Глава тринадцатая

При виде каждого снимка у него начинало быстрее биться сердце. Он погружал в ванночку с проявителем девственно-чистый лист, и начиналась магия: там, где секунду назад не было ничего, проступали темные пятнышки: одно, другое, третье… Они увеличивались, сливались друг с другом и наконец превращались в изображение — причем довольно часто оно сильно отличалось от той картинки, которую Виктор видел в видоискатель фотоаппарата, нажимая на спуск. Сейчас он наблюдал, как появилась лежащая Таша, обнаженная, небрежно положившая руку на лобок, похожая на чувственную и целомудренную «Олимпию» Мане. На ее лице читалась чуть насмешливая улыбка, головой она опиралась на левую руку (которая вышла чуть размытой), и Виктору казалось, что Таша вот-вот кивнет ему, приглашая подойти поближе.

Почему из всех женщин он выбрал эту? Да, она красива, а их тела, соединяясь, испытывают неистовое блаженство. Но для него было немыслимо представить страсть как «контакт двух эпидермисов», как описал ее Шамфор. Из какой загадочной алхимии она возникала?

В памяти всплыли странные слова, переписанные из миниатюрной книжечки Александрины Пийот. Какая-то формула, предположил профессор Мандоль. Лекарство? Мазь? Эликсир молодости? Наркотик? Он прошел в спальню.

Открыв блокнот, достал старую фармакопею с полки книжного шкафа.

— Циннамон: кустарник, произрастающий в теплых районах Азии. Мирра: камедистая ароматическая смола, получаемая с бальзамического тополя. Нард: травянистое экзотическое растение… Что там еще? Алоэ…

Приход почтальона прервал его поиски. Тот принес почту и «Иллюстрасьон», еженедельный журнал, который они выписывали с Таша. Он не устоял перед соблазном пробежать его глазами и прочел формальное опровержение предполагаемого побега капитана Дрейфуса, все еще находящегося в ссылке на Чертовом острове. Эмиль Шотан, бывший министр колоний, сообщал общественности, что осужденный, отныне закованный в цепи, особо охраняется унтер-офицером с револьвером за поясным ремнем, которому дан приказ стрелять прямо в голову при малейшей попытке к бегству.

— Бесподобно, — проворчал Виктор.

Взгляд на часы вынудил его закрыть журнал и фармакопею: Эфросинья не задержится, поэтому благоразумнее выйти из дома вовремя, жаль, киносеанс Жоржа Мельеса начнется лишь в половине первого.

«Надо будет показать этот список мсье Шодре, аптекарю. Может, у него возникнет логичная гипотеза?»

Пока возился с фотографиями, он прокрутил в голове последовательность событий, которая накануне привела их с Жозефом на территорию поместья на улице Корвизар. Он упрекал себя в малодушии.

«Я постоянно колеблюсь между двумя противоположными версиями. Александрина Пийот покончила с собой или это было убийство? Я обязан докопаться до истины».

Как только закончится показ в театре Робер-Гуден, он заскочит в книжную лавку за Жозефом.

Идея заболеть ангиной была просто отличной! Жозеф пожаловался тестю на самочувствие и к четырем часам был свободен.

«Бедняжка мадам Керсон, согревающие компрессы, это так неприятно… Неужели она думает, что я не узнал ее голос?! Благодаря ей я организую свою экспедицию тихо и мирно», — думал Жозеф, идя по улице Висконти. К счастью, Эфросинья в это время как раз посвящала Мели Беллак в основы игры «желтый гном». Они сидели в бывшей квартире Виктора на улице Сен-Пер.

— Главное — не говорите маме, она способна отказаться даже от игры ради того, чтобы приготовить мне гоголь-моголь и горчичный порошок! — попросил он Кэндзи.

Отец Жозефа, букинист с набережной Вольтера, оставил сыну в наследство квартирку, до того забитую старыми книгами и вещами, что она напоминала ему пещеру контрабандиста. Вход был со двора, рядом располагались каретные сараи.

Согласно неизменному ритуалу Жозеф погладил кончиками пальцев фотографию, прикрепленную кнопками к перегородке. На него, улыбаясь, смотрел пухленький букинист, облокотившись на парапет.

