Глава пятнадцатая
21 сентября
Мели Беллак чуть не плакала. Она рассчитывала задобрить Эфросинью, приготовив первоклассный обед по рецепту, который не могла знать мадам Пиньо. Почему эта женщина к ней придирается? И зачем вмешивается в дела других? Мели Беллак отыгралась на луке, безжалостно измельчив его и решительно бросив в кастрюлю, где он присоединился к главной причине спора — филейной части говядины, которую, по словам Эфросиньи, готовить таким способом преступно.
— Мсье Мори обожает мясо, запеченное в духовке! Вы рискуете вызвать у него несварение!
— La charonha! — в который раз процедила сквозь зубы Мели.
Она ужасно жалела, что согласилась на это место. С мсье Мори совершенно невозможно поговорить, а в его квартире полно возмутительных гравюр с изображением обнаженных узкоглазых мужчин и женщин в непристойных позах. На их создание художника вдохновил сам дьявол, не иначе! И в довершение всего еще и мадам Пиньо, которая повсюду сует свой длинный нос…
С карандашом за ухом Кэндзи складывал в стопку демонстрационные экземпляры книг, выставленные в витрине и выцветшие на солнце. Он мурлыкал под нос песенку Мели Беллак, не замечая, что мешает попыткам Жозефа припомнить мотив, который насвистывал незнакомец в доме с призраками.
Именно этот момент выбрала Матильда де Флавиньоль, чтобы появиться в книжной лавке в наряде из поплина в крупную клетку и круглой шляпке, украшенной пышным бантом.
— Какими судьбами? — поинтересовался Кэндзи.
Матильда де Флавиньоль слегка растерялась, но тут же развернула рекламку велосипедов «Буксель» и «Дюбуа», гордясь, что ей удалось ее выклянчить у расклейщика афиш.
— Отдам Хельге Беккер, она их коллекционирует. Она случайно не здесь?
С простодушным видом она осмотрела лавку и увидела одного Жозефа. В глубине души она надеялась встретить Виктора Легри.
Но тот именно в это время беседовал с букинистом Шанморю, пытаясь добиться с его помощью осуществления своих и Жозефа планов. Для этого ему пришлось потратить немало силы убеждения и даже несколько франков, так что когда он появился, Матильда де Флавиньоль уже убралась восвояси. Виктор поставил велосипед рядом со шкафом, где Кэндзи хранил сувениры, привезенные из путешествий. Жозеф тоже проскользнул к этому убежищу.
Наклонившись к стопке книг Артура Шницлера — то была повесть «Смерть», переведенная с немецкого и вышедшая в издательстве «Перрен», — Кэндзи вспоминал, как Джина сказала, что они могут встретиться лишь на следующей неделе. Он настаивал, но в ответ слышал: «Я ужасно выгляжу, у меня синие круги под глазами. Лучше меня такой не видеть…» Надо ли было настоять? А вдруг она потом упрекнет его, что он ее послушал? Женщин так сложно понять! Можно ли быть уверенным, что их запрет не предназначен для того, чтобы его нарушить? Он судорожно вздохнул. Он сожалел о своих прежних связях, в частности, об отношениях с Евдоксией Аллар. С ней не было никакого жеманства, они раздевались, совершали что должно, одевались и назначали следующую встречу, в интервале с пяти до семи.
— Эта хозяйка пансиона — лицемерка, она не позволила мне подняться к Альфонсу, потому что скрывает что-то подозрительное! А если она его прикончила и повесила в шкафу рядом с полосатым костюмом?
— Вы преувеличиваете, Жозеф. Успокойтесь, а то мы не сможем одурачить Кэндзи.
Будто только и ждавший этой реплики, колокольчик прозвенел. К Кэндзи направился любопытный персонаж. Под расстегнутым пальто виднелась зелено-желтая рубашка, подбородок был укутан кашне. На ногах красовались деревянные сабо, громко стучавшие по полу. Длинные светлые волосы прикрыты бобровой шапкой. Незнакомец зарос бородой до самых глаз — маленьких, небесно-голубого цвета, похожих на яркие камешки, вдавленные глубоко в лицо. Войдя, он немедленно устремился к новинкам.
— Hello, дорогой собрат. Надеюсь, ваша лавка примет мой план социального обновления, и когда я создам профсоюз, будет подчиняться его правилам.
— Что это будут за правила, мсье Шанморю? — холодно спросил Кэндзи.
