ПОСЛЕСЛОВИЕ

Лето было знойное, виноград уродился в изобилии, забастовки и волнения вспыхивали не переставая, сюрпризы весьма впечатляли. Вот и осенью подоспела новость из-за границы: «9 сентября новозеландский сенат издал указ о предоставлении женщинам избирательного права». Француженкам предстояло дожидаться того же от своих властей еще полвека.

«Год 1893-й оставил по себе не слишком приятные воспоминания», — читаем в рождественском выпуске «Монд иллюстре».

И то верно, 9 декабря 32-летний Огюст Вайян взорвал в Национальном собрании бомбу, начиненную гвоздями. Осколками был легко ранен один депутат от департамента Нор — аббат Лемир. Председатель Шарль Дюпюи, крикнувший: «Господа, заседание продолжается!» — стал героем исторического анекдота.

Огюст Вайян, подкидыш, вырос в нищете. Отправился на поиски лучшей доли в Аргентину, но там ему пришлось совсем туго, хуже чем во Франции, и он вернулся на родину. Молодому человеку ничего не оставалось, как посвятить свою жизнь идее. «Я спокойно гляжу в лицо смерти, ведь смерть — последнее прибежище для всех, кто утратил иллюзии. Прошу судьбу лишь об одном: чтобы взрыв разметал мое тело на мелкие частицы и они пролились дождем на человечество, сея повсюду вирус анархии», — писал он.

Вечером после теракта известные писатели собрались на банкет, устроенный литературным журналом «Плюм». Эмиль Золя сказал: «Нечему удивляться, мы вступаем в эру величайших социальных потрясений. <…> Смутные времена дышат безумием, и слепы те, кто не прозревает значения событий, не видит, как История придает смысл всему, даже этому безумию. Бомба Равашоля канула во тьму, бомба Вайяна рванула в ослепительном свете».

Много позднее выяснится, что Огюст Вайян скорее всего был марионеткой Сюрте. Андре Сальмон, автор «Черного террора», пишет, что полиция знала о намерении Вайяна заняться бомбометанием 9 декабря в Бурбонском дворце, поскольку «именно на этот день террористу был выхлопотан пропуск. <…> Довольно высокопоставленные особы выбрали его как случайного человека, простого исполнителя <…> которого легко одурачить и который не прочь оказать услугу властям».

Этот теракт позволил стремительно терявшему доверие правительству обрести поддержку большинства. Законы 1881 года о свободе прессы претерпели изменения. Начиная с 12 декабря палата депутатов голосует во все тяжкие, принимается первый закон (443 голоса за, 63 против) из тех, что левое крыло назовет «злодейскими». Отныне власти вольны закрывать журналы и газеты, осуществлять жесткую цензуру, упразднять организации и запрещать собрания.

Следствие по делу Вайяна провели на скорую руку, процесс закончился вынесением смертного приговора. На заседании суда 10 января 1894 года обвиняемый заявил: «Если бы целью моей было убийство, я начинил бы бомбу пулями, а не гвоздями. <…> Мне довольно уже того, что я ранил современное общество, проклятое общество, где люди без пользы растрачивают суммы, на какие можно прокормить тысячи семей; подлое общество, где все социальные блага находятся в распоряжении кучки богачей».

Смертный приговор Вайяну вызвал протесты немалой части общественности и прессы. Дело было беспрецедентное: на казнь осужден человек, который никого не убил и никому не нанес серьезных увечий. Но петиция в его поддержку, ходившая в палате депутатов, собрала всего пятьдесят восемь подписей. Президент Французской Республики Сади Карно безропотно принял отказ комиссии помилований.

На рассвете 5 февраля 1894 года Огюст Вайян был гильотинирован на площади Рокет.

26 июля 1893 года во Франции учреждена Колониальная медаль.

3 октября подписан мирный договор с королем Сиама, положивший конец кровавому конфликту. Отныне левый берег Меконга принадлежит Франции — завоевание Лаоса, предпринятое в 1887 году, завершено.

