Как хозяйка, которая хорошо знает свои обязанности, Анжелика в первые же дни приказала выгородить для отца Массера небольшой закуток, где бы он мог ежедневно служить свои мессы.

Иезуит всем своим видом показал, что он бесконечно благодарен ей, хотя, как он объяснил, устав ордена Святого Игнаса освобождает своих адептов от непременной ежедневной мессы. Они могут ограничиться двумя молитвами в неделю, притом даже в уединении.

Не входило в их функции выслушивание исповедей и другие обряды, даже если верующие обращались к ним с такой просьбой. Единственное, в чем они не имели права отказать – это в соборовании ближнего своего перед лицом случайной смерти.

Что же касается их личных обязанностей перед Господом Богом, то общение молитвой могло быть заменено духовным общением. Солдаты передовых отрядов войска Христова пользовались свободой первооткрывателей, они сами руководили своими действиями, и слишком суровая и непреклонная дисциплина не должна была спутывать их по рукам и ногам.

И однако радость иезуита была велика, ибо он получил возможность общаться с Богом в Вапассу, а это для миссионера, оторванного от своих привычных дел, служило источником утешения. У него с собой было все для того, чтобы он мог молиться: в скромном деревянном сундучке, обитом черной кожей, на которой выделялись шляпки гвоздей, хранились потир, дискос, дароносица, различные покрывала, требник и Евангелие. Все это было подарено отцу Массера благотворительницей герцогиней Эгийон.

Никола Перро, испанцы и Жан Ле Куеннек во время молитвы часто проскальзывали в его уголок, явно удовлетворенные тем, что могут исполнять свой религиозный долг.

А отец Массера не приходил от этого в восторг. Такой услужливый, когда дело касалось жизни их маленького общества, он отнюдь не собирался превратиться здесь в приходского священника. Он приехал в Америку ради индейцев. Белые его не интересовали.

Мало того, замечательный теолог, человек просвещенный, зачарованный сиянием Бога, которому в каждом из своих размышлений он поведывал что-то новое, святой отец Массера приходил в раздражение от тупой набожности смиренного и невежественного человека, осмеливающегося вмешаться в его беседу с создателем. Это вызывало у него такое недовольство, что еще немного, и он стал бы сетовать на то, что сам Господь Бог направил его сюда.

Как и многие его собратья, он предпочитал одиночество, любил побыть наедине с Богом. И он всегда хмурил брови, когда видел, как вслед за ним в слабом свете двух свечей появлялись по обеим сторонам его походного алтаря то кто-либо из испанских солдат, то бретонец Жан Ле Куеннек, а иногда даже канадец Перро – прислонившись своим массивным плечом к притолоке двери, он стоял там, скрестив руки и благочестиво склонив голову с густой шапкой косматых, нечесаных волос.

Но нельзя забывать, что святой Игнас был испанцем!.. И отец Массера изо всех сил старался быть терпеливым к соотечественникам основателя ордена, к коему он принадлежал. А Жан Ле Куеннек набожно прислуживал ему во время мессы. И отец Массера, смирившись, раздавал святое причастие – маленькие белые облатки – этим верным Богу людям, что толпились в полутьме его клетушки.

Отец Массера всегда помнил и о том, что всего в нескольких шагах от него находятся еретики, которых один только вид распятия повергает в судорожный припадок, и что в эту минуту они предаются своим преступным молитвам.

Ранним утром в его клетушку доносились все звуки дома.

Слышно было, как в зале у очагов начинают возню женщины: колют на щепу поленья, стучат огнивом.

Слышно было, как потрескивают дрова в очагах, как гремят котлами, подвешивая их на крючья, как с шумом льется в котлы вода.

Слышно было, как, пробуждаясь, зевают мужчины.

Иногда раздавался детский голосок, звонкий, словно бубенчик, который прорывался, чтобы умолкнуть вдруг на самой высокой ноте – видно, малышу делали знак замолчать.

Немного позже из мастерской начинали доноситься звуки более грубые: стук инструментов, брошенных на верстак, пришептывание мехов, которыми раздували горн, и – сквозь них – неясный гул низких степенных голосов: похоже, и там наскоро бормотали молитвы.

По звукам можно было догадаться, что там дробили камни и куски горной породы, просеивали землю, оттуда проистекал запах горячих углей, раскаленного железа.

А эти люди: огромный жизнерадостный мавр, такой образованный, что с ним чувствуешь себя смущенным, фанатик-метис, еще один фанатик – дитя Средиземного моря, который досконально познал его глубины, бледный немой англичанин, грубый кузнец-овернец, юноши, прекрасные, как архангелы…

Отец Массера слушал, думал и говорил себе: ему будет что порассказать интересного, когда он вернется в Квебек.