— Не продавать ни одного произведения по цене ниже установленной мною. Комитет утвердит расценки. Все книги будут рассортированы в алфавитном порядке, на этикетке указано заглавие и цена, приложена закладка, а на карточке, составленной на старофранцузском, будут написаны разумные советы по уходу за книгами, а также строгий запрет сыпать на них пепел от сигарет.
— А из кого будет состоять этот комитет?
— В основном из меня. Но я еще с вами об этом поговорю. Hic et nunc меня интересует совсем другое. Два ваших компаньона обещали мне прийти оценить тома, украшенные экслибрисом каноника Антуана Шевалье, которыми набита моя кладовка, как бочка селедкой. Раритет 1650 года.
— А что это вы сказали вначале? На каком языке?
— Латынь, мсье Мори, латынь. Я сказал: «здесь и сейчас».
Виктор и Жозеф показались из задней комнаты. У обоих были такие детски невинные лица, что это сразу показалось Кэндзи подозрительным.
— Я намеревался пойти в Друо, — запротестовал Кэндзи.
— Клянусь собственной матерью, вернусь к полудню! — завопил Жозеф.
— Аккуратнее с клятвами, а не то ваши выходки отразятся на здоровье вашей матери и положат конец терпению вашего тестя!
«Они принимают меня за идиота! Шанморю, раритет! Как же!» — размышлял Кэндзи, следя за тремя мошенниками через витрину.
— Главное, держите язык за зубами и не забудьте упаковать два тома с пресловутым экслибрисом, — посоветовал Виктор Шанморю, чьи сабо уже стучали по тротуару улицы Сен-Пер.
Полицейский Шаваньяк и Жербекур, подручные комиссара Рауля Перо, следили за Роанским двором, замерев, как два огородных пугала. Они должны были отслеживать визиты в дом Александрины Пийот Виктора и Жозефа. Шаваньяк сделал знак Жербекуру быть начеку: подозреваемые как раз проскользнули к сараю.
При виде свалки, где, возможно, была погребена коробочка из-под мигренина, Виктор тяжело вздохнул. Жозеф тоже.
— Представьте, что через тысячи лет археологи, перерывая этот квартал, найдут чучело выдры, шляпки, корсет и кринолин. Какой вывод они сделают? Наверняка решат, что предки были маленькими волосатыми млекопитающими, носившими дырявые шляпы и запиравшими своих врагов в клетках из китового уса.
— Жозеф, мы торопимся! Давайте не тратить время на всякие глупости!
Следующий час они потратили на то, что копались в грудах странных предметов, назначение которых было порой сложно определить. Например, там была ракетка для бадминтона без ручки, но зато с прикрепленными к ней искусственными цветами. Иногда перед ними вдруг открывалось месторождение вафельниц или рудная жила ложек для абсента. Заметив какую-нибудь коробочку, они старались поскорее вытащить ее из-под груды хлама, а потом, чихая от пыли, смотрели на упаковку из-под ливонских капель, шоколада Menier или ликера на травах.
— Это бесполезно, мы зря теряем время, — в конце концов заметил Виктор.
— Не совсем, — возразил Жозеф, держа пачку листочков в руке. — Здесь говорится о жирах и стеариновой кислоте, а подписано Шеврелем. Это понравится мсье Мандолю!
— Браво, Жозеф! Он будет в восторге, а мы воспользуемся этим, чтобы спросить о химической формуле из книжечки. Или вы хотите подвергнуть мсье Шодре такому же допросу?
— Нет, спасибо, он мне постоянно талдычит об Эжене де Миркуре, чьи работы я никак не могу достать. Ну что, мы правда сматываемся? Здорово! Вы позволите?
Жозеф нацарапал несколько слов в своем блокноте, почему-то насвистывая мотив, услышанный на улице Корвизар. Сдерживая раздражение, Виктор проворчал:
— Вы мне все уши прожужжали своими трелями!
— Не сердитесь, Виктор, когда я слышу надоевшую мелодию, слова которой забыл, она отпечатывается у меня в мозгу, и я месяц не могу от нее отделаться. Мы правда уходим? В самом деле?
— Это все равно что искать иголку в стоге сена. Уводите Шаваньяка и возвращайтесь домой, а я займусь Жербекуром и сбегаю в «Пасс-парту». Встречаемся сегодня вечером в «Потерянном времени», оттуда и отправимся в этот чертов особняк.
