ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Подарок Брюнеля не только доставил мне небольшие неприятности с полицией, но и служил напоминанием о печальной судьбе тех людей на верфи, которые получили тяжелые повреждения, работая на него. Через Уильяма я узнал, что некоторые из них все еще находились в больнице Святого Климента на Майл-Энд. Убедив себя, что мои мотивы носят исключительно профессиональный характер и мне просто хочется узнать, как происходит заживление травм, что было отчасти правдой, я решился нанести им визит. Но существовали и другие причины для этого поступка — я все еще переживал из-за тех событий и хотел удостовериться, что мое вмешательство действительно помогло людям. А возможно, я просто хотел потешить свое самолюбие за счет чужого несчастья.

Мне не хотелось в очередной раз злить сэра Бенджамина, и я совершил эту экскурсию в свободные от моих обязанностей часы, в один из тех редких дней, когда я мог распоряжаться временем по собственному усмотрению.

Закутавшись шарфом от зимнего мороза, я взял кеб. В больнице Святого Климента я попросил санитара проводить меня к дежурному хирургу, но тот был занят, и меня отвели прямо в палату, где находились пациенты. Больница напоминала место, где я работал: те же ряды кроватей вдоль серых стен, только помещение было меньше, чем в больнице Святого Фомы. Некоторые палаты не превышали размером моего кабинета, но даже в них умещалось с дюжину кроватей. В общей палате стояло около сорока коек, и все они были заняты. Одни пациенты сидели и разговаривали с соседями, другие спали или находились без сознания. С момента происшествия на верфи минуло уже несколько недель, и лишь двое из пострадавших все еще оставались в больнице.

Санитар подвел меня к мужчине, сидевшему на кровати. Его спину подпирала плоская подушка. Я узнал в нем рабочего, который был контужен при падении. Синяки еще не сошли с его лица, но уже заметно побледнели, и кожа начала приобретать нормальный цвет.

Я представился, и он с благодарностью пожал мне руку.

— Рад вас видеть, доктор. Мне сказали, что, если бы вы не подоспели так быстро, я сыграл бы в ящик. Меня зовут Уолтер. Уолтер Тернер.

— Как вы себя чувствуете, Уолтер?

— Неплохо, сэр. Меня выпишут через пару дней. Мне кажется, я провел в постели целую жизнь. Хотя неизвестно, смогу ли снова работать. У меня сломаны бедро и обе ноги. К тому же пострадало легкое. Моей старухе это совсем не нравится. Ей придется больше работать, чтобы мы не померли с голода.

— Мне грустно слышать об этом.

— И все же дела у меня не так плохи, как у Фрэнка, — указал он на кровать в противоположном углу комнаты. — С тех пор как нас сюда привезли, он все время спит. Бедолага. Он здорово стукнулся головой.

Я посмотрел на неподвижно лежавшего Фрэнка, его голова была забинтована, и он ни разу не пошевелился, словно уже умер.

— Компания оказала вам помощь?

— Думаю, нам немного заплатят, хотя им это явно не по душе. — Он нагнулся и потер ногу, а затем с горечью добавил: — Иногда мне кажется, им было бы выгоднее, если бы мы все погибли и о нас можно было бы забыть.

— Но это не первое подобное происшествие?

— Нет, разумеется. С тех пор как мы начали работать над этим треклятым кораблем, погибло уже, наверное, десять человек, и еще больше было ранено. Знаете, я видел, как раненые ждали больше часа, пока кто-нибудь снизойдет до того, чтобы отвезти их в больницу. Этих проклятых боссов больше волнует вышедшее из строя оборудование, чем раненые люди. — Он замолчал и снова посмотрел на Фрэнка. — Как говорит моя жена, нельзя приготовить пирог, не разбив яиц. А вот мистер Брюнель молодец: рисковал так же, как и мы, — я уважаю его за это.

— Не помню, чтобы его тоже подбрасывало в воздух, — сказал я, вспоминая, как Брюнель сразу после трагедии настаивал на возобновлении спуска корабля.

— О нет, ему тоже многое пришлось пережить, — пробормотал Уолтер.

Меня заинтриговали его слова, но я видел, что Уолтеру требуется отдых, поэтому попрощался с ним и ненадолго задержался у постели Фрэнка. Слова Уолтера про яйца и пирог заставили меня вспомнить высказывание мисс Найтингейл о цене прогресса. Неужели эти изувеченные люди были той ценой, которую нам приходилось платить?

