Глава тридцать шестая

Кавана внезапно развернулся и ушел. Его фигура растворилась во тьме подземелья. Шаркающие шаги звучали где-то в коридоре все тише и тише, потом хлопнула дверь. Мы со Слейдом посмотрели друг на друга в немом недоумении.

— Что у него на уме? — спросила я.

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Слейд. — Однако лучше бы нам поскорее выбраться из этой клетки.

Он рванул замок, но тот оказался слишком крепким. Я подергала прутья — безуспешно: они были прочными, не отогнуть. Слейд просунул руку между ними, но она не дотягивалась до табуретки. Ключ, словно фальшивое золото, издевательски поблескивал на ней. Мы попробовали сдвинуть с места саму клетку — выяснилось, что она привинчена к полу болтами. Сняв куртку, Слейд взял ее за кончик рукава и, размахнувшись, попытался подтянуть ключ. Единственное, чего он добился, это то, что ключ упал на пол и, ударившись об него, отскочил еще дальше.

— Проклятие! — выругался Слейд.

— Может, удастся отпереть замок? — Я поднесла руки к волосам, чтобы вынуть шпильку, и тут мы услышали грохот катящихся колес. Слейд сделал мне знак остановиться и быстро надел куртку. Приняв невинный вид, мы стояли и ждали, надеясь, что Кавана не заметит упавшего на пол ключа.

Он появился, толкая перед собой тележку, груженную ящиками, бочонками и всевозможными инструментами.

— Вот оно, мое изобретение. Я решил, что люди должны узнать о моих достижениях, прежде чем я умру. Вам оказана честь быть первыми. — Кавана склонился над одним из ящиков и открыл его. Внутри на соломе лежала дюжина склянок с металлическими крышками. — Взгляните! — Поставив на ладонь, он поднял одну склянку над головой и, сияя от гордости, продемонстрировал ее порошкообразное коричневатое содержимое. — Квинтэссенция моих научных изысканий.

— Это болезнетворный материал, которым вы заразили тех женщин в Уайтчепеле? — догадался Слейд. Мы с отвращением смотрели на склянку.

Кавана расхохотался:

— Нет-нет! Те опыты представляли собой лишь начальную стадию моей работы. — Он встряхнул склянку; порошок внутри завихрился. — Это культура куда более грозной болезни. Вы когда-нибудь слыхали о «болезни сортировщиков шерсти»?

Я кивнула. «Болезнь сортировщиков шерсти» была бичом коров, овец и коз, а также фермеров, производящих различную продукцию животноводства, — отсюда и название. Городские жители называли ее «болезнью тряпичников», имея в виду людей, которые изготовляли пуговицы из рогов животных, щетки из щетины, обрабатывали кожу или имели дело с одеждой, касавшейся тел людей, страдавших этой болезнью. Симптомами ее служили кашель, боль в горле, слабость и острая затрудненность дыхания. Обычно болезнь сводила человека в могилу за несколько дней. Ни лекарств, ни профилактических средств против нее не существовало — разве что следовало кипятить вещи и постельные принадлежности жертв, мыть со щелоком помещения, в которых они находились, и кремировать тела умерших. Это была одна из самых древних и грозных болезней в истории человечества; многие полагали, что она и есть тот шестой мор, который упомянут в Библии. Ее вспышки в прошлом часто обрушивались на Европу. Ужас поразил нас со Слейдом, когда мы поняли, в чем суть изобретения Кавана.

— В этой склянке достаточно микроорганизмов, чтобы заразить целый город. — Кавана подкинул склянку в воздух и едва не уронил, когда ловил ее. Увидев панику, отразившуюся на наших лицах, он захихикал. — Хотите знать, как я их вырастил?

— Прежде всего мы хотим, чтобы вы поставили эту склянку на место, — ответил Слейд. — А потом мы хотим выйти из этой клетки.

— Какая разница, чего хотите вы? — сказал Кавана, хотя банку все же в ящик вернул. — Важно, что я хочу, чтобы вы узнали подробности моего исследования, поэтому я буду рассказывать, а вы — слушать.

С педантичностью читающего лекцию профессора он начал:

— Я ездил по деревням, разговаривал с фермерами и таким образом узнал, в каких хозяйствах недавно случался падеж скота и где находятся захоронения. Потом выкопал трупы животных.

Я слышала, что этой болезнью можно заразиться даже спустя десятилетия, если потревожить такие могильники. Считалось, что болезнь возникает от проклятия, насланного на пастбище. Найал Кавана доказал, что это ложная теория.