Выйдя из фиакра, Ганс некоторое время выждал. Отправиться на улицу Фонтен — сложное испытание. Все это время он вспоминал о Таша со всей теплотой былой нежности и мучительной тоской. Приехав в Париж, он пробежал по всем местам, где мог надеяться на мимолетную встречу: посещал тех же людей, что и она, даже нашел удовольствие в беседе с эти проклятым книготорговцем, за которого она вышла замуж. Утверждали, будто тот раскрывает преступления. Что из того? Ганс был не из таких. Его мало что интересовало, кроме собственных желаний. Согласившись принять участие в выставке в «Прокопе», он уступил своим амбициям, а также желанию возобновить отношения с женщиной, чей образ не давал ему покоя и чье лицо он запечатлел на нескольких своих скульптурах. Статуи, расставленные по мастерской, обладали не только лицом, но и телом Таша. Он был убежден, что сумеет убедить ее уступить. Ведь он испытывал к ней такое сильное влечение. Лишь бы она была одна.
Ему повезло: дверь открыла сама Таша. На ней была юбка и светло-серая блузка, похожая на ту, которую она носила в Берлине и под которой угадывалось обнаженное тело. Она тут же хотела захлопнуть дверь, но он удержал ее.
— Разве я некстати? Ведь ты, похоже, одна.
— Виктор здесь неподалеку, он сейчас вернется.
— Лгунья, я знаю, что его нет! Нам нужно столько всего сказать друг другу. Я тебе рассказывал о книге, которую друг Доде и Родена, корреспондент «Нойе фрай пресс», Теодор Герцль, написал по делу капитана Дрейфуса? Это должно тебя заинтересовать, там речь идет о необходимости создать государство для евреев.
— Отныне я француженка, моя фамилия Легри, — возразила она, пятясь.
— Боюсь, смены гражданства недостаточно. В России или во Франции, ты все равно еврейка.
— Во Франции не устраивают погромов.
— Но здесь есть антисемиты. Разве ты не видишь? Дело Дрейфуса помогло все увидеть в верном свете. Твой Легри не сможет тебя защитить, а я смогу! И никто не будут желать тебя так, как я.
— Замолчи!
— Зачем с этим бороться? Ты и сама горишь желанием!
Он взял ее за плечи и привлек к себе. Она уступила с такой безучастностью, что Гансу показалось, будто он сжимает в объятиях куклу. Он отпустил ее, и она тут же попыталась ускользнуть, но он рывком приблизил ее к себе и стал целовать в губы. Она же не оказывала ни малейшего сопротивления. Сильные пальцы скульптора мяли ее одежду, жадно гладили бедра. Вместе они качнулись в сторону алькова. Несмотря на то, что голос внутри Таша кричал: «Нет!» — они медленно опустились на кровать, и Ганс, оказавшись сверху, рванул на ней блузу. Она не произнесла ни звука, будто загипнотизированная, но он слышал, как она с усилием дышала. Внезапно она резко оттолкнула его, почувствовав, что уже готова уступить.
— Нет, Ганс! — сказала она тихо. — Все кончено. Невозможно ничего вернуть.
— Но почему?
— Ты можешь цепляться за прошлое, если это доставляет тебе удовольствие, но для меня прошлое уже ушло.
— Не будь злюкой, ведь ты хочешь этого!
— Я вижу, ты остался таким же властным. Ничто и никто не может противиться твоим решениям, не так ли? — холодно бросила она ему.
Теперь она смотрела на него с презрением. Он не привык, чтобы с ним так обращались, и, охваченный яростью, грубо тряхнул ее. Она споткнулась обо что-то мягкое. Возмущенное мяуканье прервало их рукопашную схватку. Маленькая кошка, превратившись в комок вздыбленной шерсти, выпустила коготки и бросилась на обидчика хозяйки.
— Мерзкое животное! — завопил он и побежал к выходу, а кошка помчалась за ним.
Таша воспользовалась этим. Слизнув с запястья кровь и прижимая к груди порванную блузку, она бросилась запирать дверь.
— Спасибо, Кисточка! Ты спасла меня от себя самой! — шепнула она кошке, которая терлась у ее ног.
Наспех одевшись, Таша выглянула в окно в поисках кого-нибудь, кто помог бы ей избавиться от непрошенного посетителя.
— Не делай глупостей, открой! — умолял под дверью Ганс. — Прошу тебя, впусти! Ну, будь умницей!
