ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Под каштанами сквера Монруж массовик-затейник гнал стадо осликов к Люксембургскому саду. Дальше потянулись пустынные улочки с белыми оштукатуренными фасадами; лишь крики стекольщиков и точильщиков порой побуждали кого-нибудь из жильцов высунуться из окна, а так вокруг не было ни единой живой души — всех распугала жара.

На середине Фермопильского проезда Виктор и Жозеф ступили в вестибюль здания, приютившего типографию Поля Тэнея. Из коридора в глубине выметнулся рыжий кот, за ним — подмастерье лет двенадцати.

— Чё-то вы не торопитесь! — нагло заявил пацан, заступив им дорогу. — Принесли копии?

— Месье Тэней на месте? — спросил Жозеф.

— Хозяин-то? Да свинтил опять куда-то, ищи ветра в поле! — осклабился подмастерье. — Вам-то чё?

— А ну отойди, недомерок, чего встал на пути?

Мальчишка посторонился, одарив Жозефа недобрым взглядом, и ухватил за шкирку кота.

После сонного спокойствия, царившего в квартале, шум печатных машин показался оглушительным. Виктор и Жозеф направились к типографскому работнику — тот трудился у наборной кассы, установленной на подставке. Бросая время от времени взгляд на лежащую рядом рукопись, брал литеры из ячеек и помещал их в верстатку, которую держал в левой руке.

Между тем подмастерье, только что узнавший про себя, что он «недомерок», и затаивший злобу, незаметно прокрался с котом на вытянутой руке следом за обидчиками. По плану, вовремя отпущенный кот должен был броситься им под ноги и учинить неприятности вплоть до падения, но все получилось иначе. Рыжая животинка метнулась к наборной кассе, заскочила на нее, перемешав литеры, и оттуда перемахнула прямо на стойку, где метранпаж раскладывал готовые формы. Последовал взрыв всеобщего негодования, а подмастерье кинулся наутек с воплем:

— Это не я! Не я!

— Аженор, я тебе уши откручу, негодник! Эта тварь мне все листы перепортила!

— Она мне в краску влезла!

— В мешок ее и в сортир, рыжую скотину!

— Чертов Аженор, отродье цехового мастера, думает, что ему все позволено! — поделился возмущением наборщик. Виктор сочувственно покачал головой. — Недавно тут над папашей Фламаном поиздевался, это самый старый из наших корректоров. Короче, папаша Фламан дал этому хулиганью подзатыльник, и не просто, а за дело, так Аженор в отместку приколотил его уличные башмаки к полу гвоздями, папаша Фламан сунул в них ноги, хотел сделать шаг — и разлегся, что твой турок на диване.

— Простите, а где найти месье Тэнея? — спросил Виктор.

— Нам тут всем хотелось бы это знать. Он впервые запропал так надолго, уж ждем его, ждем…

— То есть он и раньше отлучался?

Наборщик весело переглянулся с другим типографским работником.

— Скажем, его время от времени одолевал полуденный демон. Ну, бес в ребро — и поминай как звали. Все были в курсе, и его жена в первую очередь. Но через пару-тройку дней он всегда исправно возвращался и на работу, и в супружескую спальню, так что мадам Марта прощала ему эти маленькие отлучки — сокровище, а не женщина. Но в этот раз уже три недели прошло, как он снялся с якоря. И главное, никому ничего не сказал. Только письмо прислал да такую чушь написал, рядом с которой вся эта заумная тарабарщина современных романистов — сказки для девочек.

— А кто получил письмо? Жена?

— Нет, что удивительно, наш бухгалтер мсье Лёз, вон тот верзила в очках и в кепке с козырьком, видите, в дальнем углу сидит.

— Скажите, а вы в последнее время акции не печатали?

— Не наша специализация, — помотал головой наборщик. — Мы тут только художественную литературу тискаем и исторические монографии…

Месье Лёз сдвинул очки на кончик носа и хмуро уставился на посетителей поверх стекол. Когда Виктор сказал, что они журналисты, бухгалтер неприветливо заявил, что представители прессы отняли у него уже достаточно времени и добавить ему нечего.

— Мы готовим большую статью на тему загадочных исчезновений и хотели бы процитировать текст письма, которое прислал вам месье Тэней, — не отступился Жозеф.