— При этом я надевал защитный костюм, вот такой. — Кавана порылся в другом ящике и извлек оттуда прорезиненный комбинезон с наглухо приделанными к нему капюшоном, сапогами и перчатками, а также матерчатую маску. — Вот как мне удалось избежать контакта с возбудителями болезни. Затем я взял образцы тканей из останков животных, привез их к себе в лабораторию и подложил в хлев с живыми овцами. Когда овцы заболели, я взял у них кровь, рассмотрел ее под микроскопом и обнаружил в ней микроорганизмы — крохотные червеобразные существа. Такие же микроорганизмы я нашел в плевральной жидкости овец после их смерти. После этого я приступил к культивированию этих микроорганизмов. Сначала я выращивал их в плоских склянках со смесью крови, мясного бульона и желатина. Потом обнаружил, что лучшей средой для них является слезная влага из коровьих глаз, которую я добывал на бойне. Выращивал я их при температуре человеческого тела. Когда же мне удалось получить максимально чистый продукт, я внедрил его через ноздри в организмы здоровых овец. Все они заразились. — Голос Кавана звенел от возбуждения, которое он, должно быть, испытывал теперь так же, как тогда. — Таким образом я открыл истинную причину болезни!

Теперь стало понятно, чему служили овцы, склянки и оборудование, которое мы нашли в лаборатории. Стеклянный ящик с перчатками Кавана использовал, чтобы не заразиться во время работы с возбудителями болезней.

— Я обнаружил, что микроорганизмы можно нагревать, сушить и толочь в порошок — они все равно сохраняют свое болезнетворное качество. Я совершил величайший прорыв в истории научных открытий!

Кавана пылал величием. Я с грустью вспомнила Бренуэлла в моменты триумфа, когда ему удавалось опубликовать стихотворение.

— Поначалу я намеревался сделать доклад о своем открытии в Королевском обществе, — продолжал между тем Кавана. — Я надеялся, что это вернет мне почет, которого меня лишили дураки, смеющие называть себя учеными, когда изгнали из него. Но они были так настроены против меня, что ни за что не поверили бы, будто я достиг таких головокружительных результатов. К тому же мое открытие противоречило всем общепринятым теориям происхождения болезней. Нет, сказал я себе, глупо представлять мое достижение обществу, которое отвергнет, да еще и высмеет его. И зачем? Я больше не нуждаюсь в их признании.

Раскинув руки и истерически смеясь, он забегал по подвалу.

— Я превзошел их. Теперь я возвышался над ними, словно Бог над смертными. Мне больше не нужно было искать покровительства ничтожных, не достойных меня людишек. — Кавана остановился и начал раскачиваться из стороны в сторону. — Но я не мог пережить, что мое открытие останется известным только мне, что я один буду сознавать его грандиозность. Что же мне было делать с моим открытием? Как воспользоваться им, чтобы получить признание, которого я жаждал всю жизнь? — То, что его планы представляли собой угрозу всему человечеству, похоже, даже не приходило ему в голову. — Однажды я сидел у себя в лаборатории, думая, что делать дальше, как вдруг мысль моя совершила умопомрачительный скачок на совершенно новый уровень интуиции. Я понял, что мое открытие еще более велико, чем я думал сначала. Тот, кто владеет этим, — он махнул рукой в сторону склянок со смертоносной биологической культурой, — держит в руках власть над жизнью и смертью!

В какой бы ужас ни приводила меня мысль о том, что такая власть находится в безответственных руках Кавана, я была заворожена услышанным. Слейд тоже онемел.

— Я представлял себе мор, распространяющийся по Земле, как в библейские времена, — вещал Кавана, — но ниспосланный не Богом, а человеком. Мор столь смертельный и неотвратимый, что никакие объединенные усилия всех народов мира не смогут остановить его. Вот тогда-то меня и осенила идея создать оружие, основанное на моем открытии.

Использовать свое знание на благо человечества ему, видимо, и в голову не приходило. Благополучие других людей для него никогда ничего не значило, как справедливо заметила его собственная мать.

— От склянки с порошком — к власти над миром. Действительно, большой скачок, — усмехнулся Слейд.

Похоже, Кавана даже не заметил сарказма в его интонации.

— Слишком большой для ничтожных умов, — самодовольно сказал он. — Я понял это, когда попытался заинтересовать своим изобретением британское правительство. Я истратил все свои средства на его создание и полагал, что правительство будет радо субсидировать меня. — От злобы его лицо потемнело. — Но ни одно официальное лицо, к которому я обращался, не заинтересовалось. Все считали меня чокнутым.

— Не все, — тихо шепнул мне Слейд. — Думаю, у Вильгельма Штайбера есть свои шпионы в правительстве, которые прослышали об оружии. Вероятно, именно от них он узнал о Кавана.

— Все, кроме лорда Истбурна, — продолжал Кавана. — Он выделил мне средства и хотел использовать меня как собственный шанс. Но он оказался лживым, бесчестным негодяем.

— А как вы собираетесь распространять свои биокультуры для заражения широких масс населения? — спросил Слейд. — Разъезжая на велосипеде с кузнечными мехами, как цирковой клоун? Так вы далеко не уедете, вас остановят.

Кавана махнул рукой, словно говоря, что приспособления, которые мы видели в его лаборатории, — ерунда.

— То была лишь первая, примитивная идея. Я разработал куда более эффективную систему. Вот я вам покажу.

Он присел на корточки возле своей тележки, вставил воронку в металлическую канистру цилиндрической формы, с узким горлышком, имевшую около десяти дюймов в высоту и около шести в диаметре, затем вытащил затычку из маленького деревянного бочонка. Запах, которым потянуло из него, был едко-сернистым.