Я уже собирался уходить, но столкнулся с доктором, который как раз начинал обход. После того как мы представились друг другу, он с удовольствием обсудил со мной состояние пациентов. Как я и предполагал, его прогнозы насчет состояния Фрэнка были неутешительными. Череп был серьезно поврежден упавшей на него балкой, и даже если бедняга выживет, то утратит часть умственных способностей. Меня также огорчило, хотя совсем не удивило известие о том, что Уолтер никогда не сможет заниматься физическим трудом. Они оба оказались теми самыми разбитыми яйцами.

Пока мы беседовали, мое внимание привлек еще один человек, вошедший в палату, в рабочей куртке. Подбитые гвоздями ботинки стучали по деревянному полу, он прошел между кроватями и остановился у изножья постели Уолтера. Они о чем-то заговорили, но я был слишком далеко, чтобы расслышать. Я подумал, что это один из рабочих, приятелей Уолтера, пришел проведать его, и вернулся к беседе с доктором. Краем глаза я заметил, что новый посетитель перешел от кровати Уолтера к Фрэнку. Как и я, он постоял там немного, а затем направился в нашу сторону. Но когда он подошел ближе к двери, я с удивлением узнал в нем Оккама — молодого франта из Клуба Лазаря. Его глаза закрывал козырек потрепанной кепки, а стройная фигура была облачена в костюм, который, казалось, вытащили из тележки старьевщика.

Сначала у меня возникло естественное желание подойти и поздороваться, однако его внешний вид был настолько экстравагантным, что я изменил свое решение и предпочел спрятаться за доктора, надеясь, что Оккам меня не заметит. С какой стати человеку, безусловно богатому и знатному, одеваться как простому рабочему и делать вид, будто он один из них?

Моего коллегу, разумеется, удивило мое поведение, пока я прыгал перед ним, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, поэтому я предпочел побыстрее завершить разговор и удалиться. Ориентируясь по стуку ботинок Оккама, эхом разносившемуся по коридору, я последовал за ним и вышел на улицу. Оккам шел медленно, явно никуда не спешил и, казалось, чувствовал себя вполне комфортно в одежде рабочего. Он остановился лишь один раз, чтобы купить пакетик с каштанами, и принялся есть их прямо на ходу, выбрасывая на мостовую скорлупу, которая трещала у меня под ногами, когда я наступал на нее.

Мы шли на юг через лабиринты Лаймхауса в сторону Собачьего острова. Теперь окрестности показались мне знакомыми — я уже был здесь с Брюнелем, когда, торопясь на спуск корабля, мы вышли из экипажа и отправились к верфи пешком. Справа от меня лениво текла река, и я больше не сомневался, что Оккам направлялся на судоверфь.

Пройдя две мили, я почувствовал усталость, однако Оккам не показывал никаких признаков утомления, а когда в поле зрения появился пункт назначения, даже прибавил шагу. Я увидел корабль Брюнеля. Сначала на фоне неба появились трубы, а затем и весь массивный корпус. Мне показалось, что теперь он находился ближе к реке, чем в последний раз, когда я его видел. Но все равно до полного спуска на воду было еще слишком далеко.

Увидев ворота верфи, я почувствовал облегчение и даже испытал соблазн остановиться и немного передохнуть в трактире неподалеку. Оккам прошел в ворота, нас разделяло всего каких-то тридцать шагов. Главное, чтобы меня не остановили. Но моя тревога была напрасной. Сторож был занят тем, что отчитывал кучера, чья огромная телега, нагруженная гидравлическим домкратом, перегородила въезд.

— Мне плевать, что ты спешишь! — ревел на возницу охранник, пока я, скрываясь за телегой, в которую были запряжены шесть лошадей, спокойно прошел на верфь. — Сначала мне нужно найти место, где ты сможешь разгрузиться, и только потом я тебя пущу. Здесь и так негде развернуться, только твоей грязной телеги мне не хватало!

Теперь, когда корабль больше не окружала толпа народа, площадь перед ним напоминала просторную равнину, постепенно переходящую в пологий склон, опускавшийся к самому горизонту. Вдалеке с дюжину рабочих суетились около спусковых устройств у днища корабля. Еще несколько человек работали на палубе, люди непрерывным потоком двигались по лестницам осадной башни. Лебедки и краны поднимали на палубу грузы разных форм и размеров.