— Здравствуй, папа! Как там, наверху? У меня потрясающая новость: ты снова будешь дедом. Будь бдителен, отведи от меня неприятности, потому что мне нужна защита, особенно сегодня вечером.

Он долго собирал свое исследовательское снаряжение и после тщетных попыток найти лампу Румкорфа схватил свечи и спички. Он отыскал компас, валявшийся в коробке, доверху наполненной изъеденными молью шерстяными вещами, которые Эфросинья свято хранила на случай очередной войны, вытащил новую записную книжку из-под «Жиля Бласа», оценил вес заржавевшей сабли национальной гвардии, отложил ее, сунул в карман несколько карандашей. Уже собираясь выйти, он взял еще моток бечевки и ножницы.

— Ну вот, я ухожу, но скоро вернусь.

Сгибаясь под тяжестью ноши, он заскочил на кухню, откуда стащил четверть палки колбасы, полбатона и нож. Эта кража отягощала его совесть, пока он не добрался до лавки «Маленький мавр». Там, среди мешков с сушеными овощами и бочек с сельдью, хозяин предлагал отличный кофе. Жозеф зашел на минутку, радуясь своей выдумке с мнимой болезнью, пробудившей в нем ностальгическое воспоминание о тех случаях, когда мальчишкой он ускользал от надоедливого надзора матери.

— Чем обязан такой честью? Мы нечасто видим вас, мсье Пиньо, — заметила официантка.

— Работа, мадам Бушарда, работа. Кстати, вас не затруднит отнести записку моей супруге?

Он нацарапал для Айрис записку, прося ее успокоить мать и ложиться спать, так как он вернется поздно.

— Это ведь на улице Сены 31? — уточнила мадам Бушарда, кладя в карман записку и чаевые.

— Все верно, третий этаж. Спасибо, мадам Бушарда, до встречи!

Фиакр привез его на улицу Сенк-Диаман, где он надеялся еще раз поговорить с Аделаидой Лезюер. Если повезет, ее бандитского вида дружка не будет дома. Ехал он довольно долго, и за это время заново пережил давнее ночное вторжение в развалины мрачной Счетной палаты. Там он едва избежал смерти, и даже воспоминание об этом пугало и волновало.

Ставни в «Уютной каморке» были закрыты. Удивившись, что хозяева покинули кабачок в субботу вечером, Жозеф расспросил шорника, лавка которого располагалась по соседству.

— Аделаида? Она в больнице из-за раны на руке, которая воспалилась и сильно распухла. У бедняжки так подскочила температура, что Тотор заволновался, — объяснил мужчина, не вынимая папиросу изо рта.

— В какой больнице?

— Я ничего об этом не знаю. Тотор молчит, как рыба!

«Решительно, куда ни закинь удочку — всюду попадается эта проклятая рыба! Придется идти в замок с призраками», — подумал Жозеф.

Он сбился с пути и сориентировался только дойдя до колодца с конической крышей, из которого брали воду жители квартала Бют-о-Кай. Повернул назад. Выйдя на бульвар Италии, а затем на улицу Корвизар, заметил наконец аллею, ведущую к зарослям кустарника, которую окрестил «Автономной территорией Пиньо, известного французского географа».

Он шагал взад-вперед по тротуару, пока не улетучились последние прохожие, и только тогда углубился в чащу. Пока не было необходимости зажигать свечу, меркнущего дневного света было достаточно, чтобы прокладывать себе дорогу. Он вооружился веткой, чтобы раздирать ею стебли плюща и ломоноса, обвившиеся вокруг деревьев. Казалось, этот зеленый ад ждал его прихода, он словно вбирал его в себя, тут же скрывая его следы.

— Вот булыжники Виктора. Здесь я увяз в грязи, до сих пор видны мои следы. Только бы не угодить в болото! А вдруг я что-нибудь себе сломаю, или меня укусит змея, или я окажусь в зарослях ядовитого плюща? Нужны крепкие ноги, чтобы дойти до конца этого проклятого лабиринта, он то поднимается вверх, то спускается. Я бы здесь все выровнял, засыпал землей и построил диспансер или школу, где местным жителям станут вдалбливать, что их предки были галлами.