— Уходи! Остановимся на этом, чтобы не опуститься до бранных слов, — сказала она.
Тут она увидела в окошко, как дочки столяра принялись бегать друг за другом вокруг фонтана, напевая веселую песенку. Таша схватила сумочку, открыла дверь, грубо оттолкнув Ганса, и кинулась на улицу.
— Зоя! Хлоя! Подождите меня!
Подбежав к девчушкам, она схватила их за руки и пошла вместе с ними. Она прошла всего несколько метров, как с ней поравнялся пустой фиакр. Она вскочила в него как раз в тот момент, когда Ганс собирался схватить ее за руку.
Куда ехать? В книжную лавку? Нет, только не туда! На улицу Сены, к Айрис, чтобы собраться с мыслями! Слезы застилали ей глаза, она стала искать платок и нащупала скомканную бумажку в глубине сумки. Улица Сен-Сюльпис, Мишель Форестье. Она смутно вспомнила друга Ломье, который поспешил к ней на помощь в «Прокопе», когда ей стало плохо, и воспользовался этим, чтобы распустить руки.
«Решительно, все они одинаковы!»
Она порвала бумажку на мелкие кусочки и засунула их между сиденьем и спинкой фиакра, в то время как экипаж выехал на набережную Малакэ. Улица Сен-Сюльпис напомнила ей Люксембургский сад и первые уроки езды на велосипеде с Хельгой Беккер. Прогулка вокруг водоема больше всего пойдет ей на пользу. Пройтись по саду, съесть горячую вафлю, забыть о минутной слабости, изгнать Ганса из своих мыслей. Постучав в перегородку, она велела кучеру изменить маршрут, выйдя на углу улицы Феру.
Едва она ступила на тротуар, как к ней подбежала немолодая, но шикарная женщина в каракулевом туалете.
— Вы помните меня? Фелисите Дюкрест, мы познакомились недавно в «Прокопе»! — воскликнула она, смеясь.
Таша узнала тетку Мишеля Форестье, жеманницу с торчащими, как у кролика, зубами.
— Простите мою нескромность, вы идете к моему племяннику?
Да как она смеет!
— Я хочу прогуляться по Люксембургскому саду. Я не знала, что ваш племянник здесь живет, — добавила она с наигранным удивлением.
— Он и работает здесь! Я подумала, раз у вас есть время, не согласитесь ли вы выпить чашечку чая у меня дома? Одинокой женщине как я лестно поболтать с художницей, а вы могли бы полюбоваться моими картинами — Ренуаром и Гогеном. Я живу на площади Вогезов.
Таша, не раздумывая, согласилась. Если Ганс попытается отыскать ее, ему придется побегать по Парижу.
— Моя карета стоит на улице Гизард.
Виктор поднялся на второй этаж здания, в котором располагалась редакция «Пасс-парту» на улице Гранж-Бательер. Давно он не вдыхал запах свежих чернил, а вид Антонена Клюзеля (он же Вирус) вместе с этим обонятельным воспоминанием вызвал у него ностальгию. Далеко уже было то время, когда он посещал гулкий мир газеты, для которой когда-то писал статьи!
— Мсье Клюзель, я проследил за маршрутом царя, он прибыл в Бреслау 5 сентября, ожидается 5 октября в Шербуре, почтив своим августейшим присутствием Лилль, Копенгаген и Балморал. Поместить это на первую полосу? — спросил молодой репортер в кепке.
— Читатели уже пресытились приторными, как кремовый торт, новостями. Поищите что-нибудь более оригинальное. Подождите-ка, вот: загадочный Тимбукту, занятый нашими славными войсками в 1893 году!
— Эта новость уже протухла.
— Ну хорошо, большие маневры или скорое открытие «Триумфа республики» Далу. Это ваша работа, старина, будьте изобретательны. О! Боже мой! Легри!
Не успел Виктор опомниться, как его затащили в офис, где сидела пухленькая секретарша, постукивая по клавиатуре печатной машинки.
— Элали! Ты все так же верна своей работе, — заметил он.
— Тем более что отныне это ее священная обязанность. В июне мы поженились, — заявил Антонен Клюзель жестом собственника положив руку ей на плечо. — Радость моя, у нас больше нет секретов друг от друга, однако если тебе вдруг сию минуту захотелось полакомиться пирожным с кремом, я ничего не имею против.
— Можешь не волноваться, я ухожу, — проворчала Элали, хлопая дверью.
