Глава 17

Я знаю, что вы невиновны! – объявил неожиданный посетитель Сержу, едва переступив порог его тюремной камеры. – Иначе ни за что не пришел бы сюда.

Это был полковник Игнатов. Узник был рад гостю и особенно его словам. Он благодарно пожал протянутую ему руку.

– Спасибо, полковник. Немногие теперь продолжают верить в мою непричастность к этому преступлению.

– И тем не менее вы невиновны, – убежденно повторил визитер, но лицо его при этом оставалось озабоченным. – Однако этот фон Кнопс обложил вас уликами, как медведя в берлоге. Несколько человек готовы на Библии поклясться, что видели вас в ту ночь вблизи от места преступления. Ваше же алиби может подтвердить лишь эта молодая женщина из салона госпожи Мэри.

– Она моя невеста! – с вызовом вскинул голову Серж.

– Тем хуже для вас, – сочувствующе посмотрел на него гость и тут же поспешил объясниться: – Не поймите меня превратно. Я далек от предрассудков и ни в коем случае не осуждаю ваш выбор. Но, откровенно говоря, ее показания стоят недорого. Господа присяжные заседатели вряд ли поверят беспаспортной проститутке, которая к тому же состоит в близких отношениях с обвиняемым.

Узник снова хотел возразить, но промолчал, осознавая правоту полковника. В глубине души Серж и сам понимал, что показания Лизы ему вряд ли помогут. Но человеку свойственно цепляться за собственные иллюзии. Однако по мере того, как полковник продолжал говорить, юноша все острее осознавал, что никакого спасения нет.

– Конечно, хороший защитник иногда может сотворить чудо, – со знанием дела рассуждал гость. – Но насколько мне известно, ваш распрекрасный адвокатишка просто сбежал, бросив вас на произвол судьбы. И как только этой каналье до сих пор позволяют практиковать!

Полковник внимательно наблюдал за Сержем, стремясь поймать тончайшие оттенки пробегающих по лицу собеседника эмоций, оценить, как он реагирует на очередной аргумент. Говорил Игнатов ровно и спокойно, как человек, который невозмутимо ведет дело к намеченной цели:

– В то же время, по моим сведениям, барон дал крупную взятку вашему следователю и наверняка попытается подкупить прокурора и большую часть присяжных. Похоже, у него на вас зуб, раз он так швыряется деньгами.

Полковник замолчал. Не сводя глаз с Сергея, он выжидал, давая юноше возможность в полной мере осознать свое бедственное положение. Умение держать паузу именно столько, сколько необходимо, было частью его богатого профессионального арсенала.

– Как офицер офицеру должен сказать вам прямо, – с сожалением заключил полковник, – имея такую диспозицию перед сражением, победить почти невозможно.

Серж впервые позволил себе заговорить с неприязнью:

– Но если вы знаете наверняка, что барон шельмует, то, как порядочный человек…

– Должен принять меры, – закончил его мысль полковник и помрачнел. – К сожалению, доказать что-то будет очень сложно. Барон очень богат и влиятелен, а деньги и связи решают многое.

– Неужели в нашем отечестве никак нельзя добиться беспристрастного объективного правосудия? – в сердцах воскликнул Серж.

– Есть один способ, – сообщил собеседник, впрочем, без особого энтузиазма. – Вас ведь еще не лишили офицерского чина. Так что вы вправе просить передать ваше дело из гражданского судопроизводства в военное. Только я вам не советую этого делать. Ведь в случае признания вины вам грозит не каторга, а расстрел.

В военных судах действовали другие правила. Осужденный преступник был лишен права подавать апелляции. Это была предельно жесткая система. Неудивительно, что большинство военных в условиях мирного времени всеми правдами и неправдами старались пойти под гражданский суд, а не под трибунал. Однако гордость несправедливо обвиненного офицера оказалась выше страха.

– Так я и поступлю, – заключил Серж после короткого размышления. – Если меня признают виновным, то уж пусть лучше благородная казнь, чем жалкое существование среди воров и убийц.

Посетитель кивнул удовлетворенно, словно ждал именно такого ответа. В задумчивости он прошелся пружинистым шагом от одной стены камеры до другой, затем подошел к приоткрытой двери и подозвал надзирателя:

– Сделай-ка нам чайку, Егорыч. Только своего, с мятой. Да чтоб не слишком обжигал.

– Тотчас сделаю, Арнольд Михайлович, – послышался из коридора хрипловатый голос. – Могли бы и не напоминать. Я ваш вкус еще не забыл.

Даже не видя надзирателя в узком дверном проеме, Серж по его довольному тону чувствовал, что старик отчего-то рад угодить этому человеку.

В ожидании, когда тюремщик вернется с чаем, гость присел на краешек нар.

– В действительности меня зовут Арнольд Михайлович Эристов, – зачем-то заново представился он собеседнику. – Полковник Игнатов – это оперативный псевдоним. У нас так полагается. Я служу в Охранном отделении Департамента полиции. Руковожу особым подразделением.

Серж слушал визитера с большим интересом. Его собеседник с первых минут знакомства показался ему человеком дела, не привыкшим разбрасываться словами и уж точно не склонным к спонтанным откровениям. Раз этот господин пришел сюда и заговорил, значит, хотел чего-то определенного.

Эристов стал рассказывать, что руководимая им группа борется с иностранными шпионами и внутренними врагами империи. Об этих враждебных силах поручик-гусар почти ничего не знал. Ему было известно, что революционеры подстрекают студентов, рабочих и крестьян к бунту, устраивают покушения на высших военных и гражданских должностных лиц, разлагают армию. Они убили царя-освободителя Александра II и многих честных слуг государства. Сержу эти господа представлялись мрачными, жестокими и коварными нигилистами, для которых не существует понятия Родины и вообще нет ничего святого.

Еще кадетом юношу учили, что «солдат есть слуга царя и Отечества и защитник их от врагов внешних и внутренних». На вопрос о том, кто такой враг внутренний, кадетам было положено отвечать так: «Это воры, мошенники, убийцы, шпионы, социалисты и вообще все, кто идут против государя и России».

