ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Не знаю, поверил ли инспектор в мою историю об убитом или нет, но мысль о том, что Тарлоу больше не следит за мной, мгновенно приободрила меня. Зато Брюнелю явно не хватало бодрости духа. Когда я снова встретился с ним в конце июля, он выглядел сильно постаревшим. Инженер ссутулился, заметно полысел, а желтые щеки свисали складками на осунувшемся лице.
— Корабль вытягивает из вас жизненные соки, Изамбард.
Он посмотрел на меня усталыми глазами и пробурчал:
— Если бы Рассел мог справиться сам, мне не пришлось бы убивать столько времени на это дело.
Я сидел в его конторе, куда приехал сразу, как только получил записку от Брюнеля. Оккам опоздал, но принес свежие новости.
— Главный инженер испытал двигатели. Похоже, все в порядке.
Я ожидал, что это известие порадует хозяина кабинета, но он неожиданно пришел в ярость.
— Что? Рассел запустил двигатели без меня? Я дал ясное распоряжение, что собираюсь лично наблюдать за первым пуском. Клянусь, ублюдок из Глазго за все заплатит!
Оккам попытался успокоить его.
— Думаю, распоряжения отдавал Диксон.
На мгновение я решил, что Брюнель обрушит свой гнев на Оккама, который долгие годы был одновременно его учеником и покровителем, но тот продолжал негодовать по поводу выходки человека, которого он, похоже, считал своим заклятым врагом.
— А кто руководит Диксоном? — возмутился он. — Ответьте мне! Кто дергает за веревочки? — В комнате повисла пауза. — Рассел, вот кто! Он стоит за этим… мятежом!
— Значит, корабль отправился в плавание? — спросил я, глядя на Оккама.
Он покачал головой.
— Диксон запустил двигатели лишь для того, чтобы проверить, насколько стабильно они работают. Корабль не сдвинулся ни на дюйм, к двигателям даже не были присоединены ремни.
Все это напоминало бурю в стакане воды. Я, как и Оккам, стремился разрядить ситуацию — ведь подобная вспышка гнева могла плохо сказаться на здоровье Брюнеля, — но инженера было непросто успокоить.
— Я хочу, чтобы прислали мой экипаж! Я покажу Расселу, кто здесь хозяин. Когда-то я уже отстранял его от работы, и сделаю это снова.
Оккам уже пожалел о том, что не промолчал.
— Изамбард, вы же знаете, что работу необходимо закончить. Мы согласились с этим. К тому же Рассела нет на корабле.
— Нет? — Брюнель снова уселся в свое кресло.
— Сейчас его там нет, и, пока вы снова не вышли из себя, скажу, что он не присутствовал при запуске. Там был только Диксон. Он весь день проверял клапаны двигателей. Отлаживал в соответствии с вашими инструкциями. Он лишь хотел проверить их в работе и остался доволен результатом, даже попросил меня передать вам его благодарность.
— Правда? — спросил Брюнель, откусывая кончик свежей сигары и сплевывая его на пол.
Я так и знал, что он не прислушается к моим советам отказаться от курения, но теперь он хотя бы успокоился.
— Нужно было сначала создать двигатели, а потом уже все остальное.
Гнев Брюнеля потух, но Оккам продолжал лить воду на тлеющие угли.
— Кстати, о двигателях, — сказал он и поставил на стол шкатулку полированного дерева. — Прошлой ночью я завершил нашу работу, как вы и просили.
Брюнель просиял. Он схватил шкатулку и похлопал по крышке, после чего открыл ее и вытащил содержимое. Сердце было тяжелым, и он держал его обеими руками. Блестящий разноцветный металл придавал ему сходство с работой ювелира. Брюнель посмотрел на меня.
— Что вы об этом думаете, доктор?
Сердце было прекрасно, но его устройство интересовало меня сильнее, чем прекрасная внешняя оболочка.
— Я могу взглянуть на него поближе?
Брюнель встал, обошел стол и приблизился к нам, держа сердце в руках. Он кивнул в сторону печки в углу.
— Возьмите там тряпку и принесите сюда.
