Глава восьмая
Прикрывшись газетой, Кэндзи наблюдал за Виктором, разбиравшим тома Буффона.
— Я попрошу доктора Рейно осмотреть Жозефа. Его мать заходила рано утром — вы еще спали, и сказала, что у него сильный жар.
— Не беспокойтесь, мсье Мори, я сама предупрежу доктора, — пообещала спустившаяся в гостиную Таша.
— Как мило с вашей стороны… — буркнул японец.
Девушка подошла к Виктору и чмокнула его в губы, пристально глядя на Кэндзи. Тот спокойно выдержал ее дерзкий взгляд, а Виктор притворился, что его безумно заинтересовал атлас сетчатокрылых насекомых.
— До вечера, — шепнула Таша, взъерошив любовнику волосы.
Как только она вышла, Кэндзи отложил газету.
— У меня для вас хорошая новость, — сообщил он. — Я нашел вашей подруге жилье. — Если не ошибаюсь, ее попросили съехать?
— Э-э… не ошибаетесь.
— В таком случае, все улажено. Я побывал в одной старинной типографии — она как нельзя лучше подойдет для мастерской, да и арендная плата вполне разумная, хотя потребуется кое-какой ремонт.
— Но она не желает расставаться со своим кварталом! — огорченно воскликнул Виктор.
— Это в двух шагах от ее прежнего дома — номер 36-бис по улице Фонтен.
— Пойду взгляну на Жозефа, — проворчал Виктор, вскочив со стула.
Он так разнервничался, что не сразу попал руками в рукава пиджака.
Жозеф лежал на кровати под тремя перинами. Его мать и Таша провожали доктора. Мадам Пиньо заламывала руки, взывая к святым угодникам:
— Иисус-Мария-Иосиф! Я знала, что все это плохо кончится! Сегодня он вернулся заполночь, и я сказала себе: «Не в привычках моего мальчика шляться где ни попадя, что-то тут нечисто!» Так оно и оказалось! И вот вам результат. Он умирает, мой сын на пороге могилы! Он кончит, как его бедный отец, а меня запрут в Сальпетриер, с психами!
— Ну-ну, мадам Пиньо, успокойтесь, доктор сказал — это банальная простуда. Ингаляции, горячий суп, несколько порошков церебрина — и Жозеф поправится.
— Бродить по улице, в такую-то погоду! И он еще посмел заявить: «Не волнуйся, мама, я собираю материалы». Собирает — у кокоток, вот что я вам скажу!
— Жозефу двадцать лет — самое время крутить романы.
— Мой Жожо любит только меня! Что, если я поставлю ему банки?
— Нет, мама, только не банки! — взвыл Жозеф, приподнимаясь с подушек.
— О Боже, мне пора на работу, кто же сварит моему бедняжечке суп?
— Не беспокойтесь, мадам Пиньо, Жермена обо всем позаботится, а мы с мадемуазель Таша составим Жозефу компанию, — пообещал, входя в комнату, Виктор.
— Уж и не знаю…
— Прошу тебя, мама, оставь нас, мне нужно поговорить с патроном, — взмолился Жозеф.
— Могу я предложить вам помощь, мадам Пиньо? — поинтересовалась Таша, подталкивая толстуху к двери.
— Сама справлюсь, — пробурчала зеленщица. — Не забудьте добавить в суп сметаны! — Дав последние указания, она удалилась со своей тележкой.
— Она ушла? — опасливо поинтересовался Жозеф.
Виктор кивнул и протянул Таша вчерашнюю газету:
— Прочти.
Она пробежала глазами обведенную карандашом заметку.
— Боже мой, какой ужас! Бедная девочка! Но за что? Это имеет какое-то отношение к твоей подруге Одетте де Валуа?
— Мадам де Валуа исчезла, консьерж не знает, куда она могла отправиться… Среди вещей Денизы твоего ключа не нашли, Таша, и я очень обеспокоен. Потому-то и…
Виктор обнял девушку, она прижалась к нему и прошептала:
— Ты должен был мне все рассказать!
— К чему? Тебе хватает хлопот с подготовкой к выставке.
— Ты прав, но все это ужасно печально! Пообещай, что сегодня же сообщишь в полицию.
— Уже сообщил, но у них как всегда полно других дел, — ответил Виктор, вспомнив усталое лицо чиновника из бюро по поиску пропавших.
— Я запрещаю тебе встревать в это расследование! Не забывай, как ты мне дорог.
— Я тоже тебя люблю, моя милая, но женщины вечно волнуются по пустякам! Беги, а то опоздаешь.
Виктор смотрел, как Таша торопливо идет через двор к воротам, и хвалил себя за ловкость: он сумел не солгать, ничего не пообещав.
Жозеф сел в постели и попытался пригладить шевелюру влажной рукавичкой.
— Откройте окно, патрон, здесь можно задохнуться.
— И думать забудь. Что это за запах?
— Мама жгла эвкалиптовые палочки перед приходом доктора.
— Могу я закурить?
— Конечно, патрон. Послушайте, я должен вам кое-что рассказать. Вчера со мной приключилась неприятность. Я отправился в Счетную палату и… старик, папаша Моску, умер — его убили!
Спичка обожгла Виктору пальцы, он зашипел и уронил ее на кровать.
— Умер? Что значит — умер?
— А то и значит. Его сбросили с лестницы, и он разбился, но труп испарился. Я ничего не сказал полиции, ни словечка, но эта тайна не дает мне покоя, боюсь, убийца меня выследил…
— Вы видели убийство?
