Глава 2
На следующий день после посещения церкви Себастьян со всем своим семейством, в лучших летних одеждах, погрузился в трамвай, направлявшийся в парк Уиллоу-Гроув, расположенный в ивовой роще. Себастьян был в темном костюме и шляпе-канотье, женщины — в длинных легких платьях, Роберт — в матросском костюмчике. Памятуя о беспокойстве супруги, Себастьян прихватил с собой револьвер, сунув его за пояс брюк. Он спрятал его сзади, поместив в ложбинку на спине, чтобы Элизабет не почувствовала оружие в трамвайной давке, когда их прижмут друг к другу. Себастьян и представить себе не мог, какие страдания доставит ему револьвер в церкви, врезаясь в спину во время сидения на деревянной скамье. В этот день во время службы он испытал куда больше мучений, чем обычно.
Он не ожидал никаких неприятностей. Сегодня он был просто мужем, отдыхающим с семьей. Обычным человеком, неприметным лицом в большой толпе. Парк Уиллоу-Гроув открыла компания «Рапид транзит» с целью дать людям возможность проехаться на ее трамваях. Здесь давались бесплатные концерты и проходили ярмарки. Вскоре пример компании подхватили многие города по всей стране. В Бруклине возник Стипл-чейз-парк, в Солт-Лейк-Сити церковь организовала парк Салтаир. Однако Уиллоу-Гроув в Филадельфии, где его еще называли Сказочной страной, превосходил всех своим размахом. Два года назад сюда со своим оркестром заехал король маршей Соуса, да так и осел в городе.
Элизабет нравились звуки маршей. Она всегда говорила, что унаследовала любовь к ним от деда по материнской линии, старого солдата, который, только заслышав марш, забывал обо всем на свете и вышагивал за музыкантами до тех пор, пока они не заканчивали играть. Случалось, что он оказывался в незнакомой части города и не мог отыскать дороги назад.
На конечной остановке они вместе с толпой двинулись в проложенный под землей туннель и, вынырнув из него, очутились в парке. Фрэнсис повела Роберта в его центральную часть, а Элизабет, под руку с мужем, направилась к музыкальному павильону. Вне всякого сомнения, сестра Элизабет умела отлично справляться с мальчиком. Собственно, по этой самой причине она и проживала вместе с ними, отрабатывая еду и одежду воспитанием и обучением Роберта. Школу он не посещал.
Себастьян находил своего сына трудным ребенком. Говорить он начал лишь в пять лет, и сейчас его ничто не интересовало, кроме десятицентовых книжек. Вначале Себастьян запрещал ему читать их, считая неподходящими для развития, однако Роберт не признавал иных развлечений. Мальчиком он был робким, безразличным к дружбе, обучению и вообще ко всему, что не вызывало у него любопытства. В конце концов Себастьян сдался, и Элизабет разрешила сыну читать романы, давая по десятицентовой монетке в полмесяца на новую книжку. В положенное время Роберт шел с Фрэнсис к ближайшему газетному киоску, где покупал любой роман, который ему понравится. И ной раз выбор занимал не меньше часа. Все приобретенные книжки он хранил, перечитывал, умел воспроизвести на память целые абзацы и страницы. Фрэнк Рид, Дедвуд Дик, Буффало Билл. Роберт мог пересказать содержание любой из книг, назвать количество страниц в ней, перечислить все рекламные объявления на их обложках. Но его бывшая учительница в школе, фамилию которой договорились не произносить в доме, не единожды пыталась доказать Себастьяну и Элизабет, что их сын — слабоумный.
Когда они занимали места на скамье, оркестр играл «Чикагскую красотку». Музыка любого рода оставляла Себастьяна равнодушным, но зато ему нравилось наблюдать, с каким вниманием ее слушает Элизабет. Он не сводил с нее глаз, пока жена смотрела на оркестр. Ей не так давно исполнилось тридцать два, она была намного моложе его.
По прошествии некоторого времени Элизабет почувствовала на себе его взгляд.
— Что такое? — встрепенулась она.
— Ничего.
— Тебе надоело?
— Как мне может надоесть?
Жена улыбнулась ему и снова повернулась к сцене, где сорок оркестрантов под руководством Соусы переворачивали страницы нот, готовясь грянуть очередной марш. Элизабет чуть склонила голову, подставив щеку под дуновение прохладного, дующего с запада бриза, и сердце Себастьяна защемило.