Антонен Клюзель закурил гаванскую сигару. Колечки дыма поднялись над письменным столом, из-под которого он быстренько достал бутылку Кюрасао.
— Поднимем бокал за встречу, приятель! Это две мои маленькие слабости, — заметил он, показав на сигару и бокал. — Жаль только, врачи запрещают! Вот я и нарушаю предписания, пользуясь малейшим отсутствием своей очаровательной супруги.
— Мне кажется, вы в отличной форме.
— Ах, быть и казаться — разные вещи!.. Ну, и на какой след напал сыщик? Не хмурьтесь, ваше появление позволяет надеяться на интереснейшую историю с преступлениями и тайнами.
— Это верно! Я прочел номер «Пасс-парту» за 10 января, и мне хотелось бы узнать подробности этой истории с «Дакаром».
— С «Дакаром»? Покажите… Ах да, припоминаю! Дорогой мой, не верьте журналистам: они наживаются на читательской страсти к грязным историям. — Антонен Клюзель открыл окно. — Вот, скрываю следы преступления, не хочу, чтобы милая Элали читала мне нотации. Устраивайтесь в этом кресле, а то вы так суетитесь, что у меня от вас голова кружится.
— Даю руку на отсечение, вы что-то знаете!
— Не стоит играть с огнем, Легри. К тому же статья от десятого января — это устаревшие сведения, газетная хроника хороша только с пылу с жару. Никто, кроме вас, не собирает старые газеты.
— Ну же, Антонен, я ведь не требую невозможного.
— Опять темная история, Легри? Ну хорошо, сдаюсь. Даже если я ничего не расскажу, вы все равно до всего докопаетесь, Это лишь вопрос времени.
— Что это вы осторожничаете? Ведь я — сама сдержанность!
— А может, я еще сохранил остатки профессиональной этики!
— Из альтруизма?
— Из осторожности, дорогой мой, из осторожности. Вы должны обещать…
— Я обещаю.
— Вирус посчитал благоразумным не тревожить своих подписчиков, я замял дело под давлением военно-морских властей. Но вам я готов предоставить информацию. Какая жалость, с «Дакаром» у нас были бы такие тиражи…
Он приподнял стопку материалов и вытащил из-под нее папку. В папке лежали два листка, которые он и протянул Виктору.
— Читайте, это первая составленная мною версия.
Полиция только что обнаружила, что в Руанском порту осуществляется незаконная торговля предметами, которые справедливо вызывают отвращение у любого порядочного человека. Речь идет о торговле фальшивыми мумиями, которые преступники изготавливают из неопознанных трупов, извлекая внутренности, набивая их бумагой и обматывая бинтами. Кроме того, полиция обнаружила около тридцати мумий животных, в том числе десять кошек. Все они были спрятаны между ящиками с бананами, которые перевозило судно «Дакар». Очевидно, именно так мумии и попадали в столицу. На этот раз намерениям фальсификаторов помешала трагическая случайность: двадцатичетырехлетний грузчик Жан Дуссар, выгружая тюки, случайно поранил руку осколком кости, который прорвал ткань и торчал наружу. Доктор Садейян диагностировал у Жана Дуссара тяжелое отравление. А через две недели, несмотря на усилия врачей, несчастный скончался от сибирской язвы.
— Сибирской язвы! — воскликнул Виктор.
— Это установлено, дорогой мой. Я сам говорил с этим врачом, и у него не было никаких сомнений.
— А для чего скрывать информацию? Ведь вы даже цензурой временами пренебрегаете!
— Все указывает на то, что сумки, содержимое которых было предназначено для изготовления мумий, побывали в нашей дорогой столице. Сами посудите, что было бы, объяви мы об этом во всеуслышание. Врачам только бы и осталось, что успокаивать бдительных мамаш, которые со всеми царапинами и ссадинами волокли бы своих деток в больницы в ожидании страшного приговора. А полиция! Стоило бы Гюстену или Фифине припоздниться с возвращением домой, как в семействах поднималась бы истерика: все, их ребеночка уже зарезали и выпотрошили!
— А как же этика?
— Этика! Пф! Она тлеет, как эта сигара, а пепел от нее лучше замести под коврик… Будьте так любезны, прихватите с собой этот окурок, а я воспользуюсь вашей газетой как веером, ведь запах никотина должен рассеяться не долее чем через пять минут! Мое почтение вашей супруге.