В черной Африке после оккупации Верхнего Сенегала и Нигера генерал Доддс одерживает победу над королем Беханзеном и занимает Дагомею. Основана новая колония: Гвинея. Контакты между колонистами и местным населением складываются по принципу отношений «работодатель — служащий». Стихийно проводится расовая сегрегация. Традиционная структура общества — деревни, племена — разрушена, и ничего не сделано для того, чтобы заменить ее приемлемым для жизни укладом.

В Индийском океане Франция аннексирует Кергеленские острова. Мало кому из французов известно, где эти острова находятся. Французы понятия не имеют, что там очень холодно и нет никого, кроме буревестников, морских слонов и пингвинов. Далеко он, архипелаг Кергелен.

Малая Азия тоже далеко. В Малой Азии назревает большая бойня. Она скоро начнется, ее планомерно готовят введением серии дискриминационных законов, это прелюдия к кровавому варварству XX века. Кто во Франции тех лет слышал об Армении? Кому было дело до горной страны между Закавказьем и Иранским плато, где жили пять-шесть миллионов человек, почти все христиане — католики и григорианцы? В 1878 году на Берлинском конгрессе Армению разделили на турецкую (Эрзерум, Трапезунд, Ван, Битлис) и российскую (Ереван, Карс). Как это бывает во всех колониях, патриоты сплотились для подготовки восстания; в той части Армении, что отошла России, началась борьба за создание самостоятельного государства. Император Александр III задушил это движение в зародыше — оппозиционеры были высланы в Сибирь, армянские церкви и школы закрыты, силой насаждалось православие.

Султан Высокой Порты идет еще дальше. С 1890 года Абдулхамид II вводит в турецкой Армении режим террора. Он преследует две цели: распространение ислама и приближение к границам России. План прост: избавиться от армянского вопроса, избавившись от армян. Султан науськивает на них соседей-курдов, заменяет христианских чиновников мусульманскими, навязывает ислам, сажает в тюрьму или отправляет в изгнание епископов и священников, дает добро на расправы, конфискации, грабежи, поджоги. За два года, в 1893-м и 1894-м, было убито более трехсот тысяч армян.

Европа заклеймила позором эти зверства — декларации и обвинительные речи не иссякали, — но была слишком разобщена и по большому счету равнодушна, чтобы эффективно действовать. Преемник Абдулхамида II, его брат Мехмет V, санкционирует пытки и массовые убийства 1910-го, 1912-го и 1915 годов. К концу 1918 года Турция решит для себя армянскую проблему окончательно: более миллиона мужчин, женщин, детей будут уничтожены, два миллиона спасутся, бежав за границу.

Избирательная кампания в начале июля ознаменовалась в Париже двумя событиями: волнениями в Латинском квартале и закрытием Дома профсоюзов. Волнения в Латинском квартале продлились четыре дня. Они были вызваны сущим пустяком: сенатор Беранже, возглавлявший лигу борьбы с распущенностью общества, подал запрос на принятие мер против очередного Бала Четырех Муз и добился своего. В знак протеста студенты Школы изящных искусств в субботу 1 июля организовали митинг на площади Сорбонны с целью осмеять и освистать Беранже. Но полиция отреагировала с неожиданной жестокостью. Митингующих разогнали бригады Центрального округа, полицейские ворвались в пивную «Аркур», избили посетителей, а одного из них, 23-летнего коммивояжера Антуана Нюже, и вовсе забили до смерти. Третьего июля социалист Мильран обратился к главе кабинета министров Шарлю Дюпюи с резким осуждением действий стражей порядка, которые «призваны служить оплотом безопасности общества, но превратились для населения в пугало, внушающее страх и отвращение». Палата депутатов приняла сторону правительства и префектуры. Уличные волнения не утихали с субботы до понедельника. Отряды полиции с саблями наголо обрушивались на любые группы людей на улицах, подразделения были поставлены в ружье, росли баррикады. Шестого июля беспорядки в Латинском квартале были подавлены. В тот же день Шарль Дюпюи дал распоряжение о закрытии Дома профсоюзов. На площади Республики по приказу префекта был открыт огонь, а затем последовали многочисленные аресты активистов профсоюзного движения.