Оккам положил кусок материи на стол и отошел в сторону, пока Брюнель укладывал сердце на импровизированную подушку. Во внешней оболочке сердца виднелось несколько отверстий и клапанов, которые соответствовали входам полой вены, аорты и легочной артерии. Брюнель щелкнул маленькой задвижкой, и сердце раскрылось, демонстрируя внутреннее содержимое. Оно было выполнено из пластин нержавеющей стали руками настоящего мастера — Уилки. Я не удержался и провел пальцами по полированной поверхности. К моему удивлению, холодный металл слегка прогнулся от моего прикосновения. Я испугался, что могу повредить его, и отдернул руку.
— Не волнуйтесь, — сказал Брюнель. — Сердце вас не укусит. Посмотрите на это. — Он снова соединил половинки сердца и закрыл задвижку. Повернув устройство вокруг оси, он провел пальцем по краю колесика, торчавшего из небольшого отверстия в оболочке двигателя. Когда колесо повернулось, видневшиеся сквозь отверстия стальные пластины начали двигаться вверх-вниз и вперед-назад. Послышался свистящий звук, и Брюнель положил руку на одно из медных отверстий. — Так называемые клапаны сердца работают как поршни в двигателе и создают вакуум, который обеспечивает циркуляцию газа в трубках. — Послышался хлопок, когда он убрал руку с основания трубки и посмотрел на красный кружок на коже, постепенно бледнеющий и исчезающий.
Я признался, что так и не понял, как это устройство может справляться с ролью двигателя. Ведь в человеческом организме сердце не оживляет тело, а лишь перегоняет кровь из легких и обратно.
— На самом деле это устройство лишь часть двигателя, как и сердце только один из органов в человеческом организме. Рассел проявил немало смекалки, создавая свою торпеду. Из его чертежа ясно, что этот аппарат должен доставлять необходимые для работы механизма сжатый газ и жидкости подобно тому, как сердце толкает кровь по телу. Другие компоненты механизма служат для преобразования давления в движение и в итоге заставляют винт вращаться. Но я не сомневаюсь: эта маленькая безделушка — ключ к машине Рассела, тот самый компонент, который позволит его торпеде самостоятельно перемещаться под водой.
— Вы уверены, что двигатель будет работать? — спросил я, склоняясь над столом так, чтобы сердце оказалось на уровне моих глаз. — Неужели Рассел убежден, что сможет привести в действие свою дьявольскую машину?
— Нет, конечно, — заявил Брюнель, тряся рукой, чтобы потушить спичку, от которой только что раскуривал сигару. — Сначала он должен опробовать его. Возможно, потребуются некоторые доработки, прежде чем двигатель можно будет поместить в торпеду. Но я думаю, что он будет работать как часы.
— Будет он работать или нет, их замысел предельно ясен. Теперь, когда сердце готово, Рассел и его друзья наверняка захотят получить его.
— Правильно, но откуда они узнают, что мы уже добрались до этой стадии?
— Боюсь, что в скором времени наш обман раскроется. Он быстро поймет, что мы блефуем, и предпримет еще одну попытку завладеть сердцем. И одному Богу известно, к чему эта попытка может привести.
Брюнеля явно не напугала подобная перспектива, и он с наслаждением выдохнул сигарный дым.
— В таком случае мы должны сделать шаг первыми. — Он многозначительно подмигнул Оккаму. — Покажите ему все.
Мы с Флоренс стояли, перегнувшись через перила, и смеялись, как маленькие дети, бросающие в воду камешки с моста. Внизу лодки подвозили новых гостей. Был август, и всего полчаса назад я взошел на борт большого ребенка Брюнеля. Я оказался здесь в первый раз после посещения офиса Рассела, которое едва не закончилось для меня гибелью. На этот раз я осмотрительнее отнесся к своей одежде: специально для этого случая почистил вечерний костюм и пристегнул новый воротничок к рубашке, которую не собирался снимать до самого вечера, до того момента как вернусь домой. Выходной костюм дополнял цилиндр, присланный в свое время Брюнелем взамен того, что я потерял при неудачном спуске корабля. Флоренс вышла из лодки в прекрасном изумрудно-зеленом платье с бордовой шалью, накинутой на плечи. На этот раз ее волосы не были спрятаны под чепчиком и сияли, как отполированное черное дерево, словно желая соперничать с украшавшими прическу блестящими лентами муарового шелка.