В конце улицы де Бираг показалась площадь Вогезов. Фелисите Дюкрест жила в верхнем полуэтаже здания восемнадцатого века, постороенного из красного кирпича и с островерхой крышей. Кучер гнал фиакр в каретный сарай на улице Беарн, две женщины прошли по саду, прогрохотал омнибус, ехавший по маршруту Бастилия-Ваграм. И Королевская площадь, по которой когда-то прогуливались Нинон де Ланкло, Марион Делорм, мадам де Севинье, Рашель, Виктор Гюго и Теофиль Готье, вновь погрузилась в сон. Три стороны огромного четырехугольника площади были пусты, а вдоль четвертой протянулись скромные лавки — фруктовая, книжная, бакалейная и лавка старьевщика.
Квартира Фелисите Дюкрест состояла из нескольких комнат. Простенки гостиной, когда-то украшенные позолотой, изрядно облезли, а мраморный камин казался неуместно помпезным. Оттоманки, комнатные растения, мебель эпохи Директории и калорифер плохо сочетались друг с другом. В двух спальнях стены были обиты желтым утрехтским бархатом. Служанка в кружевном фартучке хлопотала в довольно тесной кухне, готовясь подать мясной пирог. В гостиной же хозяйка устроила музей: из всей мебели там были лишь несколько стульев черешневого дерева и диван, обитый тканью либерти с цветочным узором. Множество картин висели на стенах, выкрашенных в белый цвет — это сразу очаровало Таша: сдержанная белизна выгодно подчеркивала яркие оттенки полотен.
Особенно она отметила молодую женщину в лодке, в светлом одеянии и в темной шляпке, написанную Ренуаром в начале его карьеры.
— Мне нравятся эти красные и синие пятна на общем зеленом фоне, в этом есть что-то от Курбе, — заметила Таша.
Она надолго остановилась перед фермой, написанной Гогеном на Мартинике в 1887 году.
Вкусы хозяйки были разнообразны, от гравюр Дюрера до карикатур Домье. Другие произведения, более современные, заинтересовали Таша меньше, зато ей очень польстило, когда она обнаружила один из собственных натюрмортов, вазу с грушами и яблоками.
— Где вы купили эту гуашь?
— Я выпросила ее у одного из друзей сэра Регинальда Лимингтона. Он согласился уступить ее с хорошей скидкой. Неловко об этом говорить, но мое финансовое положение начинает страдать от моих прихотей.
Они сели, и Фелисите Дюкрест позвонила прислуге. На столике для триктрака как по волшебству появилось блюдо с закусками.
— Угощайтесь, я обожаю эти канапе с сыром и всегда пью бокал мадеры перед ужином, но если вы предпочитаете этот безвкусный британский напиток…
— Спасибо, чай я пью только за завтраком.
С некоторой неприязнью Таша наблюдала, как слишком красные губы хозяйки поглотили канапе.
— Вы произвели огромное впечатление на моего племянника, — вымолвила Фелисите Дюкрест. — Когда увидела вас рядом с магазином, где он работает, я подумала… Но я ошиблась, и тем лучше. Мишель очарователен, но он страшный ловелас. Он разъезжает по балам и приемам, делает всякие глупости, расплачиваться за которые приходится мне. Бывает, он напивается и бьет посуду, а иногда оставляет в обременительном положении девушек, скорее простушек, чем развратниц. Я устала утешать их разбитые сердца, а точнее — давать им адреса… ну, знаете, дам, делающих незаконные аборты… Кроме всего прочего, это стоит больших денег.
Таша встала.
— Уверяю вас, я счастлива в браке. Тем не менее если бы мне взбрело в голову наставить рога своему супругу, я бы уж точно выбрала для этого кого-нибудь другого, но не вашего племянника. Благодарю за приглашение, ваша коллекция восхитительна! — крикнула она уже у дверей.
Если бы не сирены, тихонько напевавшие ему свои протяжные песни о нераскрытых тайнах, Виктор без сожалений отказался бы от мысли снова забраться в заброшенный сад и полуразвалившийся дом, тем более после рассказа Жозефа. Однако тот почти силой всучил ему свечу и первым двинулся вперед.
— Статуя с головой шакала, дохлая рыба, человеческие останки… Все-таки вы большой выдумщик! Вы хоть сознаете, что речь идет о нарушении неприкосновенности жилища? — ворчал Виктор, когда они подошли к водоему.