— Отец как-то пообещал мне купить целый оркестр, — сказала она.
— Одни инструменты или вместе с оркестрантами?
Элизабет не заметила иронии и продолжила:
— Правда, цена оказалась такой, что мне пришлось ограничиться обучением игре на одной только виолончели. Это было еще до того, как он потерял весь свой капитал.
Типичное предложение для ее отца. Когда у него водились большие деньги, их семья жила в одном из самых роскошных домов к северу от Маркет-сквер. Не самый престижный район, где селились выскочки-нувориши. Большую часть своего детства Элизабет провела в особняке на Шестнадцатой Северной улице в окружении богатых соседей, таких как Стетсоны и Гимбелы.
Несмотря на свое более чем скромное происхождение, отец Элизабет был ужасным снобом, непоколебимо придерживавшимся своих привычек даже после финансового краха. Себастьян пришелся ему не по вкусу — иммигрант, бывший католик с еврейским именем, слишком старый для Элизабет. Когда же он узнал, что Себастьян работает на почасовой ставке в агентстве Пинкертона, то и вовсе невзлюбил его. В то время Фрэнсис выполняла роль посыльного — курсировала между домами, передавая влюбленным последние новости.
До двадцати лет Элизабет жила принцессой в царстве нувориша. У нее имелись свои лошади и служанка. Однажды она провела Себастьяна мимо своего дома. Тот оторопело глазел на роскошный старинный особняк, Элизабет же, отвернувшись, крепко держала его под руку. Зрелище было незабываемым.
— В чем ты больше всего нуждаешься? — внезапно спросил Себастьян.
— Мне ничего не нужно. — Она посмотрела на него. — Я самая богатая женщина города и я ни по чему не скучаю.
Оркестр грянул «Набат свободы». Мужчины притопывали в такт музыке, женщины махали программками. Закончив марш, Соуса, невысокий худощавый человек в пенсне, с заметной лысиной и линкольновской бородой, повернулся к зрителям и изящным поклоном поблагодарил их за аплодисменты. По случаю воскресенья на нем был белый костюм и белые же перчатки.
Присоединяясь к аплодисментам, Элизабет наклонилась к Себастьяну и спросила:
— Ты не хочешь ничего больше рассказать?
— Мне нечего прибавить, — отозвался Себастьян.
— Я спрашиваю не ради себя, — продолжила Элизабет, — а ради Фрэнсис и Роберта. Как я смогу их подготовить, когда сама ничего не знаю?
Себастьян отвернулся, глубоко вдохнул, медленно выдохнул, раздумывая, как ему поступить. Он не любил посвящать жену в свои профессиональные тайны, но в данном случае она, несомненно, была права.
Он ответил:
— Дело касается двух братьев одного парнишки-ирландца, которого я помог выследить. Мне сообщили, что его должны казнить.
— А его братья разыскивают тебя, — резюмировала Элизабет.
— Разумнее всегда быть начеку.
— Так они разыскивают тебя? — повторила Элизабет.
Он не хотел делать паузу, она получилась сама собой.
Короткая, секундная задержка, мгновенно выдавшая его.
— Нет, — пробормотал он, сожалея, что ему приходится хитрить, пусть и непроизвольно.
Вдруг, словно из ниоткуда, перед ним возникла ее рука с зажатым в ладони вчерашним телеграфным сообщением, невесть как к ней попавшим. Что означало только одно — все это время жена знала правду. На помосте Соуса взмахнул дирижерской палочкой. Элизабет ждала, подняв брови.
— Да, здесь я выступаю в роли детектива, — уныло промолвил Себастьян.
— Не нужно так настойчиво отгораживать нас от реальности. Отец всегда скрывал от нас худшие вести, о чем мне до сих пор противно вспоминать, — сказала она. Затем, сразу, как только заиграла музыка, со словами: «Я чувствую, что на сегодня мне маршей хватит. Пойдем отыщем Фрэнсис и Роберта», — она стала подниматься.