А значит, должны быть и те, кто ведет постоянную войну с внутренними врагами. Их служба была окутана тайной. В таких людях, как Эристов, не было обычной офицерской прямолинейности и открытости. Они внушали уважение и даже какой-то непонятный почтительный страх. Почему и отчего – это было Сержу пока неясно. Но лично он никогда не хотел сменить гусарский ментик на плащ агента тайной полиции. И вдруг выяснилось, что Эристов явился к нему именно для того, чтобы сделать подобное предложение.

Вербовщик был предельно откровенен:

– Вы мне нужны. Я предлагаю вам службу в своем отряде. Но прежде вас должны казнить.

Молодой человек удивленно посмотрел на визитера. Но тот невозмутимо продолжал, прихлебывая принесенный тюремным надзирателем чай:

– Итак, если вы согласны, то вот, ознакомьтесь: это приговор трибунала, согласно которому вас как офицера расстреляют. Это произойдет денька через два на рассвете. Но прежде вас переведут в военную тюрьму. Вы ведь сами этого хотели, не правда ли?

Изумленный арестант стал читать документ с печатями и высокими подписями.

– Как видите, приговор высочайше утвержден, – комментировал Эристов. – Поверьте, мне было нелегко его выхлопотать, сейчас ведь казнят крайне редко. Все больше решают дело тюрьмой или бессрочной каторгой. Но вы должны исчезнуть для всех навсегда.

– Простите, я не понял. – Молодой человек несколько раз сглотнул слюну, чтобы голос у него не сорвался от волнения. – Меня что – действительно расстреляют? А как же суд?

– Формально суд над вами уже состоялся. Через несколько дней в газетах сообщат о вашей казни.

Происходящее напоминало Сержу театр абсурда. Ему отчего-то вспомнилась вычитанная в каком-то журнале статья о принятой в одной из европейских стран – он уже точно не помнил, в какой именно, – традиции сажать приговоренных к расстрелу офицеров на стул, тогда как простых солдат просто ставили к стенке. Видимо, считалось, что даже перед лицом смерти дворянин должен пользоваться привилегиями. Конечно, это был махровый идиотизм. Ведь казнь не спектакль. Однако, как оказалось, Серж ошибался. Посетивший его человек всерьез убеждал его принять участие в подобном представлении.

– Вместо вас к расстрельному столбу привяжут манекен, на который будет надет саван, – деловито рассказывал Эристов, – расстрельный взвод даст залп… Таков порядок.

– Но зачем это вам?

Полковник Игнатов доверительно положил молодому человеку руку на плечо:

– Видите ли, мне нужно, чтобы для всех вы умерли, стали призраком, человеком – невидимкой. Такова уж специфика нашей службы. Как это ни парадоксально, но только благодаря тому, что вы оказались под судом по такому тяжкому обвинению, вы перешли для меня из разряда потенциальных кандидатов в реальные. Дело в том, что на перевод офицера из гвардии – даже из отставки – в Отдельный корпус жандармов, в Охранное отделение требуется личное согласие государя и военного министра. О вашем переходе к нам неминуемо узнают все главные иностранные разведки и сразу возьмут вас на учет. Ибо там прекрасно понимают, что сегодня вы боретесь с социалистами, а завтра можете переключиться на борьбу с ними. Кстати, сегодня немцы, англичане, французы и даже японцы активно пытаются использовать русскую революционную эмиграцию в своих интересах. Так что грань между внутриполитической контрразведкой и внешней постепенно размывается.

Серж понимающе кивнул. Эристов отметил это с удовлетворением. Значит, не зря он распинался перед мальчишкой, тратил время на организацию его вербовки. Арнольд Михайлович закончил свою мысль с ощущением выигранной партии.

– Итак, если действовать обычным порядком, то как разведчик – нелегал вы сразу будете засвечены и, следовательно, проку от вас не будет никакого. Революционеры в любой момент могут взять в заложники ваших родственников и манипулировать вами. Все это слабые места. Мне же нужен неуязвимый воин, которого ничего не связывает с этим миром, кроме преданности мне и Родине… Кстати, ваш отец уже дал свое согласие. Для меня особенно приятно было, что он сделал это не столько для того, чтобы спасти вас от каторги, сколько желая видеть в вас человека, истинно полезного для государства. Честно признаюсь, нечасто в нашем обществе можно встретить такое понимание, лишенное обычных интеллигентских предрассудков. Вот его письмо.

Эристов вынул из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Сержу.

В письме отец коротко сообщал, что одобряет решение сына. Но его неровный почерк показывал, в каком смятении это было написано.

– У нас такое правило, – вкрадчиво пояснял жандарм, пока Серж читал, – по возможности сообщать близким родственникам. Я имел с вашим отцом продолжительный разговор, прежде чем решил, что ему можно доверять.

Сказав это, Арнольд Михайлович невольно вспомнил, с каким потерянным, безучастным видом слушал его отец этого молодого человека, как уныло соглашался с аргументами вербовщика. Временами интеллигентный господин брезгливо морщился и отворачивался, не желая обидеть собеседника. Потом этот человек открыл окно и долго молча курил, выпуская дым в сиреневые петербургские сумерки.

– Неужели нельзя помочь Сереже как-то иначе? – спросил он не оборачиваясь. – Неужели обязательно делать из него шпиона?

Жандарму было жаль старика, но ему нужен был его сын.

– Поймите, это единственный выход! Другого просто нет. Нет! – ответил он.

– Я понимаю, – окончательно сникая, пробормотал Николай Бенедиктович и обреченно спросил: – Что я должен сделать?

Под диктовку Эристова он написал сыну короткое письмо.

– Я заверил вашего отца, – продолжал говорить Сержу Арнольд Михайлович, – что ваша карьера отнюдь не загублена, ведь на нашей службе тоже можно стать генералом. Вопросы с производством в новый чин и награждением решаются у нас даже быстрее, нежели в гвардии или в армии. Ваше жалованье увеличиться вдвое против прежнего. У нас вы сразу будете получать сто пятьдесят рублей, как армейский капитан. Полагаю, что ваш батюшка снова сможет гордиться вами.