— Слышал грохот и видел склонившуюся над телом тень.
— А потом тело исчезло? Вы бредите, Жозеф!
— Клянусь честью, патрон, вы должны мне верить!
Жозеф разволновался и попытался встать, но Виктор не позволил.
— Какого черта вас туда понесло? Временное помрачение рассудка? Кто вас надоумил? Да отвечайте же, черт побери! — рявкнул он, яростно тряся юношу за плечи.
— Ай! Больно, патрон! Все случилось из-за вас!
Виктор опомнился.
— Ну хорошо, начните с начала и постарайтесь изложить все яснее.
— Дело в вас, патрон. Мадемуазель Таша попросила меня проследить за вами — боялась, что вы нарветесь на неприятности, она ведь вас знает! Я увидел, что вы ходите за стариком, и кое-что смекнул. Вы меня отстранили, вот я и решил показать, на что способен.
— И преуспели. Браво! Продолжайте.
«Итак, Таша установила за мной слежку», — думал Виктор, не зная, радоваться или негодовать.
Жозеф принял позу капризной примадонны, собирающейся спеть арию, потребовал стакан воды, четвертушку яблока и сигарету. Ему нравилось держать Виктора в нетерпеливом ожидании.
— Когда я вернулся к лестнице, тела старика там не оказалось. Я везде искал, проверил все углы и закоулки и спросил себя: «Во что ты вляпался, Жожо?» Я был уверен, что убийца меня подкарауливает. С вами никогда такого не было, патрон: вроде и нет никого вокруг, а ты чувствуешь, что кто-то за тобой наблюдает?
— Интуиция?
— Нет, патрон, уверенность. Я не чокнутый. Сказал себе: «Ты должен любой ценой от него оторваться, он ведь не знает твоего адреса». Перешел на другой берег, поднялся до Больших бульваров — где светло и много народу, покрутился там, а около полуночи прыгнул в фиакр и вернулся домой.
— Возможно, старик только прикинулся мертвым, — предположил Виктор.
— У меня пальцы были… в крови. Его перекинули через перила, а потом унесли труп — ловкий фокус, что и говорить. А зачем вы за ним следили, патрон?
Жозеф поежился, и Виктор с трудом скрыл улыбку.
— Эй, нечего на меня смотреть, словно я и есть убийца! Папаша Моску работает на Пер-Лашез, вот я и подумал, что он мог видеть там на прошлой неделе мадам де Валуа и Денизу.
— Ну конечно, — прошептал Жозеф. — Знаете, патрон, я много думал об этом деле. Во вторник утром, когда нас посетили графиня с племянницей, я слышал, как мадам де Гувелин говорила об одном ясновидящем, только имя она забыла. И я вспомнил, что Дениза на ярмарке бормотала о какой-то недоброй силе, будто бы витающей в квартире вашей бывшей лю… подруги. Она считала, что ясновидящая, к которой ходила мадам де Валуа, просто-напросто навела порчу на дом. Вам не кажется, что это след?
— Не знаю.
— Нужно все проверить. Дениза и вправду была напугана. Она даже не захотела погадать у феи Топаз, не показала ей ладонь, а когда я пошел взглянуть на реконструкцию знаменитых преступлений, осталась ждать снаружи. Ну, я настаивать не стал, зрелище и впрямь страшноватое…
— Ближе к делу.
— Думаю, я смогу найти эту самую ясновидящую. Она живет в доме рядом с панорамой, а на фасаде — голые тетки. Дениза говорила: «Мы поднялись на третий этаж». Господи, да будь я в форме, тотчас бы туда помчался.
— Никуда вы не пойдете! Принимайте лучше лекарства, вы нужны мне в магазине.
— Есть еще кое-что, патрон.
Жозеф пошарил под подушками, достал свой блокнот и показал Виктору загадочную фразу, обнаруженную на стене берлоги папаши Моску: «Где ты их спрятал? А.Д.В».
«Что означают эти буквы? — задумался Виктор. — Латинская надпись “Ad vitam” — “навечно”? Или “Ad valorem” — “в соответствии с ценностью”?»
— Внимание. Опасность. Мщение, — предположил Жозеф.
— Эта надпись может означать все, что угодно. Не исключено, что ее сделали много лет назад.
Делясь сомнениями с Жозефом, Виктор вдруг подумал о медальоне Одетты и вспомнил слова мадам Валладье: комнату папаши Моску разгромили, значит, некто что-то искал.
— Еще одна деталь, патрон. На том месте, где должно было лежать тело, я нашел вот это. — На лице Жозефа появилось самодовольное выражение.
— Перчатки? И что с того? Куда они могут нас привести?
— Это улика, патрон, никогда не следует…
— …Пренебрегать уликами, согласен. А сейчас мне пора возвращаться в магазин. Лечитесь хорошенько. Позже я принесу вам супу, и мы обсудим план действий. Если буду новости, сообщу.
— Обещаете, патрон? Не пренебрегайте моей помощью, ладно? Сами видите, голова у меня варит!
Как только Виктор ушел, Жозеф спрятал перчатку.
Картины в светлых деревянных рамах были очень тяжелыми. Таша и Нинон вздохнули с облегчением, вскарабкавшись на седьмой этаж.
— Земля обетованная, — выдохнула Таша, доставая ключи от нового замка.
Войдя, девушки поставили картины у стены, и Таша заперла дверь.