— Порох, — сообразил Слейд, пока Кавана сыпал через воронку черный порошок, разлетавшийся в воздухе. — Ради бога, держите это подальше от лампы!

— Не беспокойтесь, — ответил Кавана, — я знаю, что делаю.

Страшная догадка огорошила меня:

— Он делает бомбу!

Кавана черным от пороха пальцем указал на меня и ухмыльнулся; зубы у него были в пятнах от вина и гнили.

— Дама абсолютно права. — Он вынул воронку и вытер руки о штаны. — Все, что теперь нужно, это взрыватель и запал.

Он взял короткую медную трубку, сжал клещами один конец и насыпал в нее какое-то вещество, похожее на соль, из стеклянной банки. Немного вещества просыпалось на пол.

— Будьте осторожны, — предупредил его Слейд, — эти химикаты очень опасны.

— Они не взорвутся, пока я не сделаю все, что нужно. — Кавана добавил в трубку щепотку пороха и плотно забил ее в отверстие канистры. Потом смешал порох с водой и этой смесью пропитал длинный хлопчатобумажный жгут. Засунув его в свободный конец трубки, он достал четыре склянки, содержавшие болезнетворную культуру, расположил их вокруг получившегося контейнера и привязал к нему кожаным ремешком, после чего с гордостью оглядел плод рук своих. — Ну вот, готово!

Мы смотрели на все это с ужасом.

— Когда бомба сдетонирует, склянки разобьются, — объяснил он, — и взрывной волной их содержимое разнесет очень далеко. А ветер завершит дело, развеяв порошок повсюду, даже за границей.

— Это не сработает, — сказал Слейд, который, тем не менее, выглядел не менее потрясенным, чем я.

— Сработает! — ответил Кавана, излучая непоколебимую уверенность. — И мир это скоро увидит.

— О чем вы говорите? — голос Слейда окрашивался все большим страхом. — Как он это увидит?

— Во время демонстрации, которую я устрою, — объяснил Кавана.

— Вы собираетесь взорвать бомбу? — Я была в шоке.

— Да, в каком-нибудь публичном месте, где собирается много людей и где сразу многие собственными глазами смогут увидеть эффект. — Кавана потер руки и улыбнулся в радостном предвкушении. — Это будет величайший эксперимент, когда-либо проводившийся в истории науки!

— Но бомба убьет сотни невинных людей, — сказала я, хоть и понимала, что Кавана это совершенно безразлично. — И еще многие сотни будут заражены и умрут впоследствии.

— Скорее, тысячи, — беспечно поправил меня Кавана. — Таковы неизбежные последствия научных исследований — приходится жертвовать опытным материалом.

Снова это леденящее сердце слово — жертвовать, — которое я прочла в его тетради.

— Но вы ведь тоже умрете, — напомнил ему Слейд. — Если бомба не разорвет вас на куски, то убьет болезнь. У вас ведь нет против нее иммунитета, хоть вы и считаете себя богом.

— Это ничего. Я охотно принесу себя в жертву. — И вдруг все высокомерие слетело с Кавана, он стал печальным и смиренным. — Мне в любом случае недолго осталось. Сегодня я проснулся в гораздо худшем состоянии, чем обычно. — Он сделал глубокий свистящий вдох и закашлялся так сильно, что лицо его стало красным и он схватился за ребра. — Должно быть, я вдохнул все же немного этого болезнетворного порошка. — Он пожал плечами. — Я — на грани жизни и смерти.

Мы со Слейдом переглянулись с еще большим, если это было возможно, ужасом. Ведь Кавана мог и нас заразить!

— Не беспокойтесь. — Кавана словно прочел наши мысли. — Непосредственного контакта с порошком вы не имели, а от человека к человеку болезнь не передается. Вы будете жить, чтобы, когда меня не будет, поведать всему миру то, что я вам рассказал.

Так вот, значит, какую роль он уготовил нам со Слейдом: ему нужно, чтобы его гений не канул в безвестность, чтобы его историю узнали все, и мы должны стать ее летописцами.

Кавана осторожно поставил бомбу на тележку.

— Ну, теперь я с вами распрощаюсь. — Его горящий взгляд напоминал прозорливый взгляд солдата, отправляющегося на поле смертельной битвы. Он взялся за ручки тележки.

— Постойте, — закричал Слейд. — Вы не можете оставить нас в этой клетке. Как мы сможем что-то кому-то рассказать, если мы здесь заперты? Вам придется выпустить нас!

— О, чуть не забыл. Вот. — Кавана бросил к нашим ногам длинный узкий предмет. Это был металлический напильник. — Воспользуйтесь этим, чтобы перепилить прутья. К тому времени, когда вам это удастся, моя демонстрация уже завершится.

— Когда? — отчаянно крикнул Слейд. — Где?

— Не позже чем в ближайшие два-три дня, — ответил Кавана. — Столько у меня осталось, прежде чем болезнь окончательно лишит меня сил. А что касается места… — Его прощальный взгляд был зловещим, леденящим душу. — Скоро узнаете.

Засим он зашаркал прочь, толкая перед собой тележку, груженную смертью.