3 сентября произошла сенсация. Социалисты, возглавляемые Жоресом и Мильраном, получили на выборах сорок одно место в палате депутатов и таким образом вернулись в политическую жизнь, из которой были вычеркнуты со времен Парижской коммуны 1871 года.

Националист Морис Баррес, автор изданного в 1888 году романа «Под взглядом варваров», затеял собственную кампанию под девизом «Долой иностранцев!». По закону от 18 августа означенные иностранцы должны были проходить процедуру регистрации в коммуне или округе, где они получили работу. Во Франции обострилась италофобия. В Эг-Морте предприятию «Южные солончаки» требовалось много рабочих рук для добычи и дробления соли. Владельцы нанимали поденщиков из Севенн и Виваре, а также «крестоносцев», приезжавших со своего полуострова с женами и детьми, готовых трудиться по шестнадцать часов в день и жить в отвратительных условиях. Конкуренция между местными и приезжими была лютая, французы и итальянцы прониклись взаимной ненавистью. Шестнадцатого августа 1893 года противостояние закончилось дракой, были ранены пятеро французов. На следующее утро, 17 августа, разыгралась драма: почти шесть сотен французов, вооруженных ружьями и дубинками, напали на итальянцев; среди последних семеро были убиты, около сорока тяжело ранены. Началась охота на иноземцев. Полиция привлекла к суду тридцать восемь французов, иммигранты тем временем поспешно паковали пожитки и с семьями бежали в Марсель. Парижские журналисты, примчавшиеся на место событий, были потрясены этим массовым исходом. Чрезвычайно бурно отреагировало и итальянское правительство.

Панамский процесс, разоблачивший финансовые махинации и скомпрометировавший многих парламентариев, подавление беспорядков в Латинском квартале, закрытие Дома профсоюзов — все это стало причиной нарастания недовольства в среде электората, которое вылилось в подъем социалистических настроений. Почти пять десятков депутатов (гедисты, бланкисты, посибилисты, независимые народные избранники), победившие на выборах под социалистическими лозунгами, обращались к народным массам, придавая их чаяниям конкретную политическую форму.

В сентябре начали забастовку шахтеры Нора и Па-де-Кале. Общий заработок, потерянный ими, составил пять миллионов франков; компании понесли убытки в полтора миллиона.

За семь месяцев до этого разразился Панамский скандал. Восьмого марта виновники разорения восьмидесяти семи тысяч вкладчиков предстали перед судом присяжных департамента Сена. Месье Фердинана де Лессепса и его компаньонов обвинили в подкупе депутатов и сенаторов, которые проголосовали за закон, дозволивший Всеобщей компании Панамского канала выпуск облигаций. Многие мелкие вкладчики, обанкротившиеся после приостановления работ и выплат, покончили с собой. Месье Шарль Байо, бывший министр общественного труда, единственный из обвиняемых был признан виновным в лихоимстве и приговорен к пяти годам лишения свободы за коррупцию. Замешанный в этом скандале Жорж Клемансо, «вождь, сплотивший республиканцев», ушел с политической сцены и довольствовался написанием ежедневных передовиц в «Жюстис». Что до героя Суэца, 88-летнего Фердинана де Лессепса, он схлопотал штраф в размере триста тысяч франков и те же пять лет тюрьмы, но кассационный суд отменил приговор, сославшись на право давности. Предприниматель Гюстав Эйфель также получил снисхождение. Панамский скандал таким образом не повлек за собой юридических санкций, несколько незначительных обвинений разбились о процессуальные препоны, на судебных заседаниях затравили пару козлов отпущения, тем и ограничились.

Во Франции, как известно, все заканчивается песней. В Париже был построен концертный зал для исполнителей из кафешантанов — 12 марта «Олимпия» распахнула двери перед благодарной публикой на бульваре Капуцинок.