— Письмо отпечатано на машинке и не имеет подписи, нет никаких указаний на то, что его прислал именно месье Тэней, — проворчал Лёз, но все-таки протянул ему сложенный вчетверо лист бумаги.

Жозеф развернул письмо:

— Действительно, зачем месье Тэнею писать напоминание самому себе и отправлять его вам? Поль — это ведь не ваше имя? — задумчиво спросил Виктор.

— Нет. Я обратил на сей факт внимание Марты, то есть мадам Тэней, когда она вызвала полицию через неделю после того, как ее муж исчез. Поначалу мы думали, что это очередная любовная эскапада, но видите, как все обернулось. — Бухгалтер тщательно сложил письмо. — Если бы месье Тэней хотел нас предупредить о своем длительном отсутствии, он не стал бы напоминать самому себе о смене времен года и о каких-то леопардах — это же чушь полнейшая.

— А что сказали полицейские?

— Что это либо дурацкий розыгрыш, либо бегство, либо похищение. И что они ничего не могут сделать, надо просто ждать.

— Упоминание леопарда их не смутило?

— Не более, чем присутствие драного котяры нашего подмастерья, — буркнул месье Лёз. — Простите, господа, вынужден с вами попрощаться. Время — деньги, а нынешняя ситуация ставит нас на грань банкротства, поскольку мадам Тэней не хватает опыта, чтобы заменить мужа на посту директора типографии. Хотя она старается изо всех сил.

— Где ее можно найти?

— Застекленное бюро на втором ярусе.

Дверь бюро Виктору и Жозефу открыла женщина с заострившимися чертами лица и темными кругами под глазами, какие бывают у людей, долгое время страдающих бессонницей. Неприбранные волосы и помятое платье выдавали ее отчаяние не в меньшей степени, чем срывающийся голос и неестественно строгая манера держаться. Чтобы встретить гостей, она внутренне собралась, но надолго ее не хватило — мадам Тэней бессильно опустилась на стул и прижала на миг ладони к лицу. Тяжело вздохнув, она извинилась.

— Я так потрясена тем, что случилось… Муж у меня не святой, но я терпела его выходки. Когда у него появлялась очередная любовница, он предупреждал меня, что несколько дней не будет ночевать дома, и улаживал дела в типографии так, чтобы без него там все шло без перебоев. А теперь… В последний раз я его видела четвертого июля вечером. Приготовила его любимое заячье рагу, Поль зашел ко мне в галантерейную лавку сказать, что у него назначена встреча с заказчиком афиш, и он вернется поздно…

— Я думал, здесь печатают только книги, — заметил Виктор.

— О, Поль время от времени оказывал услуги старым приятелям.

— Он не назвал фамилию того, с кем собирался встретиться?

— Нет. Переоделся, взял зонтик и ушел. Как раз дождь полил…

— Как он был одет?

— Коричневый пиджак, простые темные брюки… Я уже говорила об этом полиции.

— Он носил очки?

— Да, с половинками стекол. Он в них только читал, но надевал всегда… Что же будет? Я так за него боюсь… — Мадам Тэней указала на стол, заваленный бумагами. — Не справлюсь я без него со всем этим… У меня ведь еще галантерейная лавка в двух шагах отсюда. Я могла бы и вовсе не работать, потому что типография приносит хороший доход, но решила на всякий случай подстраховаться, чтобы не остаться нищей, если что… Поль, как вы понимаете, не такой уж надежный муж. И все же он меня любит, я уверена… И зачем только я вам все это рассказываю? Вы ведь из комиссариата?

— Нет, мы журналисты.

— О! Но вы же не станете все это печатать…

— Нет конечно, не беспокойтесь, — поспешил заверить Жозеф. — Мы тоже хотим найти вашего мужа. А он не получал каких-нибудь угроз перед своим исчезновением?

