И вот теперь, вдали от всего того, что составляло их прошлое, «Голдсборо» снова свел их вместе и увлекал навстречу неизвестности. Теперь он был всего лишь Рескатором, корсаром, просоленным морскими ветрами, закаленным жизнью, полной опасных приключений, битв, интриг, ненависти людей, которые борются друг с другом то огнем и мечом, то прибегая к иному оружию – золоту или серебру. И Анжелика тоже стала другой, непохожей на ту женщину, которая некогда заставила его страдать. Неужели же и теперь, когда они оба так изменились, он снова начнет терзаться тоской и сожалениями, от которых, как ему казалось, он давно излечился?

Досадуя на себя, он вошел в каюту и принялся ожесточенно мерить ее шагами.

Возле одного из сундуков он остановился, открыл его и, развернув аккуратно свернутые куски материи: фетра и шелка – вынул из этой обертки гитару. Купленная в Кремоне, в те времена, когда он еще надеялся, что голос к нему вернется, она, как и он, чаще всего молчала. Иногда он перебирал ее струны, развлекая случайных подруг, но, не сопровождаемая пением, игра на гитаре доставляла ему только разочарование. Он не утратил своего прежнего мастерства и играл не просто умело, а удивительно легко, непринужденно, завораживая слушателей. Но рано или поздно всегда наступала минута, когда, увлеченный музыкой, он чувствовал, как его легкие наполняются воздухом и в нем на крыльях поэзии поднималось властное желание петь.

На этот раз он снова попытался. Но, услышав свой сорванный голос – хриплый, непослушный, ломающий мелодию – замолчал и тряхнул головой: «Какое ребячество!». Да, человек никогда не смирится с потерями. Чем дольше он живет, тем больше хочется ему все сохранить, все объять. Но разве закон жизни не гласит, что, обретая одно, теряешь другое? Можно ли познать радость любви, не пожертвовав свободой сердца?

Движимый внезапным предчувствием, он пересек каюту и распахнул дверь, ведущую на балкон.

Она стояла там, призрак другой, давно исчезнувшей женщины, и ее выступающее из ночной тьмы белое неподвижное лицо было очень похоже на то, которое он только что вспоминал – и в то же время было иным.

Его охватило глупое смущение при мысли о том, что она слышала, как он только что тщился петь. Он разозлился и оттого заговорил особенно нелюбезно.

– Что вы здесь делаете? Неужели вы не можете соблюдать установленный на судне порядок? Пассажирам разрешено выходить на палубу только в строго определенные часы. Одна вы позволяете себе расхаживать, когда заблагорассудится. По какому праву?

Ошеломленная этим выговором, Анжелика прикусила губы. Сейчас, подходя к апартаментам мужа, она была потрясена, услышав звуки гитары. Но ее привели сюда иные заботы.

Стараясь сохранить спокойствие, она сказала:

– У меня были серьезные основания нарушить судовой распорядок, сударь. Я хотела спросить вас об Абдулле, вашем слуге. Он у вас?

– Абдулла? А почему вы спрашиваете?

Он повернул голову, ища глазами силуэт мавра в джеллабе, но Абдуллы нигде не было видно.

Анжелика заметила его жест, полный удивления и досады, и с тревогой спросила:

– Так его здесь нет?

– Нет… Но в чем дело? Что случилось?

– Исчезла одна из девушек.., и я боюсь за нее.., из-за этого мавра.