Флотилия лодок доставляла на корабль оживленных и нарядных влиятельных людей города. Все они собрались для того, чтобы отметить завершение работы над кораблем. Долгие месяцы кропотливого труда подошли к концу. По крайней мере так было объявлено. Однако я заметил нескольких рабочих, которые бродили по палубе с банками краски, стараясь не привлекать к себе особого внимания, и наводили окончательный лоск.
Во время нашей последней встречи Брюнель вручил мне приглашение и сообщил, что не сможет присутствовать из-за плохого самочувствия. Меня его признание совсем не удивило. «Приглашение выдано на доктора Филиппса и сопровождающее его лицо» — так было написано на тисненной золотом карточке. Конечно, любая уважающая себя женщина должна была отказаться от перспективы сопровождать одинокого холостяка, но Флоренс согласилась не раздумывая. «И пусть о нас болтают что угодно! — со смехом сказала она. — Врач и медсестра — это же так естественно. И в любом случае мы будем самой красивой парой на корабле».
Мы едва сдерживались от смеха, наблюдая, как гости преодолевали пространство, отделявшее лодки от трапа. Это было несколько жестоко с нашей стороны, но не каждый день выпадает шанс увидеть, как сильные мира сего, шатаясь словно пьяные, выбираются из раскачивающихся на воде лодок.
— Пойдемте, Флоренс. Если кто-нибудь из них упадет, нам придется оказывать помощь, как только пострадавшего выловят из воды. Не лучше ли вместо этого осмотреть корабль изнутри?
— Джордж, вы могли хотя бы притвориться джентльменом! — воскликнула она, а затем подобрала юбки и последовала за мной. Она оперлась о мою руку, когда мы проходили в дверь, которую открыл для нас швейцар в белых перчатках. Он удивленно приподнял брови, заметив наши веселые лица. — Мы должны вести себя прилично, Джордж, — сказала она, пока мы спускались по устланной ковром лестнице. — Не забывайте: сегодня я надеюсь найти новых меценатов для школы.
Как я мог забыть? С тех пор как Флоренс согласилась сопровождать меня, она только об этом и говорила. Умненькая мисс Найтингейл сразу же поняла, какая прекрасная возможность перед ней открывалась. Новая больница все еще нуждалась в поддержке со стороны политиков, а сегодня здесь должны были присутствовать члены парламента. Она считала своим долгом найти как можно больше влиятельных людей, готовых поддержать ее предприятие. У меня был свой скрытый мотив присутствовать сегодня здесь. Нам с Оккамом предстояло привести в действие план, согласованный с Брюнелем.
Миновав два пролета лестницы, мы остановились перед двойными дверями. Церемониймейстер, сжимая в руке длинную трость с серебряным набалдашником, приблизился к нам с важным видом денди давно минувших лет и вытащил из-за спины серебряный поднос с такой скоростью, словно это был нож.
— Ваше приглашение, сэр.
Я бросил карточку на поднос.
— Добрый вечер, доктор Филиппс, — сказал он, прочитав ее.
— И вам тоже, — ответил я. — Это…
— Рад видеть вас, мисс Найтингейл, — перебил меня церемониймейстер, сопровождая радостное приветствие поклоном. Флоренс с легким смущением улыбнулась мне.
Взяв мое пальто, церемониймейстер развернулся и с важным видом пошел к двери. Он поднялся по небольшой лестнице и три раза ударил тростью об пол.
— Доктор Джордж Филиппс и мисс Флоренс Найтингейл, — объявил он полупустому залу.
— Кажется, мы слишком рано, — снова улыбнулась Флоренс и взяла меня под руку, когда мы проходили в двери.
Большой салон представлял собой просторный зал, украшенный рядами чугунных колонн и люстрами, свисавшими с высокого потолка. Размер помещения подчеркивали сияющие зеркала, которые располагались на двух восьмиугольных загородках, находившихся в дальних концах зала. Сначала я решил, что за этими загородками находились лестницы, но позже узнал, что они скрывали две огромные, как башни, трубы, тянувшиеся от котлов к палубе над нами.