– А моя невеста?

– Ей сообщат чуть позднее.

Серж задумался. Пока он размышлял, Эристов не спускал с него взгляда. «Нервничает, – анализировал полковник поведение будущего подчиненного, – но виду не хочет подавать, крепится. Молодец. При этом не скован».

Эристов всегда очень тщательно подбирал новых сотрудников. Он брал в свой отряд только надежных офицеров, которых проверял лично.

Конечно, кадровый отдел собирал подробное досье на каждого новичка. Таковы были общие правила. Чтобы занять офицерскую должность в тайной полиции, соискатель должен был быть потомственным дворянином, закончившим военное училище по первому разряду. Он не должен был иметь долгов, каких-либо проблем с законом в прошлом и служить в армии менее шести лет. Удовлетворявшие этим требованиям соискатели обязаны были выдержать серьезный экзамен. Однако командир особого подразделения часто пренебрегал формальными требованиями, если находил нужного ему человека. Некоторые кадровые решения Эристова казались странными его начальству. Но разве кабинетные теоретики могли понять того, кто долго изучал науку человековедения на практике, много раз убеждаясь в том, что даже малейшая ошибка в выборе помощников может стоить жизни!

Много лет прожив в Турции, Эристов уверовал в физиогномику, согласно которой моральный облик людей можно определять по их внешности. Внешность Сержа Карповича понравилась и запомнилась Арнольду Михайловичу еще при первой их встрече. Лицо Сергея лицо свидетельствовало о сильном, волевом характере, тонком уме и независимом характере юноши. Правда, юнец был явно склонен к авантюрам и спонтанным решениям. Казалось бы, гусарство и требующее холодного педантичного ума ремесло разведчика – вещи несовместимые. Однако Эристов считал, что ему в отряде как раз недостает своего «вольного партизана», этакого «Дениса Давыдова» для особых миссий. А главное, он видел мальчишку в деле, когда тот в одиночку набросился с тростью на нескольких хорошо вооруженных головорезов и сумел выиграть схватку. У гусара были отменные бойцовские качества. Арнольд Михайлович чувствовал, что заполучил первоклассного сотрудника, и был доволен.

Уже уходя, разведчик вдруг остановился на пороге камеры, словно что-то вспомнив.

– Да, кстати, – обернулся он к обитателю тюремной камеры, – так как скоро вас казнят, то, как смертнику, вам полагается последнее желание.

Эристов сообщил эту новость без намека на иронию. Серж, у которого голова плохо соображала от всего услышанного, неприязненно покосился на посетителя, не понимая, зачем тому понадобилось продолжать спектакль. «Странный тип! Смотрит все время испытующе, и не поймешь, что у него на уме». Тем не менее «смертник» ответил так, словно и взаправду был обречен через два-три дня оказаться перед расстрельной командой:

– Мой отец наверняка отдал этому плуту – адвокату последние деньги. Я хотел бы, чтобы их ему вернули.

– Хорошо, – пообещал Аристов и вышел.

Загремел закрываемый надзирателем засов.

Через несколько дней в газетах появилось сообщение о казни бывшего гвардейского поручика, обвиняемого в тяжком уголовном преступлении.

А для Сержа началась новая жизнь. При зачислении на службу в тайную полицию поручику было сохранено прежнее звание. Обычно гвардейцы переводились в армию и в другие силовые ведомства с большим повышением в чинах. Но после уголовной истории нельзя было ожидать почетных условий. Сержу оставалось радоваться, что ему вообще оставили офицерские погоны. Хотя вместе с гусарским мундиром у него забрали даже то, что не отнимают у самых последних каторжников, – данное родителями имя. Официально Сержа Карповича расстреляли на рассвете во внутреннем дворике военной тюрьмы. Вместо него под свинцовым питерским небом родился молодой мужчина со странным для России именем Анри Вильмонт. Такой псевдоним придумал Эристов.

«Что толку горевать о потерянном, – рассуждал молодой человек. – Никто не знает наперед своей судьбы. Мудрецы говорят, что часто то, что поначалу кажется нам несправедливостью, впоследствии может послужить к нашей великой пользе».

Итак, жизнь Сержа-Анри круто изменилась. Впрочем, Петербург умершему и снова воскресшему под чужим именем господину покидать не пришлось. Просто теперь он должен был сознательно избегать встреч со старыми друзьями или, как выражался его новый патрон, «вести жизнь невидимки».

– А если я все-таки случайно столкнусь с кем-нибудь из бывших знакомых на улице? – как-то спросил шефа «казненный понарошку» поручик. – Все же сразу станет известно.

– Ничего не произойдет, если вы этого специально захотите, – невозмутимо отвечал Эристов. – В самом худшем случае поползет слух, что по городу бродит ваш призрак. Затем в «Петербургском листке» появится сенсационная статья известного медиума мсье Блана, объясняющего псевдонаучным языком, что неприкаянная душа убиенного мытаря шляется по так обожаемым им при жизни злачным местам в поисках удовольствий, недоступных в загробном мире. После этого прежние приятели, едва завидев вдали ваш силуэт, будут кидаться наутек.

Сержу не улыбалась перспектива стать привидением, наводящим ужас на прохожих. И он старался передвигаться по городу так, чтобы не встретить никого из знакомых. Для этого приходилось осваивать новые тропы, пролегавшие через подворотни и мрачные дворы-колодцы. Это был другой, прежде не знакомый ему Петербург.

Только поиски пропавшей невесты заставляли молодого человека временами забывать про осторожность. Лиза словно растворилась в большом городе. Эристов не успел ее предупредить. Еще до того, как в газетах появилось сообщение о казни жениха, девушка по неизвестной причине съехала из гостиницы, в которой Серж с нею жил до своего ареста. Эристов, по его словам, пытался выяснить ее новый адрес, но безрезультатно.

И вот теперь Серж, словно одержимый, рыскал по городу в поисках возлюбленной. Долго ему удавалось оставаться неузнанным. Но рано или поздно это должно было случиться.