— Виктор просил никому не открывать, и я чувствую себя одним из семерых сказочных козлят. У-у! Боюсь, боюсь, боюсь! Большой злой волк сидит в засаде!
— Да он просто хочет лишить тебя свободы, этот твой «победитель»! Восстанем против него! — воскликнула Нинон.
— Ты права! Мужчины слишком долго нами помыкали!
— Станем их повелительницами!
Нинон упала на стул, Таша плюхнулась на кровать, и обе весело расхохотались. Таша ни с кем близко не сходилась с тех пор, как покинула Россию. Нинон напоминала ей любимую старшую сестру Рахиль и лучшую подругу Дусю, хотя те были простодушны, а француженка отличалась вольностью нравов и речей.
— Без тебя я и за три похода к багетчику вряд ли управилась бы, а у него шаловливые ручонки… Спасибо!
— Не за что! В благодарность налей мне выпить.
— У меня только вода.
Когда Таша вернулась с кувшином и стаканом, Нинон стояла перед портретом Виктора, на котором он был изображен обнаженным.
— Красивый мужчина! Я охотно провела бы с ним время…
— Тебе мало Мориса?
— Хватает — за неимением лучшего.
— Ты никогда ничего не чувствуешь к мужчине?
— Очень редко. С чего бы мне блеять, как робкой овечке, у ног этих самодовольных, гордящихся своими рогами козлов? Пусть суетятся вокруг меня, а я буду принимать решение: «Тебя беру, а ты пошел прочь!» Картина чудо как хороша, ты ее выставляешь?
— Не шути так! Виктор с ума бы сошел, узнай он о твоем предложении!
— Это странно, стыдиться ему нечего, даже наоборот.
— Ладно, тогда я лучше уберу его.
Таша сняла холст с мольберта и прислонила к стене за пустыми рамами. Она выбрала два небольших холста — бледно-желтые, почти белые груши в компотнице и корзинку с апельсинами в голубоватом ореоле — и показала их Нинон.
— Как тебе?
— Не люблю натюрморты…
— А я обожаю работать над формой, цветом… Морис не желает, чтобы я занималась этим в «Золотом солнце», он и мои парижские крыши едва терпит.
— А ты не пробовала писать обнаженных женщин?
Удивленная вопросом Таша подняла глаза на Нинон и смутилась, увидев на ее лице чувственную и чуть насмешливую улыбку.
— Да, в мастерской, как обязательный сюжет. Таковы правила, сама знаешь… Но я больше люблю писать мужчин.
— И напрасно. Женское тело прекрасно, оно должно хорошо продаваться. Если надумаешь, я стану твоей моделью.
Таша покраснела.
— В моем предложении нет ничего двусмысленного, обещаю вести себя благоразумно и позировать бесплатно.
Смущение Таша как рукой сняло. Это весьма заманчивое предложение. К чему отказываться? Во всяком случае, если у нее ничего не выйдет, Нинон хотя бы не станет над ней издеваться.
— Договорились, попробуем после выставки.
На лестнице они столкнулись с Хельгой Беккер, которая несла под мышкой длинный бумажный рулон.
— Взгляните, что за прелесть! Я слегка потянула, и он отклеился. Я их коллекционирую, уже собрала пятнадцать штук, — объяснила она, разворачивая рекламную афишу, на которой была изображена прелестная молодая женщина в канотье и юбке-брюках, крутящая педали велосипеда среди гусиного стада. На ядовито-желтом фоне красовалась надпись большими синими буквами: «Велосипед Руайяль вывезет вас на королевский путь».
Девушки вышли на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт. На стене дома, где раньше висела украденная Хельгой Беккер афиша, обнаружился старый, наполовину разорванный избирательный плакат. Вооруженный секирой галл и Марианна во фригийском колпаке призывали граждан прийти на выборы в законодательное собрание 22 сентября 1889 года. Таша узнала манеру иллюстратора-литографа Адольфа Вилетта. Она подошла ближе и прочла:
А. Вилетт
Кандидат-антисемит
IX участок, 2й округ
Избиратели!
Евреи кажутся великими лишь потому,
что мы стоим на коленях!..
Восстанем!
Иудаизм — вот наш враг!
В нескольких местах плакат был испачкан чем-то коричневым. Таша вдруг стало ужасно горько, сердце защемило от боли. Она вспомнила окровавленное лицо человека, лежащего в пыли перед домом на улице Воронова. Сбежать от всего этого и… Ей никогда не забыть витавшую в воздухе ненависть, крики отчаяния, стоны, казаков с саблями наголо… Стекла разлетаются на тысячи осколков, мебель порублена в щепки, в воздухе хлопьями снега летает пух из распоротых перин…
Она прислонилась к стене и постаралась успокоиться.
— Что ты там делаешь, Таша? Нам пора, Ломье будет в ярости!
Нет! Она должна обо всем забыть! Виктор ее любит. Она во Франции, в Париже… Таша дернула за отклеившийся угол, сорвала плакат со стены и разорвала его на мелкие клочки.
Виктор смотрел на акварель Констебля, но мирный пейзаж цветущей английской деревни не приносил ему успокоения. Неужели папашу Моску и впрямь убили? Или он ушел сам, по доброй воле? Какую роль старик сыграл в исчезновении Одетты? Он забрал ее медальон. Участвовал ли он в похищении? Или в убийстве? Виктор отбросил эту мысль, и тут его осенило: А.Д.В. — это же Арман де Валуа!
