Книга: Загадка о двух ферзях
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Жизнь Сережки круто переменилась фактически за один день. Его отец имел кое-какие связи в столице и мечтал в будущем устроить сына в один из лучших полков империи.
– Я договорился, – однажды за обедом сообщил Николай Бенедиктович, – тебя зачислят в подготовительный пансион Николаевского кавалерийского училища гвардейских подпрапорщиков. Если ты, мой мальчик, станешь стараться, то сможешь поступить в гвардию.
Елизавета Павловна пришла в ужас от мысли, что ей предстоит долгая разлука с обожаемым сыном:
– Разве нельзя подготовить Сереженьку к экзаменам в полк дома? Мальчик уже свободно разговаривает на трех европейских языках, музицирует, великолепно танцует.
Николай Бенедиктович снисходительно объяснил жене, что по указу государя порядок приема молодых дворян в гвардию теперь ужесточился.
– Прошли добрые времена матушки-государыни Екатерины, когда можно было с рождения записать младенца мужского пола в престижный полк, чтобы к моменту приезда в столицу отрок уже выслужил положенный для получения офицерского патента стаж. Нынче юноша обязательно должен пройти первоначальную военную подготовку в качестве юнкера.
Сережу перспектива оказаться вдали от родителей тоже немного страшила. Но одновременно у него захватывало дух, когда он представлял себя в кадетской форме. От таких слов, как «командир», «эскадрон», «маневры», «кавалерия», сердце мальчика начинало учащенно биться, предчувствуя подвиги и приключения.
Перед отъездом Сережа с упоением перечитывал мемуары одного кирасира из наполеоновской армии, сумевшего уцелеть на поле Ватерлоо в знаменитой атаке французской кавалерии на позиции англичан. Воображение рисовало мечтающему о славе подростку, как волны всадников в блестящих на солнце доспехах разбиваются об ощетинившихся штыками британских пехотинцев. Целые шеренги мчащихся на врага конников падают под залпами картечи. Выбитые из седла люди остаются умирать в высокой траве. Повсюду с громким ржанием носятся лошади, потерявшие своих наездников. Однако все новые массы всадников под развевающимися на ветру знаменами и звуки боевых труб устремляются на противника… Это была прекрасная эпоха, когда в двадцать лет можно было с одинаковой вероятностью принять славную смерть или стать генералом. Юный романтик мечтал именно о такой судьбе.
В конце лета родители отвезли Сережу в Петербург. Училище располагалось в казармах лейб-гвардии Измайловского полка. Приготовительный же пансион находился в отдельном корпусе. В него могли поступать только дети потомственных дворян.
С первого дня Сереже пришлось привыкать к суровым армейским порядкам. Офицеры-воспитатели не делали скидок на возраст своих подчиненных, когда дело касалось дисциплины. Порядки в пансионе мало отличались от тех, которые были приняты в кадетском училище. В шесть утра по сигналу горна неженок, только вчера отобранных у мамок и нянек, будили и выводили на утреннюю гимнастику. По возвращении в казарму они должны были быстро переодеться в повседневную форму, безукоризненно застелить свою кровать и строем с песней следовать в столовую.
После завтрака начинались занятия, которые продолжались до обеда. Количество изучаемых дисциплин ошеломляло. Но это было только начало – после зачисления «подготовишек» в училище нагрузка возрастала вдвое. Помимо общеобразовательных наук будущим офицерам преподавалась тактика, военная топография, фортификация, специальный математически курс, посвященный артиллерийской баллистике, черчение. А еще были уроки живописи, танцев, гимнастики, фехтования. Это была поистине «рыцарская» подготовка.
Конечно, Сережу в училище приняли.
Четыре раза в неделю мальчишки занимались верховой ездой в манеже. Сперва их учили ездить на лошадях без стремян и уздечки. Это делалось для того, чтобы новобранцы скорее освоили умение держаться на коне, сжимая его бока бедрами. Это называлось «держать шлюс». Новичок должен был стать всадником, и баста. Для первоначального обучения юнцов подбирались лошади спокойные и идеально выдрессированные.
Основы джигитовки – высшего кавалерийского мастерства – преподавал отставной офицер знаменитого Нижегородского драгунского полка, так называемой кавказской гвардии. В полк традиционно вступали кавказские аристократы, но сюда же ссылались и проштрафившиеся офицеры, разжалованные в рядовые. Это в училище не афишировалось, дабы не смущать юных воспитанников. Но зато никто не мог лучше обучить кадетов искусству кавалерийского боя, чем бывшие «штрафники». Только этим объяснялось пребывание офицера с подмоченной репутацией в стенах привилегированного учебного заведения.
Полк, в котором учитель джигитовки служил на Кавказе, был ориентирован на то, чтобы предоставить возможность разжалованным офицерам быстро отличиться. В ходе крайне опасных рейдов против воинственных горцев легко было погибнуть или получить романтическую повязку поперек лица, скрывающую выбитый глаз. Но можно было также заслужить орден и вернуть себе офицерский чин, чтобы вновь оказаться в Петербурге героем. К Нижегородскому драгунскому полку часто по доброй воле прикомандировывались молодые аристократы, жаждущие подвигов и орденов.
Во время частых стычек с черкесами нижегородцы перенимали их боевое искусство. Самые храбрые и способные со временем даже удостаивались сдержанной похвалы от своих врагов: «Ты, рус, настоящий джигит. Я тэбя уважаю».
Именно таким «джигитом» и был ротмистр Сипягин, обучающий мальчишек обращению с конем и шашкой. Скуластое лицо Сипягина пересекал розовый сабельный шрам. Хоть был он худощавым и сутулым, от этого сурового человека веяло безжалостной силой. Как и многие его коллеги по преподавательскому корпусу, ротмистр Сипягин умел дать изнеженным барчукам настоящее мужское воспитание, не задев при этом их чувства собственного достоинства. Ибо офицер, потерявший самоуважение, не сможет ужиться в обществе, где честь является основной ценностью.
Методы ротмистра Сипягина часто приводили к мелким несчастным случаям. Например, вот мальчик, сброшенный лошадью, потирает ушибленное место; учитель подходит к пострадавшему и ехидно спрашивает:
– Никак ушибся, сынок?
– Все в порядке, – был стандартный ответ.
Ротмистр предлагал мальчишке немедленно повторить упражнение. Но если приготовишка раскисал, начинал жаловаться или не дай бог плакать, мужчина не упускал возможность поглумиться над неженкой:
– Ступайте к маменьке, она поцелует вашу розовую попку, и все сразу заживет. И советую вам не возвращаться. Военное дело не для вас.
В конце занятия ротмистр обычно демонстрировал воспитанникам такие чудеса кавалерийской акробатики, что у юных зрителей дух захватывало, а глаза загорались от восхищения и желания немедленно повторить увиденное. Учителю приходилось постоянно осаживать самых отчаянных «жеребят», первым среди которых всегда выступал Сережа.
Даже досуг приготовишек воспитывал в них качества, необходимые будущим офицерам. Начальством приветствовались внеклассные командные игры, учебные поединки на эспадронах, плавание, танцы и занятия в слесарных мастерских.
Блестяще сдав экзамен по окончании подготовительного курса, Сергей был зачислен в училище кадетом. И тут ему пришлось делать важный выбор: служить по уставу или следовать неофициальным традициям поведения. Тот, кто выбирал первый вариант, был избавлен от суровых испытаний. Учащиеся старших классов не могли заставить его выполнять свои поручения. Такие курсанты назывались «красными». Однако товарищи их, как правило, бойкотировали. С ними поддерживали только чисто служебные отношения. Самым неприятным для кадета, выбравшего облегченный вариант службы, было то, что после окончания училища его не принимал в свою среду ни один гвардейский полк: в каждом из них были воспитанники, знавшие «красных».