* * *
Центр ярмарки, с двумя большими каруселями по обеим сторонам широкой аллеи, находился позади Электрического фонтана и озер. Здесь стояли угрожающего вида тир, горки, напоминающие громадную стиральную доску, карусель «родео» со вздыбленными лошадьми самого дикого вида и другие аттракционы. Ежегодно появлялись все новые забавы. По парку фланировали густые толпы, поэтому Элизабет предложила, на случай если они потеряются или разойдутся, встречаться в кафе у озера. Роберт обычно мчался к одной из самых больших каруселей, где как зачарованный разглядывал механическое устройство, заставлявшее металлических животных подпрыгивать.
Не увидев возле карусели ни Фрэнсис, ни Роберта, Себастьян и Элизабет медленно направились вдоль центра к обозначенному месту встречи. Причин торопиться не было. В запасе у них оставалось более получаса свободного времени.
Большинство аттракционов центральной части парка вереницей располагались в постоянных павильонах на фоне деревьев, в глубине аллеи, и напоминали улочку старинного провинциального городка. Пустоты между ними заполняли шатры и палатки одиноких заезжих артистов. Здесь и атмосфера, и характер были совсем иными. Рядом с постоянными павильонами строеньица выглядели бедными и жалкими. Соответствовали их виду и артисты. Однако, поскольку это был все-таки парк Уиллоу-Гроув, держались комедианты уверенно и вовсю старались развеселить публику. Себастьяну они напомнили дворняг, по случаю праздника умытых, причесанных и украшенных красивенькими ленточками.
Тем не менее народу они привлекали много. Их шумные номера приманивали, как ни странно, даже самых добропорядочных горожан, которые, по логике, должны были первыми сторониться их. Грубые, бесстыдные действа и скабрезные шуточки воздействовали на самые низменные чувства. Выставка диковинок природы соседствовала с лотком кустарных поделок. Внушительным размером и яркой аляповатой раскраской на грязного цвета парусине выделялся шатер гастролирующего боксера.
Перед шатром имелся помост, сколоченный из грубых досок и чурок, похожий на эшафот, на котором стоял, возвышаясь над толпой, зазывала. Мегафона у него не было, но он и без него орал не хуже корабельной сирены, резким гнусавым голосом приглашая желающих.
— Три раунда! — взывал он. — Тому, кто выстоит три раунда против Чемпиона в маске, он откроет свое лицо и заплатит пять долларов.
Неподалеку переминался с ноги на ногу и сам Чемпион в видавшем виды сером халате и маске, представлявшей собой сомнительной чистоты мешок с тремя дырками. Чемпион был высок и мускулист, но явно потерял форму. Вызывающим взглядом, потряхивая плечами, он обводил мужскую часть собравшейся толпы, ища достойного соперника.
— Ни одного поражения! — горланил зазывала. — Ни разу не снял маску! Найдется среди вас смельчак, кто заставит его показать лицо? Наверное, нет. Я вижу, здесь собрались одни дамы.
Кое-кто из мужчин неодобрительно заворчал, и крикун продолжил подзуживать публику. Лицо его выражало полное презрение, голос звучал насмешливо.
— Ты! — Чемпион вдруг выбросил вперед руку, ткнув пальцем в одного из зрителей. — Давай сразимся? — предложил он едва слышным, хриплым пропитым голосом. — Попробуй-ка уложи меня!
Выбранный им противник, подняв вверх руки, замотал головой, и тогда Чемпион перевел взор на другого мужчину.
Элизабет озорно подтолкнула Себастьяна локтем.
— Давай, Себастьян, иди. Он ведь к тебе обращается. Говорит, что нос тебе утрет.
На мгновение показалось, что побитый молью Чемпион в нечистой маске действительно бросает вызов ему. Себастьян, старательно отводя глаза от боксера, повернулся к Элизабет.
— Ошибаешься, — произнес он.
Тем временем Чемпион, отвернувшись от них, подзадоривал следующего.
— Ни разу не видела боксерского поединка, — призналась Элизабет.
Себастьян удивленно посмотрел на нее:
— Хочешь посмотреть?
Она промолчала. Только когда жена ответила на его взгляд, в зрачках ее вспыхнули странные искорки, словно призывая его откликнуться на намек, высказанный ею и оставшийся им незамеченным. Подобное выражение глаз Себастьян видел у нее и раньше. Обычно оно значило начало пути, ведущего к чему-то сугубо личному, тайному. Правда, Бекер никогда не замечал, чтобы оно выражалось столь явно, особенно при посторонних.
Прежде чем Себастьян успел сказать что-то еще, по толпе пронесся одобрительный гул.