Он покопался в лежавших на столе бумагах, нашел письмо из французского консульства, внимательно перечитал и понял: формальных доказательств, что в Лас-Хунтас похоронили именно Армана, не существует. Кто его опознал? Возможно, он жив и здоров. Что, если они с Одеттой в сговоре, и все дело в… Но в чем? Неужто в этой «Даме в голубом», которую Арман берег как зеницу ока? А Дениза и папаша Моску поплатились за нее жизнью.
У него было две ниточки: пресловутый Нума и ясновидящая. Виктор решил отправиться на разведку к Адальберте де Бри, а потом расспросить Рафаэль де Гувелин.
Он еще раз перебрал содержимое конверта. Перелистал записную книжку. Зенобия. Странное имя. Виктор был заинтригован. На листке, датированном 22 декабря 1889 года, рукой Одетты было написано: «Тюрнер… встреча с Зенобией в 15:30, кондитерская Глоппа…»
Виктор раздраженно оттолкнул от себя блокнот, тот упал, и на пол из-под обложки вылетел конверт. Он поднял его и взглянул на дату: 18 декабря 1889 года.
Дорогая мадам!
Мы не знакомы, и я до недавнего времени даже не подозревал о Вашем существовании.
Вполне вероятно, что Вы настроены скептически и усомнитесь в искренности моих намерений. Умоляю, забудьте о предрассудках и доверьтесь мне. Небо ниспослало мне дар общения с усопшими. Один из них уже несколько недель проявляет настоятельное желание вступить со мной в контакт. Он называет себя Арманом де Валуа и говорит, что не может обрести покой после смерти в далекой стране. В этом мире он жил на бульваре Оссман и был женат. Я позволил себе навести справки и узнал Ваш адрес, питая надежду, что Вы — та самая особа, с которой я должен связать Армана. Поверьте, дорогая мадам, не в моих правилах поступать подобным образом, но, учитывая обстоятельства, я не колебался ни минуты. Мы можем встретиться 22 декабря, у Глоппа, это кондитерская в конце Елисейских полей. Буду ждать Вас там в следующий четверг, начиная с 15:30. Я сяду за столик у прилавка и буду в лиловой шляпе.
С почтением к Вам,
Зенобия.
— Бред какой-то…
Виктор убрал бумаги и записную книжку в конверт, сунул его в карман куртки и спустился вниз.
— Как дела у Жозефа? — поинтересовался Кэндзи.
— Банальная простуда, ничего страшного.
— У вас усталый вид.
— Обычная мигрень, пойду прогуляюсь.
— В семь у нас назначена встреча, мы идем смотреть мастерскую, — сообщил Кэндзи.
— Мастерскую? — упавшим голосом переспросил Виктор.
— Улица Фонтен, не забудьте.
— Не беспокойтесь, обязательно буду.
Ему следовало помнить, что Кэндзи упрям, как осел! Виктор подозвал фиакр.
Особняк Адальберты де Бри располагался на улице Барбе-де-Жуи, 22, близ Дворца инвалидов. Белые фасады соседних зданий смотрели на мир сквозь деревянные переплеты окон. Виктор позвонил и тут же почувствовал на себе недоверчиво-вопрошающий взгляд мадам Юбер. Экономка с минуту наблюдала за ним в глазок, потом впустила и молча провела в парадную гостиную. Виктор заметил, что глаза у нее заплаканы, а рот она прикрывает скомканным платком.
В гостиной сидели Бланш де Кабрезис, герцог де Фриуль, Рафаэль де Гувелин, графиня де Салиньяк, ее племянница Валентина, офицер в мундире с наградами, Матильда де Флавиньоль и католический священник в сутане. Лица у всех были мрачные, голоса звучали приглушенно. Виктор поцеловал дамам руки, поприветствовал мужчин, и Рафаэль де Гувелин шепнула ему:
— Какое ужасное несчастье, друг мой! Кто вас предупредил?
— Расскажите же наконец, что стряслось?
— Так вы не знаете? Бедняжку Адальберту вчера вечером разбил паралич. Я тут же приехала и провела у ее постели всю ночь. Подумать только, женщина, которая вечно болтала без умолку, теперь не может вымолвить ни слова! Все вокруг были уверены, что Адальберта дотянет до ста лет, она ведь пережила трех мужей, а теперь ее сердце может остановиться в любой момент, и жизнь висит на волоске. Прошу меня извинить.
Мадам де Гувелин вернулась к плачущей Матильде де Флавиньоль. Мимо Виктора прошла горничная с пустыми стаканами на подносе. Он догнал ее в прихожей и окликнул:
— Простите, мадемуазель, позвольте представиться: Виктор Легри.
— Очень польщена, мсье, я — Сидони Тайяд.
Девушка поставила поднос на столик и сделала книксен, подняв к Виктору круглое курносое личико.
— Как произошло несчастье? — спросил он.
— Мадам де Бри уже собиралась ложиться. Ее лакей Грасьен передал мне письмо, которое принесла мадам Юбер. Я сразу отнесла конверт хозяйке, и она сказала: «Положи на туалетный столик и завари мне вербену». А когда я вернулась, она лежала на ковре без чувств, как мертвая! Грасьен перенес ее на кровать и побежал за врачом. Доктор тщательно осмотрел хозяйку и сказал, что у нее приключилась пели… гепи… не помню, как дальше.
— Что было в письме?
— О, мсье, я бы никогда не посмела его вскрыть… Я четыре года верой и правдой служила…
— Могу я на него взглянуть?
— Думаю… да.
— Буду очень вам признателен, мадемуазель.