Однажды на Невском проспекте Анри Вильмонт на ходу вскочил на подножку двухэтажной конки. Случилось это напротив лютеранской церкви. Он только что безуспешно посетил доходный дом полковничихи Куракиной, у которой, по некоторым добытым им сведениям, могла квартировать Лиза. Настроение у молодого человека было хуже некуда – рухнула очередная надежда найти возлюбленную.

На первом этаже вагона было свободные места, но после недавних блужданий по каменному муравейнику Сержу хотелось дышать свежим воздухом. Швейцар в только что обследованном им доме отсутствовал, и жильцов приходилось отыскивать без посторонней помощи. Указанием для поисков служили лишь черные доски с фамилиями квартирантов, висевшие на этажах.

Серж поднялся по винтовой лестнице на империал вагона конки и увидел знакомого маркера. Виртуозный бильярдист, в компании которого гусарский поручик провел не один вечер за любимой игрой, непринужденно болтал с каким-то господином с бритым актерским лицом. Маркер только что докурил сигару и метко швырнул ее в затылок стоящего на мостовой городового. Бильярдист, как обычно, был весел, беззаботен и вальяжен.

Серж думал только о Лизе. Поэтому он рассеянно поприветствовал знакомца и хотел было сесть с ним рядом. У него совершенно вылетело из головы, что самого его больше нет. Сержа остановило выражение ужаса на лице игрока. Глаза бильярдиста расширились. Несколько секунд он завороженно смотрел на ожившего мертвеца. Потом вдруг вскочил и, словно матрос, спешащий покинуть обреченный корабль, сиганул за борт. Пронзительно прозвучал полицейский свисток. Трамвайчик остановился.

– Караул! – вопил перепуганный бильярдист, тыча пальцем в сторону покинутого им второго этажа вагона конки. – Среди бела дня пользуются общественным транспортом, как живые. Совсем совесть потеряли! Кладбища им мало! Путь городская Дума заставит их хотя бы платить по двойной цене за билет – по десять копеек за проезд внизу и по шесть за империал. Или вообще покойников не пускать! Пусть берут ямщика, коль им в могилах скучно.

Вокруг внезапно свихнувшегося пассажира конки стремительно собиралась толпа зевак.

– Расходись, расходись! – сердито сдвинув брови, городовой пытался расчистить улицу. – Белой горячки, что ли, не видели. Сейчас его в больницу для умалишенных свезут. А тех, кто будет тут толкаться, я в участок препровожу.

Серж не стал дожидаться развязки.

После этого случая он стал более прилежно маскироваться. Эристов, настоящий мастер перевоплощения, обучал его искусству изменения внешности. Трюки с переодеванием, применение париков, накладных усов и бород, театрального грима были лишь азами, которыми новичок овладел очень быстро.

Со временем Серж почувствовал вкус к творчеству. Он даже стал специально бывать там, где его могли узнать, предварительно вживаясь в роль какого-нибудь персонажа. Мастер учил его, что большинство людей воспринимают окружающую реальность стереотипно. Иными словами, человеку, которого привыкли видеть в определенном амплуа, совсем не сложно сделаться невидимкой на глазах у всех. Для этого нужно только с помощью определенных приемов изменить свое поведение. И Серж с удовольствием практиковал эту технику, вживаясь в образ бродяги, фонарщика или курьера. Он старался научиться мыслить, говорить и двигаться, как они.

После нескольких дней тренировок следовал экзамен: возле проходной гусарского полка вдруг на день-два появлялся новый чистильщик сапог, который не слишком ловко обращался с сапожными щетками, зато любил поболтать с господами офицерами. Или пьяненький псевдонищий весь вечер маячил у входа в любимый ресторан гвардейских офицеров, выпрашивая милостыню у бывших сослуживцев. Когда перед посетителями заведения вдруг вырастал потрепанный, небритый человек с лицом пропойцы, они обычно ускоряли шаг. И даже если кто-то замечал знакомые черты, он тут же отбрасывал от себя странное наваждение. Что общего могло быть у приличного человека, благородного офицера с каким-то попрошайкой! Элегантные кавалеры брезгливо воротили носы от опустившегося оборванца. А прилипчивый тип специально старался завести разговор с известными ему посетителями. И никто из однополчан и многочисленных дружков-приятелей из прежней жизни ни разу не признал в мужике – «портяночнике» блестящего гусарского поручика.

Эристов постоянно учил Сержа и еще двоих новобранцев чему-то новому. Он исповедовал восточную систему обучения, в которой знания передавались от мастера к ученику.

– Только так, – считал Арнольд Михайлович, – можно подготовить не середнячка, нахватавшегося всего понемногу от разных преподавателей и из типовых учебников, а действительно универсального высококлассного специалиста в области разведки.

Уметь же профессионал обязан был многое: чертить карты, маскироваться на местности, пользоваться необычным оружием вроде остро заточенных метательных звезд и гуркских кривых ножей; без промаха по-македонски стрелять из револьверов с обеих рук; в одиночку, не имея даже палки для самообороны, побеждать нескольких хорошо вооруженных противников. В опытных руках даже обыкновенная тарелка могла превратиться в грозное оружие «последнего шанса».

Секретный агент должен был знать, как применять яды и противоядия, как раскидывать специальные шипы и ставить мины – ловушки, чтобы избавиться от погони. Эристов учил отобранных им молодых людей английскому боксу и карточным приемам из арсенала шулеров экстра-класса. Вдали от чужих глаз стажеры спецподразделения контрразведки взбирались на карельские скалы, предварительно привязав к подошвам ботинок металлические шипы-кошки, и, вооружившись связками прочной веревки, пересекали заполненные водой защитные рвы, пользуясь специальными башмаками из арсенала японских ниндзя – «водяными пауками».

– Шпион никогда не знает заранее, какой из полученных навыков спасет ему жизнь и поможет выполнить задание, – говорил наставник, обучая молодых офицеров гончарному и сапожному ремеслам, жонглированию и другим цирковым дисциплинам. – Поэтому чем больше вы умеете, тем выше ваши шансы дожить до почтенных лет и умереть в собственной постели, со вкусом прожив последние годы на генеральскую пенсию.