Насладившись шлягерами, праздные дамы и господа теперь могли после концерта отужинать в двух шагах, на улице Руаяль, у «Максима» — в шикарном ресторане, открытом 7 апреля месье Корнюше. Как отметил Леон Доде в «Подлинном Париже», «великим открытием Корнюше стала эта английская „’s“ при имени, написанном на английский же манер: „Maxim’s“. Назови он свою забегаловку „Maxime“, успех был бы вдвое меньше».

В ноябре в столице вспыхнула эпидемия оспы, парижан и парижанок призвали пройти вакцинацию. Было модно превращать эту процедуру в небольшое торжество, этакий «дженнеровский файф-о-клок» — друзья-приятели назначали встречу в определенный день, в определенный час, во двор городского дома приводили корову, шутники собирались вокруг нее, каждый закатывал рукав, и врач по очереди вкалывал им вакцину, как животным на ферме.

Кстати, о спектаклях. Театр «Водевиль» поставил пьесу «Мадам Сан-Жен», и критика отнеслась к спектаклю далеко не благосклонно. Было заявлено, что господа Викторьен Сарду и Эмиль Моро задались целью показать зрителям «музей моды начала века», а если они хотели создать историческую драму, то в результате получился «театр марионеток». Публика потешалась, глядя на Наполеона, которому наставляют рога, как какому-нибудь обывателю из Батиньоля. Лишь исполнительница главной роли, мадам Режан, заслуженно сорвала аплодисменты.

Биржевые операции привлекали всеобщее внимание. Французы, желавшие вложить свои скромные накопления в ценные бумаги, стабильно приносящие доход, выбирали достойные доверия предприятия. Деньги рекой лились в российские займы.

Обновление Тройственного союза, объединившего Германию, Австро-Венгрию и Италию, вынудило Александра III к сближению с Францией. В октябре в гавани Тулона встала на якорь русская эскадра из пяти военных кораблей под командованием адмирала Авелана. С таким портом приписки на Средиземном море Россия получила возможность использовать флот не только для охраны собственных границ, но и для весьма действенного участия в возможной войне с Тройственным союзом. Теперь, когда русский медведь и галльский петух объединились, Германия могла сколько угодно устраивать парады в Меце, демонстрировать военную мощь в присутствии своего императора, союзных королей и герцогов — Франция тепло приветствовала русских моряков, чье прибытие стало символом сплочения против общего врага. Тридцатого декабря российский дипломат Николай де Жиер вручил французскому послу месье Монтебелло послание, ратифицирующее договор о военной помощи между Парижем и Санкт-Петербургом. Через двадцать три года после поражения в войне Франция снова обрела веру в себя. Все взоры были устремлены на Россию и на русских моряков, которых с большой помпой принимали в Париже 17–24 октября.

А потом они ушли, прекрасные воины. Париж свернул знамена, снял гирлянды. Зато осталась мода на все русское. У бакалейщиков на прилавках появились сладости в упаковках с франко-русской символикой, модные туалеты обзавелись деталями, призванными увековечить память о наших гостях. Меха уже изготовились украсить длинные платья: выдра, куница, ягненок — всем нашлось местечко. А бравые господа все как один заделались казаками.

1893 год был чрезвычайно богат и на всякого рода изобретения, быстро распространялись технические новшества. С 1892 года между Сен-Дени и площадью Мадлен курсирует первый электрический трамвай. Двумя годами ранее в Париже установлено двадцать автоматических распределительных устройств, подающих горячую воду. Наиболее распространенная модель общественной уборной состоит из двух писсуаров, но есть и просторные заведения на пять-шесть мест. Общественные сортиры в городе теперь на каждом углу. На Больших бульварах в них по три писсуара и кладовка с чистящими средствами для служителей.

Франция вводит регистрационные знаки для автомобилей, которые пока что по пальцам можно пересчитать. Открывается первый автомобильный салон, где можно посмотреть на модель Де Диона. Одиннадцатого мая любители велосипедного спорта устремляются на открытый в апреле велодром Буффало, дабы посмотреть, как Анри Дегранж побьет первый в мире рекорд — 32,325 км в час.