Естественно, что большинство кадетов выбирали трудный путь службы «по традиции» и сразу поступали в полное распоряжение старшекурсников, которые называли первогодков «сугубыми зверями». Старшекурсники, или «корнеты», постоянно устраивали «зверям» всяческие испытания, выявляя слабых духом и телом.
Уже на третий день пребывания в училище вечером группу новичков, в том числе и Сережу, вызвали в спальню старшего эскадрона. Там им предложили вначале рассказать о себе. Потом начались испытания. Кадетов заставляли бесконечно приседать, пока мышцы их ног не сводило судорогой. По словам экзекуторов, это упражнение было полезно будущим кавалеристам, так как способствовало развитию «шлюса» и «шенкелей».
Затем надо было продемонстрировать врожденную отвагу, добровольно согласившись выдержать ровно шесть звонких пощечин от проверяющего, не закрывая лица и не моргая. Это называлось «не моргнуть под пулей».
После такого «боевого крещения» новички возвращались в свои спальни с горящими щеками и болящими ногами. Тем не менее большинство с удовольствием вспоминало старую гусарскую поговорку:
Свищет пуля – не моргни.
Если в деле – руби смело.
Коль в атаку повели,
Ты коня не задержи.
Богу душу поручи.
Коль нужда, так уж умри!..

Участь тех, кто сдавался и отказывался от испытаний, была незавидной. Обычно они становились объектами изощренных издевательств старших учеников. Единственным избавлением от таких мучений было бегство из училища или перевод в категорию «красных» кадетов. Чтобы разом избавить себя от мучений, достаточно было при всей роте объявить о своем переходе в секту отверженных «уставников». Больше такого кадета никто пальцем не трогал.
Но Сережа скорее готов был дать забить себя до смерти, чем согласиться на такой позор. Он стойко переносил все измывательства старшекурсников, зная, что через год, если выдержит, сам станет «корнетом». А пока приходилось мириться с положением почти бесправного «зверя». Для старшекурсников в «школе», словно для белых господ в Североамериканских Соединенных Штатах, имелись отдельные лестницы, на которых «зверям» было категорически запрещено появляться. Учащимся младшего курса не дозволялось заходить по вечерам в кафе, расположенное на территории училища. Даже в уборной, где старшекурсники покуривали втайне от учителей, на полу была борозда, по преданию, проведенная шпорой самим Лермонтовым, за которую «зверям» нельзя было заходить. По выражению одного из выпускников училища: «Представители двух человеческих рас и даже двух видов животных не отличаются друг от друга так сильно, как “звери” и “корнеты”». Первые, в сущности, были детьми, только что покинувшими приготовительный пансион, вторые же уже чувствовали себя мужчинами и офицерами. Их уже не так строго муштровали, как первогодков. За полгода до выпуска старшекурсники могли снимать квартиру в городе или жить дома, если были петербуржцами.
При любой необходимости «корнет» мог послать первого попавшегося ему на глаза «зверя» сбегать в казарму за любой вещью или заставить маршировать по плацу, бесконечно отжиматься или приседать.
Были и более изощренные забавы. Например, скучающая компания второкурсников могла вызвать к себе «зверя». Когда запыхавшийся новобранец прибегал и вытягивался во фрунт пред «начальством», кто-нибудь из «старичков», гордящийся своей взрослостью, лениво спрашивал у него:
– Молодой, пулей назовите-ка имя моей любимой женщины.
В таких случаях Сергей всегда отвечал правильно, заслуживая снисходительную похвалу «экзаменатора». Хотя девушки у корнетов постоянно менялись, и запоминать их имена было тяжеловато.
Но тут же следовал новый вопрос:
– Молодой, пулей назовите полчок, в который я выйду корнетом.
Сергей снова отвечал, не задумываясь, ибо «зверь» обязан был знать назубок и полки, в которые они намеревались поступить старшекурсники.
И наконец, новобранец удостаивался шуточного вопроса, который означал, что им довольны:
– Молодой, пулей расскажите мне про бессмертие души рябчика.
– Душа рябчика становится бессмертной, когда тело его попадает в желудок благородного корнета…
Благородные юнкера довольно снисходительно относились к учебе. Главными они считали те предметы, что делали из них кавалеристов. Прочую же химию, баллистику и высшую математику считали ахинеей, полезной лишь для «пешеходов» – так будущие гусары, уланы и кирасиры презрительно называли остальную армию. На одном из первых занятий по краткому курсу артиллерии Серж получил наивысший бал – 12 – и был весьма доволен собой. Об этом узнал один из старшекурсников. Вечером он встретил отличившегося «зверя» и предложил:
– Ну-ка, порадуй дядю. Расскажи, какую оценку ты получил сегодня по артиллерии.
– Двенадцать, – с гордостью ответил Серж.
– Господи, этот несчастный даже не понимает, что он наделал! – удрученно воскликнул учитель жизни, подняв глаза к небу. Затем он укоризненно посмотрел на первогодка. – Опозорил нашу славную школу, и рад. Вот болван! В следующий раз ты должен получить ноль.
На следующем занятии Серж раз сделал так, как ему было приказано, и довольный «дядя» заметил:
– А ты не безнадежен, зверь!
Зато своим следующим успехом Серж заслужил искреннюю похвалу старшекурсников. Дело в том, что «зверям» не разрешалось носить шпоры до тех пор, пока они их не заслужат. А заработать эту награду можно было только отличием в верховой езде. И вот Серж оказался в числе десяти первых младшекурсников, которым было наконец дозволено нацепить на сапоги шпоры. По этому случаю вначале был устроен официальный торжественный обед, на котором командир эскадрона вручал воспитанникам заветные знаки отличия кавалериста от «пешехода». Затем в казарме у старшекурсников состоялась тайная пирушка, на которую в качестве почетных гостей были приглашены отличившиеся «звери». Но это было еще не все. В первую ночь после вручения шпор спать полагалось с тяжелыми восьмидюймовыми железяками на голых пятках. Несколько раз за ночь в казарму тихо прокрадывались старшекурсники. Кто-то из них кричал:
– Не слышу звона шпор!
Тут же следовало проснуться и начать звенеть шпорами.
В эту ночь Серж почти не спал. Тем не менее наутро он чувствовал себя совершенно счастливым.
Прошел год. Серж освоился в училище, заматерел. Диктат старшекурсников остался в прошлом. По большинству предметов кадет Карпович преуспевал. Это давало его родителям законный повод с гордостью говорить соседям: «Сереженька-то наш весной кончает училище. Из первых идет!»
Сделавшись «корнетом», бывший «зверь» наконец вздохнул с облегчением и стал позволять себе некоторые вольности, за что не раз попадал на гауптвахту. Однажды его на неделю усадили в карцер за дуэль с однокурсником. Сержу давно хотелось получить такой опыт. Правда, товарищ оказался более искусным фехтовальщиком и оставил на память об их поединке небольшую отметину на лице начинающего бретера. За что Серж ему, впрочем, был искренне благодарен, ибо всегда завидовал учителю джигитовки, на челе которого красовался рубец от кавказского клинка.
Другая шутка могла обойтись юноше гораздо дороже…
Кадетов воспитывали преданными царю. Однако некоторые преподаватели заходили слишком далеко. Одно дело, когда на уроке Закона Божия батюшка предлагал воспитанникам начать с молитвы «Спаси Господи, люди твоя», особо помянув имена императора и членов его благочестивого семейства. И совсем другое, когда преподаватель светского предмета расходовал треть отпущенного ему академического времени на изъявление верноподданнических чувств.
