Глава 37
Клуб, в который направился Сэйерс, считался истинно джентльменским. Он занимал особняк викторианско-итальянского стиля, окруженный причудливым металлическим забором, в самом центре города, на Ист-Франклин. Все здание находилось в полном распоряжении клуба, членами которого среди прочих были люди заметные и влиятельные. Правила, определяющие членство клуба, отличались сложностью и витиеватостью. Устава клуба как такового не существовало.
В клуб могли вступить только мужчины. Приличные дамы, возвращаясь из церкви домой и проходя мимо здания клуба, предпочитали отворачиваться от него, поскольку даже смотреть в его сторону считалось для женщин недопустимым. О нем не говорили в обществе, понимая, что все происходившее в клубе не должно выходить за пределы его стен. Клуб воспринимался как место, где мальчишки, среди которых были и банкиры, и владельцы фабрик, и военные, и бездельники от церкви, оставались мальчишками.
Одетый во фрак, взятый напрокат в «Бижу», получив несколько ценных советов от одного из завсегдатаев клуба, Сэйерс протиснулся сквозь узкие ворота. Он решил разыграть из себя джентльмена, для чего приготовился говорить с английским акцентом. Напомнив себе в очередной раз о необходимости снимать цилиндр, дополнявший образ, Том пошел к дверям клуба.
Путь ему освещали горящие факелы, установленные на кронштейнах с обеих сторон двери. Чернокожий швейцар взялся уже за ручку двери, дабы впустить Сэйерса, но всмотрелся в его лицо и не узнал в нем постоянного посетителя. Сэйерс воспользовался данным ему советом, сказав, что идет по приглашению судьи.
Завсегдатай не ошибся в выборе покровителя.
— Судьи Кратчфилда? — перепросил швейцар с почтительностью, граничившей с тревогой, вытянулся и, не задавая лишних вопросов, пропустил Сэйерса.
Тому оставалось только надеяться, что швейцар не скажет судье, в случае если он появится, о его таинственном приглашенном.
Он зашагал по мраморному полу холла к широкой винтовой лестнице и поднялся на второй этаж, на галерею, над которой нависала стеклянная куполообразная крыша, отделанная витражами. Второй швейцар, поклонившись, принял у него цилиндр.
«Теперь куда?» — задумался Сэйерс и остановился. Он выбрал ближайшие двери и оказался в большом, наполненном свежим воздухом помещении размером с гимнастический зал. Использовать его, впрочем, можно было и как танцевальный, и как банкетный.
Следующие две двери ввели его в ресторан с массивными столами, накрытыми простыми льняными скатертями, и тяжелыми дубовыми креслами, специально только для мужчин. В бильярдной, куда гости входили через небольшой арочный переход, закрытый портьерой, над пятью столами светили электрические люстры. На четырех столах шла игра. Сэйерс немного постоял, наблюдая за игроками. Никто не обратился к нему, не поприветствовал.
В последней комнате, скудно освещенной, с большим камином в углу, располагался бар, самое оживленное место в клубе. В сигарном дыму сидели на диванах, а большей частью стояли группами, спиной друг к другу, хорошо одетые мужчины и вели оживленный разговор. О чем бы ни шла речь, громкие уверенные голоса свидетельствовали о всегдашней правоте. Над камином висело старинное оружие и доспехи — перекрещенные щиты, копья, мечи и шлемы, а в центре находились современные часы, казавшиеся нелепыми в таком окружении.
Комната явно давно не проветривалась, а камин постоянно топился, отчего воздух в ней сделался густым, а духота казалось липкой. Не задерживаясь в дверях, дабы не привлекать к себе внимания, Сэйерс направился сквозь толпу. Случайно он задел локоть крупного мужчины, внушавшего что-то своим немногочисленным слушателям. Рука его, державшая рюмку, дернулась, и несколько капель напитка пролилось через край.
— Поосторожней! — рявкнул здоровяк, поворачиваясь к Сэйерсу.
— Прошу меня извинить, — проговорил тот, но мужчина определенно не собирался останавливать поток грубостей.
— Смотри, куда идешь, а если не видишь, то смойся с моих глаз. Мне плевать, кто тебя сюда пригласил.