— Ура! Наконец-то нашелся претендент! — возвестил зазывала. — Как тебя зовут, парень?
Себастьян сразу подумал, что это подставное лицо, но проталкивавшийся из толпы молодой мужчина, в окружении друзей того же возраста, казался местным жителем.
— Генри Кинан! — выкрикнул он и, передав одному из друзей шляпу, направился в шатер, на ходу стягивая пиджак.
— Отлично! Давайте поприветствуем смельчака Генри Кинана! — воскликнул зазывала.
Окинув противника быстрым взглядом, Чемпион нагнул голову и быстро исчез за пологом шатра.
— Заходим! Заходим внутрь! — приглашал глашатай. — Прошу не плевать, не играть в карты, не рваться на ринг. Нет-нет, дети сюда не допускаются. Малыш, беги скорее к папе.
Элизабет продолжала лукаво смотреть на Себастьяна, словно поддразнивая его. Все разом метнулись ко входу в шатер, началась давка, Себастьяна и Элизабет будто набегающим потоком толкало со всех сторон.
Себастьян кое-что повидал в этой жизни. Он был совершенно уверен, что зрелище окажется для Элизабет совсем не соответствующим ее представлению. Но как он мог все объяснить, не дав в то же время повода почувствовать, что разговаривает с ней как с ребенком?
Он наклонил голову, словно говоря: «Почему бы и нет? Посмотрим, если хочешь». Поддавшись общему настроению, они влились в общий поток.
* * *
Внутри шатер выглядел мрачно и убого, будто палатка базарного оценщика скота. Вокруг ринга стояли несколько рядов шатких на вид лавок, уже почти заполненных зрителями. Себастьян и Элизабет с трудом нашли два места в центре одной из них. Себастьян боялся, что его супруга окажется среди всех единственной женщиной, однако ошибся — женщин в шатре собралось довольно много.
Молодой претендент находился на ринге. Рукава его рубашки были закатаны. Зазывала вручил ему пару изрядно потертых перчаток, и его друзья помогали шнуровать их. В противоположном углу Чемпион в маске в одиночестве снимал халат. В секунданте он не нуждался, а все его помощники шустро обходили ряды, собирая деньги.
Под халатом на Чемпионе обнаружилось длинное трико, высокие ботинки, тонкая шерстяная майка и мешковатые боксерские трусы. Ближайшее рассмотрение подтвердило первое впечатление Себастьяна — тело боксера оказалось крупным, мускулистым, но запущенным. Находился он не в лучшей спортивной форме. Он трогательно и неуклюже, совсем по-домашнему, сложил халат, повесил на стул и расправил складки, словно у него не было другого и этот единственный нуждался в особой заботе. Себастьяну вдруг подумалось, что скорее всего и запасной «маски» у него тоже нет. Она скрывала всю его голову, оставляя открытыми только глаза и рот.
Пока боксеры готовились, по рингу взад-вперед вышагивал все тот же зазывала, развлекая зрителей разговорами. В задачу его входило держать публику в постоянном напряжении — бизнес требовал, чтобы шоу ни на секунду не затихало.
— Человек в маске дрался на лучших рингах, — голосил он, — перед президентами и коронованными особами Европы. Он объехал весь мир и ни разу не был побежден. Особую ненависть он испытывает к мужскому населению Пенсильвании — оно, по его мнению, является сворой жалких гнусных старух. Чемпион утверждает, что подобных здешним слизняков и жлобов он не встречал нигде на свете.
Как и предполагалось, мужчины живо откликнулись на разъяснения громким и злобным ворчанием. В результате атмосфера в шатре еще больше накалилась. Зрелище открывалось странное — представители среднего класса Филадельфии вопили и улюлюкали не хуже фермеров на петушиных боях. Себастьян искоса посмотрел на жену. Она слегка покраснела, во всей ее позе чувствовалось напряжение — ничего не пропуская, она внимательно следила за происходящим.