Особенно усердствовал в этом учитель истории. Перед каждым уроком он обязательно читал кадетам нравоучительный отрывок из толстенной книги по истории царствующего дома, а после пространно комментировал прочитанное. Даже малейшая попытка критиковать идеальный образ мудрых и никогда не ошибающихся правителей вызывала вспышку ярости историка.
Однажды приятель Сергея, Митя Макшин, рассказывая о героических действиях императорской кавалерии против французов в Аустерлицком сражении, вскользь заметил, что командование русских войск все же допустило несколько фатальных ошибок. Как известно, сражение при Аустерлице русская армия проиграла. Однако этот исторический факт не помешал историку злобно наброситься на рассказчика. «Как такое возможно! Неслыханная дерзость! Ведь общее командование армией осуществлял сам император Александр I!»
Хотя всем – и историкам прежде всего – было известно, что Александр I действительно совершил фатальную ошибку, проигнорировав план, предложенный Кутузовым, и целиком доверившись военному искусству австрийского генерала Вейротера. В результате мощная союзная русско-австрийская армия была разгромлена гораздо меньшими по численности войсками Наполеона. Царь бежал с поля боя еще до катастрофического финала битвы. По воспоминаниям очевидцев тех событий, император плакал и дрожал, как перепуганный мальчик, совершенно потеряв самообладание.
Однако учитель посчитал приведенные исторические факты подлой клеветой. Он вскочил со своего места и начал отчитывать кадета. От обиды у юноши выступили слезы. Это только распалило историка. «Безмолвные слезы» считались вульгарным проявлением чувств. Будущий офицер обязан был в любой ситуации сохранять самообладание.
– Да вы, сударь, жалкая мокрица, – презрительно скривил губы историк.
Митя Макшин покраснел до корней волос. Никто в классе не понял, зачем преподаватель оскорбил кадета, задев его честь.
– Да-с! – прибавил историк. – А кто виноват? – И сам же ответил на свой вопрос: – Проклятые либеральные газетенки, которые вы наверняка почитываете в увольнительных. И что прикажете с вами делать?
Это были постоянные присказки историка. Будучи рассержен на ученика, он всегда последовательно задавал два эти вопроса: «Кто виноват?» и: «Что делать?»
После уроков оскорбленный кадет долго не мог прийти в себя. Более того, вскоре ребята узнали, что историк просил отчислить Макшина как неблагонадежного. Правда, другие учителя его не поддержали. Все-таки фамилия родного дяди кадета была выбита на одной из вывешенных в храме училища черных мраморных досок, на которых увековечивалась память о бывших воспитанниках, павших на поле брани.
Кадеты сочли, что зарвавшегося учителя надо поставить на место.
И тогда Серж предложил другу план мести. Через неделю в училище должен был прибыть с визитом великий князь Михаил Николаевич. Кадетов предупредили, что после торжественной встречи высокого гостя и последующего парада в его честь брат государя осмотрит некоторые помещения и поприсутствует на одном из занятий.
Не желая рисковать, начальник училища заранее решил, что пригласит великого князя на урок самого благонадежного своего преподавателя, то есть историка.
Орудием мести должна была стать книга. Вообще-то в училище было запрещено приносить из города книги и журналы. Однако у Сергея в укромном месте была припрятана «контрабанда» с романами недавно запрещенных цензурой авторов. Отпечатана она была в Ярославле и содержала сразу два произведения. Один роман назывался «Кто виноват?», второй – «Что делать?». До того как их запретили, с данными произведениями успели ознакомиться многие представители русской либеральной интеллигенции, читающие популярный журнал «Современник». Но люди консервативного склада подобной литературы избегали. Историк уж точно не был знаком с этими сочинениями, а иначе давно бы отказался от своих любимых вопросов. Он не раз заявлял во всеуслышание, что брезгует всяческой беллетристикой, а признает только научные труды и специальные пособия высоконравственного содержания.
Сергею крамольная книга досталась совершенно случайно. Как-то во время увольнительной, проходя мимо книжного магазина, он увидел, как приказчик выкидывает некие книги в огромный ящик для мусора. Когда приказчик ушел, кадет подобрал одну.
Книга была примерно той же толщины, что и любимый историком том. Ребята изготовили для запрещенного издания новый переплет, так, чтобы внешне оно напоминало житие Романовых. Перед самым началом урока заговорщики подменили учительскую книгу. Сергей вложил закладку на нужное место и отчеркнул карандашом кусок текста. Именно так всегда поступал историк, готовясь к очередной проповеди.
И вот начался образцово – показательный урок. Изрядно волнуясь, учитель вытер лоб платком. Но тут его снова прошиб пот. Футляра с очками на столе не оказалось! Не было их и под столом. Греша на собственную рассеянность, растерявшийся преподаватель полез в портфель. И снова его ожидало разочарование.
Между тем пора было начинать, ибо нельзя было заставлять ждать столь высокую особу. Изо всех сил напрягая зрение, щурясь, историк начал читать отчеркнутое. При этом он был так сильно сосредоточен на правильном выговоре всех слов и соблюдении интонации, что не сразу услышал собственный голос.
Возникла пауза.
Удивленный гость попросил преподавателя показать ему странную книгу. Прочитав название на титульном листе и фамилии авторов, князь изменился в лице. Скандал вышел страшный! После того как разгневанный гость уехал, историка вызвал к себе директор училища. Этот разговор вскоре стал известен всем и превратился в популярный у кадетов анекдот, ибо мелочного придиру никто в училище не любил.
– Ну-с, – обратился к бледному от ужаса подчиненному генерал, – и кто в сием безобразии виноват?
– Н-не знаю, ваше превосходительство, – заикаясь, пролепетал историк.
– И что же после этого прикажете с вами делать? – сурово поинтересовался директор.
Опростоволосившемуся преподавателю с трудом удалось избежать отставки. Эта история подействовала на него очень сильно. Он перестал беспричинно придираться к воспитанникам. Организаторам же этой шутки все сошло с рук. Хотя, если бы все открылось, дело могло кончиться совсем по-другому.
Однако руководство элитарного учебного заведения само не было заинтересовано в установлении истинных злоумышленников. Ведь если бы выяснилось, что кадеты старших курсов почитывают запрещенную литературу, скандал мог выйти за пределы училища. Поэтому «диверсию» списали на рабочих, отделывавших соседнее здание. Один из маляров, как выяснилось, состоял на заметке у полиции, как бывший рабочий артиллерийского завода, учавствовавший в стачке. Его и посчитали организатором пропагандистской акции и перестали пускать на территорию училища.
После описанных событий прошло десять дней, и судьба подшутила уже над самим шкодником.
Сережа увидел это девушку в манеже, где кадеты обучались верховой езде. Прекрасная амазонка держалась в дамском седле с удивительным изяществом, уверенно управляла лошадью почти неуловимыми движениями – и та брала барьер за барьером. Одета девица была по последней английской моде, словно участница королевской охоты на лис где-нибудь в Девоншире. Как бы случайно оказавшись рядом, Серж обратился к незнакомке:
– Простите, не вы ли наш новый учитель верховой езды?
Вопрос был задан в шутливой форме, однако девице явно не понравилось намерение неизвестного юнца завязать с ней знакомство. Презрительное фырканье ее лошади очень точно выразило мысль хозяйки, и девушка одобрительно погладила животное по шее.
Будь на месте Сержа кто-нибудь другой, он тут же ретировался бы. Но не привыкший отступать парень продолжил «кавалерийскую атаку».
– Кадет выпускного курса Карпович, – лихо отрекомендовался он.
Барышня разглядывала его, слегка нахмурившись.