— Не получал. Я от него ни о чем подобном не слышала, а он непременно поделился бы со мной. Мы, знаете ли, из тех супружеских пар, которые со временем начинают жить и относиться друг к другу как брат и сестра. Он всегда был со мной откровенен. С течением лет физическое притяжение между нами исчезло, осталась только нежная привязанность. Поль называет меня старой боевой подругой… Да, я для него верная подруга, вот и всё. Еще он называет меня лапушкой. Но давно уже не зовет милой… И все-таки… — Мадам Тэней грустно улыбнулась. — И все-таки мы пережили настоящую страсть, из тех, о которых думаешь, что это навсегда. Поль осыпал меня подарками, я тоже дарила ему всякие безделицы. А теперь меня одной ему мало. Возможно, потому, что с годами я подурнела…

Виктор и Жозеф всмотрелись в худое лицо, обрамленное спутанными волосами, и оба подумали, что мадам Тэней, если хорошенько выспится и приведет себя в порядок, будет выглядеть весьма и весьма соблазнительно.

— Вы очень красивая, — искренне сказал Жозеф, и мадам Тэней снова грустно улыбнулась.

Виктор не удержался от вопроса:

— Неужели вы не ревнуете мужа к другим женщинам?

Она некоторое время молчала, опустив взгляд, а потом посмотрела ему прямо в глаза:

— Зачем? Он всегда ко мне возвращается. Эта сторона жизни Поля не имеет ко мне никакого отношения. Если за время своих отлучек он становится счастливее, мне остается только порадоваться за него. Стремление обольщать женщин у мужчин в крови, и когда их лишают такой возможности, они превращаются в неврастеников или бог знает во что. Вы слишком молоды, месье, но с вами это тоже когда-нибудь случится.

— О нет, только не со мной! — воскликнул Виктор. — Это совершенно аморально!

Жозеф внезапно закашлялся и, отдышавшись, сказал:

— Месье Лёз показал нам загадочное письмо. Упомянутый там леопард вам о чем-нибудь говорит?

— Нет. Возможно, это кличка кого-то из старых приятелей Поля. Или его любовницы, но он знается в основном с неграмотными кокотками. Я просмотрела все его бумаги, всю корреспонденцию, и кроме нежных записок, которыми мы забрасывали друг друга, когда наш роман только начинался, единственная любовная переписка, заслуживающая внимания, у него была с Эрнестиной Гранжан, сестрой друга юности. Поль ухаживал за ней до того, как встретил меня.

— Гранжан? — повторил Жозеф и яростно поскреб в затылке.

— Да, Леопольд Гранжан и Поль дружили, несмотря на разницу в возрасте. Поль относился к Леопольду как к младшему брату, которого у него никогда не было. Леопольд в ту пору был совсем мальчишкой — лет семнадцати-восемнадцати, а Эрнестине уже исполнилось двадцать, и судя по письмам, Поль был очарован. Эрнестине же его влюбленность льстила, но сама она не питала к нему никаких чувств.

Виктор уже давно пытался рассмотреть перевязанную голубой лентой стопку писем, которые мадам Тэней прикрывала руками на столе, но ему это никак не удавалось. Его взору были открыты лишь в изобилии разложенные на столе схематические изображения новейших механических прессов и печатных станков, бланки заказов и несколько личных писем со стилизованным цветком вместо подписи. Мадам Тэней заметила его старания и взмахнула стопкой конвертов:

— Вот, перечитываю наши любовные письма. Это было так давно, в семьдесят третьем… Полю тогда уже сорок стукнуло, но он выглядел лет на десять моложе, а я была восемнадцатилетней провинциальной девчонкой. На меня произвели сильное впечатление столичная жизнь и этот спокойный, уверенный в себе мужчина. Нас с Полем познакомил мой отец, они служили в одном полку. Мне понадобилось несколько лет, чтобы в этом тихом омуте найти чертей. Знать, что твой муж бабник, — приятного мало. Но я не хочу его потерять! — пылко закончила она.

— Не отчаивайтесь, мы почти напали на след! — заверил Жозеф, которого одолевали мрачные мысли, взбаламученные этим рассказом об изменах. Он постарался переключиться на расследование. — А вы не могли бы дать нам адрес Эрнестины Гранжан?

— Могу назвать вам лишь тот, на который ей давным-давно писал Поль: улица Вильдо, дом пять, со стороны сада Пале-Рояль. Это ателье по пошиву военной формы. Я сильно удивлюсь, если Эрнестина все еще работает там.

— A у вас нет фотографии мужа?

— Вот, пожалуйста, он снимался в прошлом году. Такую же я отдала полиции.