Он без конца терял равновесие, бранился и, не заметив ступеньку, покрытую опавшими листьями, чуть не врезался в акацию. Мох, выстилавший аллею, был пропитан водой сильнее, чем саварен — ромом. В мокрых насквозь ботинках он осмотрел водоем, где плавало что-то, напоминавшее куски пробковой коры. Присмотревшись, он понял, что это дохлые рыбы.

— Это еще что за дрянь? Морда как у шакала… Отвратительно! Сюда бы санитарную службу, чтобы вычистить всю эту зловонную клоаку. И поставить аптечный киоск, в котором бесплатно раздавали бы хинин. А это что посередине?

Он прищурился, чтобы рассмотреть что-то вроде островка, на котором возвышалась облезлая статуя с воздетыми к небу руками.

— Ну, голубушка, тебя немного подштукатурят, а потом наденут на голову симпатичный фригийский колпак, чтобы все помнили достижения Республики. А аборигены будут возлагать к твоим ногам кокосовые орехи.

Пока он ступал по доскам и щебню, у него между ног проскочила лесная мышь. Жозеф зажег свечу, капля воска обожгла запястье. Боевое ранение.

Парк поредел, над деревьями показалась острая крыша дома. Приближаясь, Жозеф различил двух львов, сидящих на задних лапах.

Даже самые отважные завоеватели делают передышки, чтобы записать свои наблюдения, которыми будут наслаждаться потомки.

Он прикрепил свечу к лапе одного из львов, чтобы сумбурно описать неизведанные земли, на которые ступил.

Ну и куда ему идти?

Он решил направиться к центральному зданию. Ветхая дверь отворилась, стоило ее посильнее толкнуть. Он вошел и закашлялся от зловония. Справа находилась просторная комната с тремя окнами без рам. Из мебели здесь имелся только деревянный ящик, перевернутый так, чтобы получилось подобие стола. На него были брошены какие-то засаленные тряпки. Рядом лежал мятый перегонный куб. Слева обнаружилась темная узкая комната. Скрипучий паркет был покрыт слоем земли и камешков. Свеча осветила матрас, из которого с шумом высыпалась целая ватага крыс.

Мерзкое отродье!

Коридор заканчивался лестницей с железными перилами. Ступени были такими ветхими, что он боялся, как бы они под ним не провалились. Тем не менее он дошел до лестничной площадки, а следующий пролет привел его на второй этаж, где все было так же, как на первом.

На западной стороне располагалась такая же пустая комната, как и внизу, с той лишь разницей, что ставни, хоть и поломанные, здесь были закрыты. Со стен свисали лоскуты обоев, а пол был усеян отбросами, некоторые из них, казалось, были органического происхождения. Отблеск свечи скользнул на облупившийся потолок, пробежал по пыльному лоскуту, который, должно быть, когда-то был обивкой. Пахло плесенью и грибами. Взгляд привлек какой-то зеленый стебелек. Он нагнулся. Это была тонкая бархатная ленточка, которую он поднял и положил между страницами блокнота.

В восточном крыле воздух был таким спертым (ставни давно были плотно закрыты), что Жозеф зажал нос. Камин с крохотным очагом и два заколоченных стенных шкафа свидетельствовали о давнем отсутствии человека.

— Отличные декорации для двойного убийства на улице Морг, — проворчал он, рассматривая одно из заколоченных окон.

Ему стало любопытно, какой вид открывался бы из окна, если бы не мешали ставни. Наверное, он увидел бы сад и крышу вычурного левого крыла. Надо будет наведаться туда чуть позже.

Пламя свечи позволило ему прочесть надписи, нацарапанные углем. Большинство из них были непристойными, некоторые дополнялись рисунками, имевшими целью пояснить утверждения, касающиеся анатомических подвигов, которые индивиды мужского пола намеревались совершить в неопределенном будущем. На разрушенном карнизе виднелась надпись, отличавшаяся от этих постыдных обещаний:

Жозеф презрительно фыркнул, переписывая в записную книжку эти свидетельства примитивной культуры. Ему хотелось поскорее убраться отсюда, тем более что пауки, которым, похоже, нравилось в этом законопаченном помещении, все здесь оплели своими сетями.

