Глава 8
Англия, северо-запад
1888 год
И был другой день, и другой город, и другой театр. По приезде Уитлок вместе с другими актерами прямиком направился в маленькую гостиницу, а Сэйерс остался на вокзале распоряжаться доставкой имущества в местный театр, носивший название «Принц Уэльский». Своей пьесой труппа должна была сменить помпезный спектакль «Воспоминания о старой доброй Ирландии». Приехав в театр, Сэйерс обнаружил, что переезд прошел более-менее успешно — за исключением мелких поломок в декорациях все было пело, а напились и храпели под сценой только двое рабочих.
В гостинице, где Уитлок занял лучшую комнату, дела обстояли получше. Риксу и его жене, бывшей оперной сопрано, а сейчас актрисе, исполнявшей роли матерей в современных спектаклях и знатных дам в шекспировских трагедиях, достался номер на самом верху. Все остальные расположились в комнатах, отведенных им лично хозяйкой гостиницы, миссис Мак. Рабочие сцены предпочли занять клетушки над пабом, ближе к театру.
До вечернего спектакля в распоряжении труппы оставалось несколько часов, и каждый проводил их по-своему. Одни отправились осмотреть город. Другие собрались в гостиной, где вели ленивую беседу. Третьи предпочли лечь и почитать. Джеймс Каспар, явно безразличный к своему позору, пошел к себе наверх и завалился спать.
Проснулся он за несколько минут до полудня и, переодевшись в пестрый восточный халат, потащился на кухню выклянчивать у миссис Мак чашку горячего чаю. Женщина строгих правил, нечувствительная к лести, похоже, не устояла перед чарами Каспара. Галлифорд слышал, как тот прошел в свой номер вверх по лестнице с чашкой в руке, позвякивая чайной ложечкой. Коверный выскочил из комнаты, чтобы упрекнуть Каспара в недостойном поведении, но он уже успел исчезнуть.
Галлифорд подошел к двери его номера и постучал.
— Входите, если нужно, — отозвался Каспар.
Обстановка в комнате была более чем скудной и ограничивалась металлической кроватью и столиком возле нее. Вся одежда Каспара, обычная и сценическая, была развешана в шкафу без дверей, перед которым лежал огромный чемодан. Каспар, нагнувшись, едва не засунув в него голову, копался, явно что-то выискивая. Не успел Галлифорд закрыть дверь, как Каспар вынырнул из чемодана и распрямился, держа ящичек толстого стекла для хранения продуктов, который во время переездов заворачивал в носок для сохранности.
— Она не спала, — сообщил Галлифорд, наблюдая за действиями Каспара.
Тот поставил шкатулку на стол, придвинул к нему стул. Окинув коверного злобным взглядом, актер продолжил свое занятие. Двигался он с болезненной медлительностью, словно все тело его ныло и стонало. Из кармана он извлек вилку и протер лацканом халата.
— У меня к тебе только один вопрос, — продолжил Галлифорд. Он сел напротив Каспара, положил руки на стол, давая понять, что явился надолго и игнорировать его приход невозможно. — Зачем ты это делаешь?
В коробке, в мутноватой жидкости, находилось что-то маринованное. Каспар откинул крышку и ткнул содержимое вилкой.
— Делаю что? — спросил он.
— Труппа наша весьма скромная, — отозвался Галлифорд. — Ну я еще как-то понимаю, что тебе не нравится то место, которое занимаешь. Но ты ведешь себя так, словно ненавидишь не только нас, а саму профессию.
Каспар вытянул из ящичка нечто короткое и тонкое, очень похожее на маленькую темную сосиску.
— У меня голова трещит, — произнес он. — Уходи.
— Прежде ты выслушаешь все, что я собираюсь тебе сказать.
— Коверный в роли мудреца? Оригинально, — поморщился Каспар.
— Малышок, коверный — это мое амплуа, а не роль в жизни. Похоже, ты еще не улавливаешь разницы, да? Я начал забывать сцену, когда ты еще в штаны писал. А уж таким актером, каким был я, тебе никогда не стать. Я тебя насквозь вижу, долгое время следил за тобой. И мне отлично известно, что ты затеваешь.
Каспар перестал жевать. Он вдруг осунулся и замер.
— Никакое другое дело не даст человеку возможности из помойки возвыситься до аристократического общества. Мы оба с тобой это хорошо знаем. Но только ведь от тебя дурно пахнет. Каким бы одеколоном ни брызгался, какие бы дорогие костюмы ни шил, вонь не скрыть и грязь не спрятать. А еще ты не любишь сцену. Ты не актер, ты дешевый лицедей.
— Тебе не нравится, как я играю? — Каспар недовольно фыркнул. — Поговори с Эдмундом.
— Да, для тебя он Эдмунд, а для нас — мистер Уитлок. Мы давно это заметили.
— Нечего тут и замечать. Меня никто не держит, да и я никого не держу.
— Э нет, дружок. Между вами что-то есть. — Галлифорд резко вытянул руку, снял с вилки в руках Каспара сосиску и поднялся со стула. — Какие тайны вас связывают — мне безразлично, но запомни: мы не ступеньки, и по нам ты наверх не пройдешь. Театр для нас — это не только заработок, но и сама жизнь. — Он сунул в рот сосиску. Вкус у нее был отвратительный. Он попытался ее прожевать, но не сумел, подавился и, поморщившись, выплюнул в ладонь и швырнул на стол. — Своего шеф-повара можешь гнать в шею, — посоветовал он. Морщась и отплевываясь, Галлифорд двинулся к дверям.
— Что еще? — спросил его Каспар.
— У меня к тебе все, — произнес коверный. — Пока. Увидимся в вечернем спектакле.
Коверный вышел. Каспар, оставшись один, долго смотрел на выплюнутые коверным остатки сосиски, затем подцепил их вилкой и медленно проговорил:
— Ты, мой глуповатый друг, и представить себе не можешь, к каким высотам я подбираюсь.
Бросив последний взгляд на изжеванную сосиску и ухмыльнувшись, он положил ее себе в рот и стал жевать, медленно, словно никогда в жизни ничего вкуснее не пробовал.