— Месье Тэней высокого роста? — задал очередной вопрос молодой человек.

— Выше вас на голову.

Виктор и Жозеф, поблагодарив мадам Тэней, поспешно откланялись — оба торопились обменяться впечатлениями. Закрыв за ними дверь, Марта Тэней подошла к застекленной стене бюро, и ее силуэт зыбкой китайской тенью качнулся над громокипящим печатным цехом. Она зябко обхватила себя за плечи и вздохнула.

Джина Херсон прислушалась к затихавшим в коридоре шагам дочери. Любовь пошла Таша на пользу, наполнила ее внутренним светом, который пробивался наружу здоровым румянцем, и Джина, боясь признаться в этом самой себе, завидовала ей. Она прошлась по мастерской, где ученики забыли кто платок, кто перчатку, собрала палитры и кисти, сложила их в рукомойник и заперлась на жилой половине, откуда редко куда выходила.

Несмотря на нежную заботу и внимание со стороны старшей дочери и ее возлюбленного — или жениха? — Джина страдала от одиночества. И скучала по Рахили — с младшей дочерью они были более близки. А Пинхас… Пусть в последние годы он стал для нее всего лишь случайным попутчиком, но все же то, что муж отказался от развода и теперь, будучи в Америке, вел с ней теплую переписку, очень поддерживало Джину, упорядочивало течение дней. Эмиграция, пребывание в Германии, болезнь… Потом Таша уговорила ее перебраться в Париж. Но город, издалека казавшийся сверкающей драгоценностью, обещавший счастье и ничего кроме счастья, встретил ее унылой рутиной повседневности. Пинхас находится за тысячи километров от нее, по другую сторону океана, Рахиль затерялась где-то в центральной Европе с мужем, не знакомым Джине человеком, который с загадочным видом взирал на тещу с фотографии в деревянной рамке на каминном колпаке. Конечно, здесь у нее есть Таша и Виктор, такие милые, она им стольким обязана, но…

Джина многому научилась за годы скитаний. И главное, что она узнала, — разлука с близкими и родиной дает возможность день за днем переосмыслить свое прошлое, оценить прожитое время, каждое его мгновение, начиная с младенчества. Такое самонаблюдение неизбежно и беспощадно открывает то, что раньше воспринималось только на подсознательном уровне, дает панораму побед и поражений. И вывод неутешительный — счастливые и печальные периоды жизни, борьба, разочарования и обретения кажутся такими ничтожными, если смотреть на них оттуда, куда они тебя привели, что в пору прийти в отчаяние.

Джина приблизилась к зеркалу. Сорок семь лет, несколько серебристых нитей в по-прежнему роскошной рыжей гриве. Морщинки, слегка увядшая кожа на шее. Но фигура все так же стройна. Способна ли она еще понравиться мужчине? Джина медленно расстегнула блузку, юбку, расплела шнуровку на корсете. Одежда скользнула на пол. Собственная нагота, отраженная в зеркале, показалась ей хрупкой, словно стебелек травы, схваченный первыми заморозками. Она распустила волосы, тряхнула головой, чтобы они разметались по плечам. Так лучше. Летний свет не пробивался сквозь тяжелые занавески, и в полутемной комнате скорбный труд времени был не столь заметен — из зеркала смотрела прежняя Джина с крепкой высокой грудью и крутыми бедрами, она просыпалась внутри другой, живой Джины, стоящей напротив, наполняла ее ностальгией и любовным томлением. Женщина провела рукой по животу. Коснутся ли его снова мужские ладони? Прошепчет ли мужской голос слова любви? Пинхас был ее единственным мужчиной. Сможет ли она, осмелится ли заняться любовью с кем-то еще?

Джина не помнила, когда в ее мыслях поселился Кэндзи Мори. Возможно, когда она стала замечать, что у нее учащается сердцебиение в его присутствии. Смешно! Какой-то японец…

Она собрала одежду, отложила корсет, накинула блузку. «Слишком поздно», — сказала себе, надевая юбку. А потом подумала, что в ее возрасте и положении вполне можно позволить себе помечтать, раз больше ничего не остается.