Бекер был уверен, что бой на ринге пройдет по обычному сценарию. Профессионал сталкивался с множеством соперников, по нескольку раз на дню, и давно уже все отрепетировал. Его теперешний противник, парень явно энергичный и напористый, едва ли доставит ему много хлопот. Боксер поиграет с ним ровно столько, чтобы не оставлять зрителей, заплативших за шоу, недовольными, заставит их поверить в честный поединок, а в середине третьего раунда отправит противника в нокаут. Нахрапистого паренька унесут с почетом и с внушающей уважение мужской травмой — фонарем под глазом. С завтрашнего дня он станет на несколько недель героем дня и будет часто рассказывать в барах о своем бое с Чемпионом. А сам Чемпион вернется ко входу в шатер дожидаться очередного глупыша.
Конечно, парень может продемонстрировать определенное мастерство, оказать достойное сопротивление и представить серьезную угрозу для профессионала. В этом случае в его интересах будет быстрее уложить паренька на пол, лишив ненужных иллюзий. Такой поворот, разумеется, не понравится зрителям. Ну и что? Покричат они покричат, да и уйдут, а на их место явятся другие.
Все были готовы к поединку — и соперники, и зрители.
— Три раунда! — возвестил зазывала, исполнявший теперь роль рефери. — Лондонские правила.
Затем, нагнув голову, он что-то тихо сказал противникам. Чемпион в маске кивнул, парень несколько раз нетерпеливо подпрыгнул.
Зазывала снова возвысил голос:
— Джентльмены, бокс!
Он спрыгнул с ринга, как только противники начали сходиться.
Шум поднялся оглушительный. Боксеры кружили по рингу. Друзья Генри Кинана находились рядом и кричали громче всех. Кинан сделал несколько выпадов, но профессиональный боксер оставил их без ответа. Даже не пошевелился. Когда вдруг парень нанес ему боковой удар, опытный боец закрылся плечом, ни на дюйм не изменив стойки.
Дружки Кинана заорали еще громче. Себастьян покосился на Элизабет. Та, казалось, затаив дыхание следила за поединком.
Соперники продолжали кружить по рингу, бывалый боксер ступал тяжело, как бык, а Кинан с каждой секундой все больше смелел. Чемпион не впечатлял своими действиями, однако Себастьян понимал, насколько тот опасен, и не взял бы на себя смелость сразиться с ним. Подобная мысль, однако, явно не приходила в голову Кинану — флегматичность и неуклюжесть движений Чемпиона, казалось, вводили его в искушение выказать излишнюю самоуверенность.
Кинан красовался перед своими дружками, играл на публику, напрасно расходуя энергию. Он провел несколько пустых ударов, нисколько не обеспокоивших профессионала, и один удачный, в голову, довольно чувствительный. Чемпион не пошатнулся, но отступил назад, оказавшись вне пределов досягаемости Кинана, и ушел в глухую защиту, плотно закрывшись перчатками. Он втянул голову в плечо, словно пытаясь получше защитить ее, показывая таким образом публике, что прямой в голову, проведенный Кинаном, ошеломил его.
У ринга группа поддержки Кинана вовсю надрывала глотки. Тот, усмехнувшись, кивнул друзьям и, поводя плечами, ринулся на Чемпиона закреплять свое мнимое преимущество.
И сразу же попал на правый боковой. Перчатка Чемпиона вылетела словно из пустоты, будто камень на веревке, и крепко припечаталась к челюсти Кинана. Тот на секунду застыл, и тут же последовал левый боковой, столь же быстрый, сколь и мощный. Голова Кинана сильно дернулась.
Один из ударов, трудно сказать какой именно, расквасил ему нос. Пошла слюна, а затем полилась кровь. Кинан зашатался — казалось, что вот-вот он упадет, — но чудом ему удалось удержаться на ногах. Чемпион кружил вокруг него, готовый повторить атаку, одновременно продолжая плотно защищать голову, словно опасаясь ответного удара.
Повернувшись к Элизабет, Себастьян заметил, что краска с ее лица схлынула. Аттракцион действительно не соответствовал ее представлению. Себастьян обеспокоился, но почувствовал и облегчение, что супруга оставалась той же, которую он знал.
На ринге Чемпион в маске обрушил на своего противника еще один холодный жестокий удар. Генри Кинан закачался, на этот раз потерял равновесие и опустился на одно колено. Сейчас же на ринге появился зазывала и, вскинув руки, встал между боксерами.
— Первый раунд закончен! — провозгласил он.