— О, Джордж! — воскликнула Флоренс. — Мы на корабле или во дворце?
Мы ступили под своды галереи, протянувшейся вдоль всего зала, и увидели наверху балконы. Сквозь иллюминаторы виднелась палуба, и потолок здесь был в два раза выше, чем у входа в зал. Повсюду царила поистине королевская роскошь: весь металл был либо позолочен, либо покрыт синей и красной краской, стены украшала драпировка из золотой парчи и малиновые портьеры. Трудно было поверить, что это всего лишь один из пяти салонов корабля. Я подумал, что это даже не дворец, а целый плавучий город.
Гостей по-прежнему было мало, они собирались небольшими группами и разговаривали или сидели на роскошно обитых диванах и стульях. Между тем церемониймейстер объявлял имена новоприбывших. Люди шли непрерывным потоком.
— Лорд и леди Уилмот, — объявлял церемониймейстер, затем, минуту спустя: — Достопочтенный Уильям Левелин… — И так далее и тому подобное. Гости постепенно собирались.
Я подошел к официанту, взял с подноса два бокала шампанского и передал один Флоренс.
— Думаю, самое время поднять тост.
— За новую больницу, — сказала она, поднимая свой бокал и осторожно чокаясь с моим.
— За новую больницу, — с радостью повторил я.
Некоторое время мы стояли, потягивая шампанское и продолжая наслаждаться окружавшим нас великолепием. Внезапно Флоренс сморщилась, словно шампанское неожиданно превратилось в уксус.
— В чем дело? — спросил я.
— Ах, ничего, — пожала она плечами. — Просто сейчас назвали одно имя.
— Я даже не обратил внимания. Кто это был?
— Бенджамин Хоус.
— Вы знаете его? — спросил я, заинтригованный ее реакцией.
— Он был в кабинете министров во время Крымской кампании, — сказала она с горечью в голосе. — Полагаю, он старый друг мистера Брюнеля.
— Вы его недолюбливаете?
— Этот человек сделал все возможное, чтобы дискредитировать себя. Он не воспринимает женщин как равных себе, и поэтому отклонял все мои запросы, которые я направляла в военное министерство, будь то улучшение условий в госпиталях или просьба предоставить теплую одежду и улучшить питание пациентов.
— Никогда бы не подумал, что он способен на такое. Он всегда был очень дружелюбен со мной.
Глаза Флоренс на минуту погрустнели и стали холодными как камни, блестевшие на ее пальцах.
— Как же иначе? Вы ведь мужчина! — Она внимательно следила за моей реакцией, но я проигнорировал ее замечание. Тогда Флоренс продолжила унижать Хоуса: — Он был настоящим диктатором, деспотом, безответственно вел себя в парламенте. Ему ни за что нельзя доверять! Он несколько месяцев игнорировал мои мольбы, а затем наконец пригласил мистера Брюнеля проектировать новый госпиталь. Но даже тогда намеренно не допускал меня к работе над проектом.
— Вы хотите сказать, что он пытался сделать это? — сказал я, вспоминая слова Брюнеля.
К счастью, она улыбнулась.
— У меня был ряд предложений по этому вопросу, поэтому я лично обратилась к мистеру Брюнелю.
— Полагаю, вы не собираетесь искать поддержку для строительства новой больницы у мистера Хоуса?
— Я скорее организую школу для медсестер в машинном отделении корабля, чем еще раз обращусь к этому человеку.
Еще одно имя было названо.
— А кто такой виконт Оккам? — спросила она, когда я повернулся к двери.
— Мой друг, только обычно он редко упоминает свой титул. — Я немного преувеличил, назвав его другом. Однако с той ужасной ночи на мельнице мы стали ближе друг другу, и сегодня наша дружба должна была подвергнуться испытанию. Мы решили, что еще раз попытаемся привлечь к себе внимание того, кто был готов любой ценой завладеть механическим сердцем.
Оккам приближался к нам быстрыми шагами. Теперь он был как настоящий аристократ, на фраке ни единого пятна краски, которой обычно были перепачканы его руки и лицо. Но выглядел он несколько смущенным.
— Я с большим удовольствием пообедал бы сейчас внизу с другими рабочими, — пробурчал он себе под нос, когда наконец зазвонил колокольчик к обеду.