Джина застегнула юбку и выглянула в окно. Город, обступивший парк Бют-Шомон, казался таким близким. Он словно напирал со всех сторон, в нем чудилась какая-то смутная угроза…

В витрине точно на параде выстроились алые кюлоты, небесно-голубая, отороченная каракулем венгерка с брандебурами, каска с султаном и сапоги, начищенные так, что в них можно было смотреться как в зеркало.

— Вот удача, патрон, ателье по пошиву военной формы все еще работает! — констатировал Жозеф и потянул дверную ручку.

От тяжелого нафталинно-гуталинного духа перехватило горло. Они с трудом пробрались к прилавку, прокладывая путь среди мундиров, фуражек, киверов, эполет, сабельных ножен, темляков с кистями, генеральских седел малинового бархата и прочей амуниции. Женщина в белом шиньоне раскладывала на лакированной столешнице самую роскошную в мире коллекцию стремян — Виктор, по крайней мере, ничего роскошнее еще не видел. Их нежно и трепетно, как драгоценности, перебирал капитан с остроконечными усами, вполголоса делясь с продавщицей новостями об июльских повышениях и переводах по службе, и жаловался, что с присвоением ему очередного звания затягивают.

— Месье Нэрвен еще не вернулся из министерства, — шепнула ему женщина. — Если он услышит что-нибудь о назначениях, непременно даст вам телеграмму.

— Не сомневаюсь. Говорят, он разгадывает арканы табель-календаря почище любого астролога, — покивал в ответ капитан.

— Господа, могу я быть вам чем-нибудь полезен? — осведомился сутулый приказчик.

— О, у нас всего лишь пара вопросов, — отозвался Виктор, отходя от прилавка. — Здесь после войны работала некая Эрнестина Гранжан. Вы ее не помните?

— Я сам здесь служу с восемьдесят шестого, так что увы. Но думаю, мадам Руврэ сумеет вам помочь.

Капитан наконец обзавелся шпорами и покинул лавку. Женщина в белом шиньоне освободилась.

— Эрнестина Гранжан? — подняла она бровь. — Милостивый государь, она давным-давно уехала из города. Вышла замуж за клерка из нотариальной конторы, и он увез ее в Туркуэн. Эрнестина прислала нам оттуда открытку, в которой сообщила о рождении первенца, и с тех пор от нее ни слуху ни духу. Меня это немало удивило.

— Что именно? Что она перестала подавать весточки о себе?

— Нет, что вышла замуж за штатского. Попросту говоря, Эрнестина все больше за штаны с лампасами хваталась, из-за нее у нас тут целые полки маршировали. Впрочем, ничего не скажешь, девица была хоть куда.

— А не припомните ли вы среди ее воздыхателей некоего Поля Тэнея?

— Ах, милостивый государь, кабы я помнила всех ее воздыхателей, впору было бы составлять справочник по мужской части населения Парижа.

— Собственно, мы ищем ее брата, Леопольда Гранжана. По семейному делу…

— Да-да, Леопольда я помню. Не знаю, что с ним сталось. А раньше он работал в типографии на улице Мазарини. Тот еще был оболтус — любовницы, долги… Уж сестра с ним горя хлебнула. Сомневаюсь, что он взялся за ум.

— Вы сказали, типография на улице Мазарини?

— Рядом с кабаком, Леопольд там каждый вечер проводил время с компанией таких же охламонов за игрой в буйот.

Типография, где во времена империи Леопольд Гранжан начинал трудовую жизнь, ныне превратилась в фабрику по производству игральных карт. У входа стоял воз листов бумаги с водяными знаками из Национальной типографии, его под присмотром владельца заведения, краснолицего южанина, разгружали двое работяг. Виктор изложил цель своего визита — они с Жозефом, дескать, разыскивают наследников недавно почившей мадам Гранжан, уроженки Жуи-ан-Аргон в департаменте Мёз.

Выслушав его, фабрикант Киприан Планьоль промокнул лоб огромным клетчатым платком и сказал с певучим южным акцентом:

— Сейчас помогу этим верзилам перетащить барахло внутрь и буду к вашим услугам. Да вы заходите.