Очень высокий, с бочкообразной грудью и похожей на яйцо, заостренной кверху длинной головой, в желтоватом костюме, такой же рубашке и жилетке, любимой одежде плантаторов, с напомаженными усами, он выговаривал бы Сэйерсу и дальше, если бы за того не вступился другой мужчина. Не дав Сэйерсу ответить, он встал между ними и четко произнес:
— Я видел все происшедшее, мистер Бурвелл, и могу засвидетельствовать — этот человек не намеревался оскорбить вас.
Затем он взял Сэйерса под руку и отвел в сторону.
— Спасибо большое, но вы могли бы и не вступаться за меня. Я способен за себя постоять, — сказал Сэйерс, когда они очутились на почтительном расстоянии от яйцеголового. — Я вижу, когда человеку хочется поспорить.
— А я вижу, когда человек лезет на рожон, — ответил незнакомец. — Разрешите представиться. Калвин Квинн. Мне кажется, я не видел вас здесь раньше.
Квинн, элегантно одетый, худощавый, был примерно одного с ним возраста. Сэйерс назвал себя, прибавив:
— Я в городе недавно, всего пару дней как приехал.
— Понятно, — кивнул Квинн. — Если вам понадобятся рекомендации, обращайтесь ко мне. Я адвокат, знаком со многими влиятельными людьми. Вы каким бизнесом занимаетесь?
Сэйерс почел за лучшее не называть профессий. Работать он начал лет с одиннадцати и перепробовал множество занятий — был и мальчиком на побегушках, подмастерьем у каменщика, затем стал боксером, потом сменил профессию на актера, дорос до управляющего театром, после чего жизнь его снова пошла наперекосяк — он работал грузчиком на складе и сборщиком фруктов, землекопом и помощником столяра на ярмарке… Сэйерс правильно решил, что ни одна из этих профессий не заслуживала здесь уважения, а потому ответил просто:
— Я получил неплохое наследство.
— А, ясно, — проговорил Квинн, глядя на Сэйерса уже с большим интересом. — Как вам у нас нравится?
— За такой короткий срок трудно сделать определенные выводы. Впечатление еще не сложилось, — отозвался Сэйерс и повернулся к группе, где тон голосов угрожающе нарастал.
Мужчина, недавно хотевший затеять ссору с Сэйерсом, теперь сцепился в словесной перепалке с другим посетителем клуба, молодым человеком приятной наружности. Его безусое лицо с широким лбом и длинными бакенбардами пылало негодованием.
— Надеюсь ваши впечатления не омрачит наш задиристый субъект. Зовут его Генри Бурвелл. Жестокий, богатый, как видите, несимпатичный. Простите, но таким уж он уродился.
При виде краснощекого наглого типа, орущего в лицо человеку, Сэйерс вдруг вспомнил о воинственном турке, борце, с которым ему когда-то довелось путешествовать в одном фургоне. Зимой силач, голый по пояс, выходил ранним утром к реке, ломал лед, затянувший кадки с водой, выливал на себя галлоны воды с плавающими в ней ледышками, и орал так, что весь ярмарочный лагерь просыпался. Пил он ужасно, ежедневно надираясь в лоскуты, после чего бродил между фургонами в поисках желающих помериться с ним силой. Было в его фигуре и характере нечто странное — чем больше он старел, тем закаленнее и тверже становился. Каждый вечер он искал, к кому бы придраться, а в бою не знал жалости к противнику.
— Почему он так злится? — спросил Сэйерс.
Квинн только пожал плечами:
— Кто его знает? Природу не выбирают. Для него каждый незнакомец — кандидат в противники. Как только заметит, кого не встречал раньше, словно с цепи срывается.
— Никто не пробовал остановить его?
— Остановить? Его? — Адвокат удивленно посмотрел на Сэйерса. — Нет. Напротив, его иногда подзуживают. Кто-нибудь приглашает сюда своего недруга или недоброжелателя, делает так, чтобы он оказался в поле зрения Бурвелла, отходит в сторонку и ждет, когда все начнется. Бурвелл начинает хамить, приставать. Многие не выдерживают, отвечают — и пошло-поехало. Вам повезло, вы не поддались на его штучки. Простите, что же все-таки привело вас в Ричмонд? Хотите вложить деньги в какое-нибудь дело? Если да, могу посоветовать, переговорить, с кем нужно.
