О ПОДУШКАХ И ПЕРЬЯХ
«Табакальера Суматра», – сказала я, ставя перед господином Эшенденом коробку ароматного красного дерева, украшенную наклейками, напоминающими американские долларовые ассигнации. – Фабрике лет сто или около того, создана испанцами на Филиппинах – они там и сегодня руководят работой, а нынешние американские хозяева архипелага по меньшей мере не мешают им. Это – настоящие манилы.
Он провел сигарой под крючковатым носом, как флейтой, и черты его лица как-то смягчились.
– Джеральд, а не мог бы ты… – сказал Эшенден, тут его длинный секретарь приблизился с ножиком для разрезания писем и движениями взломщика начал поднимать этим ножиком крышку коробки, державшуюся на деликатных гвоздиках.
Я внимательно посмотрела на этого верзилу: он изменился, он теперь двигался как-то по-другому.
– Я понимаю так, что сигары – за которые я вам искренне благодарен – означают, что вы пришли с победой, – говорил тем временем, наблюдая за мной, великий человек. – И я отдаю должное вашей наблюдательности – да, Джеральд уже неплохо двигает головой. Он мог бы это делать и в прежнюю нашу встречу, но просто боялся, паршивец. С него тогда только что сняли этот гипсовый воротник… Знаете ли, перед вами замечательный человек. Как вы уже, видимо, догадываетесь, моя жизнь иногда осложняется небольшими неприятностями. И чаще всего – в ваших краях. Да вот как-то раз на Борнео колесный корабль, перевозивший нас по тамошней жуткой реке, неожиданно перевернулся от приливной волны, которая пришла с устья. И я оказался в теплой, но очень бурной воде, а спасли меня два малайских арестанта, которых перевозили на той же калоше. Я еще тогда написал письмо министру-резиденту Саравака с просьбой освободить этих людей, но один из двух к тому моменту уже и так был на свободе, а второй был тоже отпущен, но в родной деревне в первый же вечер напился какой-то дряни до потери сознания и убил тещу, так что… Так вот, Джеральд все это время болтался в той же кофейного цвета воде, но его никто не спасал, потому что он не удосужился начать тонуть…
Я посмотрела на секретаря: он тянул пальцами из коробки сигару, обаятельно мне улыбаясь. А господин Эшенден неторопливо продолжал своим негромким, но вкусным баритоном:
– Как-то раз я еле выжил в джунглях Бирмы – это было в октябре 1922 года, а потом, когда мы пересекли границу Сиама, уже в Бангкоке подхватил еще и малярию. Сначала я лежал в доме дяди короля, потом меня перенесли в гостиницу, но и оттуда хотели вышибить, чтобы я умер где-нибудь еще. И все это время Джеральд занимался кое-чем поопаснее, чем я, но никакие лихорадки его не брали. Он заговоренный…
– А сейчас, я вижу, он пробует сигару раньше вас, на предмет ядов, – не очень удачно пошутила я.
– Вот как раз яды он потребляет в неумеренных количествах и без всякого касательства ко мне, – усмехнулся господин Эшенден своим странным ввалившимся ртом. – О них и речь. К чему я все это рассказываю: зная некоторую неуязвимость Джеральда, я совершенно не удивился, когда весной этот негодяй, напившись до безобразного состояния, нырнул головой вперед в наш бассейн, на вилле «Мореско» на юге Франции.
Он сделал эффектную паузу.
– В котором еще не было воды. Сломал шею, но, как видите, выжил. Главное, те люди, до которых доходят странные разговоры о том, что я занят не только литературой, отказываются верить моему рассказу и кивают головой с умным видом: знаем, знаем мы ваши бассейны… Так, вы можете приступать к делу, госпожа де Соза. Сигаре я отдам должное в самом эффектном месте вашего рассказа – и как только вам захочется принять от меня первый урок этого великого искусства, стоит только меня попросить. Начинается все с того, чтобы правильно зажечь это произведение…
– Убийств больше не будет, – не очень вежливо прервала его я, и господин Эшенден сразу замер, чуть вытянув вперед голову. – Смерть Стайна была последней. И дело совсем не в Ганди. А в опиуме. Ваши люди из Калькутты не то что даже перешли дорогу совсем другим вашим людям – которые занимались контрабандой опиума в обход британской государственной монополии – а калькуттцев заподозрили в этом по ошибке. И начали устранять одного за другим. Так просто.