В помещении, куда вошли Виктор и Жозеф, все пространство было занято большими столами, на которых работники раскладывали плотные листы серого картона — они назывались «этресс» — и придавали им дополнительную прочность листами «таро», призванными служить «рубашками». Цилиндрические прессы намертво скрепляли два слоя, затем на другом оборудовании на лицевую поверхность наносились контуры рисунка и краски, поверх — особый лак, и тогда уже циркулярные ножи нарезали карты. Жозеф расчихался от резкого запаха химикатов и пропустил все технические подробности, которые излагал им с Виктором освободившийся Киприан Планьоль, очень гордившийся своим хозяйством.

— Дело-то вроде нехитрое, и торговля идет хорошо, да вот чиновники житья не дают, — пожаловался он под конец. — Количество листов бумаги с водяными знаками, которые нам поставляет госведомство… а печатают-то их у черта на куличках, в Тьере… Почему не в Пюи-де-Дом или в какой-нибудь Патагонии, скажите на милость?.. Так вот, количество этих листов, понимаете ли, должно в точности соответствовать количеству листов с трефовыми тузами и валетами, которые выходят из нашей типографии! — Он любовно огладил карточную колоду, уже обработанную мастером, который наносил на срез уголков позолоту. — Но когда смотришь на результат…

— Тот же метод используется при золочении обрезов книг, — заметил Виктор.

— Верно, месье Легри! Сразу видно образованного человека! А вот угадайте, что происходит с бракованными картами?

— Может, школьники на них тренируются? — предположил Виктор.

— Не угадали! Их продают на вес через налоговое ведомство изготовителям упаковки для нуги и трубок для петард! Впрочем, я совсем вас заболтал. Идемте, вам нужно побеседовать с мамочкой.

Они гуськом прошли по коридору, и Киприан Планьоль заглянул на кухню, где миниатюрная смуглянка в огромном сборчатом фартуке колдовала над клокотавшим на плите варевом, от которого исходил убийственный аромат чеснока и перца.

— Магали, где мамочка?

— В гостиной, наверно.

Жозеф, едва продышавшийся от химикатов, снова расчихался, и это помешало ему указать Виктору на тот факт, что «римские свечи», подобранные им в мастерской Пьера Андрези, по всей вероятности изготовлены из бракованных колод.

Та, кого Киприан Планьоль называл «мамочкой», оказалась его супругой — полная брюнетка в темно-синем платье восседала на диване, и фабрикант смотрел на нее влюбленным взором.

— Сладкая моя, гости интересуются одним молодым человеком, который работал в штате типографии до того, как мы ее купили.

— Ай-ай, Киприан, таки посмотри, на кого ты похож! Опять извазюкался как поросенок! Присаживайтесь, господа. — Мадам с изяществом мамонта пересела в глубокое кресло, уступив гостям диван. — Выпьете анисовки? Таки жара стоит как в Мартиге!

Виктор отклонил предложение.

— А белокурый пупсик тоже откажется?

— Он с удовольствием отведает анисовки, — отозвался Жозеф, проигнорировав неодобрительный взгляд патрона.

— Душечка моя, а куда ты задевала тот старый реестр в молескиновом переплете? — спросил Киприан, перебирая бумаги на столе.

— Никуда не задевала, а очень даже аккуратно припрятала — там, в кабинете, в одном ящике с документами из нотариальной конторы. Нет, ну подумайте только, какой грязнуля! Или я ему прачка — стирать с утра до ночи? Жарко — так потей себе на здоровье, чего ж в краске да в пыли валяться, я таки вас спрашиваю? Ну, пупсик, вкусная настоечка?

Жозеф энергично закивал, потягивая анисовку маленькими глоточками. Алкоголь всегда действовал на него быстро и эффективно — мебель вокруг уже слегка плыла и начинала менять очертания. Молодой человек поспешил отставить рюмку, пока посудный шкаф не превратился в носорога.

Киприан Планьоль вернулся и вручил Виктору толстую книгу:

— Вам повезло, мы собирались ее выкинуть, оставили только потому, что там еще есть чистые страницы, можно использовать.

— Кому раньше принадлежала типография? — поинтересовался Виктор.

— Первый владелец уступил арендный договор некоему месье Мартену, с ним-то мы и заключили сделку в сентябре семьдесят первого, — ответила мадам Планьоль.

— Мартену? — разочарованно повторил Виктор.