Нас проводили к лестницам, и мы поднялись в верхний салон, где гости уже рассаживались за двумя длинными столами. Наверху зал был значительно уже, но по отделке практически не отличался от большого салона и пароходные трубы снова были замаскированы зеркальными загородками. У меня сложилось впечатление, что места во главе столов были распределены заранее, однако остальные стулья оставались свободными, поэтому нам удалось сесть вместе.
Еда была вполне сносной, но слишком непритязательной для подобного мероприятия — без сомнения, трудности возникли при обеспечении провизией такого большого количества гостей. Я разговорился с джентльменом, сидевшим рядом со мной, и он сообщил, что является членом парламента от Стратфорда. Флоренс с удовольствием общалась с людьми, сидевшими по обе стороны стола. Она умело вела беседу, сначала рассказала несколько забавных историй о временах ее пребывания в Крыму и лишь затем перешла к обсуждению нужд новой больницы. Оккам сидел напротив меня, склонив голову и полностью сосредоточившись на еде.
Неподалеку от нас за тем же столом расположился Витуорт, а пока мы усаживались, я заметил Перри, который занял место за другим столом. Затем, оглядевшись, я увидел Броди — он сидел за тем же столом, что и Перри. Оккам упоминал имя моего начальника во время нашей стычки на мельнице, и когда я впоследствии спросил его об участии Броди в этом деле, он объяснил мне, что они вместе с Брюнелем пригласили хирурга к сотрудничеству в работе над механическим сердцем, особенно когда зашла речь о его практическом применении. Но Броди не согласился принимать какое-либо участие в этом проекте, посчитав его глупой затеей, которая к тому же могла повредить его репутации. На беду Оккама, вскоре и сам Брюнель отказался от экспериментов, однако с удовольствием продолжил работу над изготовлением устройства. «Для него это было всего лишь развлечение», — с горечью признался Оккам. Как выяснилось, инженера совершенно не заинтересовало желание Оккама воскресить мать и он ничего не знал о его ночных похождениях на мельнице. Наш разговор, состоявшийся после того как я поручил тело убитого мужчины заботам Клэр, пролил свет на многие события. И, что еще важнее, я понял, почему Броди не хотел, чтобы я общался с Брюнелем, а через него — и с Оккамом. Теперь мне стало ясно, что старик не только боялся потерять клиента, как считал Брюнель, но заботился о моей репутации и моем благополучии, которые могли пострадать, если бы я ввязался в это дело.
Оккам рассказал мне о том, какую роль Броди играл в истории с сердцем. Вскоре после публикации знаменитого романа Мэри Шелли произошел ряд событий, оказавших не менее сильное влияние на молодого человека. В конце 1813 года за убийство казнили Мэтью Клайдсдейла. Его тело оказалось на операционном столе доктора Эндрю Ура в анатомическом театре университета Глазго. На первый взгляд в этом событии не было ничего необычного, поскольку я сам вскрывал немало казненных преступников. Но это был несколько иной случай, потому что Ур собирался не вскрыть труп, а попытался вернуть его к жизни! В этом эксперименте, по словам Оккама, было задействовано электричество. Оно поступало к телу через провода, которые были закреплены на ногах и позвоночнике покойного. Доктор пытался с помощью электричества оживить мертвые ткани, или, как он сам выразился, «вернуть к жизни гальваническим способом».
Через некоторое время после этого события появился свидетель, заявивший, что тело действительно было возвращено к жизни. Более того, мертвец, очевидно, желая отомстить за оживление, схватил доктора за горло. Ничего не скажешь — неблагодарный Лазарь. Уру удалось освободиться лишь после того, как сообразительный ассистент доктора схватил скальпель и перерезал Клайдсдейлу горло, убив его второй раз за день.
Я спросил Оккама, верит ли он сам в эту историю. К моему удивлению, он отрицательно покачал головой. Он рассказал, что общался с другими людьми, присутствовавшими на эксперименте. Они заявили, что труп действительно извивался и корчился под действием электрических разрядов, так что один из свидетелей потерял сознание от страха, однако жизнь так и не вернулась в мертвое тело.