– Я намерен выйти в гусарский полк, – не сдержавшись, похвалился Серж.
– В самом деле? – Она неожиданно улыбнулась. – В таком случае, господин гусар, для вас конечно же совершеннейший пустяк взять вон тот барьер.
Жокейским хлыстиком барышня указала на самое высокое препятствие, которое никто из кадетов еще не брал. Правда, преподаватель джигитовки несколько раз показывал им, как следует штурмовать эту «неприступную стену». Но одно дело – видеть, как кто-то уверенно проделывает цирковой трюк, и совсем другое – повторить увиденное.
На таком барьере поломаться было проще простого. «Боже, – с тоской подумал Серж, – что станется с моей несчастной матушкой, когда ей напишут, что я свернул себе шею!» Со своим нынешним конем Серж был знаком только третий день. Молодой жеребчик был хулиганом под стать своему ездоку и запросто мог в решающий момент вытворить какую-нибудь неприятную штуку. Он стоял на здешней конюшне совсем недавно, а уже успел заслужить дурную славу. Даже работавшие на конюшне бывшие кирасиры побаивались зверюгу. Сергей сам вызвался работать с трудным животным, но пока еще не нашел к нему подхода. К тому же Хулиган – так называли коня – лишь недавно начал проходить объездку в манеже и, конечно, еще не был натренирован брать серьезные препятствия. Так что риск был еще какой.
Но Сергей не мог показать себя трусом перед прекрасной дамой. Поэтому он решительно направил коня на препятствие. Однако животное заупрямилось, демонстрируя непокорный нрав. Как всадник ни пытался его принудить, Хулиган всячески противился: закусив удила, вставал на дыбы, бил задом. Казалось, он издевался над юношей, решившим впечатлить с его помощью девчонку.
Пройдет несколько месяцев, и эти двое, мальчик и конь, настолько сроднятся, что Сергею будет достаточно пальцем погрозить своему любимцу, чтобы Хулиган перестал чудить и начал нормально работать. А пока шпоры и хлыст не могли переломить упрямый характер скакуна.
Наблюдающая за комичными потугами «гусара» девица заливалась смехом. Некоторые сокурсники тоже заметили происходящее и с любопытством следили за ним.
В конце концов, подлетев к барьеру, конь резко остановился. Всадник вылетел из седла. На глазах у всего манежа он перелетел через препятствие и шлепнулся с другой его стороны в кучу свежего навоза. Фиаско было полным. За такое наездников положено было освистывать, как в театре плохих актеров.
Серж поспешил подняться и взглянул на девушку. Ему показалось, что она смотрит на него с презрением. Юноша готов был сквозь землю провалиться со стыда. Его кости были целы, но ныл бок, отбитый при падении, и кровоточил локоть, расшибленный о доску барьера. И саднила ссадина на щеке. Однако телесные страдания Сережи были куда как менее мучительны, чем его болезненное ощущение собственной нелепости. «Сейчас она подъедет, чтобы полюбоваться моим позором, – представлял он себе. – Насмешливо поаплодирует, а потом ехидно скажет: «Браво, браво! Вам, господин гусар, действительно удалось взять этот барьер самым трудным способом – по-клоунски».
Однако вместо того, чтобы посмеяться над незадачливым ухажером, подъехавшая барышня спрыгнула с коня и, глядя на юношу с симпатией и сочувствием, протянула ему платок:
– У вас кровь на щеке.
Сама будучи прекрасной наездницей, она, конечно, поняла, чем вызвана неловкость молодого корнета, и оценила его храбрость. Незнакомка даже попросила прощенья за то, что толкнула молодого человека на безрассудный поступок, который мог закончиться для него тяжелым увечьем.
Они познакомились. Девушку звали Анной – большего она о себе не рассказала, ловко уходя от расспросов, – и общаться с ней оказалось удивительно легко. Серж быстро забыл о своей недавней неудаче.
Впервые ему по-настоящему понравилась девушка. И он видел ответный интерес в глазах собеседницы, и это придавало ему уверенности.
Внезапно Серж заметил на зрительской трибуне начальника училища. Еще минуту назад генерала там не было. И вот теперь он смотрел прямо на них! Серж почувствовал, что краснеет. Неизвестно, что двигало им в этот момент, скорее всего, сила привычки, но юноша вытянулся по стойке «смирно». Анна тоже смутилась и, сев на свою лошадь, ускакала с манежа.
После занятий видевший все преподаватель джигитовки приказал Сержу час стоять не шевелясь, с тяжелой саблей в руке. Это называлось «поставить под саблю». Свое решение уважаемый всеми педагог объяснил так:
– Не за то я вас наказываю, что в дерьмо с лошади шлепнулись. Со всяким может случиться. А за то, что достоинство свое перед дамой уронили. Ну и что, что генерала увидели. Подумаешь! Вот невидаль какая! Это в бою он вам начальник и Бог. А во внеслужебных делах офицер – хозяин своей чести. Накрепко запомните это, кадет Карпович, и впредь не тянитесь, как нижний чин, перед начальством, если дело напрямую не касается службы.
Сержу очень хотелось продолжить знакомство с понравившейся девушкой. Однако начальство подобные контакты не приветствовало. Даже во время балов, на которые приглашали воспитанниц женских гимназий, с одной партнершей юнкерам разрешалось сделать только два круга по залу и поговорить после танца не более трех-пяти минут. Все время за ними следили зоркие глаза офицеров – наставников, которых кадеты именовали «классными дамами».
Да и Анна больше не появлялась в манеже, во всяком случае, в те часы, когда там занимались кадеты старшего курса. Каково же было изумление Сержа, когда спустя несколько месяцев он снова случайно встретил ее. Это случилось во время полевых занятий картографией в окрестностях Красного села. Здесь располагались дачи состоятельных петербуржцев. Во время практических занятий юнкера расходились по полям и лесам и на некоторое время оставались без присмотра.
И вот там, на проселочной дороге, Сережа и встретил Анну. Она тоже узнала его и обрадовалась, как хорошему знакомому. Теперь у них было гораздо больше времени. Девушка рассказала, что только недавно выпустилась из частного пансиона и теперь живет с родителями. Недавно с матушкой и сестрами переехала на дачу.
– А давайте завтра специально встретимся в это же время, – предложил молодой кадет, которому пора было возвращаться в лагерь.
– А вы не боитесь получить неудовлетворительную оценку? – улыбнулась Анна. – Вы ведь здесь не на отдыхе, как я.
Серж вытащил из планшетки и показал девушке готовые чертежи, которые он выполнил впрок.
Курсантам предстояло прожить в лагерях две недели, и почти каждый день предприимчивый кадет находил возможность улизнуть на свидание. Парочка уходила подальше в луга или брала лодку напрокат и заплывала на середину озера, считая, что их никто не видит. Но ничто не могло укрыться от бдительных глаз дежурного офицера, у которого был бинокль.
– С кем это вы сегодня разговаривали? – как-то после ужина спросил у Сержа полковник Кузьмин, начальник практики.
Вопрос застал молодого человека врасплох, тем не менее он быстро нашелся с ответом:
– С кузиной. Она тут неподалеку дачу снимает.
– А-а-а, – понимающе протянул полковник и строго предупредил: – Еще раз увижу вас с этой кузиной, Карпович, пеняйте на себя. – Полковник сделал паузу, оглянулся по сторонам, затем округлил глаза: – Вы что, не знаете, что это дочь самого начальника училища?!
Новость ошарашила Сержа. Он не понимал, почему девушка сама не рассказала ему об этом. «Возможно, она не хочет, чтобы это повлияло на наши отношения, – размышлял юноша. – И ее можно понять. Увидела, как я вытянулся перед ее папочкой, – и вообразила невесть что».
