Отслеживать возможные контакты японцев группа Щепкина начала сразу. Но толку от этого занятия было чуть. По поезду японцы не ходили, разве что посещали вагон-ресторан. К ним в вагон, понятное дело, никто не лез. Так что тут и смотреть было нечего.

На станциях японцы тоже от поезда не отходили. Несколько раз отправляли телеграммы в Петербург и во Владивосток, получали ответы. Идзуми в сопровождении секретаря прогуливался по перрону, но все время был на виду. К нему и к другим членам делегации никто не подходил.

Правда, был какой-то эпизод с мальчишкой, который крутился возле лоточника. Но местная полиция заверила, что малец — мелкий воришка, частенько кравший пачки сигарет или папирос с лотков. Его же мелкие торговцы подряжали выполнять кое-какие поручения. Так что появление на перроне этого шустрого паренька вполне оправдано.

Щепкин докладу полиции поверил, хотя и высказал пожелание, чтобы во время стоянки поезда перроны охранялись лучше. Его пожелание учли и больше никаких воришек, попрошаек и прочих личностей к вагонам не пускали.

Японцы вели себя спокойно, привычно и скучно. И это почему-то напрягало Щепкина. После утраты документов он ждал от них активности. Однако ее не было.

Телеграфные сообщения японцев перехватывали, но там ничего секретного, конечно, не было. Если и был скрытый шифр, понять его не удавалось. Поди разбери, как трактовать фразу «Поезд дошел до Урала. Граница Европы пройдена». Или «Здоровье у всех хорошее, осложнений нет».

Каких осложнений? При чем тут граница Европы? Можно такое накрутить, ища скрытый смысл, — и сам не разберешь.

Гоглидзе, которому мирное путешествие было поперек сердца, предложил подсмотреть за японцами с крыши. Мол, что-то интересное да увидим. Щепкин авантюру не одобрил — вряд ли Идзуми будет выкладывать секреты в застольной беседе и писать секретные послания на русском вплотную к окну.

Хотя сама идея неплоха, но только для особого случая. Какого, пока Щепкин и сам не знал.

Из столицы пришло сообщение — переданные фальшивки проверили, выявили высокое качество подделки печатей и подписей. Но больше ничего интересного не сказали. Батюшин пока на след предполагаемого предателя в стенах Генштаба не вышел. Что здорово нервировало самого полковника.

Дорожная жизнь шла своим чередом. Зинштейн дописывал сценарий, проигрывая эпизоды с актерами. Диана теперь большую часть дня проводила с ними, взяв на себя контроль группы, а заодно всего соседнего вагона. За Скориным она смотрела вдвойне внимательно, но тот вообще вел себя тихо, рисовал интерьеры по просьбе Зинштейна и успешно крутил роман с Ольгой Ваниной. После пожара художник стал более замкнут, но в компании с американцем Брауном и своей Джульеттой отходил, пел песни, даже играл на гитаре.

Офицеры до поры мало лезли к группе, встречаясь только в ресторане и иногда у Зинштейна. Правда, Мария Плавская явно воспылала страстью к Гоглидзе и все норовила остаться с ним наедине.

Ротмистр был только за, однако не всегда мог уделить красавице достаточно внимания. Отчего та дулась и демонстративно строила глазки Витольду Смардашу. А тот косился на Диану и Виолетту.

Словом, обычная ситуация в творческом мире. Усиленная долгой дорогой и определенной скукой в пути.

После Ново-Николаевска Щепкин все-таки нашел применение идее Гоглидзе и решил использовать крышу вагона, как место не только для просмотра обстановки, но и для… проникновения внутрь.

Замысел был прост. Офицеры знали, что японцы крайние купе закрыли. В них можно было пробраться через окна с крыши и сесть там. Перегородки между купе довольно тонкие, слышимость хорошая. Японцы говорят в полный голос. Надо только слушать.

Рано или поздно, но что-то интересное прозвучит. Имя, время и место встречи, догадки относительно документов, планы. Любая зацепка, любой факт мог навести контрразведчиков на кого-то или что-то. А там, глядишь, и до похищенных документов недалеко будет.

Весьма кстати был и вагон, в котором ехали японцы. Простой вагон первого класса, а не специально построенный с бронированием, усилением остова и дополнительными вставками в стенах.

К минусам стоило отнести тот факт, что слушать японцев мог только Щепкин. Больше японский язык никто не знал.