Однако подобная неудача не заставила Оккама отказаться от своих планов. Убедившись, что не сможет достичь успеха с помощью электричества, Оккам пришел к мысли, что нужно использовать механические средства. Впрочем, это не помешало ему пригласить Майкла Фарадея, знаменитого исследователя электричества (я вспомнил, что, судя по конспектам, он был в свое время гостем Клуба Лазаря), чтобы повторить эксперимент.
Я понятия не имел, что думал Броди об опытах доктора Ура, но ясно видел, что его до смерти утомила сидевшая рядом с ним женщина. Она ни на минуту не закрывала рта, а Броди молчал, опустив голову, и смотрел в тарелку. Стук ножа о стеклянный графин прервал монолог дамы. Сидевший во главе нашего стола джентльмен поднялся. Это был Рассел.
— Дамы и господа, — громко произнес он. — Я безмерно рад видеть вас здесь, в этом роскошном салоне на борту «Великого Востока». Но прежде чем я продолжу, мне хотелось попросить председателя главной пароходной компании выступить и сказать нам несколько слов.
Рассел сел, и слово взял человек, сидевший напротив него. Последовала благодарственная речь в адрес Рассела за проделанную работу по созданию корабля.
— Никто во всем королевстве, кроме Рассела, не смог бы построить такой корабль. Хотя многие сомневались, что его энергии и профессионализма будет достаточно для подобного предприятия…
О Брюнеле и его вкладе в работу не было сказано ни слова. Когда председатель пароходной компании сел на свое место, послышались бурные аплодисменты. Рассел снова поднялся. К его чести, он не стал в одиночку купаться в лучах славы и решил упомянуть о своем отсутствующем коллеге по проекту.
— Я сожалею о том, что мистер Брюнель не может присутствовать с нами сегодня, но уверен, что вы присоединитесь к моим пожеланиям ему скорейшего выздоровления. Нам всем хорошо известно, что, если бы не его гениальные способности, нас не было бы здесь сейчас. И я хочу, чтобы вы все подняли бокалы за здоровье великого инженера! — Рассел поднял бокал, и остальные последовали его примеру. — За мистера Брюнеля! — провозгласил он, и почти двести голосов вторили ему эхом.
Обед закончился, однако леди не стали по обычаю покидать зал, чтобы джентльмены могли в одиночестве насладиться портвейном и сигарами. Напротив, мужчины спустились вниз, а женщины остались за столом. Поднимаясь со своих мест, гости клали салфетки на стол и через галерею направлялись к лестнице. В большом салоне продолжили начатые беседы, но многие воспользовались случаем найти себе новую компанию. Мы с Оккамом стояли у подножия лестницы и ждали, пока толпа разделится на маленькие группы. Через пару минут он тронул меня за плечо и указал на ближайшую к нам загородку, за которой находилась труба.
— Смотрите, — сказал он. — Там Бэббидж и Хоус.
— А вот и сэр Бенджамин, — заметил я, увидев стоявшего неподалеку Броди. — Пойдемте к нему.
— Нам нужен Рассел, — запротестовал Оккам, пока мы направлялись к Броди.
— Не волнуйтесь, он сам подойдет к нам.
— Хорошо, если бы вы оказались правы.
— Добрый вечер, сэр Бенджамин. Надеюсь, вам понравился обед?
Вид у Броди был утомленный.
— Нет, сэр. Женщина, которая сидела со мной, болтала даже с набитым ртом. Я совершил большую ошибку, сказав ей, что я врач, и она битый час рассказывала мне о своих болезнях. Еще немного, и я прописал бы ей какой-нибудь яд.
Я не мог не посочувствовать ему, тем более что в свое время пережил нечто подобное с Дарвином.
— Какой неприятный случай. Не хотите присоединиться к нам? Я смотрю, здесь присутствует кое-кто из наших друзей.
— С удовольствием, джентльмены.
Мы подошли к другим членам клуба и обменялись рукопожатиями. Беседа текла легко и непринужденно, но мы с Оккамом внимательно следили за остальными, в особенности за Расселом.
— А вот и Базальгетт, — сказал Оккам. С его появлением разговор тут же переключился на обсуждение новой канализационной системы, строительство которой, по словам нашего неутомимого коллеги, продвигалось весьма успешно.