– А это всегда выглядит просто, когда доводишь дело до конца, – заметил Эшенден, продолжая рассматривать так и не зажженную им сигару. – А на самом деле предельно сложный случай. Переплетение двух никак не связанных между собой сюжетов? М-да. Если, например, пишешь роман, то это весьма рискованная конструкция. Хотя изящная. И что вам помогло эту конструкцию распутать?
– Мне с самого начала было как-то не по себе от этой истории с палочками, – сказала я. – Как ни странно, все это выглядело абсолютно не по-китайски. Видите ли, господин Эшенден, наши здешние китайцы с превеликим энтузиазмом учат английский, переходят на европейскую одежду, а посмотрите на их храмы – если они построены недавно, то все активнее используют европейские элементы, не считая крыши. И еще: только самый неамбициозный китаец читает китайские газеты в присутствии европейцев. Прочие, даже пуллеры рикш, с триумфально-неприступным выражением лица держат клочок позавчерашней «Стрейтс Эхо» и изучают его, по строчке. Ну, что еще… Китайцы предпочитают европейскую музыку, особенно фокстрот. И так далее. А тут было такое впечатление, что с этой историей с палочками для еды кто-то старается изображать китайцев изо всех сил. И я в этот бред не верила бы вообще, если бы сама не видела этих убийц с палочками минимум два раза…
– Вы? – почти беззвучно переспросил он.
– И могу засвидетельствовать: они действительно были китайцами. Конечно, самих китайцев Пенанга такой ерундой обмануть было бы сложно. Но англичан – другое дело. Заметьте, как этот обман зрения сыграл свою роль в убийстве инспектора Коркорана в «Раннимеде». Все, не сговариваясь, бросились искать в отеле китайцев, убивающих палочками для еды. Как будто только китаец, а не, например, англичанин мог это сделать. Элистер тогда произнес одну фразу, которая мне потом очень ясно вспомнилась. Что-то насчет того, что Стайн бегал и кричал, что опоздал на пять минут. Это всего-то означало, что он вошел в комнату Коркорана – который, понятное дело, спокойно его впустил – воткнул ему в глаз палочки для еды, подождал те самые пять минут, а дальше начал вопить и звать коллег.
– То есть, все-таки, Стайн, – задумчиво проговорил – не Эшенден даже, а обычно весьма молчаливый Джеральд.
– Конечно, это был Стайн. Почти с самого начала предельно ясно было, что это Стайн. В том смысле, правда, что он как-то в этом участвовал. Но как? И зачем? – повернулась к нему я. – А вдруг их было двое? Или больше? То есть вдруг он, скажем, просто покрывал кого-то еще из полиции или из своих друзей? Ведь мы же с вами говорили в первый раз, что из полиции как минимум шли утечки информации. То есть Стайн, допустим, мог быть озабочен своей карьерой, репутацией – но никого не убивал. Главное тут было выяснить, в чем суть дела. Оказалось – в деньгах. А опиум – это деньги, как ни странно, огромные. Такой вроде бы пустяковый товар.
– И все-таки каким же образом вам было ясно имя преступника с самого начала? – поднял тонкие дугообразные брови Эшенден.
– Ну, с самого начала у меня были только ощущения, а с ними прийти к вам – и потом выпустить на волю Элистера – было как-то опасно, – призналась я. – Я сразу понимала, и Элистер тоже, что дело достаточно серьезное, чтобы достать его и в Калькутте. То есть что речь идет не о какой-то местной банде, но я перебирала в уме каких-то крупных местных предпринимателей. Таких крупных, чтобы не побояться напасть на англичан. А дальше… ведь самое интересное – это не то, что происходит, а чего почему-то не происходит.