План не ахти, но в нынешней ситуации вполне пригоден. Белкин и Гоглидзе обдумали предложение, внесли кое-какие замечания и приготовились к выполнению.

Было решено подготовить на крыше веревочную систему для удобства перемещения и для страховки. Веревки легко ставить и так же легко снимать, следов не остается. К тому же они не требуют инструмента для установки.

Подготовку было решено начать перед Иркутском, проверить ее на практике, а само прослушивание начать после Байкала. Чем ближе к Владивостоку, тем больше будут говорить японцы, ожидая конца путешествия. Может, что ляпнут случайно…

После пожара в состав добавили только один вагон для дипломатов. Таким образом, вагон, где ехали офицеры, стал третьим от начала и ближе к японцам. Что было удобно.

Само проникновение решено было провести из второго вагона из купе проводника. Тот сразу дал добро и выразил готовность помогать. Он уже два года состоял тайным осведомителем жандармского управления и был специально поставлен на этот рейс. Так что гарантию сохранения секретности Щепкин имел.

В первый раз капитан пошел вместе с Гоглидзе. Тот был весьма горазд на подобные эскапады.

Веревки натянули между зацепами по краям крыши и вентиляционными окнами. Щепкин, обвязанный страховочным тросом, осторожно перегнулся через край крыши, с помощью зеркала заглянул в коридор и обнаружил в дальнем конце одну фигуру. Вроде бы Кихо. Дежурит. А вот и закрытые купе. Еще и заколоченные. Совсем хорошо, враз не доберутся, ежели заметят. А ну-ка с другой стороны!..

С другой стороны капитан угодил на окно купе Кинджиро. Там было пусто. Следующее окно — купе самого Идзуми. А вот и он сам, чаи гоняет и что-то говорит Горо. Оба в окно не смотрят, но это сейчас. Заглядывать надо крайне осторожно, а лучше вообще не лезть.

Щепкин дернул за трос, и Гоглидзе быстро вытянул его обратно. Однако не жарко! И ветер хлещет по физиономии, и температура явно ниже нуля. Тут впору в тулупе сидеть. Но в нем по крыше особенно не поползаешь. И тем более не влезешь в окно. Надо терпеть. А в тулуп обрядить Гоглидзе, ротмистру внутрь не залезать, ему тут сидеть. Вернее, лежать.

…— Можно работать! — заявил Щепкин после возвращения, хлебая из большой кружки чай. — Два купе закрыты, которое рядом с купе советника Горо подходит лучше всего. За ним идет купе Идзуми. А если еще и дырку в стене сделать — услышим что угодно.

— Один вопрос — как бесшумно открыть окно в купе? — покачал головой Гоглидзе. — Без шума может не выйти.

— Поезд грохочет дай боже! — заметил Белкин. — Хоть бей ногой — не услышат. Но тут нужен инструмент. И минут двадцать работы. Можно на станции все сделать. Хотя лучше в дороге.

— Сможешь? — спросил его Щепкин.

Поручик кивнул.

— Тогда так. На тебе окно. Какое именно, покажу. На нас прикрытие. — Щепкин вздохнул, посмотрел на офицеров. — План, конечно, не лучший. Но в нашем положении и за соломинку ухватишься. Попробуем послушать господ дипломатов. А?

Гоглидзе кивнул.

— Обязательно послушаем. Я так думаю, чем ближе конец пути, тем они сильнее будут нервничать. Заговорят!

— Ага! А еще лучше запоют! — подковырнул его Белкин. — Арию о своих агентах в столице!

— Если бы… — Щепкин допил чай и встал. — Ладно, с этим все. Пошли к Зинштейну. Заберем их и на ужин.

— Опять слушать споры о том, как должна смотреть героиня на героя и сколько допустимо поцелуев за минуту? — пошутил Гоглидзе.

— Вам, ротмистр, никто не мешает узнать насчет поцелуев у госпожи Плавской, — хмыкнул Белкин. — Думаю, она возражать не станет.

Он увернулся от тычка в бок, шагнул к двери и насмешливо посмотрел на Гоглидзе.

— Гриша, клянусь саблей деда — я отрежу твой поганый язык… или приколочу его к двери Виолетты. На которую ты засматриваешься уже третий день.

— Ну, хватит, господа шутники! — урезонил их Щепкин. — Вы мне еще тут дуэль устройте! На чайных ложках! Марш из купе! И ведите себя прилично при дамах! Вперед!