А чтобы еще больше возбудить интерес к занятиям в начинающих разведчиках, инструктор рассказывал им о том, как в своих рейдах, приняв обличье монаха из дзен – буддистской секты или странствующего музыканта, проникал туда, куда никому до него не удавалось пробраться.

– Правда, и мне далеко до великих мастеров тайной войны, – то ли в шутку, то ли всерьез добавлял инструктор. – Я не могу, как они, оборотиться крысой или ястребом, видеть на расстоянии и читать чужие мысли.

Периодически Эристов проверял уровень подготовки стажеров, которые не только учились под его руководством, но и проходили испытательный срок как офицеры тайной полиции. Причем у Сержа создалось впечатление, что командир отряда еще приглядывается к ним, решая, кто на что способен.

Некоторые задания были чрезвычайно сложными. Иные же, напротив, носили шуточный характер. Тем не менее нельзя было сказать наверняка, какое из них учитель считает более важным.

Например, однажды Арнольд Михайлович предложил курсантам доказать свою ловкость – украсть у него подушку из-под головы, когда он будет спать. Один товарищ Сержа сумел чрезвычайно бесшумно подкрасться к мирно похрапывающему мастеру. Но стоило ему протянуть руку, как Эристов перехватил ее. Другой использовал для своих целей хитроумную петлю, но тоже потерпел поражение. Оба товарища Сержа в один голос посоветовали ему не тратить силы на решение невыполнимой задачи.

– Он хитер и бдителен, как дьявол, – буркнул один из стажеров.

Это он придумал трюк с петлей и провалился. Он явно видел себя лидером здесь и страдал оттого, что учитель и товарищи его таковым не признавали. Парень был прекрасно физически развит и всячески подчеркивал свою силу и удаль, при любой возможности демонстрируя свой мускулистый торс и показывая разные акробатические трюки.

Надо сказать, что для тренировок Эристов обычно увозил своих новых подчиненных за город, где у него была скромная дачка. И вот, заметив как-то во дворе дачи двухпудовые гири, гордящийся силой молодец принялся играть с ними. Подошел Эристов, некоторое время наблюдал за силовым жонглированием атлета. Потом вынул из кармана пятиалтынный и, согнув его между пальцами, протянул ученику:

– Разогни-ка.

Как ни пытался парень, у него ничего не вышло. Затем мастер предложил здоровяку разогнуть свой мизинец. И снова атлета ожидало поражение. Даже обеими руками ему не удалось разогнуть палец худощавого учителя. Парень страшно злился, пыхтел, краснел и потел. Эристов добродушно улыбался, глядя на его потуги.

– Ничего, – утешал он, – придет время – гривенники будешь гнуть, а потом и разгибать.

Учитель принялся дружелюбно рассказывать потрясенному стажеру, как развивать силу в пальцах, которая делает хватку железной. Потом стал показывать ему некоторые приемы французской борьбы. Но видно было, что парень страшно обиделся. Неудача в шутливом испытании нанесла очередной удар по его самолюбию гордеца. Слабым утешением ему служило лишь то обстоятельство, что и товарищам не удастся стащить подушку из-под головы мастера. Однако он ошибался.

Ночью начался дождь. Спал Эристов обычно не в доме, а в небольшой пристройке. Здесь же он занимался йогой и медитировал. Среди ночи мужчина проснулся оттого, что на лицо ему капала вода. Он взглянул на потолок и увидел, что в одном месте крыша протекает. Это было неудивительно: доски кровли сарая прогнили и давно требовали замены. Непроизвольно Эристов на мгновение оторвал голову от своего ложа – а когда вновь опустился, подушки уже не было. Утром на глазах у товарищей Серж вернул добытый трофей мастеру и удостоился его одобрительного взгляда и… дополнительных ста отжиманий к стандартному утреннему гимнастическому курсу. Причем на спине у победителя сидел сам мастер. Потягивая кофе, он рассказывал рычащему от напряжения ученику восточную притчу об опасности гордыни, которая даже очень хорошего воина может сделать уязвимым.

В этот же день здоровяк, который воспринял успех товарища как личную обиду, добровольно покинул импровизированный тренировочный лагерь. По этому поводу мастер высказался кратко:

– Жаль, хороший мог получиться специалист. Только зачах бы на тайной службе – уж больно самолюбив.

Обожающий Восток и все восточное Эристов был при этом фанатичным англоманом. Завтракал он обычно на английский манер. Естественно, что на время совместных тренировок ученики перенимали привычки своего мастера. Их утренняя трапеза состояла из крепкого чая или кофе, хлеба с маслом, нескольких тонких ломтей ветчины и вареных яиц.

Сразу после завтрака юноши занималась «железом». На своей даче в глубине двора, в отдельном флигеле Эристов оборудовал класс минно – взрывного дела. По его словам, руководители революционных боевых организаций разуверились в эффективности «пистолетных покушений». У них даже стала популярна поговорка «Нет веры в револьверы!». Динамит становился главным оружием террористов в борьбе с властью.

– Соответственно мы должны идти в ногу с нашими оппонентами, – пояснял инструктор, вглядываясь в лица курсантов.

В руках он держал самодельную гранату, полностью снаряженную для совершения теракта. Это был не муляж, а самый что ни на есть боевой экземпляр. Изготовлен он был в одной из заграничных лабораторий, предположительно в Швейцарии. Однако до убийц-метальщиков смертоносная «посылочка» не дошла. Работающий на левых радикалов контрабандист был перехвачен на финской границе.

Оболочка гранаты была тонкой и очень легкой – жестяной. Разрывной заряд снаряда составлял магнезиальный динамит, приближающийся по силе к гремучему студню, наиболее сильному из нитроглицериновых препаратов. Массы взрывчатки – 4 фунта – было вполне достаточно, чтобы разорвать в клочья всех, кто находился в помещении.

Это был уже третий урок. Перед его началом преподаватель вручил ученикам маленькие жетончики на шнурках. На каждом была выбита цифра или буква. Эти металлические пластинки напоминали номерки, что выдаются в театральных гардеробах. В специальном журнале Эристов записал, кому какой жетон выдал, затем предложил новичкам привязать их себе на лодыжку.