Профессионал легкими шагами отправился в свой угол. К Кинану подлетели двое его приятелей и, подхватив под руки, поволокли отдыхать. Все вокруг Себастьяна и Элизабет вскочили, крича и жестикулируя. Толпа впала в неистовство. Всего несколько часов назад зрители были добропорядочными христианами, стояли в церквях, но стоило только им сделаться свидетелями грубого спортивного зрелища, как они сразу же превратились в диких пещерных варваров.
Элизабет ответила на вопросительный взгляд Себастьяна вымученной улыбкой. Он подумал, что жена достаточно насмотрелась. Они обвели глазами шатер в поисках выхода и обнаружили, что их отделяет от него плотная, возбужденно орущая толпа. Все были по-праздничному одеты, но поведением и криком, походившим на лай, напоминали диких псов, почуявших запах крови.
На ринге появился зазывала.
— Джентльмены! Второй раунд! — объявил он и сразу же соскочил вниз.
Генри Кинан, немного пришедший в себя, со злобным криком двинулся на Чемпиона. На рубашке его алели пятна крови, глаза сверкали бешенством. Его противник, наглухо закрывшись, был готов отразить любой его выпад. Однако Кинан не собирался работать руками. Отбросив лондонские правила, он, бросившись вперед, ударил Чемпиона головой в лицо.
Профессионал зашатался и начал отступать к канатам. Зазывала взлетел на ринг, пытаясь остановить Кинана, но тот лишь отмахнулся от него и кинулся на Чемпиона усиливать преимущество. Сломав его защиту, Кинан несколько раз пнул его ботинком по ногам, после чего, под одобрительный рев друзей, принялся избивать, нанося удары куда попало. Зазывала, подскочив к Кинану сзади, обхватил его и потащил в угол. Чемпион рухнул на колени. Он попытался подняться, но движения у него вышли слабые.
Элизабет прикрыла глаза рукой в перчатке. Себастьян коснулся ее плеча. Какой бы густой ни была толпа, отделявшая их от выхода, он решил во что бы то ни стало вывести жену из шатра.
— Пойдем, — твердо произнес он, и она согласно кивнула. Они поднялись, и Себастьян, двигаясь впереди, повел жену к выходу.
На ринге Чемпион в маске попробовал встать, и это ему удалось. Ухватившись перчатками за канаты, он прижался к ним. Пока он жадно хватал ртом воздух, зазывала, вцепившись в Кинана, не давал ему продолжить избиение. Однако приятели его оказались тут как тут. Они, выскочив на ринг, оттащили зазывалу, освобождая товарища. Толпа взревела, изо всех углов шатра повылезали и начали пробиваться к рингу за новыми неприятностями бродяги и пьянчуги, решив за свои кровные урвать удовольствия побольше.
Никто не обращал внимания на Себастьяна и Элизабет. Он, отбросив вежливость, поскольку слова стали бесполезными, начал проталкиваться к выходу.
Когда они добрались до скамеек, Элизабет привалилась к его плечу и произнесла:
— Все было не так, как я предполагала.
— Я знаю, — ответил Себастьян. Он обнял ее, ограждая от толчков. — Правда, в сравнении с тем, что доводилось видеть мне — какие дикости люди могут творить по отношению друг к другу, — уверяю тебя, это ничто.
На ринге творилось нечто ужасное. Дружки Кинана удерживали глашатая за руки. Сам Кинан пересек ринг и подошел к Чемпиону в маске. На мгновение всем показалось, что он снова набросится на него, но вместо этого он положил одну руку на его плечо, а другой, схватив маску, одним рывком сдернул.
Лишь только маска слетела с головы боксера, толпа ахнула. С маской исчезли и все тайны, которую она и порождала, и скрывала. Лицо боксера представляло собой кровавое месиво. Кинан поднял над собой кусок рогожи и, выставив ее напоказ, словно голову врага, торжественно обошел ринг. Боксеру, казалось, было совершенно все равно, в маске он или нет.
Редкую красоту рогожа определенно не скрывала. Коротко подстриженные волосы мышиного цвета, морщинистое, словно маринованное в джине лицо, опухшие глаз и щека, куда пришелся удар Кинана. Боксер продолжал неподвижно стоять, опершись перчатками на канат, грудь его высоко вздымалась и опускалась. Он будто ждал, пока стихнет шум, или приходил в чувство.
Возле скамеек, оберегая от толчков Элизабет, Себастьян непроизвольно взглянул на ринг.
— Не может быть! — выдохнул он. — Сэйерс?