– Отлично, – тихо сказал Эшенден.
– И давайте посмотрим, что произошло с моей, пусть не гениальной, но все же логичной идеей. Если ключевой свидетель какого-то крупного преступления исчезает – а это Элистер, – но другой свидетель остается в полной досягаемости, то самое необъяснимое из всего – это когда никто не пытается к этому другому, то есть ко мне, хоть как-то подобраться, вступить в переговоры через третьих лиц… Ну, или как-то применить силу. Я ведь осталась в этой досягаемости намеренно – ждала чего угодно, звонков, писем. А тут не было ничего и никого. Кроме заместителя начальника полиции Лайонелла Стайна, который как раз в эти переговоры и вступил, собственной персоной. Так что постепенно, из-за отсутствия других желающих со мной пообщаться, дело становилось все более ясным, кроме одного – зачем и почему.
– Вот и расскажите подробнее, зачем и почему, – довольным голосом поторопил меня Эшенден.
Как ни странно, хотя в голове у меня была четкая и ясная картина, я просто не знала, с чего начать рассказ.
– Ключевую сцену, которая все объясняла наглядно, я видела своими глазами, – наконец решилась я. – Но, конечно, весь смысл ее поняла буквально вчера-позавчера.
– Как всегда – и это далеко не только с вами такое происходит, – сказал Эшенден.
– Что я видела? Полицейский рейд, когда со склада рядом с тем самым синема, где хотели взорвать несчастного Ганди, на всеобщее обозрение выволакивали буквально ящики с динамитом. Но потом начали вытаскивать другие ящики – в них были банки с опиумом. На вид точно такие же, как производят на нашей так называемой опиумной ферме. И, естественно, я обратила внимание только на динамит. Потому что динамит я раньше не видела никогда, а опиум – это не экзотика, товар как товар, его можно купить в любой момент. А ведь там прозвучали ключевые слова насчет того, легальный это опиум или нет. Но я тогда понятия не имела, что это вообще означает.
Далее, господин Эшенден. Кроме местной полиции, там, когда брали магазин, просто так, от скуки, околачивался инспектор Коркоран из Калькутты. Он пошел туда, поскольку в тот момент никто так и не мог найти главу особого отдела полиции, Уайтмена, а Корки не любил сидеть без дела. Более того, именно там назначил мне встречу Элистер. То есть на месте операции оказалось сразу два калькуттца. И еще я. Что, по-вашему, должен был подумать человек, который был озабочен только своим опиумом, а про динамит и его предназначение не знал и знать не хотел?
Эшенден и его секретарь одновременно заулыбались, только у одного углы рта опустились еще больше вниз, а у другого – как положено, вверх, вместе с дурацкими пушистыми усиками.
– Тут возникла одна проблема, – признала я. – Дата убийства Уайтмена. Это ведь было до налета полиции на склад. То есть получалось нелогично – Стайн приступил к ликвидации противников еще до того, как они начали ему угрожать. А всего-то надо было почитать подшивку «Стрейтс Эхо». И я узнала бы, что точно такой же налет был за целую неделю до этого. И на том складе не было никакого динамита, один лишь опиум. Неделя – этого было достаточно, чтобы Стайну спокойно спланировать устранение Уайтмена подальше от Пенанга, в каменоломнях у Алор-Стара. Послать туда своего пуллера-убийцу… А зачем Уайтмен туда поехал – за каким-то там динамитом – Стайн мог и вообще не знать.
А дальше поставьте себя в положение Стайна: главный его противник убит, но, оказывается, он ранее вызвал себе подмогу из Калькутты. Что это означает? Что Уайтмен не доверяет коллегам из местной полиции? Но есть и второе объяснение: Калькутта – это место, откуда поступает опиум-сырец, поэтому оттуда люди и появились. И, повторю, ни о какой операции с динамитом Стайн не имел понятия. И вот вам, пожалуйста – если кто-то сомневался – Уайтмена нет, но эти калькуттцы и без него весело громят склады Стайна. И это не все – один каким-то мистическим образом оказался на месте еще одного убийства, подстроенного Стайном. То было, напомню вам, убийство полицейского информатора, выдавшего склад. А потом, кстати, при странных обстоятельствах погиб и владелец склада – то есть началась ликвидация свидетелей. Что понятно: Стайну только и оставалось, что продолжать убивать, чтобы купить себе время на финальную часть игры. То есть бегство. С деньгами.