– Если что-то пойдет не так, вам может сильно изуродовать лицо и даже оторвать взрывом голову. Тогда по этому «смертнику» опознают ваш труп или то, что от него останется.

Арнольд Михайлович первым повязал себе шнурок на ногу, затем в своей обычной спокойной манере предложил Сержу разрядить бомбу.

Наверное, если бы начинающие контрразведчики знали, что им предстоит, они чувствовали бы легкий мандраж, входя в «класс». Ведь, чтобы без страха работать с «адскими машинками», к тому же изготовленными в кустарных условиях, нужен был опыт, которого они не имели.

Работа с детонаторами была особенно опасной из-за несовершенности их устройства. У бомбы был химический запал – стеклянные трубочки, наполненные серной кислотой, с баллонами и надетыми на них свинцовыми грузами. Эти грузы при падении снаряда ломали стеклянные трубки; серная кислота, выливаясь, воспламеняла зажигательную смесь. Взрывался патрон гремучей ртути, а от него детонировал динамит, наполняющий корпус снаряда. Опасность заключалась в том, что эти стеклянные трубочки были очень хрупкими и не раз ломались в руках у подпольщиков, снаряжающих бомбы. Содержимое запала могло взорваться от любого неосторожного движения. Были известны случаи, когда внезапный чих стоил головы подпольщику, снаряжающему или, наоборот, разряжающему бомбу. Самой легкой расплатой за недостаточную аккуратность были оторванные пальцы и кисти рук. Впрочем, гораздо чаще полиция обнаруживала в разрушенных взрывами лабораториях отдельные фрагменты тел подпольных химиков.

Серж обо всем этом знал – и его ужаснула дрожь собственных рук. Он остановился на минуту и задышал глубоко и медленно, стараясь унять бешеное сердцебиение. Серж-Анри попытался представить себе, что это просто урок химии в кадетском корпусе, а в руках у него всего-навсего школьное пособие. Конечно, обращаться с ним надо бережно – иначе учитель выбранит, но бомба – только муляж.

К большой радости Сержа, это помогло. Он благополучно вынул запал и получил зачет.

На следующем занятии готовили динамит. Все необходимые для этого материалы ученики получили из подпольной лаборатории, недавно захваченной полицейскими. Перед началом занятия Станислав Дудин – напарник Сержа по занятиям, оставшийся новичок, позволил себе недоуменно и даже слегка недовольно поинтересоваться у Эристова:

– Извините, но я не понимаю. В чем смысл подобной небезопасной алхимии? Ведь, насколько я понимаю, наша будущая работа заключается в том, чтобы разоблачать тех, кто готовит пуды взрывчатки, а не помогать им в этом!

Арнольд Михайлович только усмехнулся. В своем длинном кожаном переднике и платке, повязанном по-пиратски, он походил на средневекового алхимика. Да и весь «класс химии» скорее был похож на средневековую алхимическую лабораторию, чем на что-либо еще. Вдоль стен располагались стеллажи и шкафы; на них рядом с мотками бикфордова шнура и современными приборами стояли большие старинные колбы с какими-то порошками и разноцветными растворами, приспособления для дистилляции, перегонные кубы. Повсюду были развешаны всевозможные инструменты.

В углу стоял небольшой кузнечный горн с вытяжкой и мехами для раздутия пламени. Вокруг горна, будто грибы, сушащиеся на зиму, висели гирлянды всевозможных щипцов. Дымоход печи был снабжен специальными заслонками, служившими для сокрытия дыма в дневное время, – обитателям дачного поселка ни к чему было знать лишнее.

– Здесь не армия, – наконец проговорил Эристов. – Это в обычной войне все просто: впереди враг, смело и бескомпромиссно иди на него по пути чести, не ошибешься.

Видя, что Дудин все еще смотрит недоверчиво и даже немного обиженно, Арнольд Михайлович напомнил:

– Я ведь уже говорил вам, что контрразведчик не знает наперед, в какой ситуации может оказаться. Ему могут приказать внедриться во вражескую группу для предотвращения серьезного преступления. А наши противники абы кого к себе не подпустят, им нужны специалисты. Для этого я вас и учу.

Однако это объяснение, скорее всего, не удовлетворило стажера. И в этот же день Станислав Дудин допустил непростительную ошибку, которая могла бы обернуться большой бедой для всех находившихся в учебной лаборатории. Мужчин спасло только хладнокровие и опыт мастера.

Готовя желатиновую основу для взрывчатки, неопытный химик вопреки рекомендации преподавателя сыпанул в сосуд слишком большую дозу одного из ингредиентов. Эристов вовремя заметил, что вещество сейчас взорвется. Оттолкнув подмастерье, он схватил стоявший рядом кувшин с водой и залил состав, успев прокричать новичкам:

– Вон отсюда!

Дудин удрал, а Серж-Анри остался.

Струя воды разбрызгала взрывчатую массу, желатинные брызги попали на одежду преподавателя и начали взрываться прямо на нем. Серж схватил с верстака прочные кожаные рукавицы и бросился на помощь учителю. Вскоре к нему присоединился Стас Дудин, вернувшийся с полдороги. Вместе они стали помогать мастеру – очищать его от взрывчатки. Потом молодые люди стащили с Эристова одежду. К счастью, большого взрыва удалось избежать. Учитель получил лишь легкие ожоги. Курсанты не пострадали.

И вот однажды Эристов объявил стажерам, что им предстоит первая серьезная работа. Три часа назад агент Трой сообщил куратору из Охранного отделения, что на сегодня запланировано покушение. Его объектом должен был стать заместитель и личный друг министра путей сообщения граф Платон Ильич Сокольский. Террористы давно охотились за ним.

– Я лично знаю тех, кому поручено это дело, – весело заявил Трой своему куратору. – Они ребята боевые. За святое дело готовые пожертвовать собой. Не сегодня, так завтра достанут они вашего графа.