Но он не успел никуда уйти, так как внезапно он услышал шум, и, похоже, это были чьи-то шаги. Жозеф остановился, придя в ужас от мысли, что он отрезан от цивилизации, заперт в этой мрачной постройке, проглотившей и переварившей одного за другим всех предыдущих обитателей. Призраки вновь вступали во владение этим местом, куда они вернулись из-за вторжения чужака. Здесь было что-то сверхъестественное, и учащенный пульс Жозефа это подтверждал. Окна отказывались открываться, а у подножья лестницы притаилось чудище, созданное, вероятно, при помощи обряда вуду.

Жозеф никак не мог вдохнуть воздух. Стоит ли подниматься выше? С дрожью в коленях он уже хотел было на это решиться, когда вдруг понял, что ритмичный шум, столь напоминающий шаги, раздается как раз с верхнего пролета.

Близость опасности привела его в чувство. Он стал тихо пробираться вперед. Незваный гость бродил у него над головой. Кажется, этот призрак носил страшно тяжелые ботинки.

Свет, окруженный оранжеватым ореолом, мелькнул на этаже. Жозеф загасил свечу и пригнулся. Кто-то спускался, насвистывая. Жозеф знал мотив: эту колыбельную пела ему каждый вечер мать, не осознавая, что порождает в малыше чувство страха. Но слов было уже не вспомнить.

Скрежет, покашливание, хлопнувшая дверь.

Жозеф подбежал к одной из сломанных ставен. Под орешником возник расплывчатый силуэт и исчез.

Не заботясь о надежности ступеней, Жозеф помчался вниз. Пот застилал глаза, он предпочитал не думать о том, что ожидало его снаружи, и влетел бы в кустарник, если бы не споткнулся о какое-то препятствие. Он рухнул, как куль с мукой. А придя в себя, нашарил в кармане свечу и спички.

Залезть в подвал? Ну уж нет! Там, наверное, полно тараканов и крыс. Лучше пойти за тем типом!

Но незнакомец в тяжеленных ботинках был уже далеко, а Жозеф не мог позволить себе остаться в памяти потомков трусливым исследователем, пренебрегшим своим долгом и повернувшим назад в самый ответственный момент. А вдруг там, внизу, пещера, где растут огромные кристаллы, от которых пришел бы в восторг сам Линденброк?

И собравшись с духом, он шагнул к лестнице, бормоча, как жюльверновский герой: «Там, вероятно, остались следы доисторической жизни, и я обязан их отыскать. Вперед, профессор!» «Вот докембрийские отложения! Мы на верном пути, пошли! Вперед!»

В отличие от хлипких деревянных пролетов, по которым ему пришлось подниматься до этого, лестница в повал оказалась каменной и весьма надежной. Запах, ударивший в ноздри на этот раз, напоминал вонь разлагающейся плоти.

— У них забился туалет? Или это кладовая огромного паука-птицееда? Спокойно, представь, что читатели заинтересовались твоими приключениями, позабыв о своих хлопотах, не замечая окружающего мира. Насладись пережитым опытом. Ты просто глянешь и тут же уберешься восвояси.

Он приблизился к углублению в стене, нише, наполненной странными предметами.

— Должно быть, здесь обитают анималисты. Похоже на останки… Они воняют! Может, куклы?..

Жозеф вскрикнул от ужаса, чуть не уронив свечу. Но даже в такой ситуации он не забывал о своем блокноте. Дрожащей рукой он вывел:

— Мамочки!

От приступа тошноты он согнулся пополам. Ему казалось, он сейчас выблюет все, что у него внутри, но вдруг под нишей что-то блеснуло. Рука нащупала нечто твердое, застрявшее между двух кирпичей. Он поднял металлическую безделушку, слегка выгнутую, с крошечным колечком на обратной стороне, похожую на пуговицу от униформы. Выделялась рельефная надпись: «Колониальный пехотный полк». У него мелькнула мысль об Альфонсе Баллю. Альфонс Баллю замешан в этом деле?

Волнение, вызванное эти предположением, остановило приступ тошноты. Не чувствуя, как на руку капает горячий воск, он вскарабкался по ступеням, движимой одной мыслью — наполнить легкие кислородом.

Обессилевший исследователь добрался до дыры на улице Корвизар.

— Надо отмыться, прежде чем лечь спать, от меня, кажется, воняет… Бальзамирование! Я обнаружил в Париже место, где изготавливают мумии!..