Я остановилась, достала свой «Данхилл», а Джеральд изогнулся передо мной с зажженной спичкой, при этом радостно, с ухмылкой покрутив головой.
– Вы могли бы, господин Эшенден, с самого начала просветить меня по части того, кто есть кто в здешней полиции, кто какими вопросами занимается. Но поскольку мы тогда понятия не имели, с чем имели дело, то мне пришлось разбираться самой. Так вот, два года назад в пенангской полиции была создана так называемая превентивная служба. С очень простой задачей – бороться с контрабандой опиума, поскольку она подрывала доходы администрации. И поставили руководить этой службой моего старого друга, единственного в городе индийца на такой высокой должности – Тамби Джошуа. Так что второй после Уайтмена мишенью Стайна должен был стать именно он. Но Тамби – очень умный парень. Он попросту не хотел, чтобы его убили. Он позвал всех своих друзей и родных окружить его домик живой стеной. И на работе, скорее всего, старался ни на секунду не оставаться один, в закрытом от посторонних глаз кабинете. Но видели бы вы, как Тамби боялся, как он в ужасе шарахался от меня, не имея понятия, какое вообще отношение я – или все калькуттцы – имею к этой истории! Если бы я могла с самого начала затащить его в какой-нибудь темный угол и заставить обо всем рассказать…
– То есть ваш Тамби все знал и молчал? – заинтересовался Эшенден.
– Про опиум, – уточнила я. – Вряд ли про Стайна, по крайней мере сначала. А вдобавок у Тамби, судя по всему, не было фактов и доказательств, а попробуйте, если вы индиец, вступить в схватку с англичанином: кто же вам просто так поверит? Но дело явно шло к развязке, потому что у Тамби был сильный союзник. Если бы этот союзник успел сообщить о своих – и Тамби – подозрениях в Сингапур, то все пошло бы по-другому. Но, похоже, до этого не дошло. Может быть, фактов не хватало. И куда труднее мне было догадаться, какое отношение к делу имел этот самый союзник – Уайтмен. Это я сообразила буквально когда подъезжала сейчас к отелю. Полномочия Тамби, как он сам мне сказал, распространялись на пенангский порт, куда можно доставить сколько угодно опиума на небольших лодках. Ну, еще на улицы города. А опиум поступал из-за пределов Стрейтс-Сеттльментс. По большей части из Китая. Через Сиам, видимо. И это, конечно, требовало подключения спецотдела полиции. Чем-то же спецотделу надо было заниматься, когда он не готовился взрывать кого-то по заказу из Калькутты.
– Много неясного остается, – заметил как бы вскользь Эшенден, не замечая моей шутки и описывая уже зажженной сигарой полукруг перед лицом. – А именно, ваша роль в этом деле.
– Да нет же, ничего неясного, – возразила я. – И даже никаких совпадений. Я попала в поле зрения Стайна дважды. У склада, конечно. А до того – я оказалась почти свидетелем еще одного его убийства, у храма, и еще кто-то – тот же Элистер – мог упомянуть мое имя во время какого-то разговора в полиции. Кстати, история с человеком, убитым у храма, долго не вписывалась ни в какие из моих версий. Я все размышляла: что делал полицейский информатор у храма, где кроме нас с Элистером никого не было? А все оказалось просто. Дело в том, что это для Стайна приезд десанта из Калькутты выглядел диверсией Джошуа-Уайтмена против него, Стайна. Но теперь поставьте себя на место Тамби Джошуа, очень осторожного человека. Он-то знал, что калькуттцы приехали вовсе не для того, чтобы ему помогать. А тогда – зачем?
– И ваш Тамби приставил к каждому из приезжих слежку. Ну, конечно же, – с удовольствием проговорил Эшенден.