Все выглядели воодушевленными. Без сомнения, здесь не обошлось без благотворного влияния необычной обстановки. Неожиданно я заметил, что Броди, который, казалось, окончательно пришел в себя после тяжелого испытания за обедом, с ужасом открыл рот.
— Добрый вечер, джентльмены, — произнесла Флоренс. Она не захотела оставаться с другими представительницами слабого пола и спустилась вниз.
Ее появление совершенно не смутило меня, но я почувствовал некоторую неловкость из-за того, что она нашла меня в обществе человека, о котором совсем недавно отзывалась с таким презрением. Флоренс прищурилась, когда она поняла, что среди нас был Хоус. Я был уверен, что она тут же удалилась бы прочь, не проронив ни слова, если бы не сочла это проявлением слабости.
Сам Хоус даже не предпринял попытки ретироваться, а, напротив, заговорил с ней, отрезав всякие пути к отступлению.
— Мисс Найтингейл, — сказал он. — Прошло, наверное, уже года три или четыре с тех пор, как наши пути пересекались в последний раз. — Все это было сказано безо всякой симпатии в голосе, просто сухая констатация факта.
— Но тогда мы были на войне, — холодно ответила Флоренс.
— Да, русские заставили нас побегать за наши же собственные деньги.
— При чем здесь русские? Речь идет о нас с вами.
Хоус нервно усмехнулся.
— Ах да, вы о нашей маленькой ссоре. Тогда мы не особенно симпатизировали друг другу.
— Полагаю, с тех пор мало что изменилось, — парировала Флоренс.
— Что вы думаете о корабле, мисс Найтингейл? — вмешался Базальгетт, желая положить конец перепалке.
— Говорят, что в случае войны он может перевозить до десяти тысяч солдат, — с холодной враждебностью в голосе заметил Хоус. — Только представьте, сколько это пациентов, чтобы осчастливить великую Флоренс Найтингейл до конца ее дней.
— Если кто-то и наживается на войнах, так это вы, мистер Хоус, — бросила Флоренс. — Сколько человек вы послали в Крым на гибель?
— Но ведь мы победили, не так ли? В любом случае война — неизбежный факт жизни, или вы не согласны со мной, мисс Найтингейл?
Проигнорировав его замечание, она повернулась к Базальгетту.
— Корабль — настоящее чудо, сэр. Но сегодня он рождает у меня мысли не о военном корабле, а о великом Ноевом ковчеге. Жаль только, что на этом ковчеге одним ослом больше, чем следовало. А теперь прошу извинить меня, но я должна вас покинуть. У меня дела, — закончила она с улыбкой. — Спокойной ночи, джентльмены.
— Верно, — заметил Хоус, почти с восхищением глядя на спокойно уходившую Флоренс. — Помяните мое слово, джентльмены, когда-нибудь все женщины станут такими.
— Упаси нас Бог, — вздохнул Броди.
— О чем вы вообще говорите? — с удивлением спросил Базальгетт.
Все еще полный негодования Хоус тут же ответил ему:
— Ее считают святой, но эта женщина — опасный и безумный деспот.
Это было уже слишком! Оккам почувствовал, что я собираюсь вмешаться, и кивком велел мне не делать этого. Он был прав: меньше всего нам сейчас нужно вступать в ссору.
После ухода Флоренс я встал около зеркала, в котором отражался коридор. Некоторое время я наблюдал за Флоренс, с успехом продолжавшей начатую за обедом деятельность. Затем я принялся следить за Расселом. Его цилиндр с красным верхом возвышался над остальными гостями, явно уступавшими ему в росте. Наконец он закончил беседу и вместе с Перри и Витуортом направился к нам. По дороге к ним присоединился лорд Кэтчпол. Оккам также заметил их и нервно сжал полу своего фрака, после чего отошел немного в сторону, чтобы обеспечить себе достаточно места для маневра.
Все принялись поздравлять Рассела с результатом его работы, а я отметил, что корабль может быть неплохим местом для будущих заседаний клуба. Оккам подозвал ближайшего к нам официанта, который с радостью освободил свой поднос, раздав нам бренди.
— И еще сигары, — сказал я официанту. — Не могли бы вы принести нам сигар?