Неподалеку от меня два тяжеловоза протащили в сторону корабля цепь. Двойные звенья со звоном волочились по земле, оставляя за собой облако пыли. Слева и справа от меня из бараков с островерхими крышами доносился звон металла. Рядом с ними стояли огромные, высотой в этаж деревянные ящики, которые, вероятно, предстояло либо открыть, либо унести на корабль. Прямо передо мной пятеро мужчин тянули веревку, прикрепленную к конструкции, напоминающей виселицу, поднимая железную балку, чтобы положить ее на тележку, а затем отвезти к кораблю. Трое мужчин тащили на холм точно такую же, только пустую, тележку, чтобы потом доставить ее вниз уже вместе с грузом.

Я осмотрелся по сторонам, пытаясь отыскать Оккама. Он зашел в ворота прямо передо мной, но затем я потерял его из вида. Некоторое время я бесцельно бродил по вершине холма и уже собирался бросить эту затею, когда вдруг заметил на земле знакомую скорлупу от каштана и точно такую же немного впереди. Я пошел по дороге справа от ворот, которая привела меня к большим раздвижным дверям одного из бараков. Массивная дверь оказалась заперта, но в ней была проделана калитка высотой в человеческий рост.

Свет, проникавший через оконца наверху, освещал картину интенсивного производства. Повсюду стояли большие станки, пол был завален стальными колесами, железными прутами, цилиндрами. Шум стоял почти что оглушающий, поскольку все механизмы, управляемые людьми, работали в полную мощь. На свисавших с деревянных перекладин цепях крепились готовые детали. Я шел через этот металлический лабиринт, разглядывая каждого рабочего, попадавшегося мне на пути. Чтобы остаться неузнанным, я натянул шарф до самого носа.

Пока одни рабочие орудовали молотками, другие занимались полировкой — натирали металл пропитанными маслом тряпками, чтобы он блестел, как зеркальная гладь. Повернув за угол, я увидел трех мужчин, которые опускали вниз рукоятку огромного гаечного ключа, поворачивая гайку размером с дамскую шляпную коробку. Еще одна скорлупка от каштана затрещала у меня под ногой.

Оккам сидел на стуле с напильником в руке с видом кузнеца, который собрался подковать лошадь. Только никакой лошади не было и в помине. Над его головой висело колесо с треугольными зубцами по краям. Колесо было прикреплено к оси, вмонтированной в А-образную раму. Оккам обрабатывал один зубец за другим, стачивая заусеницы, оставшиеся после отливки, чтобы поверхность была идеально гладкой. Время от времени он вставал, брался за ось и проворачивал колесо, пододвигая к себе новый, еще не обработанный зубец.

Теперь наконец найдя его, я не знал, как поступить дальше. Возможно, мне стоило подойти к нему, похлопать по плечу и поприветствовать? Я хотел, чтобы он обернулся и увидел меня. Это избавило бы меня от необходимости действовать самостоятельно. Но Оккам был слишком погружен в работу.

Однако вышло так, что кто-то еще подошел ко мне и похлопал по плечу. Обернувшись, я увидел Брюнеля. Он жестом предложил следовать за ним, не желая кричать в таком грохоте.

— Не смогли удержаться? — спросил он, когда мы вышли на белый свет.

— Просто захотел прийти и посмотреть, как идут дела. Мне было интересно, спустили вы на воду корабль или нет.

Он отвернулся и посмотрел на телегу, которая к тому времени уже въехала на территорию судоверфи и теперь разгружалась.

— Нам удалось продвинуться еще футов на двадцать, — с гордостью заявил он, а затем указал сигарой на телегу. — Я скупил, наверное, все гидравлические домкраты в стране. Нам не хватает мощностей.

— Вы считаете, это поможет сдвинуть корабль?

— Думаю, да, если нам удастся сделать так, чтобы цепи не лопались. — Он снял шляпу. Это напомнило мне о его подарке, и я снова поблагодарил Брюнеля.

— Пустяки, — сказал он. — Вы так помогли рабочим.

— Я поступил как любой врач на моем месте.