– Сначала китайца, который следил за нами у Змеиного храма и был убит. Вот когда Тамби начал бояться уже всерьез. Поэтому приставил двоих, оба индийцы, они следовали за нами с Элистером в день его… исчезновения. Инспектор Коркоран скандалил, что здешняя полиция следит за ним и прочими приезжими, – грустно усмехнулась я. – И Элистер говорил, что у Коркорана есть какая-то тетрадь, куда он все эти факты записывал, и грозился эту тетрадь показать кому следует. Я какое-то время думала, что из-за нее Корки и был убит. А оказывается, никому эта тетрадка не была нужна, разве что Тамби. Более того, из-за странного поведения Тамби я его очень долго подозревала. Сначала, когда я еще верила в динамитную версию, – потому что Тамби индиец, а речь ведь шла о Ганди. Потом я его подозревала, потому что он вполне бы мог придумать эту историю с палочками – индиец, в чьих руках находится отряд китайских головорезов, попробуй догадайся до такого. Очень эффектно, пока не сообразишь, что англичанину так же выгодно показать пальцем на другую расу.
– Уилли, а не пойти ли нам сегодня в чистое место, где можно поесть палочками? – неожиданно предложил Джеральд. – Не то чтобы я так любил оружие, но ведь палочки – это же, оказывается, интересно.
– Не раньше, чем я пойму, что и как делать с этой бандой, – отозвался великий литератор. – Не мое дело, конечно, разгонят и без меня, но хочется расставить все точки и запятые правильно.
– О, эта банда… Тут все было довольно просто. Полицейскому, да еще такого ранга, как Стайн, ничего не стоит поинтересоваться, у кого из только что приехавших в страну китайцев возникли проблемы с Мау Ва Кун. Места, где задают вопросы. Иммиграции. Там, как ни странно, довольно четко видят, какого рода людей лучше не впускать. Вопросы они задавать и правда умеют. Далее Стайну оставалось помочь таким людям все-таки въехать в страну. Сделать им фальшивые документы, что-то в таком роде – и дальше держать их на крючке. Это не армия убийц – суть дела сначала была иной. На рикшах очень удобно развозить контрабандный опиум. Ну, а пул-леры очень быстро должны были сообразить, что заняты чем-то незаконным. И что крючок увязает все глубже. И когда оказалось, что, ко всему, надо еще и убить кого-то – ну, это вряд ли стало большой неожиданностью. Банда, кстати, была организована очень грамотно.
Улик против Стайна – никаких. Он нашел тут человека, погибающего от того же самого опиума, дал ему кредит или просто записал на него двадцать рикш – ведь все эти повозки имеют регистрационный номер и вдобавок зарегистрированного владельца. Видимо, для самого этого человека такая сделка выглядела как протянутая белым собратом рука помощи. А теперь представьте себе – китайскую банду или одного из нее арестовывают за незаконную торговлю опиумом. Так ведь владелец рикш – опиумоман, да еще и человек, лет десять проведший в Китае, говорящий на всех его мыслимых диалектах. Вот вам и злодей. Что бы этот злодей ни рассказывал. Ну, и вообще, представьте эту картину: кто угодно, тем более – индиец-инспектор, пытается обвинить своего начальника-англичанина на основании показаний какого-то там опиумомана.
– А палочки? – напомнил неумолимый Джеральд.
– Эту занятную историю века этак из восемнадцатого мог рассказать Стайну тот самый несчастный, которой про китайцев знает все. А я узнала ее из одной старой книги… Кстати, надо сделать так, чтобы Тамби оставил этого несчастного в покое. Его надо лечить, а не арестовывать. Но тут я сама смогу этого от него добиться, как мне кажется. Теперь, после самоубийства Стайна, все это будет просто. Я успела. Торопиться мне надо было не столько к вашему приезду, господа, сколько для того, чтобы не давать Стайну никакого отдыха, показывать, что события опережают все, что он мог бы задумать, а тут еще Элистер, который так и остается недоступным, Тамби, как неприступная крепость. Ну, и я. В общем, много свидетелей так и не удается ликвидировать. Что остается?