— Посветите-ка в этот угол, вот сюда. Странно, ничего нет. И рыба… словно испарилась. Клянусь, это не было галлюцинацией! Может, был сильный ветер…
Как только они вошли в здание, в нос Виктору ударил гнилостный запах. Тут Жозеф явно ничего не придумал. Поднимаясь по лестнице вслед за шурином, Виктор колебался, как лучше: заткнуть нос или дышать с открытым ртом? Он выбрал второй вариант, тогда как с удовольствием остановился бы на третьем — незамедлительном и отчаянном бегстве. Но имидж, который он сам себе создал и которым так гордился, имидж сыщика, которому нет равных, мешал уступить этому соблазну.
Когда отблеск свечи робко колыхнулся, осветив ту мерзость, что была свалена на полу, он с трудом подавил приступ тошноты.
— Какой ужас!..
— Что мы возьмем? — шепнул Жозеф, который уже знал, что увидит, и был к этому готов.
— Вы что, на рынке?! Не трогайте! — воскликнул Виктор в тот момент, когда шурин был готов распеленать мумию кошки. — У нас есть сумка?
— Да, я прихватил мамину.
— Надо будет ее сжечь. Замотайте руку платком, я не шучу!
— Ну хорошо. Вы мне поможете или нет?
— Я бы с удовольствием, но мой костюм стоит двести франков…
Тут оба замерли, так как на лестнице послышались приглушенные шаги, затем показался какой-то смутный силуэт, который тут же, заметив их, метнулся к выходу. Жозеф схватил первое попавшееся под руку, запихнул в сумку и бросился за Виктором, который, пересилив страх, помчался за тенью через парк. Свечи сразу погасли, и Виктор с Жозефом наугад преследовали незнакомца, двигаясь по направлению к ореховой роще. В конце концов им удалось настичь его и схватить. Он нисколько не сопротивлялся.
— Прошу вас, отпустите меня! — взмолился незнакомец.
Они дотащили его до стены, отделявшей имение от улицы Корвизар. В бледном свете фонаря им наконец удалось разглядеть свою добычу: тщедушный мужчина лет пятидесяти, с глубокими морщинами на лбу и щеках, с седыми волосами и темными глазами.
— Кто вы? Чем здесь занимаетесь? — строго спросил Жозеф.
— Да отпустите вы его, наконец, тупицы! — вдруг крикнул высокий голос.
Он принадлежал молодой женщине, светловолосой и кудрявой, которая так яростно сверлила взглядом Виктора и Жозефа, словно хотела обратить их в камень.
— А вот и еще одна! Так вас много?
— Мы с Жаном-Пьером ищем своих друзей. Разве это запрещено?
— На территории частного владения? Кого же вы ищете?
— Какая вам разница? Мы не сделали ничего дурного, — уверенно сказала блондинка. — Мы пытаемся найти мсье Бренгара и мсье Баллю, они пропали где-то в этих местах.
— Баллю? Вы сказали Баллю? Альфонс Баллю?
— Вы его знаете?! — спросила изумленная женщина.
— А как же! Это кузен консьержки из дома, расположенного рядом с книжной лавкой.
— Жозеф, помолчите хоть минуту, я постараюсь объяснить все понятнее. Но прежде всего давайте представимся. Меня зовут Виктор Легри, а это мой шурин и компаньон Жозеф Пиньо.
— И писатель, — заметил Жозеф.
— Я — Жан Пьер Верберен, а мадмуазель — Люси Гремий, невеста мсье Баллю.
— Невеста — это громко сказано, — возразила Люси.
Полчаса спустя бывший переписчик и парикмахерша, перебивая друг друга и прерываясь из-за постоянных замечаний Жозефа, поведали о том, как был заселен заброшенный дом и как исчез Жан-Батист Бренгар, он же — Бренголо. Альфонс Баллю тоже испарился. Непонятно было, что связывало двоих пропавших, кроме рекламной карточки парикмахерской, где работала мадмуазель Гремий.
— Так значит, бродягу, который продал карпа Аделаиде Лезюер, зовут Бренголо, — подытожил Жозеф.
— Какого карпа? — спросила Люси.
— Неважно. И вы утверждаете, что он живет в этом поместье?
— Да, — подтвердил Жан-Пьер Верберен. — Он поселился здесь в середине августа, когда меня выгнали из моей хижины в Шантийи.
Жозеф задумался. А что если насвистывал тогда не кто иной, как Бренголо? «Какова же его роль? Хорошо бы разыскать его».