— Возможно, но на месте оказались именно вы.

Пока он был в хорошем расположении духа, я решил потихоньку перейти к истинной причине моего визита.

— Вижу, мистер Оккам выполняет обязанности рабочего. Я думал, что человек с подобным положением будет занимать более ответственную должность.

Брюнель надел шляпу и уже хотел ответить, но шум упавшего с телеги гидравлического домкрата отвлек его внимание.

— Маккинтри! — крикнул он. — Я с тебя шкуру спущу, если ты испортишь домкрат прежде, чем мы успеем им воспользоваться. — Затем он повернулся ко мне. — Извините меня, доктор Филиппс, но я должен проследить за выгрузкой, сейчас у нас горячая пора. Думаю, нам лучше будет переговорить в другое время. Да, и эта шляпа вам очень идет, — добавил он, а затем направился к рабочим, отдавая на ходу распоряжения.

Я понял, что так и не смогу получить ответ на свой вопрос, поэтому повернулся и направился назад к воротам.

Вскоре я убедился, что Собачий остров, который, за исключением судоверфи, представлял собой одно сплошное зловонное болото, усеянное обветшалыми ветряными мельницами, был не самым подходящим местом для поиска кеба. Поняв, что у меня не остается другого выхода, кроме как идти до города пешком, я мысленно приготовился к долгой дороге. Но не успел я сделать и нескольких шагов, как передо мной остановилась карета.

— Доктор Филиппс? — спросил человек, высунувшись из экипажа. — Вас подвезти?

— Буду вам очень признателен, мистер Витуорт, — ответил я. — Мне совсем не хочется идти в город пешком.

— Значит, это приятный сюрприз для нас обоих. Садитесь. — Витуорт протянул мне руку и помог залезть в экипаж. Дверь закрылась, и мы двинулись вперед. — Скажите, доктор, что привело вас в эту дыру?

Не зная, что именно ответить, я сказал, что пришел сюда на встречу с Брюнелем.

— Так вы, сэр, тоже были на верфи?

Он кивнул.

— У меня было небольшое дело к Расселу.

— Кажется, сэр Бенджамин говорил, что вы строите машины?

— Верно. Все — от станков до пушек. То есть я делаю станки, которые выпускают пушки. Я всегда считал, что диверсификация — путь к успеху.

— Разве мистер Дарвин не говорил нечто подобное?

Витуорт улыбнулся.

— Может, и говорил. Но, если быть честным, я едва ли вспомню, что мне говорили вчера. Обычно я запоминаю одну, в лучшем случае две важные мысли, но встречи в клубе открывают передо мной новые возможности для развития бизнеса.

Витуорт посмотрел в окно, где очертания корабля постепенно исчезали из вида.

— Я хотел оснастить судоверфь мистера Рассела новыми паровыми установками, но не уверен, что сейчас он может позволить себе такое дорогое оборудование. — Затем он снова обратился ко мне. — Думаю, мистер Брюнель не ошибся с выбором человека на должность секретаря. Надеюсь, вы приняли его предложение?

— Я пока еще не принял окончательного решения. Боюсь, что работа в больнице отнимает у меня слишком много времени.

— В любом случае я буду голосовать за вашу кандидатуру. Нам нужна свежая кровь.

— Спасибо, — ответил я и, воспользовавшись случаем, задал волновавший меня вопрос: — Мистер Витуорт, вы не могли бы рассказать мне, почему Клуб Лазаря носит такое название?

— Так, дайте вспомнить, — сказал он и рассмеялся. — Мы должны благодарить за это мистера Бэббиджа. Он и организовал этот клуб, кажется, вместе с Брюнелем и молодым Оккамом. Потом к ним присоединились остальные. Первыми были Рассел и Базальгетт. Они встретились на Всемирной выставке в пятьдесят первом году. После этого новые технологии и достижения инженерной мысли стали последним криком моды, но Брюнель и в особенности Оккам интересовались самыми разными областями прогресса, включая медицину. — Он кивнул на меня, подчеркнув последнее слово. — Поэтому они пригласили в клуб сэра Бенджамина. Обычно участники готовят доклад по интересующему их предмету, как правило, имеющему отношение к их собственной работе; кроме того, в клуб приглашаются докладчики со стороны, и некоторым из них предлагается вступить в него. Именно так я и оказался в Клубе Лазаря. Вскоре после того как я стал членом клуба, Бэббидж сделал доклад, в котором познакомил нас с разностной машиной.