Расходы Франции по военному ведомству на боевую технику достигают двух с половиной миллиардов франков. На подводной лодке «Гюстав Зеде» установлен первый перископ. В августе месье Бутан проводит первую успешную подводную фотосъемку. В декабре «Индустриальное обозрение» публикует статью о методе печати фотографии на ткани. Растет число абонентов телефонной сети, и возникает фантастическая идея создания «телефота» — оригинальной системы для передачи цветного изображения на расстояние. Ведется прокладка длинного подземного туннеля, призванного соединить Со и станцию «Люксембург» — предвестие строительства метрополитена.

18 июля — день открытия канала Рубе в Туркуэне, 23 июля другой канал соединяет Нант с морем. Двадцать пятого ноября Сейшелы и остров Маврикия связал с Европой телеграф. Мир становится тесным — до всего рукой подать. Шестого августа открыт для навигации Коринфский канал. Мореходные компании в сотрудничестве с железнодорожными предлагают туристам путешествие вокруг света за шестьдесят четыре дня и просят за это три тысячи сто франков. В Соединенных Штатах на Аляске обнаружено золото, и туда устремляются тысячи охотников за удачей.

15 июля принят закон о бесплатной медицинской помощи. В том же месяце, 25-го, особым декретом введена специальность хирурга-дантиста.

Мунк пишет картину «Крик», Писсаро — «Площадь Пале-Рояль». Четвертого ноября в галерее «Дюран-Рюэль» выставлены сорок шесть полотен Гогена, но, вопреки хвалебным отзывам в прессе, лишь одиннадцать из них найдут покупателей.

Читателям предоставлен выбор произведений на все вкусы: «Город» Поля Клоделя, «Любовное стремление» Андре Жида, «Харчевня королевы Гусиные Лапки» и «Суждения господина Жерома Куаньяра» Анатоля Франса, «Трофеи» Жозе-Мариа де Эредиа (тираж первого издания этого поэтического сборника разошелся за несколько часов), «Порт-Тараскон» Альфонса Доде, «Стихи и проза» Стефана Малларме, «С потайным фонарем» и «Россказни» Жюля Ренара, «Поля в бреду» Эмиля Верхарна, «В саду инфанты» Альбера Самена, «Оды в ее честь», «Элегии» и «Мои тюрьмы» Поля Верлена, «Саломея» Оскара Уайльда, «Доктор Паскаль» Эмиля Золя, «История израильского народа» Эрнеста Ренана, «Космополис» Поля Бурже, «Господа бюрократы» и «Бубурош» Жоржа Куртелина, «Легенда о смерти в Нижней Бретани» Анатоля Лебра, «О разделении общественного труда» Дюркгейма.

Историк Эрнест Лавис удостоен членством во Французской Академии.

В июне установлены памятники Теофрасту Ренодо и Араго.

26 декабря в тысячах километров от Франции, на бескрайних землях Китая, населенных миллионами людей, которых император Вильгельм II назвал «желтой угрозой», в семье зажиточного крестьянина из провинции Хунань новорожденный мальчик зашелся в первом младенческом крике. И никто не знал в ту пору, что его имя прогремит в истории грядущего века. Родился Мао Цзэ-дун, будущий «великий кормчий».

А иные покинули эту обитель слёз: Ги де Мопассан, врачи-психиатры Бланш и Шарко, композитор Петр Чайковский, сказавший: «Самый прекрасный подарок, который Вселенная сделала человеку — несчастному созданию, заблудившемуся на ее просторах, — это музыка».

Одни ли мы в этой Вселенной? Двадцатого декабря в небе Соединенных Штатов был замечен светящийся объект, двигавшийся над Северной Каролиной к Вирджинии. Минут на пятнадцать-двадцать он завис неподвижно и исчез. Загадка, достойная внимания профессора Косинуса, персонажа прославленного художника и юмориста Кристофа, автора «Семьи Фенуйар»!

Что, если на борту того светящегося объекта были пассажиры и они наблюдали за нашей маленькой голубой планеткой? Почему же тогда улетели? Быть может, они прочли, что написал о нас Виктор Гюго, и благоразумно решили держаться от людей подальше? Ибо

<…>

Год 93-й миновал. Да здравствует год 94-й!