Сидони поспешила выполнить просьбу любезнейшего господина.
— Не знаю, правильно ли я поступаю…
Виктор незаметно сунул ей банкноту.
— Конечно, правильно.
Мадам Юбер позвала Сидони, и, одарив Виктора на прощание томным взглядом, девушка удалилась. Он быстро вытащил из конверта письмо и спрятал в карман. Когда горничная вернулась, он протянул ей пустой конверт.
— Я полагал, что в послании содержалось какое-нибудь дурное известие, которое спровоцировало приступ, но ничего не нашел. Положите письмо на место, мадемуазель, и окажите мне последнюю услугу. Вспомните, вы что-нибудь слышали о некоем Нуме Уиннере?
— Ну конечно! Этот англичанин выдает себя за факира! У мадам было слабое сердце, ей следовало избегать ненужных волнений, но она не могла справиться с собой, ее так и тянуло на проклятые сеансы черной магии!
— Вам известен его адрес?
— Я много раз провожала туда мадам, но никогда не видела, что они там делали, потому что ждала в прихожей. Он живет на улице Ассас, в доме № 134.
Виктор поспешил закончить разговор — к ним направлялись Рафаэль де Гувелин и Бланш де Кабрезис.
— Я вспомнила, мсье Легри! — воскликнула Рафаэль. — Я долго ломала голову, пытаясь вспомнить имя того ясновидца, и вспомнила!
— Какого ясновидца?
— Того самого, которого посещала Одетта, мы говорили о нем на днях в вашем магазине… Его зовут Зенобия. Знаете, что помогло мне вспомнить? Пальма в горшке! Все дело в ассоциации, понимаете? Пальма — Пальмира — Зенобия, царица Пальмиры!
— Значит, речь идет о женщине.
— Ничего подобного, эти люди иногда берут женские прозвища, восточные или мифологические — Кассандра, Сивилла и тому подобные…
— А… где он живет?
— Не знаю. Одетта сказала только, что получила письмо, в котором этот человек утверждал, что располагает важными сведениями о ее покойном муже.
— Неужто вы увлеклись оккультными науками, мсье Легри? — спросила Бланш де Кабрезис.
— Простое любопытство, дорогая мадам, ничего больше.
Виктор хотел уйти по-английски, не прощаясь, но заметил караулившую его в прихожей Валентину де Салиньяк. Девушка стояла под монументальным панно работы Луизы Абема, она была очень бледна и судорожно сжимала в руках зонтик.
— Мсье Легри, я… я заказала книгу мсье Жозефу, но не смогла…
— Жозеф заболел.
— Заболел?! Это опасно?
— Нет-нет, не тревожьтесь, у него обычный бронхит. Он активно лечится. Всего наилучшего, мадемуазель.
Виктор улыбнулся и откланялся. Валентина совершенно успокоилась: Жозеф хотел прийти к ней на свидание, он не виноват, что заболел!
Виктор был очень доволен, что ему удалось узнать адрес Нумы Уиннера, но когда на улице Бабилон он прочел письмо, которое стащил у Адальберты де Бри, его хорошее настроение мгновенно улетучилось.
Того, кто проник за черту, ждет падение в бездну, если он не будет хранить молчание и выдаст тайны смерти.
Ты победила, мама, я не вернусь НИКОГДА.
Молчи, молчи, МОЛЧИ!
Твой сын
— Хозяин сегодня не принимает, — сообщил учтивый дворецкий, когда Виктор пришел на улицу Ассас.
Виктор проявил настойчивость, сообщил, что попал в безвыходную ситуацию, и сослался на мадам де Бри. Слуга взял визитную карточку и провел посетителя в маленькую гостиную. Стены были завешаны картинами, на стеллажах стояли редкие книги. Виктор взглядом знатока оценил пастели Одилона Редона, гравюры Уильяма Блейка, акварели и офорты Виктора Гюго. Все без исключения сюжеты были мистическими. Тома полного собрания сочинений Свифта в красном сафьяне вызвали у Виктора дрожь вожделения, и он пожалел, что не может покопаться на полках.
В комнату, опираясь на костыли, вошел высокий седовласый мужчина. Он улыбнулся, и Виктору показалось, что хозяин дома одним взглядом оценил и классифицировал его.
— Садитесь в кресло-качалку, а я займу вон то, низкое и широкое, — сказал Нума Уиннер, похлопав себя по левой ноге, загипсованной от колена до щиколотки. — Итак, вы торгуете книгами! Благородное занятие. Что будете пить?
— Благодарю вас, я, пожалуй, воздержусь.
Невзирая на отказ, Нума Уиннер доковылял до стеллажа и снял с полки два толстенных тома, за которыми были спрятаны стаканы и хрустальный графин.
— Моему дворецкому Леону лучше об этом не знать, он бережет мою печень, как курица свое яйцо. Попробуйте, коньяк великолепный, двенадцатилетней выдержки. Полагаю, вам нужна консультация? Договоритесь о встрече с моим секретарем.
— Я пришел не за этим. Прошу вас, прочтите — это могло спровоцировать удар, случившийся у мадам де Бри.
— У Адальберты? Когда?
— Вчера вечером.
Нума поудобнее устроился в кресле.
— Печальное известие… Бедняжка Адальберта… Говорите, было письмо?
Виктор поднялся и передал ему листок. Тот прочел послание и задумался.
— Плохо, — сказал он наконец. — Я ощущаю недобрые намерения.
