каюте, взять его было непросто.

Маниго сжал кулаки, понимая, что его провели.

– Будь он проклят! Но ничего, он свое получит. Вы останетесь здесь, – приказал он двум вооруженным матросам, подбежавшим к каюте. Займемся им, когда потушим пожар, ему от нас не ускользнуть. Следите за каютой и живым не выпускайте.

Анжелика не услышала последних слов. Все ее мысли были об Онорине, которой угрожал огонь, и она уже бежала к ней на помощь.

Здесь ничего не было видно даже в двух шагах. Задыхаясь от дыма, Берн и Мерсело пытались выломать дверь, закрытую на засов изнутри.

С помощью топора им это наконец удалось.

Шатаясь, прижимая руки к глазам, начали выходить люди, раздавался плач, крики, кашель, чихание. Анжелика двигалась вслепую. В густом дыму барахтались невидимые существа, чьи-то руки хватались за нее. Она подняла нескольких упавших детей и вынесла их на палубу. Машинально она отметила про себя, что не ощущает никакого угара. Пощипывало глаза, першило в горле, но серьезного недомогания не было. Вокруг слышались сдавленные голоса.

– Сара? Женни? Где вы?

– Это ты?

– Вам плохо?

– Нет, но мы не могли открыть ни дверь, ни люки.

– У меня болит горло.

– Берн, Каррер, Дарри, за мной! Надо найти очаг пожара.

– Но ведь никакого пожара нет…

Неожиданно Анжелика вспомнила ночной пожар на Кандии, шебеку Рескатора в облаке желтоватого дыма и крик Савари:

– Что там за облако на воде? Что это?

Анжелика буквально ощупывала палубу, продолжая искать Онорину. Правда, ее опасения уменьшились. Ведь огня не было. Как только она не догадалась раньше, что все было подстроено ее супругом, Рескатором. Недаром научные эксперименты этого графа-ученого повсюду вызывали подозрения и страх.

– Откройте орудийные люки, – раздалась чья-то команда.

Приказ был немедленно выполнен, но несмотря на приток свежего воздуха, необычный дым рассеивался крайне медленно, как бы прилипая к предметам и стенам.

Наконец Анжелика отыскала пушку, рядом с которой во время плавания находились ее постель и гамак Онорины. Гамак был пуст. Продолжая поиски, она задела женщину, которая, закрыв руками лицо, пробиралась к открытому люку подышать воздухом. Это оказалась Абигель.

– Абигель, вы не знаете, где моя дочь?

Не успев ответить, та закашлялась, и Анжелика подвела ее к люку.

– Не бойтесь, по-моему, это не опасно, только неприятно. Вы не знаете, где моя девочка?

Чуть отдышавшись, девушка ответила, что и она пыталась искать Онорину.

– Я решила, что матрос-сицилиец, который за ней присматривал, куда-то увел ее перед тем, как появился дым. Я видела, как он поднимался по трапу и что-то нес на руках, возможно, ее. Конечно, надо было проверить… Ради Бога, простите, но мы все так разволновались, заговорились, и я недоглядела. Надеюсь, ничего плохого не случилось. Мне казалось, что этот сицилиец очень предан ей.

Она снова закашлялась и вытерла покрасневшие, слезящиеся глаза. Густой дым постепенно рассеивался, как летний утренний туман под лучами солнца. Все вокруг просветлело. Никаких следов огня, обгоревшего дерева…

– Я думала, вы утонули, госпожа Анжелика, погибли в этой страшной буре. С каким бесстрашием вы пошли за помощью этой ночью! Когда пришли плотники, мэтр Мерсело был уже почти без сознания. Нас заливали волны, но все помогали плотникам, и они не подкачали.

– А утром ваши их убили, – с горечью сказала Анжелика.

– Но что же случилось? – испуганно спросила Абигель. – Ночью мы так устали, что крепко заснули, а пробудившись, увидели всех наших мужчин при оружии. Мой отец с жаром доказывал Маниго, что их замысел безумен.

– Так вот, они захватили корабль, убили вахтенных на палубе, а тех, кто отдыхал в трюме, закрыли. Это ужасно!

– А монсеньор Рескатор?

Анжелика в отчаянии опустила руки. У нее уже не было сил думать об участи Жоффрея и Онорины, о том, как найти выход из этой катастрофической ситуации.

В стремительном вихре событий она почувствовала себя совсем беспомощной.

– Я не знаю, что делать, когда люди впадают в безумие, – сказала Анжелика, растерянно глядя на Абигель. – Совсем не знаю, как мне быть.