— Меня всегда интересовало, что такое разностная машина.

— Мой дорогой друг, — с тоской во взгляде ответил Витуорт, — чтобы я мог подробно объяснить вам это, нам нужно предпринять путешествие из Эдинбурга в Лондон, а затем еще добираться до Брайтона окольными путями — это для того чтобы я успел ответить на все ваши вопросы. Однако я думаю, что в ближайшее время нам нужно будет поговорить о его последних разработках. И будет намного лучше, как говорится, получить эту информацию из авторитетного источника.

Я уже успел пожалеть, что задал этот вопрос. Мы быстро приближались к Лаймхаусу, а мне хотелось выяснить, откуда взялось название «Клуб Лазаря», прежде чем я выйду из кареты.

Витуорт продолжил немного виноватым тоном:

— Еще бы вспомнить все, что мне рассказывали про эту штуковину. Этот зануда любит все усложнять. Временами он доводит меня до белого каления, но все же, в конце концов, мне удается добраться до истины. Проще говоря, разностная машина, как можно догадаться из ее названия, с помощью механики упорядочивает различия между числами и комбинациями чисел.

Вероятно, он понял, что его объяснение совершенно сбило меня с толку.

— Вы слышали о логарифмах? — Я неуверенно кивнул. — Для их решения используют таблицы, но до сих пор подсчеты производились вручную и процент ошибок был достаточно высок. Машина считает автоматически, с помощью хитроумной системы шестеренок, колесиков и рычагов. Весьма изобретательно, но Бэббидж на этом не остановился. Недавно он изобрел устройство, которое назвал аналитической машиной.

Она способна делать более сложные математические вычисления с абсолютно любым набором чисел.

— Он сконструировал эту машину?

— В том-то и проблема Бэббиджа. Он законченный перфекционист. Сначала нанимает людей выполнять работу, а затем, когда у него появляются новые мысли по поводу лучшего устройства механизма, все сворачивает. Он практически не способен довести дело до конца. Я предлагал финансировать его аналитическую машину, но это превратилось в настоящую катастрофу. Пришлось выйти из дела, пока он меня не разорил.

Движение оказалось не таким затрудненным, как я надеялся, и мы уже ехали через Уайтчепел.

— Поразительно, — сказал я, — но что насчет Клуба Лазаря?

— Ах да, конечно. Видите ли, это взаимосвязано — изобретение и название клуба. Вы, наверное, заметили, что Бэббидж на нашей прошлой встрече вел себя немного…

— Странно?

— Верно. Когда его посещает идея, он не отступится, пока не получит решение. У него много увлечений, но почти все они связаны с числами, статистикой, а следовательно, и его машинами. Во время своего первого доклада, когда у нас еще не было названия, он говорил, что его изобретения подобны чуду. Ну, знаете, как в Библии.

— Да, продолжайте, — ответил я.

— Верующие люди приписывают чудеса деянию Господа. Но Бэббидж не таков. Он считает, что чудеса подчиняются тем же законам, которые управляют природой. Это те же самые природные законы, только высшего порядка. Поэтому он может подсчитать статистические шансы, когда и при каких обстоятельствах может произойти то или иное чудо. Для примера он использовал воскрешение мертвого человека. Если верить Бэббиджу, то шанс, что это случится, равен… дайте-ка подумать.

Карета выехала на улицу, где находилась моя квартира, но он еще не закончил свой рассказ.

— Один к… на самом деле, вероятность была очень мала. Однако Брюнеля обрадовало это известие. Кажется, слова Бэббиджа задели его за живое, потому что он решил, что клуб — это место, где не должно быть запретных тем и где мыслящие люди могли бы без страха погружаться в неизведанный мир, скрытый под покровом тайны. «Да! — воскликнул Брюнель под конец речи Бэббиджа. — Мы назовем наше общество „Клуб Лазаря“»!

Это напоминало трудные роды, но теперь, когда «младенец» все-таки появился, я вздохнул с облегчением. В тот же момент экипаж остановился.

Витуорт помахал мне рукой на прощание, и карета уехала. В одном Брюнель был прав: они точно не приглашали в Клуб Лазаря первого встречного.