Он продолжал встречаться с Анной, не рассказывая о том, что узнал ее тайну. Их отношения не угасли и после возвращения курсантов в город, пока однажды Сержа не вызвали прямо с занятий к самому высокому начальству.
Юноша, трепеща, вошел в подъезд особняка, в котором проживал директор училища с семейством. Попросив швейцара доложить о себе, кадет некоторое время нервно расхаживал в передней в ожидании приглашения пройти в комнаты.
И тут он вспомнил о способе унять волнение. Один из кадетов рассказывал, что опытные дуэлянты минут за десять до поединка энергично выполняют гимнастические упражнения, чтобы разогнать кровь и унять мандраж, вполне естественный, но неприятный. Серж принялся приседать и выполнять упражнения популярной французской гимнастики. И тут неожиданно вернулся пожилой швейцар. Надо было видеть лицо старика, когда он застал визитера вытворяющим нечто странное на стоящей возле стены скамье – банкетке.
Смущенный молодой человек поднялся и пояснил:
– Учитель гимнастики, капитан С у хору ков говорит, что кадеты должны использовать любую возможность для укрепления мускулатуры. И вот я тут… Кстати, хорошая мебель. Крепкая!
Впрочем, слуга был отлично вышколен и моментально принял невозмутимый вид. Он объявил, что гостя желает видеть хозяин дома. Лакей провел юношу в его кабинет.
– Мне доложили, что вы навязываете свое знакомство моей дочери, – сухо поприветствовав кадета, сказал начальник училища. – Прошу вас оставить ее.
– Я выполню то, что вы от меня просите, ваше превосходительство, – отвечал Серж, – но только в том случае, если получу ваш приказ.
Пораженный дерзостью мальчишки, генерал тем не менее не знал, как ему поступить. Применять власть по данному случаю было не вполне уместно. Поэтому он заговорил более мягко:
– Буду с вами откровенен. К моей дочери намерен посвататься юноша знатнейшей фамилии. Его состояние и родственные связи безупречны. Он один из блестящих флигель – адъютантов государя. Как отец, я не могу мечтать о лучшей партии для своей дочери. Но, увлекшись вами, Аннушка теперь и слышать не хочет об этом прекрасном молодом человеке.
Заметив, как гневно сверкнули глаза Сережи, генерал поспешил утешить его самолюбие:
– Нет, конечно, я не сомневаюсь, что вы в будущем сумеете отличится. Вас, несомненно, ждет прекрасная карьера и успех в свете… при условии, что вы не станете с первых же шагов поступать опрометчиво. А пока, как порядочный человек, вы не должны компрометировать девушку, которой не можете сделать предложение.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, – вскинул подбородок юнец, – но вы, видимо, превратно истолковали мои намерения в отношении своей дочери. Я никогда бы не посмел бросить тень на ее честное имя. Сразу после выпуска из училища я стану просить у вас руки Анны.
Директор в раздумье прошелся по кабинету. Затем предложил:
– Я не могу что-либо приказывать дочери. Так обещайте же вы, что по крайней мере две недели не станете искать встреч с ней. Я же даю слово, что обдумаю ваши слова и через четырнадцать дней дам вам ответ.
Серж дал слово. Прошло десять дней, и он случайно узнал, что начальник училища спешно отправил дочь за границу с какой-то родственницей. Сергей собирался написать Анне, как только узнает ее новый адрес. Но примерно через полтора месяца генеральская дочка сама прислала письмо из Франкфурта: сообщила, что с теплотой вспоминает их короткую дружбу, но просит забыть о ней, так как собирается замуж за другого.
Серж страшно переживал свою первую неудачу в любви. И его просто поразила ложь высокопоставленного человека. Этот случай поколебал веру будущего офицера в непогрешимость начальства. Оказалось, что генерал, убеленный сединами и прославленный своими деяниями, тоже может быть плутом.
Прошел примерно месяц. Дело было в увольнительной. Серж шел по улице, когда мимо проехал экипаж, в котором сидел начальник училища с женой. Генерал взглянул на кадета, и юноша увидел насмешку в его лице. Неподалеку стояли щегольские пролетки, запряженные сытыми, ухоженными рысаками. Серж вскочил в одну из них и приказал сидевшему на козлах извозчику гнать во весь опор. Удовольствие это было весьма дорогим, но Серж готов был отдать все свои деньги за сладкое чувство мести.
Лихач быстро догнал чинно катящийся генеральский экипаж и вопросительно оглянулся на пассажира. Он, конечно, знал, что кадетам запрещено обгонять офицеров, хоть бы те тащились в разбитом тарантасе с тощей лошаденкой.
– Давай! – сердито крикнул мальчишка. – Плачу втрое.
Генерал даже поднялся в экипаже во весь рост, когда его обогнала кадетская пролетка. В конце улице Серж велел ямщику остановиться. Он расплатился, вышел из коляски и стал поджидать начальство. Генерал был взбешен.
– Вы что – плохо видите?! Как вы посмели! – еще издали начал орать он на юнкера.
Серж был полностью в его власти и с почти равнодушным спокойствием ожидал, что сейчас услышит от генерала: «Вы мне надоели с вашими выходками! Пойдите немедленно вон из училища!»
Но все пошло совсем не так. Везувий в золотых погонах вдруг узнал нарушителя – и сразу потух:
– Ах это вы…
Генерал молча смотрел на мальчишку. Затем он развернулся и пошел к своему экипажу. Самое удивительное, что за свой проступок Серж не подвергся никакому наказанию.

 

Впрочем, несмотря на натянутые отношения с самим начальником училища и определенные проблемы с дисциплиной, Серж был одним из лучших кадетов. Все шло к тому, что он выпустится из училища по первому разряду и получит право выбрать место службы. Большинство учителей и командиров были довольны кадетом Карповичем.
Особенно благоволил искателю приключений его ротный командир, ротмистр Синичкин. От других офицеров – воспитателей и преподавателей он отличался необычайной мягкостью и отсутствием бурбонства. Кадеты его обожали и боролись за право называться лучшей ротой в училище, дабы прославить своего командира. А Синичкин всегда защищал своих подопечных. Однажды он спас Сержа и нескольких его ближайших друзей от отчисления.
Дело было незадолго до выпуска из училища. Вот-вот старшекурсникам должно было быть позволено переехать из казарм на съемные квартиры. Понятно, что юноши уже чувствовали себя вольными птицами. В одной из увольнительных Серж вопреки уставу, запрещающему кадетам бывать в кабаках и знакомиться с продажными женщинами, подбил товарищей совершить «разведывательный рейд» по злачным местам Петербурга. Он только что получил деньги из дома и желал прогулять их с шиком.
– В конце концов, мы без пяти минут офицеры! Да не просто офицеры, а гусары!
Сережа намеревался поступать непременно в гусарский полк, пусть даже и не в столичный. А гусар – это не только воинское звание, но и особый образ жизни, недаром непристойные болезни называли «гусарскими». Быть волокитой, дуэлянтом, заядлым картежником, уметь открывать бутылки шампанского, снося им горлышко саблей – вот что значило быть гусаром для Сережи и его ближайших друзей. Конечно, мальчишки с готовностью откликнулись на призыв своего предводителя.

 

Вечером, после развеселой пирушки, Серж вел своих «гусар» к училищу окольными путями. Им необходимо было успеть прошмыгнуть в казарму до отбоя так, чтобы старшие офицеры их не заметили. Дежурил в тот вечер знакомый Сергею вахмистр, который, по мысли мальчишек, должен был сделать вид, что не заметил ничего необычного в облике прибывших из увольнительной кадетов.