– Мне кажется, вам не следует тревожиться относительно вашей дочери, – успокаивала ее Абигель. – Ночью Рескатор давал какие-то распоряжения сицилийцу, чтобы тот о ней позаботился, как если бы Онорина была его собственной дочкой. Не из-за вас ли он так привязан к ней? Ведь Рескатор вас любит, не правда ли?

– Ах, сейчас самое подходящее время говорить о любви! – воскликнула Анжелика, обхватив лицо ладонями.

Но растерянность Анжелики длилась недолго.

– Вы говорите, он приходил ночью?

– Да… Мы буквально вцепились в него с криками «Спасите нас!», а он.., как бы объяснить?.. По-моему, он засмеялся; и сразу же страх исчез. Мы поняли, что и на этот раз не погибнем. Он сказал: «Сударыни, эта буря вас не съест, она совсем маленькая и у нее плохой аппетит», после чего наш испуг показался нам смешным. Он следил за работой плотников и давал им указания, а затем…

«А затем он пришел ко мне, – подумала Анжелика, – и заключил меня в свои объятия. Нет, я не поддамся отчаянию. Судьба вернула меня ему, и теперь я должна преодолеть любые трудности борьбы. Это последнее испытание!» – убеждал ее внутренний голос. – «Судьба против нашей любви, может быть потому, что она слишком прекрасна, слишком огромна и сильна. Но судьбу можно побороть, как говорил Осман Ферраджи».

Лицо ее приняло жесткое выражение. Решительно выпрямившись, Анжелика сказала Абигель:

– Нам надо торопиться.

Они быстро пошли к выходу, перешагивая через соломенные тюфяки и другие беспорядочно разбросанные вещи. Дым почти полностью рассеялся, оставался лишь едкий запах.

– Откуда появились эти клубы?

– Как будто сразу отовсюду. Вначале мне казалось, что я засыпаю или теряю сознание, – рассказывала Абигель. – Помню, что вдруг появился врач-араб с громадной бутылью из черного стекла. Она была такая тяжелая, что он нес ее, согнувшись. Тогда я подумала, что это сон, но, может быть, так оно и было на самом деле?

– И я видела.., и я, – раздались голоса…

Выйдя на палубу, женщины и дети оживились. Они были немного не в себе, но не казались больными. Многие из них действительно заметили внезапное появление арабского врача Абд-эль-Мешрата из пелены наползавшего на них тумана.

– Но как же он смог войти и, главное, выйти? Это какое-то колдовство!

При этом слове все в ужасе переглянулись. Затаенный страх, не покидавший их с самого начала плавания, получал реальное подтверждение.

Маниго потряс кулаком в сторону стеклянной двери на полубаке.

– Колдун! Пытаясь ускользнуть от наказания, он осмелился посягнуть на наших детей.

Возмущению Анжелики не было предела.

– Глупцы! – вскричала она. – Вот уже пятнадцать лет темные люди бросают ему в лицо все те же обвинения: «Чародей!», «Колдун!» и прочий вздор. Какой вам прок от вашей веры и наставлений ваших пасторов, если вы остаетесь столь же ограниченными, что и презираемые вами невежественные крестьяне-католики! «Доколе глупцы будут ненавидеть знание…» Без конца читая Библию, вы когда-нибудь задумывались над этими словами священной книги? Доколе люди будут ненавидеть тех, кто выше их, кто видит дальше других, кто бесстрашно познает окружающий мир?.. Какой смысл стремиться к новой земле, когда к подошвам ваших сапог прилипла вся грязь предрассудков, вся пыль Старого Света?..

Ее не пугала их враждебность. Страх был преодолен. Анжелика чувствовала, что только она может взять на себя роль посредницы в этой схватке.

– Неужели вы всерьез верите, господин Маниго, что было какое-то колдовство? Нет? Тогда зачем же вы пытаетесь с помощью лживого предлога будоражить простых, пугливых людей? Смотрите, пастор, – обратилась она к старому пастору, который все это время хранил молчание. – Куда исчез тот дух справедливости, коим ваша паства всегда гордилась в Ла-Рошели, когда все жили в достатке и уюте? Теперь их действиями управляют алчность, зависть и самая низкая злоба. Ведь вы пошли на этот бунт только из-за денег, господин Маниго. Вы боялись, что из-за расходов на переезд может не хватить средств для жизни на островах. И вдруг такой соблазн, возможность овладеть этим замечательным кораблем! Тогда вы находите удобное оправдание: мол, поживиться за счет людей, объявленных вне закона, дело вполне богоугодное.