— У нас есть доказательство, что Альфонс Баллю был здесь, — сказал Жозеф. — Это пуговица от формы, я проверял, точно такие же пришиты на его сменном мундире. Если он заметил останки, которые гниют в подвале, он должен был драпать отсюда со всех ног.
— Какие останки?
— Типа этих, — ответил Жозеф и, обмотав правую кисть платком, осторожно вытащил из сумки человеческую руку.
Люси завизжала и вцепилась в плечо Жана-Пьера Верберена, которому и самому стало не по себе.
— Мертвец! — закричала она. — Разрезанный на куски!
— Там больше трупов животных, чем людей. Вероятно, из них изготавливают поддельные мумии, — объяснил Виктор.
— И Альфонс замешан в этом?!
— Либо он преследует преступников, либо входит в их банду, — ответил Жозеф.
— Он?! Не может быть! Он слишком добрый и, извините меня, слишком глупый.
— Мсье Мори, мой тесть, утверждает, что преступление рождается из глупости и алчности.
— Тем хуже для мсье Мори! Альфонс и мухи не обидит!
— Это уж слишком для военного! — пробормотал Виктор.
— Я охотно верю вам, мадмуазель, если только эта муха не охраняет сокровище. Возьмите, например, тех, кто позволяет крестьянам находить трюфели и…
— Мсье, и все же я опасаюсь, что мой друг Бренголо убит, — вмешался Верберен. — Видите эту книгу? Это «Песнь нищих» Жана Ришпена. Она принадлежит ему. Я нашел ее недалеко от разрушенного дома, и на странице, где поэт описывает убийство, можно видеть кровавый отпечаток ладони.
— Ну вот, мы запутались в этом деле безнадежнее, чем пресловутая муха в паутине! — простонал Жозеф.
— Мой компаньон прав. Лучше всего сейчас вернуться и лечь спать. Завтра утром мы объединим усилия, чтобы раскрыть тайну этого жилища.
— Завтра я работаю, — возразила Люси.
— А я не чувствую себя способным продолжить это дело, у меня слишком слабые нервы, чтобы выдержать такие волнения. Мне очень жаль, — добавил Жан-Пьер.
— Ваша реакция естественна. Ну а мы с Жозефом продолжим, — пообещал Виктор. — Если разгадаем эту загадку, я дам вам знать.
Они обменялись адресами и устремились друг за другом в проход, образованный деревьями, ветви которых низко смыкались над головой. Когда они выпрямились и отряхнулись, Виктор предложил всем вместе сесть в фиакр, но Верберен и его спутница отклонили его предложение.
— По-вашему им можно верить?
— Мне кажется, да. Жозеф, сложите эту сумку, свой платок и его содержимое в тщательно закрытую коробку. Никто не должен ее обнаружить. Положите ее в подвал.
— Почему?
— Я настоятельно прошу вас об этом. И помойтесь с мылом с ног до головы перед малейшим контактом с близкими. Обещаете?
— Ну да!
— А мы с вами продолжим на рассвете.
— Вы забываете об одной детали: Кэндзи.
— В таком случае я беру утренний осмотр на себя.
— Ну вот, так всегда! На самом интересном месте!
Они вышли, переругиваясь, на бульвар Италии, в то время как на противоположной стороне спешил в обратном направлении тот человек, что следил за парочкой из-за кустов. Он спешил обратно на свой пост, досадуя на себя из-за задержки, вызванной случившейся некстати ссорой. Теперь, из-за усталости и навалившихся дел, ему придется значительно сократить время наблюдения.
Устроившись рядом с Таша, Виктор никак не мог уснуть. Он размышлял. Куда мог деться Альфонс Баллю? Он дезертировал? Причастен ли он к смерти Александрины Пийот? Нельзя было отбрасывать эту версию. В конце концов, Баллю бывал в ее лавке.
«Может, с ним произошел несчастный случай? Тогда об этом знали бы в штабе… А его личные вещи? Ведь они остались на улице Виоле».
Виктор не мог выбросить из головы мысль об этом подозрительном исчезновении. Он бесшумно поднялся, прошел на кухню, где кошка настоятельно потребовала от него еще паштета. Он брызнул себе в лицо холодной водой и рухнул на стул. Виктор был взволнован и полон мрачных предчувствий. А инспектора Вальми, несмотря на его добродушный вид, не проведешь.