Впереди уже приветливо светились окна училища, когда из переулка навстречу подвыпившей компании неожиданно вывернул патруль.
– Куда следуете? – поинтересовался начальник патруля. За его спиной переминались с ноги на ногу двое солдат.
Кадеты предъявили увольнительные билеты.
Некоторое время офицер читал их, подсвечивая фонариком, и одобрительно кивал головой. Ребятам уже стало казаться, что опасность миновала. Но тут начальник патруля подозрительно втянул воздух носом. Подняв глаза на стоящего к нему ближе всех Митю Макшина, он внимательно посмотрел на него, потом подошел на шаг ближе и стал обнюхивать его, как охотничья собака.
– Да вы пьяны!
Серж тут же выступил вперед, закрывая собой растерявшегося дружка, и бодро ответил за него:
– Никак нет, господин капитан, квас пили, в бильярд играли, посему пьяными быть не можем.
Теперь капитан обнюхал Сержа. Молодцеватый вид кадета несколько смутил офицера, так что он озадаченно произнес:
– Да, вы, пожалуй, правы… Кажется, вы действительно не пьяны, но водкой от вас все же пахнет.
Сергей понял, что они провалились, поэтому решил отвлечь начальника патруля разговорами, а сам дал товарищам знак: «Драпайте!» Мальчишки бросились врассыпную. Но один из них споткнулся и попался. В темноте и суматохе бегства это выяснилось, лишь когда запыхавшиеся и возбужденные ребята встретились возле проходной училища.
Пойманного нарушителя патруль доставил на городскую офицерскую гауптвахту. Оттуда кадета передали прибывшим за ним представителям училища. Имен своих товарищей «арестант» не назвал. Но этим же вечером Сережа со товарищи сам явился к дежурному офицеру и попросил тоже поместить их в карцер.
За такое нарушение полагалось отчисление из училища. Серж уже решил, что если его выгонят, то он ни за что не покажется на глаза родителям, которые так им гордились. «Наймусь матросом на какое-нибудь иностранное судно и буду странствовать по свету, чтобы не видеть глаз опечаленной матери, не слышать упреков разочарованного отца, который так мечтал видеть меня офицером».
Однако в последний момент за своих подчиненных заступился их воспитатель.
– Прошу вас оставить этих кадетов под мою ответственность, – обратился к директору училища ротмистр Синичкин. – Если кто-нибудь из них совершит до окончания курса хотя бы малейшее нарушение, то я немедленно подам вам прошение об отставке.
После некоторого размышления директор согласился удовлетворить просьбу преподавателя, которого давно недолюбливал за независимый характер. «Кто-нибудь из этих мальчишек, особенно этот наглец Карпович, непременно еще успеет отличиться, – решил генерал, – и тогда я разом вымету их всех вон!»
Однако к большому удивлению начальства с этого дня шкодники вдруг сделались усердными служаками, благоговейно чтящими устав. Ребята не могли позволить, чтобы их любимого командира, на попечении которого находились больная чахоткой жена и двое малолетних детей, вышвырнули со службы из-за их проделок.
Обычно лето кадеты проводили в учебных лагерях. Но в этот год начальство решило испытать будущих офицеров в серьезном деле. Полным ходом шла подготовка к выпускным экзаменам, когда однажды среди ночи курсантский эскадрон подняли по тревоге. Кадетам спешно выдали походное обмундирование. Каждый получил пахнущую новой кожей портупею, шашку, карабин. Когда мальчишки на станции грузились с лошадьми в готовый отойти поезд, то чувствовали себя бойцами перед схваткой. В воздухе клубился пар, раздавались отрывистые команды, а на лицах молодых красавцев в скрипучих ремнях было написано волнение и восторг. «Вот оно, кажется, началось то, что столько раз виделось во сне и грезилось наяву!» – думал каждый из них.
Однако никто из железнодорожных служащих не слышал ни о какой внезапно начавшейся войне. Только через несколько часов пути выяснилось, что эскадроны перебрасывают за тысячи верст для участия в больших маневрах. Уже успевшие почувствовать себя фронтовиками ребята были страшно разочарованы.
– Мы им что – оловянные солдатики, чтобы в нас играть? – с горечью произнес молодой барон фон Кене, высказывая общее мнение. – Мы приготовились жизни отдать за царя и Отечество, а все это оказывается понарошку.
В знак протеста на ближайшей станции юный аристократ обменял у буфетчика часть выданного ему новенького снаряжения на жареного поросенка, колбасу и дюжину пива с намерением устроить завтрак а-ля фуршет для избранной публики, то есть для своего взвода.
Однако в то время как барон совершал сделку, поезд тронулся. И нагруженному снедью Кене пришлось бегом догонять медленно отъезжающий от станции эшелон. С колбасой на шее, с дребезжащим ящиком в руках и с завернутым в бумагу поросенком под мышкой отпрыск знатнейшего курляндского рода, чья семья владела богатыми имениями, несколькими фабриками и знаменитым конезаводом, напоминал в этот момент мелкого мародера в только что оккупированном местечке. К счастью, товарищи сумели втащить Кене в вагон.
Впрочем, в других взводах до продажи казенного имущества не дошло. И вообще страсти улеглись довольно быстро. Курсанты утешились впечатлениями от путешествия в прежде невиданные края, дышащие волнующим южным колоритом. Ехали они не в мягких вагонах, как полагается офицерам, а в общих; но это только добавляло романтики путешествию. Во время остановок, пока паровоз заправляли водой, курсанты бегали с котелками и чайниками за кипятком и питьевой водой, покупали у выходящих к поезду баб горячие пирожки, печеные яйца, жареных цыплят, фрукты, домашнюю ряженку в глиняных крынках. И отчаянно – оттого, что продолжение было никак не возможно, – флиртовали с попадающими в их поле зрения миловидными девицами.
Вечером в раздвинутые двери вагона вместе с паровозным дымом врывался теплый ветер, пахнущий степными травами; мимо проплывали хуторы с белыми хатами-мазанками, окруженные плетнями, на которых сушились горшки. Кто-нибудь брал в руки гитару и, задумчиво перебирая струны, затягивал казачью песню или «сердцещипательный» романс. Перестук колес, лязг сцепок и буферов, густые тревожные сигналы мчащегося локомотива не мешали ни певцу, ни слушателям.
Глядя на товарищей, Серж с грустью думал о том, что вскоре их пути разойдутся. Уже не первый год они жили тесным мужским братством, но никогда прежде не испытывали такой близости. Каждый чувствовал рядом верного товарища, который не бросит тебя в трудной ситуации, что бы ни случилось. Только теперь они стали по-настоящему сплоченной артелью воинов. И все для того, чтобы расстаться через несколько недель.
Рядом с Сержем, положив голову на седло, дремал Митя Макшин, улыбаясь во сне. Никто из этих мальчишек не ведал, что их бесстрашный капитан через несколько лет потеряет в бою половину пушек своей конной батареи и оттого застрелится.
От волнующих мыслей о море, которое он вскоре увидит, и о первом серьезном испытании Серж долго не мог заснуть. Жизнь представлялась ему огромной и великой, как черное небо, усыпанное звездами. Все казалось юному романтику особенным и полным загадочного смысла. Он и не заметил, как заснул…
Очнулся Серж оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел насмешливое лицо одного из приятелей.
– К оружию, друг мой! – весело объявил тот. – Нас ждут великие дела.