Сэйерс сразу догадался, что от скандала Квинн спас его не за красивые глаза. Если Бурвелл видел в каждом незнакомце потенциального противника, то Квинн — будущего клиента. «Он, наверное, и ходит сюда только затем, чтобы подыскать богачей», — подумал Том.
— Если честно, я разыскиваю одну женщину, — ответил Сэйерс и, запустив руку во внутренний карман взятого напрокат фрака, вытащил фотографию Луизы. — Она приехала сюда из Филадельфии несколько недель назад.
Квинн вежливо принял снимок, долго и молча его рассматривал.
— Фотография старая, — заметил Сэйерс. — Женщина могла измениться.
— Нет, мне она незнакома, — произнес Квинн, передавая фотографию Сэйерсу. — Актриса?
— Да, в прошлом. Играла в английских театрах.
— Имя ее я тоже встречаю впервые.
— Имя может быть другим.
— О, да тут целая тайна, — улыбнулся Квинн.
В этот момент голоса спорящих сделались такими громкими, что вокруг них, а потом и во всем зале воцарилась тишина. Все повернулись к Бурвеллу и молодому человеку, выжидая, что же произойдет дальше.
— Значит, ты считаешь, что можешь безнаказанно оскорблять старших? — ревел Бурвелл.
— Я никого не оскорбил! — воскликнул юноша. — Ни разу не встречал никого, кто бы так старался представить себя оскорбленным.
— Тогда ты его встретил, — ответил Генри Бурвелл и с этими словами толкнул молодого человека в грудь с такой силой, что, если бы друзья не подхватили его, он непременно бы упал.
Такое действие означало для всех одно — спор должен решиться поединком.
— Ищете драки? Ну, вы ее получите, — заявил молодой человек, восстанавливая равновесие.
Его слова прозвучали знакомым всем сигналом. Двери, ведущие в смежный с баром танцевальный зал, распахнулись, и все ринулись туда, встали вдоль стен и у выхода. Толпа увлекла Сэйерса в зал, затем прижала к дверям, где он потерял из виду своего собеседника.
Было что-то тревожное и в самих приготовлениях, и в той быстроте, с какой они производились. Откуда-то извлекли канат, накинули его на два крюка, торчавших в стенах, и еще на два, вбитых в стоявшие посреди зала массивные деревянные опоры, огородив таким образом угол и превратив его в некое подобие ринга. Прежде чем молодой человек успел приготовиться, Бурвелл уже отдал фрак секунданту, закатал рукава рубашки и зашагал в центр ринга. Через секунду напротив него возник молодой человек. У канатов появились добровольные помощники, закричали, засвистели, принялись давать обоим противникам советы.
— Перчатки у кого? — крикнул один из друзей молодого человека.
— Какие перчатки?! — заорал в ответ Генри Бурвелл. — В перчатках дерутся только женщины.
Кто-то громко сказал над самым ухом Сэйерса:
— Сейчас будет настоящее зрелище. Получше вчерашней схватки голых негров на сцене оперы.
Сэйерс обернулся. Одни посетители клуба улыбались, предвкушая бой, другие, хотя и покачивали осуждающе головами, ничего не предпринимали, дабы остановить происходящее. Не раз уже Сэйерс сталкивался с подобным феноменом и знал, что в нем больше лицемерия, чем недовольства, — люди выражают неодобрение, но не уходят, боясь пропустить даже самый незначительный эпизод, и все ради того, чтобы впоследствии негодовать еще горячее.
Он оглядел молодого человека. Тот передавал часы на цепочке одному из своих друзей. Выглядел он неплохо — широкоплечий, с узкими бедрами. Сэйерс подумал, что он сумеет преподнести местному негодяю парочку сюрпризов, научит того быть повежливее с посетителями клуба.
Если же у него ничего не получится, то Бог ему судья.
«Какое мне до них дело? И мне ли судить Бурвелла? — размышлял Сэйерс. — И чем же я лучше его? Сам последние лет пять зарабатывал себе на жизнь подобным же образом. Надирался, сознательно ставил противников в проигрышное положение и побеждал, порой нокаутом. Разве что не получал удовольствия от схватки, вот и все. Зато получал деньги».
— Вы ускользнули от меня лишь по чистой случайности, — раздался позади него голос Себастьяна Бекера.