Арнольд Михайлович часто не понимал своего агента. Иногда этот «пламенный апостол революции» словно забывал, что находится не на сходке боевых товарищей, а разговаривает с офицером охранки, которому продает товарищей по борьбе. Впрочем, Эристов не пытался учить агента морали. Если Трою приятно жить в придуманном им мире – пусть его; в конце концов, это даже полезно для дела. Чтобы оставаться на первых позициях в партии и по-прежнему иметь возможность поставлять тайной полиции ценные сведения, Трой должен был максимально искренне играть роль неподкупного лидера сопротивления. Арнольд Михайлович знал, что Трой кутит в парижских ресторанах, играет по-крупному в казино Монте-Карло, тратится на женщин. Контрразведчика поражало, как глубоко погружается Трой в каждую из своих жизней – как отчаянно кутит, как спокойно продает информацию, как четко работает партийным лидером. И его товарищи по борьбе не догадываются о том, что перед ними – первоклассный актер своего собственного театра.

Узнав о готовящемся покушении на графа Сокольского, Арнольд Михайлович приказал срочно организовать наблюдение за домом сановника. Поздно вечером его люди заметили двоих неизвестных, спускающихся с крыши графского дома, но не поняли, как те появились и что делали наверху. В это время хозяин дома с супругой были в театре. Эристов послал офицера предупредить Сокольского, чтобы граф не спешил возвращаться домой, а сам с двумя стажерами выехал на место. Пора было устроить курсантам «выпускной экзамен».

Филеры, проморгавшие появление террористов, ждали начальство на улице. Эристов запретил им входить в дом до своего приезда. Опростоволосившиеся сотрудники имели жалкий вид, но Арнольд Михайлович не стал их отчитывать. Он вообще и словом не обмолвился об ошибке подчиненных, а сразу по-деловому заговорил о предстоящей работе. Но чувствовалось, что филерам от этого только больнее. Им наверняка было бы легче, если бы шеф наорал на них, а не ограничился подчеркнутой вежливостью.

Дело в том, что в подразделении, именуемом летучим отрядом полковника Игнатова, служили не обычные «брандеры», ведущие наблюдение так, что не заметить их мог разве что слепой. Таких неумелых филеров еще называли «гороховыми пальто» за то, что они одевались в одинаковую казенную одежду. Обычно на малооплачиваемую и непрестижную филерскую работу принимали отставных солдат; часто кандидаты не отличались высокими умственными способностями, а многие не умели читать и писать. По отношению к своим офицерам они чувствовали себя просто ремесленниками, лишенными профессионального достоинства. Это была поистине каста отверженных, которых презирали свои и чужие. Полицейским шпикам часто даже не говорили, почему они должны следить за тем или иным человеком. Филер мог не знать, за кем наблюдает: за врагом или же за своим – секретным сотрудником, которого начальство решило по какой-то причине прощупать.

Совсем не так было поставлено дело с наружным наблюдением в особом элитарном Летучем отряде. Арнольд Михайлович лично отбирал и обучал каждого сотрудника. Платили им вдвое больше, чем в других подразделениях. Его филеры также получали хорошие деньги на покупку приличного гражданского платья. При служебных выездах в другие города им выдавались солидные командировочные. Суточных хватало на приличную жизнь за границей и на длинный ужин в ресторане – если объект наблюдения оседал там надолго. При необходимости филер мог за казенные деньги нанять лихача. Когда работать приходилось, к примеру, в Лондоне, где были очень популярны велосипеды, агентам предписывалось брать напрокат такую машину. То есть подразумевалось, что сотрудник умеет управлять различными видами современного транспорта.

Эристов даже организовал школу по подготовке филеров. Его ученики по внешнему виду безошибочно вычисляли революционеров в толпе людей. От них почти невозможно было скрыться. Выпускник школы мог пролежать в баке над ванной целый вечер, заговорить зубы любому швейцару, чтобы пройти в нужный дом, не предъявляя полицейского жетона. Если такой филер изображал извозчика, торговца или лоточника, то даже профессионал не мог признать в нем сотрудника полиции. При необходимости выпускник школы высшего филерского мастерства мог мастерски прикинуться пьяным или дурачком. Эти люди рисковали жизнью – и были к этому готовы.

Агентам строго запрещалось пить спиртное. В свой отряд старый холостяк предпочитал брать людей неженатых, так как считал, что чрезмерная привязанность к семье вредит службе контрразведчика – делает его слабым и уязвимым.

Сам Эристов был примером подражания для своих учеников. Он был готов ко всему: мог на полном ходу остановить извозчика, вскочить в поезд, куда бы тот ни следовал. Он никогда не терялся на местности, прекрасно ориентировался как в городе, так и в лесу. Даже в ночном лесу противнику не удалось бы проскользнуть мимо него незамеченным. От подчиненных Арнольд Михайлович требовал того же. Поэтому так расстроились сотрудники, не оправдавшие доверие командира.

В вестибюле графского дома к Арнольду Михайловичу подошел швейцар.

– Она наверху в голландке, – вполголоса сообщил он. – Я вас провожу. Правда, там холодновато, пока не топят…

У Эристова везде были свои люди. Через подставных лиц он владел несколькими солидными конторами по найму домашней прислуги. Рекомендованные этими агентствами лакеи, кучера, горничные, швейцары неизменно получали от своих хозяев прекрасные рекомендации. При этом им шло двойное жалованье – одно от непосредственного хозяина, второе от Департамента полиции. Это была превосходная агентурная сеть.

Потому-то Эристов не слишком огорчился промашкой филеров, что одновременно с ними дал задание своему секретному сотруднику в графском доме. Этот отставной унтер-офицер Волынского полка и его жена-кухарка весь день были настороже. Однако сами они тоже ничего подозрительного не заметили. Но зато в разговоре с дворником швейцар узнал, что часов в пять вечера к нему подходил какой-то господин и интересовался, где находится спальня хозяев. Человек был похож на студента – длинноволосый, в темных круглых очках, в нахлобученной на глаза широкополой шляпе и в пальто, воротник которого почти закрывал лицо мужчины. Потом дворник увидел, как этот «студент» и с ним еще один по пожарной лестнице взбираются на крышу.