Молодой человек вытащил две сигары из кармана жилета и протянул их мне.
— Я могу принести больше, сэр. Я скоро вернусь.
Рассел, которому, без сомнения, нравилось всеобщее внимание, щедро отхлебнул из стакана.
— Если бы Брюнель был здесь, то обеспечил бы сигарами всех гостей.
— Подождите, — сказал Оккам таким тоном, словно на него вдруг сошло озарение. — У меня тоже есть сигары. — С этими словами он сунул руку в карман и долго шарил там, пока не извлек еще три сигары. В тот же момент послышался металлический звон, и все посмотрели на пол, под ноги Оккаму.
— Что за дьявол? — пробормотал Перри, заметив блестящую стальную пластину.
— Проклятие! — выругался Оккам, распахнул фрак и увидел дыру в подкладке кармана.
Перри отдал стакан Витуорту и, опустившись на колени, подобрал куски металла.
— Извините, господа, — сказал Оккам. — Проклятая штуковина порвала мне карман. Зря я взял ее с собой.
— Что за странный предмет вы носите у себя в кармане? — как по сигналу спросил Броди.
— Да-да, очень глупо с моей стороны. Я думал отдать это мистеру Брюнелю, но он не пришел.
Перри держал детали на раскрытой ладони и рассматривал как экзотические раковины.
— Что это такое? — спросил Витуорт.
— Если не ошибаюсь, — начал Рассел, — это фрагменты механического сердца.
— Глупая идея и пустая трата времени, — бросил Броди. — Я не понимаю, почему он не может довольствоваться выполнимыми проектами.
— Увы, но этот, похоже, был не из их числа, — признался Оккам. — Я несколько недель возился с этими деталями, но, как видите, мы не особенно продвинулись в нашем деле. Думаю, мистер Брюнель уже отказался от этой идеи. Мне просто хотелось вернуть ему детали.
— Тогда вам лучше забрать их, — сказал Перри, отдавая пластины Оккаму.
— Из них можно сделать прекрасные пепельницы, — заметил Витуорт.
— Непохоже, чтобы Брюнель так быстро отказался от своих планов, — глубокомысленно заметил Рассел.
Я решил, что самое время сыграть роль доктора.
— Боюсь, что слабое здоровье не оставляет ему выбора.
— Верно, — согласился Броди.
Оккам пожал плечами и забрал детали у Перри, после чего распрощался с нами.
— Прошу извинить меня, господа, но мне пора идти. Я верну их мистеру Брюнелю в другой раз.
Мы посмотрели ему вслед, но Рассел глядел дольше, чем все остальные.
— Странный человек, — заявил он, когда Оккам исчез из виду.
Вечер закончился примерно через полчаса после ухода Оккама, и гости потянулись к флотилии лодок, пришвартованных около корабля. Я воспользовался возможностью и заглянул в каюту Оккама.
— Браво! Чудесное представление. Потрясающее сочетание хладнокровия и эксцентричности.
— Я думаю, Рассел нас раскусил.
Я посмотрел ему через плечо и заметил наполовину подготовленную трубку для курения опиума, лежавшую на кровати.
— Ничего подобного.
— Значит, вы считаете, что наша маленькая шарада удалась?
— Разумеется. Вы все прекрасно придумали с этими копиями деталей. Мне кажется, теперь все в Клубе Лазаря знают о том, что Брюнель похоронил свой проект по изготовлению механического сердца.
— В какой-то момент я испугался, что трюк с проклятым карманом не сработает. Детали никак не хотели выпадать. Думаете, они похожи на оригинальные? У меня не такие умелые руки, как у Уилки.
— Они выглядели очень убедительно. И потом, кому придет в голову искать несуществующую вещь? Но теперь мы должны выяснить дальнейшие планы Брюнеля.
Мне больше нечего было сказать, поэтому я пожелал Оккаму спокойной ночи и присоединился к толпе гостей, покидавших корабль. Вокруг Флоренс собралась небольшая группа, она продолжала поиски до самого конца. Я посмотрел на лодки, все еще ожидавшие пассажиров, и в этот момент заметил ялик, уносивший в темноту Рассела и еще нескольких человек.