– Вы решили не давать Стайну отдыха? Вы сильно рисковали, – констатировал Эшенден.
– Я рисковала бы больше, если бы дала время Стайну все обдумать и начать действовать спокойно, – возразила я. – Он ведь мог бы, для выявления Элистера, ну – захватить меня, начать допрашивать, да что угодно. Добраться и до Тамби. Я только сейчас понимаю, как мне должно было быть страшно.
– А как вы его провоцировали – через объявления в газете? – весело поинтересовался Джеральд.
– Именно так, – подтвердила я (Эшенден, довольный, улыбнулся). – Не объявления, а статьи. Одной хватило. Ну, что еще… Что меня поразило, когда я, несчастный любитель, пыталась все это распутать, – сколько народу знало или о какой-то части истории, или обо всем сразу. В нашем городе не то чтобы все всё знают, а это как… письменный стол с ящичками (тут я показала подбородком на сооружение, стоявшее за спиной Эшендена, от меня прямо и чуть вправо, в углу). В одном ящике лежит какая-то информация, но от соседнего ящика его отделяет глухая стенка. И снаружи тоже ничего не видно.
– И что, много народа знало, что высокий чин полиции, англичанин, наладил поставки контрабандного опиума? – поинтересовался Эшенден.
– Такое ощущение, что китайцы знали все до единого. Триады знали, потому что подозрение падало на них, а ведь триады относятся к опиуму с ненавистью. Китайцы с Нортхэм-роуд, похоже, тоже догадывались. Ведь это их доходы подрывались контрабандой. Тамби знал почти все. Но, к счастью для вас, заговор калькуттцев против Ганди не был известен никому. Ну, а теперь, с самоубийством Стайна…
– А стоит ли нас учить заметать пыль под ковер, – заметил Эшенден. – Мы это умеем и сами кого угодно научим. И, поскольку вы уже третий раз употребили это слово – «самоубийство»… Ну, допустим, Лайонелл Стайн понял, что проиграл, – и зачем ему было снимать комнату в гостинице, раздеваться там почти догола, ложиться на кровать и стрелять в себя левой рукой через подушку?
Повисло молчание. Я застыла, уставившись на сверкающие носки его туфель. Подняла пальцы к вискам, чувствуя, что не остановлю этим наползающую на лицо багровую краску.
– Предположим, – сказала я наконец, так же глядя вниз, – что вы узнаете, что некая женщина защищала свою жизнь и жизнь любимого человека и ей пришлось…
Я подняла глаза и запнулась. Казалось, колесо Мандалы сделало полный круг – я снова входила с робостью и надеждой в эту комнату и замирала, увидев человека с неподвижным взглядом.
Но сейчас в его взгляде было лишь искреннее любопытство. Наконец, он выпустил в потолок сладкий клуб дыма моей сигары.
И произнес приговор, следя за этим дымом, слоившимся под потолком:
– Эта женщина, скажу я вам, избавила колониальную службу Его величества от массы проблем, взяв на себя то, что господин Стайн действительно должен был сделать сам. Ее можно лишь поблагодарить. Я знал минимум трех женщин, которые убивали своих мужей или возлюбленных самым беспощадным образом из-за денег, похоти или ненависти и смотрели потом в глаза окружающим, которые знали все – но ничего с этой дамой не могли сделать. Кстати, мои малайские рассказы – в том числе те, где все эти истории беззастенчиво приводятся – очень и очень неплохо продаются у вас в городе, и вам стоит только открыть книгу. Женщины, знаете ли… А тут совсем другой случай. Но на будущее я посоветовал бы этой женщине не путать правую руку своей жертвы с левой. А вместо подушки, если уж вам так надо стрелять тихо, пользоваться каким-нибудь предметом одежды, который можно, не вызывая ничьего удивления, превратить потом в аккуратный сверток и вынести из отеля. Понятно, что с подушкой в руке вы из него выходить не захотели, да еще с такой, которая роняет по всей улице перья из проделанной дырки.