Швейцар оказался смышленым малым. Первым делом он сбегал за околоточным надзирателем. Но так как хватать подозрительных лиц Эристов ему запретил, швейцар сразу предупредил полицейского, что они позволят любителям ночных прогулок уйти по крышам. Дождавшись, когда парочка спустится и скроется из виду, швейцар и околоточный надзиратель поднялись на крышу. По следам и окуркам они выяснили, что злоумышленников интересовали печные трубы. Так выяснилось, что адская машинка заложена в дымоход.

На втором этаже в спальне хозяев рядом с изразцовой голландской печью переминался с ноги на ногу пожилой истопник. Он уже открыл заслонку и обнаружил в глубине печи маленький ящик, от которого тянулась длинная веревка. Эристов приказал всем посторонним выйти, а сам аккуратно достал и открыл ящик, предварительно убедившись, что минеры, заложившие взрывчатку, не установили заодно какой-нибудь хитроумной ловушки.

– Смотрите, – сказал он подчиненным. – Последнее слово в терроре! Бомба с часовым таймером. Революционеры активно берут на вооружение новейшие технические разработки, особенно в области военного дела. Такие бомбы пруссаки использовали при осаде Меца. Прежде я таких еще не видел. Похоже, у наших противников появился крупный специалист. Обратите внимание на фирменный знак.

Корпус бомбы украшал ангелочек, нарисованный голубой краской. Часы на взрывном механизме были установлены на семь часов утра.

– Наши оппоненты тщательно изучили привычки графа, – пояснил Эристов. – Им известно, что он часто любит после театра, отправив супругу домой, заехать в клуб. Но обязательно возвращается домой не позже шести и сразу ложиться спать.

Арнольд Михайлович начал разряжать бомбу.

– А вы обследуйте другие трубы, – велел начальник стажерам. – Только прежде выясните у швейцара адрес местного трубочиста и возьмите его в помощники.

В одной из труб стажеры действительно обнаружили вторую бомбу. Стас Дудин предложил не трогать опасную находку, пока ее не осмотрит шеф. Серж только усмехнулся, решив: довольно ходить в учениках, пора показать командиру, чего они стоят.

Включив фонарик, он залез в печь по плечи и внимательно осмотрел ящик. Вроде никаких дополнительных веревочек и проводков от него не тянулось. Однако на самом деле Сержу-Анри тоже ужасно не хотелось трогать бомбу: он понятия не имел, что там может скрываться внутри. Молодой человек представил себе в красках собственный обезображенный труп и криминалистов, которые осматривают место происшествия, и глубоко вдохнул, прогоняя волнение.

– Ну как там? – беспокойно потеребил его ногу напарник. – Может, все-таки лучше сбегать за шефом?

– Очень милая на вид посылочка, – стараясь, чтобы голос его звучал максимально непринужденно, ответил Анри. – Здесь написано, что она отправлена до востребования. Так что это нам.

«Возьму ее на счет три», – решил молодой человек и начал отсчет. Сказав себе «три», он одеревеневшими руками взял ящик и, стараясь даже не дышать, вытащил его из печи. Осторожно открыл. И по его спине пробежал ледяной пот: стрелка на часах боевого механизма показывала, что взрыв должен был произойти всего через пять минут. Серж отказывался верить своим глазам. Как такое могло произойти?! Ведь Эристов говорил им, что террористы запланировали взрыв на утро, чтобы наверняка поразить вернувшегося домой графа.

Станислав Дудин страшно побледнел, вскочил и бросился вон из комнаты. Сержу очень хотелось последовать за ним. За пять минут можно было успеть покинуть дом. Но тогда от взрыва могут пострадать и даже погибнуть находящиеся в соседней комнате люди, одним из которых был его боевой командир. Серж-Анри нервно зевнул, его руки похолодели, пальцы мелко задрожали, а по всему тело разлилась мерзкая слабость.

«Прекрати, – одернул он себя, прислушиваясь к нервному биению собственного сердца. – Ты знаешь, как обращаться с бомбой. Тебя этому научили. Скорее займись делом, тогда некогда будет думать обо всякой ерунде. Пока молоточек будильника не разбил трубочку с серной кислотой и не последовал взрыв, все в твоих руках. Ты обязательно справишься! Я в тебя верю. Пять минут – этого вполне достаточно, чтобы нейтрализовать боевой механизм». Серж вспомнил слова мастера: «Стоит вам чего-то испугаться, и это обязательно случится. И наоборот – стоит улыбнуться страху в лицо, как почти любая угроза рассыпается в прах. Ужас превращается в иллюзию потому, что в мире улыбки он просто не может существовать. Это как при встрече с уличной шпаной – если вы испугались, вас обязательно побьют и ограбят, но если вы не испытали никакого страха или сумели преодолеть его, вы легко пройдете мимо, а можете даже подружиться и полночи петь с новыми дружками песни под гитару. Это не два варианта развития событий, это два разных мира, законы которых противоположны. Главное – попасть в нужный мир».

Серж заставил себя улыбнуться, прекрасно понимая, что со стороны выглядит безумцем. Потом он потратил несколько драгоценных секунд, чтобы размять и разогреть руки, и начал работать. Ему очень хотелось покончить со всем как можно скорее, пока не пропала отчаянная решимость. И он постоянно осаживал себя. Спешка в обращении с адской машинкой могла привезти только к гибели.

Эристов оценил работу ученика как обычно – сдержанной похвалой.

– Вы даже лучше, чем я думал. Пожалуй, надо было дать вам не пять минут, а три. – Он сделал паузу, наблюдая за ошеломленным курсантом, и пояснил: – Я же предупреждал, что вам предстоит экзамен. О второй бомбе я узнал еще два часа назад из депеши и приказал одному из своих офицеров быстро сходить в дом и перевести на ней таймер.

Начальник поздравил Сержа с зачислением на службу в свой отряд и вручил ему офицерский патент на имя сотрудника Департамента полиции поручика Анри Вильмонта. Он оказался единственным новичком, прошедшим испытания.