Он открыл реестр. На первой странице красовался эпиграф:

Виктор затаил дыхание — ключ к разгадке кровавого ребуса скрывался среди этих имен.

Следующие страницы были отведены перечню работ, выполненных типографией. Одни и те же фамилии значились в списке постоянных сотрудников до сентября 1870 года. В сентябре не хватало четверых: Брюно, Клуанжа, Мёнье и Тардьё — вероятно, они были призваны в армию. Типография продолжила работу с недоукомплектованным штатом. В октябре из списка исчезли Греншар и Матьё. Начиная с этого месяца в штате остались только Гранжан, Леглантье и Тэней.

— Черт возьми, патрон, вы это видите? Гранжан, Леглантье и Тэней работали в одном цехе!

Шум экипажей на улице де Бюси вывел обоих сыщиков из оцепенения, в которое их повергло неожиданное открытие. Они сами не помнили, как попрощались с четой Планьоль, вышли из типографии и свернули с улицы Мазарини.

Виктор сглотнул застрявший в горле ком.

— Патрон, мы совсем близко к разгадке! — Жозеф по привычке принялся излагать очевидные факты. — У нас, считайте, уже есть доказательства, что два убийства и одно исчезновение связаны между собой — куда там леопарду из записок! Три человека работали вместе до осады Парижа в декабре. Двое из них — Гранжан и Леглантье — мертвы, Поль Тэней куда-то испарился… Что с вами, патрон?

Виктор, отвесив челюсть, смотрел на прилавок цветочника, пестревший всеми цветами радуги на противоположном тротуаре. В его голове вдруг зазвучала знакомая песня: «Люблю тебя без памяти…», перед мысленным взором нарисовалась шляпка, которая была на Таша в день их первой встречи. Шляпка, украшенная маргаритками!

Он схватил Жозефа за локоть:

— Скорее! Нужно срочно вернуться на Фермопильский проезд!

— Зачем?

— Интуиция!

…Марта Тэней, как могла, разобралась с делами в типографии и теперь хлопотала в своей галантерейной лавке. Неожиданное вторжение Виктора и Жозефа ее не обрадовало — она уже жалела, что так разоткровенничалась с незнакомыми людьми, тем более репортерами. Виктор, взяв с места в карьер, застал ее врасплох:

— Мадам Тэней, цветок, который ваш муж рисовал в любовных письмах вместо своей подписи — это маргаритка?

— Какое право вы имеете задавать столь нескромные вопро…

— Это очень важно!

— Да. Я терпеть не могу имя Марта, которым наградили меня родители, и Поль звал меня Маргаритой…

— И вы подарили ему часы?

Мадам Тэней удивленно уставилась на Виктора:

— Откуда вы знаете? О боже! С Полем случилось несчастье?

— Пока неизвестно, мадам, — не моргнув глазом, соврал Жозеф, на самом деле понимавший не больше, чем Марта Тэней. — Напротив, есть шанс, что с ним все в порядке и мы напали на его след.

— Поль очень пунктуален, любит все делать вовремя, поэтому несколько лет назад я подарила ему карманные часы на цепочке… — тихо проговорила Марта.

— И сделали на них гравировку? — уточнил Виктор.

— Да. О, умоляю вас, скажите мне правду, я готова ее услышать. Он мертв?

— Нет, мадам. Так какую же надпись вы сделали на часах?

— «Полю от его Марты» на фоне стилизованной маргаритки.

— Благодарю вас мадам! Не переживайте, вы первая узнаете новости о месье Тэнее! — С этими словами Виктор стремительно бросился к выходу.

Когда галантерейная лавка осталась далеко позади, Жозеф сердито дернул его за рукав:

— Может, вы наконец объясните мне, патрон?

— Карманные часы, найденные в мастерской Пьера Андрези, те самые, которые нам с месье Мори показывал инспектор Лекашер, принадлежат Полю Тэнею! «П… от его …ы» — это значит «Полю от его Марты». Понимаете? Полю, а не Пьеру!

— Стало быть… — Жозеф не успел договорить. У сквера Монруж во всю глотку заорал газетчик:

— Покупайте «Пасс-парту»! Специальный выпуск! Инспектор полиции убит в собственном доме!

На первой полосе жирными прописными буквами было напечатано: ГЮСТАВ КОРКОЛЬ.