— Не хотите заодно взглянуть вот на это? — спросил Виктор, не сводивший глаз с лица ясновидца, и протянул ему записку, где Одетте назначали свидание у Глоппа.
— Зенобия, — пробормотал Нума.
— Вам знакомо это имя?
— Как вам сказать… — Голос Нумы звучал хрипло, так, словно ему надо было откашляться.
— Я полагал, что все вы, так или иначе, знаете друг друга, — не отступался Виктор.
— Вынужден вас разочаровать, дорогой друг, у меня нет справочника ясновидящих, а их список постоянно пополняется. Откуда у вас эти письма?
— Почему бы вам не прозондировать мой мозг и не узнать самому?
— Перестаньте, мсье Легри, никогда не поверю, что вы воображаете себе ясновидящего этаким чародеем Мерлином с совой на плече, хрустальным шаром или картами таро, имеющего единственной целью выманить побольше денег у несчастных простаков. Я не умею читать мысли и не могу предсказывать будущее…
— Весьма досадно для вас, ведь тогда вы не сломали бы ногу.
— Сумей я даже предвидеть, что так глупо поскользнусь, ничего не сумел бы изменить, рано или поздно это все равно бы случилось. Разве непредсказуемость не добавляет очарования нашей жизни? Ужасно скучно знать все наперед и никогда не ошибаться!
— Когда это с вами стряслось?
— Три недели назад, когда я выходил из кабриолета. Повторю свой вопрос: кто это писал?
— Понятия не имею. Письмо за подписью Зенобии было адресовано одной моей приятельнице, мадам де Валуа. Она исчезла, и с тех пор о ней ничего неизвестно.
В первый момент Виктору показалось, что Нума даже не услышал его слов. Тот сделал глоток коньяка и глубоко задумался. Его лицо хранило бесстрастное выражение. Наконец он заговорил:
— Мадам де Валуа посетила меня в Ульгате, нас познакомила Адальберта де Бри. Полгода спустя Одетта поинтересовалась моим мнением насчет Зенобии, и я посоветовал ей быть очень осторожной. Мадам де Бри рассказала, что Зенобия просит Одетту о встрече, заявляя, что якобы владеет какой-то тайной. Адальберта безуспешно пыталась отговорить вашу приятельницу от встречи. Сейчас развелось множество мошенников, которые изучают раздел некрологов, а потом обманывают доверчивых людей. Из всех щелей лезут медиумы и лжепророки, пичкают глупцов всяким вздором и «стригут» с них деньги. Маги, каббалисты, оккультисты, пустозвоны и врали проникли во все слои общества.
— Но вы, конечно, к ним не принадлежите.
Нума улыбнулся.
— Вы совершенно правы. Я не жгу ладан, не читаю заклинаний, не люблю полумрак. И с отвращением отношусь к шарлатанам, которые злоупотребляют доверием отчаявшихся людей. Способность быть медиумом дается человеку при рождении, и торговать ею недопустимо.
— На что же вы живете?
— Редактирую научный журнал «The Scientific News», он выходит в Лондоне, и являюсь членом вашей Академии наук. Видите ли, мсье Легри, хорошие медиумы — такая же редкость, как великие артисты. Одни работают с физическим телом, другие — с психикой. Я наделен даром «яснослышания», назовем это так: различаю голоса бесплотных существ, недоступные для обычных людей, интерпретирую их и воспроизвожу собственным голосом.
— Мадам де Бри поведала мне, что покойный сын говорил с ней через вас. Простите, но я никак не могу поверить в подобную чушь.
— Люди в массе своей склонны отрицать то, что недоступно их пониманию или выходит за рамки здравого смысла. Знаете, почему я согласился вас принять? Войдя в эту комнату, я почувствовал, что вы не один. Я мельком видел сопровождающую вас пару, что со мной бывает крайне редко. Мужчина немолод, у него согбенные плечи и лысина во всю голову. Женщина моложе, у нее в руках букет из веток… лавра.
Нума замолчал, уставившись взглядом в пустоту. Его слова произвели на Виктора такое сильное впечатление, что он невольно подался вперед.
— Что в этом…
— Оборви нить, — внезапно произнес Нума механическим голосом.
Виктор вздрогнул.
— Ее смерть освободила нас с тобой. Любовь. Я ее нашла. Ты поймешь. Нужно… Подчинись зову сердца. Ты возродишься, если разорвешь цепь. Гармония. Скоро… Скоро…
Нума расслабился, похрустел суставами. Он выглядел очень уставшим.
— Они ушли.
— Кто — они?
— Не знаю.
— Сожалею, но вы меня не убедили.
— Вы сомневаетесь, хотя вам были предъявлены факты. Я не стану убеждать вас, мсье Легри, мне это ни к чему. Говоря о спиритической сфере, нельзя оперировать рациональными доводами. В отношении же вашего дела могу дать один единственный совет: будьте крайне осторожны, это опасная игра.
Он поднес стакан к губам и закрыл глаза, давая понять, что встреча окончена.
Виктор поднимался по авеню Обсерватории, где велосипедисты соревновались в скорости с омнибусами. Дойдя до танцзала Бюлье, он вдруг вспомнил произнесенные Нумой в трансе слова и застыл как вкопанный. Лавр! У него на виске забилась жилка. В памяти всплыл эпизод из греческой мифологии о любовных похождениях Аполлона. Бог домогался любви прекрасной нимфы, и она превратилась в лавровое дерево. Ее звали Дафна. «Как мою мать», — подумал он.