– Я и сейчас так считаю. Кроме того, люди вне закона способны на все, и мне казались подозрительными их намерения. Я знаю, пастор, что вы не одобряете нас. Вы советовали нам терпеливо ждать. Но ждать чего? И как мы будем защищаться, когда нас высадят на пустынном побережье без всякого имущества и оружия? Я слышал много рассказов о несчастных людях, проданных капитанами кораблей хозяевам колонизируемых земель. Мы боремся именно за то, чтобы избежать их участи. К тому же мы боремся с отступником, безнравственным, ни во что не верящим человеком. Мне говорили, он был тайным советником константинопольского султана. Как и эти нечестивцы, он скрытен и жесток. Разве он только что не попытался погубить таким ужасным способом невинных женщин и детей?

– Он просто нашел средство отвлечь ваше внимание в момент, когда его жизнь оказалась под угрозой. Хитрость – вполне законное оружие.

– Несчастная! Выкурить, как каких-то крыс, наши семьи! Разве такая уловка не характеризует его как человека, способного на любую жестокость?

– Но, судя по физиономиям пострадавших, уловка оказалась вполне безобидной.

– Но как же он смог одним взглядом зажечь огонь? – спросил один из крестьян из местечка Сен-Морис. – Он разговаривал с нами там, на корме, и вдруг появился дым. Ну не колдовство ли это?

Маниго передернул плечами.

– Дурья голова, – проворчал он, – все достаточно просто – у него были сообщники, о которых мы не догадывались. Этот старый арабский врач, вроде бы прикованный болезнью к своей койке, а возможно, и сицилиец. Я думаю, что Рескатор нарочно оставил его дежурить на ночь, так как что-то подозревал. Он должен был вовремя предостеречь хозяина, но, к счастью, мы его опередили. Должно быть, и с доктором-арабом был заранее намечен план действий на тот случай, если возникнут трудности. Вы говорите, что этот трижды проклятый сын Магомета нес с собой бутыль из черного стекла?

– Да! Да!.. Мы видели ее! Но мы подумали, что это нам просто приснилось.

– Что за отрава там была?

– А я знаю, – вмешалась тетушка Анна, – нашатырный спирт. Он безвреден, но оказывает раздражающее воздействие и при испарении образует белый дым, который может вызвать панику из-за своего сходства с дымом пожара.

Она слабо кашлянула и вытерла глаза, покрасневшие от «безвредного нашатыря».

– Вы слышите, что она говорит? Слышите? – громко воскликнула Анжелика.

Однако бунтовщики не захотели прислушаться к тихому, но убедительному голосу тетушки. Ее объяснение не успокоило, а усилило их гнев. Ведь они считали себя хозяевами положения, а Рескатор вновь обманул их, прибегнув к дьявольской уловке. Они неосторожно дали себя вовлечь в бесплодную продолжительную дискуссию. Между тем, время работало на него, так как его сообщники получили возможность подготовить видимость пожара. Возникла паника, чем и воспользовался Рескатор, чтобы ускользнуть от них.

– Почему только мы не прикончили его? – негодовал Берн.

– Если вы тронете хоть один волос на его голове, – сжав зубы произнесла Анжелика, – если вы посмеете…

– И что тогда? – оборвал ее Маниго. – Власть в наших руках, мадам, и если вы явно перейдете на сторону противника, нам придется вас обезвредить.

– Посмейте только поднять на меня руку! – исступленно закричала молодая женщина. – Только посмейте! Тогда сами увидите…

На это они решиться не могли. Они пытались запугать ее угрозами. Им очень хотелось сломить ее и, главное, заставить замолчать, так как каждое ее слово жалило их, как стрела, но грубо обойтись с Анжеликой они не могли. Это было бы кощунством, хотя никто из них не смог бы объяснить почему.

Используя последние остатки своего влияния, Анжелика произнесла:

– Надо подняться наверх! Надо во что бы то ни стало переговорить с ним.

Они почти покорно последовали за ней. Проходя вдоль борта, все посмотрели на море. Поредевший туман отступил от корабля, сомкнувшись на некотором расстоянии от него в кольцо цвета серы. Море оставалось мягким и ласковым, и израненный «Голдсборо» плавно скользил по его поверхности. Можно было подумать, что стихия давала людям время уладить свои раздоры.

«Но если начнется новая заваруха, – подумал вдруг Маниго, – то как быть с людьми из трюма? Чтобы сразу же привлечь их на свою сторону, мы должны нейтрализовать Рескатора… Заставить их поверить, что он мертв. Иначе их не возьмешь. Пока они считают его живым, они будут ждать чуда… Пока считают его живым!..»