Поезд остановился прямо в степи. Солнце еще не встало, но горизонт уже розовел, подчеркивая ломаную линию далеких гор. Серж вскочил, ощущая утреннюю резкость чувств и звенящую бодрость во всем теле. От пробирающей до костей прохлады сон как рукой сняло. Вагон напоминал бивуак, растревоженный внезапным налетом кочевников. Пока одни кадеты сонно оглядывались, пытаясь вспомнить, где они и что происходит, другие, застегнув портупею и подхватив седла, бежали к лошадям. Торопливо собравшись, Серж тоже выпрыгнул из вагона на крутую насыпь. Далеко впереди устало пыхтел паровоз. Низко над землей стелился туман. Мимо Сержа, лязгая оружием и котелками, пробегали парни из соседних вагонов. Он тоже присоединился к общему потоку.
Солдаты уже вывели коней из вагонов. Серж услышал своего Хулигана, еще не увидев его в тесном скоплении коней и людей. А тот узнал хозяина и радостно заржал, приветствуя его. Однако на нежности сейчас времени не было. Легкое похлопывание по шее – вот и все сантименты. Скорее седлать!
Как только молодой человек вставил ногу в стремя, горнист сыграл поход. Серж рывком вскочил в седло и поспешил занять свое место в колонне.
Отряд рысью двинулся навстречу рассвету. То, что им предстоит ответственная задача, все поняли, когда ротмистр Синичкин приказал взводным выделить по шесть сабель и направить их в разведывательные разъезды, чтобы вовремя обнаружить противника.
Эскадрон вышел из небольшой горной долины, и вдруг перед ним распахнулось безбрежное голубое пространство. «Так вот оно какое – море!» – восхищенно подумал Серж. Над огромными волнами с криком летали чайки. Вдали виднелся парус, тоже похожий на чайку.
Командир объявил короткий привал и распорядился выставить боевое охранение. Вскоре в лагерь прибыла делегация из соседнего армянского села. Хлебосольные хозяева сообщили, что накрыли столы специально для господ военных и просят их пожаловать. Всем, конечно, хотелось выпить местного вина, поесть свежих лепешек с козьим сыром, бараньего плова. Но командир рассудил иначе.
– Благодарим вас, – ответил пришедшим ротмистр Синичкин, – но, к сожалению, никак не можем воспользоваться вашим радушием по причине того, что находимся здесь не на отдыхе, а по военной необходимости.
Словно подтверждая его слова, вдали загрохотала артиллерийская канонада – маневры начались.
В этот же день вскоре после полудня Сержа послали вестовым разыскать конную батарею и передать ее командиру приказ: срочно выйти в указанный район и завязать дуэль с неприятельской батареей, которая, как застрявшая в горле кость, оказалась на пути войск, развертывающихся перед решающим наступлением. Если ее не подавить, задуманный штабными стратегами план операции становился бесполезным. Это был тот самый редкий случай, когда судьба всей кампании зависела от нескольких конкретных исполнителей.
Серж быстро отыскал нужную ему часть на незнакомой местности. Однако передавать приказ оказалось некому. Оказалось, что командир батареи накануне вечером вместе со своим адъютантом уехал пьянствовать в соседнее село и до сих пор не вернулся. А «оставшийся на хозяйстве» подпоручик пребывал в прострации и просто неспособен был принимать самостоятельные решения. Этот нелепый очкарик только недавно окончил университет и, несмотря на близорукость, был призван в армию в качестве офицера-двухгодичника. Форма мешковато сидела на его нескладной тощей фигуре, а светло-синие погоны с перекрещенными орудийными стволами не способны были придать мужественный вид сутулым покатым плечам. Еще при батарее находился штабной офицер-наблюдатель флегматичного вида, следящий за тем, чтобы порядок учений не нарушался. Но он пока ни во что не вмешивался.
Сергей стал на карте показывать подпоручику, куда ему следует выдвигаться. Однако было видно, что артиллерист подавлен возникшей ситуацией. Серж даже позволил себе поторопить собеседника, хотя тот носил офицерский чин и был лет на пять старше.
– Отчего же вы медлите? Время не терпит.
– Видите ли, я не могу. – Недавний студент снял с носа очки, чтобы протереть запотевшие линзы.
Глаза у него были красные, почти без ресниц. Расстроенно глядя куда-то в сторону, чудак сказал так, словно не знал экзаменационного билета:
– Нет, я совершенно не готов. Ошибусь где-нибудь, а потом отвечать. Нет уж, увольте-с.
Серж некоторое время удивленно рассматривал странный экземпляр в офицерской форме, а потом, повернувшись к солдатам, решительно крикнул:
– Батарея, слушай мою команду! Приготовиться к выступлению.
Пушкари, среди которых немало было сорокалетних ветеранов, удивленно уставились на сопляка, над верхней губой которого только наметился нежный пушок. Срывающийся от волнения голос Сережи не произвел на них никакого впечатления.
Не меньше был изумлен подпоручик. Однако он быстро поверил в командирские способности вестового. И, так как нижние чины не спешили исполнять приказ прискакавшего неизвестно откуда юнкера, офицер обратился к своим людям:
– Что же вы стоите, голубчики? Выполняйте, пожалуйста, то, что велит вам этот любезный юноша. Прошу вас!
Возничие нехотя двинулись к лошадям, а канониры – к орудиям, готовя батарею к выступлению в поход. А грустный очкарик моментально оживился, заулыбался и в порыве искренней благодарности затряс руку своего спасителя:
– Очень признателен вам, милый друг. Вы себе не представляете, как я перенервничал. Эта проклятая служба совершенно непонятна и потому ненавистна мне. Однако теперь полностью располагайте мною по собственному усмотрению.
Батарея двинулась в путь. По дороге повеселевший подпоручик грустно рассказывал Сергею, что прежде он служил при штабе одного генерала, «который был ярым гонителем очков». Поэтому никто не смел явиться к нему на доклад в очках.
– И в этом было свое преимущество, ибо все женщины казались мне прекрасными. Как же я разочаровался в них, когда на смену прежнему пришел новый генерал, который не испытывал предубеждения к очконосцам.
– А как же вы очутились здесь?
– Всему виной моя застенчивость и робость, – пояснил подпоручик. – Один неловкий жест – и моя относительно спокойная штабная служба закончилась. Как-то начальник надиктовывал мне важную депешу, и уж не знаю, как такое вышло, но вместо песочницы я взял в руки чернильницу и опрокинул ее на белые генеральские панталоны с золотыми галунами. Эта оплошность решила мою судьбу. Начальник поспешил удалить меня от себя. А так как я закончил математический факультет, то меня сослали в артиллерию.
До точки развертывания оставалось верст десять, когда артиллеристы повстречали пастуха, спускающегося с горы по узкой тропе. Внутренний голос шепнул Сержу, чтобы он поговорил со стариком. Юноша слез с коня и подошел к местному жителю.
– А что, уважаемый, куда идет эта тропа?
Старик стал объяснять, показывая рукой на горные вершины. Оказалось, что эта дорога вела в тыл вражеской батарее, которую предстояло подавить. Глупо было не воспользоваться такой возможностью.
Вернувшись к подпоручику, Серж сообщил:
– Если поднимемся здесь, то сможем занять превосходную позицию позади и выше неприятеля. Он будет у нас как на ладони и не сможет дать сдачи.
Подпоручик уважительно кивнул.
Серж уже готовился отдать нужные приказы, однако присутствующий при разговоре фельдфебель осторожно кашлянул, дождался, пока его спросят, и проговорил:
– Не лучше ли все-таки низами идти, ваши благородия? Пушки потеряем и людей погубим. Кто отвечать будет?
Подпоручик покраснел и виновато взглянул на Сержа:
– А может, и вправду лучше низами?
Унтер-офицер деликатно объяснил неопытным командирам, в чем разница между горной артиллерией и полевой: если горные орудия специально предназначались для того, чтобы их можно было разобрать и навьючить по частям на мулов или специально обученных лошадей для перевозки по узким извилистым дорогам и тропам, нависшим над пропастями, то обыкновенные полевые тяжелые пушки с широкими лафетами для этого никак не годились.