Виктор был потрясен. Неужели жизнь свела его с настоящим медиумом?
Он так глубоко погрузился в раздумья, что едва не налетел на кормившую воробьев старушку. «А дядя Эмиль? Откуда Нума узнал, что он был лысым и обожал слово “гармония”? Нет, я отказываюсь в это верить!»
На улице Шартро остановился фиакр. Виктор махнул рукой кучеру.
— Хочу объехать парижские панорамы.
— Все панорамы? — переспросил кучер, почуяв выгодного седока.
— Все.
«Здание с кариатидами нетрудно будет обнаружить», — подумал Виктор, устраиваясь на потертом сиденье.
Возница, толстяк с бычьей шеей, решил пожалеть свою лошадь и начал с улицы Лепик на Монмартре, где за строящимся собором Сакре-Кёр, на углу улиц Шевалье-де-ла-Бар и Ламарк, находилась панорама Иерусалима. Виктор оглядел ветхие дома и скверики с чахлой зеленью и скомандовал озадаченному его поведением кучеру:
— Езжайте дальше!
— Рекомендую панораму Столетия.
— Где это?
— В саду Тюильри.
— Есть поблизости другие?
— Еще бы!
На Елисейских полях находились целых три панорамы. Кучер одобрил решение Виктора пренебречь зальчиком на холме и отправиться на улицу Бери, где он сможет полюбоваться Рейсхоффенским сражением. Выйдя оттуда, Виктор констатировал: никаких кариатид.
— Странный тип, — проворчал толстяк-кучер и щелкнул кнутом.
Капризному пассажиру не понравились ни выстроенная напротив Летнего цирка диорама осады Парижа в 1870 году, ни возведенное Шарлем Гарнье по соседству новое здание, где разместился панорамный вид Иерусалима эпохи Ирода.
— Осталась всего одна, — бросил через плечо возница, — та, что посвящена Бастилии.
«Будем надеяться, там мне наконец повезет», — подумал приунывший Виктор.
Они миновали Июльскую колонну и выехали на площадь Контрэскарп, выходившую к Сене у площади Мазас. В центре поросшего деревьями островка стояла панорама Парижа 1789 года.
Виктор решил обследовать квартал и расплатился с кучером, добавив щедрые чаевые.
— Я было решил, что вы слегка… того, мсье, однако тут вы попали в точку! Грандиозная панорама! Кажется, будто сам идешь на штурм Бастилии! Даже птицы поют. Гвоздь программы — галерея пыток, там одни восковые фигуры, но посмотреть есть на что! Отсечение головы, пытка водой и огнем, распластывание, гаротта! Пошла, Зефирина!
Впавший в уныние Виктор вышел на авеню Ледрю-Роллен. Голые фасады, мощеные булыжником мостовые. Он решил обследовать бульвар Дидро, вернулся назад и, не пройдя и двух метров, наткнулся на карниз с двумя грудастыми кариатидами. Он с трудом удержался, чтобы не крикнуть: «Я нашел!».
Ему пришлось дать волю воображению, чтобы обвести вокруг пальца очередного консьержа. «Обязательно составлю сборник своих выдумок», — пообещал он себе.
— Графиня де Салиньяк попросила меня немедленно переговорить с жильцом с третьего этажа.
— Вы опоздали. Мадам и мсье Тюрнер съехали.
У Виктора бешено заколотилось сердце. В записной книжке Одетты фамилия Тюрнер соседствовала с именем Зенобия!
— Когда?
— Позавчера утром.
— И как скоро вернутся?
— Никогда. Они отказались от квартиры.
— Возможно, они оставили вам адрес? Мне поручено действовать крайне деликатно. Тюрнеры задолжали графине крупную сумму денег, но она хочет избежать скандала.
— Мне очень жаль, но это все, что мне известно. Тюрнеры были странной парой. Держались неприступно, всех сторонились. Въехали в декабре. Вещей у них было очень мало. Никаких слуг, а квартиру после себя оставили в идеальном состоянии. Почты они не получали, визитов им никто не делал, за исключением дамы в трауре, она приходила раз или два в неделю. Они ужасно торопились съехать: мадам Тюрнер рассказала, что в семье возникла проблема. Ее муж уехал накануне. Она внесла плату до июня, не торгуясь. Это нормально, ведь март уже начался. Комнаты сдаются. На балконе третьего этажа висит табличка.
— Можете описать мсье и мадам Тюрнер?
— Он ходил с тростью. Хромал, не хромая.
— Как так?
— Ну, он хромал, но это было не слишком заметно, просто у меня глаз наметанный.
— Вы с ним о чем-нибудь разговаривали?
— Здравствуйте и до свиданья, только и всего. Я и видел-то его раз пять или шесть, а вот с ней встречался регулярно.
— Он был высокий, маленький, блондин или брюнет?
— Да этот Тюрнер вечно ходил набычившись и шляпу на глаза надвигал, так что насчет цвета волос я затрудняюсь…
— А жена?
— Красавица-блондинка с осиной талией, а уж бюст…
— Я бы посмотрел квартиру, одна из моих тетушек хочет переехать.
Виктор обошел все четыре комнаты, открыл окна, чтобы полюбоваться видом, раскритиковал обои, обшарил кухню — короче, сделал все, чтобы разозлить консьержа. Почувствовав, что тот доведен до крайности, он сказал, что хочет остаться один и «проникнуться атмосферой», чтобы принять решение.
Виктор обыскал все шкафы и полки, порылся в двух письменных столах: везде было пусто. Он заглянул в ящики комода, не смог до конца закрыть верхний, вынул его, поставил на пол, нашел сложенный гармошкой листок и быстро сунул его в карман, услышав на лестнице шаги консьержа.
— Нет, не подходит, я ощущаю негативные флюиды, — сообщил он и пошел прочь, а консьерж покрутил ему вслед пальцем у виска.
На улице Виктор развернул смятую бумажку и прочел надпись в верхней части:
Гостиница «Розали»
Владелица госпожа П. Кайседо
Кали
Виктор присел на бортик фонтана во дворе Арсенала, глядя на лежавший на коленях конверт. Сделанная мелким неразборчивым почерком надпись «Личное» расплывалась перед глазами. Он на мгновение смежил веки и вообразил, что город исчез, а сам он парит в пустоте. Перед мысленным взором возникли казавшиеся вполне реальными пейзажи. Постепенно приходило понимание. Виктор решился открыть конверт: он знал, что найдет, но должен был убедиться — и убедился: внутри лежало письмо, отосланное Одеттой из Парижа 29 июля 1889 года и адресованное ее дорогому супругу:
Г-ну Арману де Валуа
геологу Компании по строительству трансокеанского канала
гостиница сеньоры Кайседо «Розали»
Кали, Колумбия
Виктор сравнил адрес с тем, что был на бланке, найденном в квартире Тюрнеров. «Кайседо. Гостиница “Розали”. Кали…» — повторял он про себя. В голове возникали все новые вопросы. Был ли господин Тюрнер Арманом де Валуа? Прикинуться мертвым очень просто. За десять лет две трети приехавших в Панаму на заработки французов умерли от желтой лихорадки, эпидемия погубила и множество людей других национальностей, так что похоронить чье-то тело под своим именем не составляло труда. Еще один довод в пользу этой теории — консьерж сообщил, что Тюрнер хромал, а Одетта в свое время говорила, что ее муж носил подпяточник, дабы скрыть врожденную хромоту.
Виктор убрал бумаги. Часы показывали 18:30, пора было отправляться на встречу с Кэндзи.
Виктор поднялся по улице Фонтен, остановился, чтобы прочесть программу «Концерта Путаников» в пивной некоего Карпантье, поправил волосы и шляпу, глядя на свое отражение в стекле витрины, и пошел дальше. В мощенном булыжником дворе дома № 36-бис, под акацией, его поджидал Кэндзи.
— Мне дали ключ, так что мы можем идти, — сказал он Виктору.
Бывшая типографии была загромождена ржавыми прессами, деревянными ящиками и картонными коробками. Виктор подключил воображение и представил, как будет выглядеть помещение, если все вычистить, вымыть и перекрасить. Мастерская получится просторная, да еще и с водопроводом. Нишу, где стоит литографическая машина, можно превратить в уютный альков и поставить там широченную кровать. Невысокая арендная плата стала решающим доводом «за». Но как уговорить Таша? Очень просто: пусть пока поживет на улице Нотр-Дам де-Лоретт, а он все устроит с ремонтом, выберет момент и устроит ей сюрприз. Удовлетворенный найденным решением, которое на данный момент ни к чему его не обязывало, Виктор решил открыть окно, но шпингалет отвалился и остался у него в руке.
— Вас что-то смущает? — поинтересовался Кэндзи, обеспокоенный его молчанием.
На языке вертелась подходящая к случаю восточная пословица — «Когда кукушка совьет гнездо, ее голос станет песней», — но Виктор счел за лучшее не дразнить компаньона.
— Я прикидывал объем работ. Придется проверить, не течет ли крыша.
Лицо Кэндзи просветлело: он мог надеяться на счастливое разрешение дела. Подруга Виктора не сразу покинет их дом, но он терпелив, он подождет. Развеселившись, Кэндзи подошел к нише и спросил:
— Вам не кажется, что этот альков идеально подходит для кухни?
Таша раздевалась с хорошо рассчитанной неторопливостью, и Виктор не выдержал.
— Я люблю тебя, — прошептал он, сунув ладони ей под сорочку, — позволь мне помочь.
Она включилась в игру и дала себя раздеть. Виктор увлек ее на кровать, и девушка обняла его.
Нужно ловить момент, иначе он никогда не осмелится сказать ей о мастерской.
— Я был сегодня в одном месте. Квартирка для нас с тобой. Комната очень большая, ты сможешь там работать.
— О чем это ты?
Виктор почувствовал, как напряглась Таша, и еще крепче обнял ее.
— Плата невелика, ты легко ее осилишь, а я займусь обстановкой… Злишься?
— А комната и вправду большая? — промурлыкала Таша.
Мысли о расследовании не давали Виктору покоя, и он поднялся с постели среди ночи. Таша спала, обнимая подушку. Он натянул длинные кальсоны, девушка застонала во сне, он наклонился и поцеловал ее в щеку, очень довольный своим маневром: она согласилась завтра же посмотреть будущую мастерскую.
Виктор подсел к секретеру и зажег лампу. Ему не терпелось сличить почерк. Он положил перед собой доставленное Денизе по пневматической почте письмо, разгладил листок ладонью, пристроил рядом послание за подписью Зенобии и анонимную записку, которую получила мадам де Бри.
Нужно выбрать букву — скажем, «т». Сравнить нажим и наклон… Нет, он не бредит, буквы совершенно идентичны! Все они написаны с наклоном влево.
Значит, эти три послания — дело рук одного и того же человека.