– И все-таки мы должны попробовать! – уперся Серж.
В этот момент, к великому облегчению фельдфебеля, батарею нагнал ее командир – крупный усач, совсем взрослый, лет сорока. Вслед за ним скакал адъютант. От обоих разило перегаром.
– Слава богу, Николай Павлович! – обрадовался фельдфебель.
Штабс-капитан с важным видом подъехал к офицерам и строго спросил у подпоручика:
– Что здесь происходит, Ивченко? Доложите обстановку.
Тот с виноватым видом отрапортовал:
– Батарея получила приказ передислоцироваться на тридцать две версты восточнее и занять позицию на высоте 1435. Но я передал командование этому молодому человеку.
– Как передали? – удивился и одновременно рассердился штабс-капитан. – На каком основании?! Я немедленно отменяю дурацкий приказ.
– Прошу прощения, господин штабс-капитан, – вмешался тут наблюдатель, – но по условиям маневров вы считаетесь убитым.
– Как – убитым?! – Штабс-капитан недовольно нахмурился.
Рефери в погонах объяснил, что командир, вовремя не вступивший в командование своей частью, по правилам учений считается павшим смертью храбрых за веру, царя и Отечество.
– Что же, прикажите мне застрелиться?
Наблюдатель лишь неопределенно хмыкнул и повернулся к Сержу:
– Вы приняли командование, вам и карты в руки. Каковы будут ваши следующие действия?
Серж видел, с какой ненавистью смотрит на него прежний командир батареи, пропивший свой пост, но ответил спокойно:
– Собираюсь втащить орудия по этой тропе в тыл неприятелю.
Штабной офицер взглянул в указанном юнцом направлении и присвистнул от удивления. Однако вмешиваться не стал. Таково уж было его задание.
По приказу кадета солдаты сняли с передков три двенадцатифунтовые пушки, которые предстояло на руках втаскивать по узкой горной тропе. Тащить с собой тяжелые зарядные ящики они не могли, так что нужное количество боеприпасов тоже пришлось нести на руках.
И вот начался тяжелейший и опаснейший подъем. Мальчишка – кадет вместе с солдатами впрягся в пушки, подпевая:
– Эй, дубинушка, ухнем!
Эй, зеленая, сама пойдет!
Пойдет, пойдет, пойдет…

В нос бил запах раскаленного камня и человеческого пота. Поглядывая на тоненького юнкера, наравне со всеми выполняющего тяжелую мужицкую работу, седоусые ветераны только покряхтывали, хрипя:
– Ой, дубинушка, ухнем, ой, лесовая, подернем, подернем, да, ух, ух, ух…

Чем выше в гору поднималась артиллерийская команда, тем круче и опасней становилась тропа. На узких карнизах людям приходилось буквально лепиться к отвесной каменной стене; они старались не заглядывать в бездонную пропасть, такую близкую… Среди солдат оказался дагестанец, который предупредил всех, что нельзя смотреть вниз, иначе погибнешь. Каменная крошка под ногами осыпалась, и вместе с ней ползли к краю обрыва колеса орудий. Приходилось до судорог напрягать мышцы, чтобы просто удержаться на месте.
– Удерживай, ребята! Над-дай! – надрывался унтер.
Скрипели колеса, и проклятая пушка тащила всех за собой в бездну. От страшного напряжения у Сергея болели икры, ломило грудь, в глазах темнело, временами накатывала тошнота. Однако упорство, которого артиллеристам было не занимать, передалось и ему. Пушки удалось отстоять. После короткого отдыха снова двинулись в путь, задыхаясь и шутливо подбадривая друг друга:
– Эй, Федька, что рожу-то скривил, аль не мила работенка, или живот свело?
– Ничего работенка. Токмо если б штоф сивухи впереди пообещали, я бы еще шибче эту дуру тянул и живот поправил.
– А, ваше благородие, – подмигивал Сержу нагловатый весельчак, – поднесете винца мужичкам, коль дело вам справим?
– Ладно, – обещал молодой командир, – проставляюсь на всю артель. И сам с вами выпью, если все выгорит.
И тут солдат, идущий рядом с Сережей, поскользнулся на скользком камне и поехал ногами вперед по крутому склону в страшную бездну. Зацепиться ему было не за что, так что бедняга оказался беспомощен. Мальчишка – кадет едва успел в последний момент схватить артиллериста за руку, но удержать не смог, ибо весил килограммов на двадцать меньше. Так они оба и сползли бы в пропасть, если бы в последний момент не подоспел на помощь другой солдат. С виду увалень, он первый бросился на выручку гибнущим товарищам и поймал их обоих почти на самом краю скального карниза. Затем подбежали и другие артиллеристы. Подъем продолжился…
Наблюдавший за маневрами великий князь был крайне раздосадован творящимся на его глазах безобразием: одобренный им прекрасный план кампании летел в тартарары. И все из-за одной неприятельской батареи! Из-за нее большую часть дня его войска топтались на месте. Артиллеристы же, которым следовало ликвидировать эту преграду, до сих пор даже не удосужились появиться на поле боя. Поразительное разгильдяйство!
Князь уже собрался покинуть наблюдательный пункт, когда к нему радостным прыгающим шагом почти подбежал генерал Крапчиков.
– Ваше высочество, полюбуйтесь на это! – С этими словами генерал предложил командующему подзорную трубу и подсказал, куда следует смотреть.
– Ах, молодцы! – вмиг переменившись лицом, воскликнул князь. – Смотри-ка, прямо по-суворовски на одном кураже обошли неприятеля с тылу. Прямо чудо-богатыри! Там же только горные козлы ходят. Как им удалось? Кто командир батареи?
– Штабс-капитан Мигулин. Опытный боевой офицер.
– Да, отменный офицер. Повысить в звании. Всех его офицеров и солдат тоже изыщите возможность наградить.
Далее для Сержа все произошло как в сказке. За свои действия кадет Карпович был произведен в поручики – без экзаменов и, как говорили, «вне очереди». Ведь во многом благодаря его смекалке и решительности маневры закончились полной победой армии, в которую входил курсантский эскадрон.
Следующим вечером друзья с разрешения командира праздновали удачу товарища. Ротмистр Синичкин расположился во главе стола рядом со старейшиной деревни, в которой остановился эскадрон. Командир был искренне рад за своего воспитанника и тоже присоединил свое сдержанное слово похвалы к общим восторженным славословиям.
Но когда Синичкин заметил, что герой начал слишком задирать нос, он решил, что его пора немного приземлить. Ротмистр пошептался о чем-то с хозяевами. После этого поднялся тамада и объяснил гостям, что по кавказским обычаям отличившийся на войне «джигит» должен выпить почетный кубок вина. Сержу поднесли огромный турий рог в серебряной оправе. Впервые взяв в руки странный сосуд, Серж решил впечатлить местных своим умением пить, приложил рог к губам и лихо опрокинул его, как стакан. Все содержимое кубка хлынуло на грудь герою. Все захохотали.
Вначале Серж обиделся и смутился, но тут к нему подошел командир вместе со старейшиной. Они по очереди обняли и расцеловал юношу. Затем ротмистр громко объявил:
– Эта шутка есть наше дружеское напоминание товарищу, чтобы он не слишком зазнавался, если любезная судьба вознесет его на заоблачные высоты. А теперь забудет об этом случае. Пусть ему запомнится об этом дне только хорошее.
Сказав это, командир вручил Сержу на память великолепную белую черкеску с уже нашитыми на нее новенькими офицерскими эполетами.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6