О чем же думал Жоффрей? Как решил он судьбу Анжелики? И судьбу Колена?

Его молчание, его нарочитое отсутствие стали невыносимы.

Каждую минуту этого дня, который казался ей веком, она то боялась, то надеялась, что он ее позовет. Она предстанет перед ним с трепетом, пусть, но это все же лучше навязанной ей графом неопределенности. Возможность кричать, бушевать, умолять, упрашивать и самой обвинять вернула бы ее к жизни.

Бешенство, гордость, инстинкт самозащиты, которые поддерживали ее утром, рассыпались по мере того, как текли часы. Отстраняя ее от себя, делая вид, что ее не существует, он подвергал ее настоящей пытке, которая подавляла силу ее характера, и она с трудом заставила себя проглотить несколько кусочков из того, что прислала ей мадам Каррер.

После обеда она отправилась на поиски Кантора и нашла его в порту, деловитого и озабоченного.

— Не слушай сплетен, которые тут ходят на мой счет, мой мальчик, — сказала она в сильном волнении. — Ты ведь знаешь, как суеверны окружающие нас люди. Не они ли объявили меня когда-то.., квебекской Дьяволицей? Достаточно женщине попасть в плен к пирату, как клеветники начинают плести свои сети. Золотая Борода вел себя по-рыцарски по отношению ко мне, и когда-нибудь я расскажу тебе, кем он был, и как объяснить мои дружеские чувства к нему.

— Во всяком случае, я не буду присутствовать при его казни, — заявил Кантор, явно не расположенный обсуждать этот вопрос. — Сегодня же с началом прилива я отплываю на «Ларошельце», командование которым мне только что поручил отец.

Он выпрямился, гордый тем, что в пятнадцать лет ему доверили обязанности капитана, и ясно было, что его не слишком заботили подводные течения, волновавшие маленькую колонию. Он был доволен, что вернулся вовремя и успел принять участие в морском сражении и еще более доволен тем, что отправляется в океанское плавание капитаном, что перед ним открывается притягательная для него жизнь моряка. Полный сознания своей важности, он добавил:

— Я должен доставить в Хоуснок партию товаров, которые затем будут переправлены в Вапассу Куртом Рицем, а также шестерых рекрутов.

— Как, — воскликнула Анжелика, — в Вапассу отправляется через несколько часов груз, а меня даже не предупреждают?… Лорье! Лорье!, — позвала она проходящего мимо мальчишку, — помоги мне собрать ракушки для Онорины…

Она едва успела написать записку Жонасу и Малапраду.

— Поспеши, поспеши, прилив не будет ждать, — поторапливал ее Кантор.

Швейцарец Курт Рид стоял на молу с алебардой в пуке следя за погрузкой в шлюпку тюков и своих людей, немцев и швейцарцев по происхождению, одетых в парадную одежду, являвшую собой своеобразную разновидность одежды ландскнехтов. Их костюм состоял из короткого, в обтяжку, камзола с пышными, прорезанными вдоль рукавами, коротких штанов цвета лютика, с большим напуском, собранных у колен и украшенных по всей длине алыми лентами, колебание которых придавало одежде помпезность. Согласно полуприличной и славной моде прошедшего века штаны были снабжены заметно выступающим гульфиком в форме кармана из золотисто-желтого сатина. Только плиссированный воротник был заменен гибкими брыжами.

Широкий колпак, нечто среднее между старинной шапкой и современной широкополой фетровой шляпой, был украшен коротким красным страусовым пером. К поясу прикреплялась золоченая стальная каска. Вооруженные пиками, они выглядели весьма внушительно.

Курт Риц полностью соответствовал всем требованиям, предъявляемым сержанту. Это был опытный, смелый, мудрый, обходительный человек; он много раз встречался с противником; он был крепко сложен и благожелателен.

К тому же Риц носил шпагу, признак дворянского титула, полученного им на службе у короля Франции за Австрийскую кампанию против турок.

Анжелика не видела Курта с той ночи, когда заметила его прячущимся под кормовой башней «Сердца Марии», если не считать встречи мимоходом в вечер ее возвращения. Она поискала его глазами, не признав с первого взгляда.

Кто-то показал ей сержанта. Анжелика передала ему письмо для Жонаса, не обращая внимания на брошенный им высокомерный и презрительный взгляд. Конечно, он ее презирал за то, что случайно подглядел на корабле. Расскажет ли он об этом в Вапассу? Она не могла унизиться до того, чтобы попросить его молчать. Однако, разговаривая с ним солидным тоном, дополняя письмо устными указаниями, которые только что пришли ей в голову, — не забыть, например, набрать еловых шишек для приготовления грудной настойки, — она интуитивно почувствовала, что имеет дело с порядочным человеком. Отвечая ей твердым, холодным тоном, он был полон природного благородства, свойственного горцам и чуждого всякой мелочности. Он ничего и никогда не расскажет, конечно, о тайне, увиденной при свете свечи в ту ночь, когда ему удалось бежать с пиратского корабля.

Заметив графа де Пейрака, спускавшегося в порт в сопровождении Ролана д'Урвилля и Жиля Ванерека, она решила скрыться.

Зачем она убежала? От него? От своего мужа? Она бродила среди новых домов Голдсборо, сейчас безмолвных, так как все отправились в порт, чтобы присутствовать при отплытии яхты…

На этот раз ей не хватило смелости остаться там, в нескольких шагах от него, смешаться с наблюдавшей за ними толпой. Она должна бы быть там, упрекала она себя. Помахать платочком, когда небольшой корабль под командой храброго юноши Кантора де Пейрака поднимет паруса… Она не смогла. Это был первый серьезный срыв, допущенный ею этим утром.

Он победил, но посмотрим, чем закончится все сражение?

Пока она не узнает, какая судьба уготована Колену, Жоффрей представляет собой угрозу, руку, занесенную для удара, а в глубине души он ее противник, от которого нельзя избавиться.

Сколько раз в прошлом граф де Пейрак заявлял о своей твердой решимости убить всякого, кто попытается отнять у него жену!

Она не могла без душевной боли вспоминать эти слова. Он подтверждал их в отношении к Пон-Бриану и Ломени.

Колен был обречен, причем не столько как пират и грабитель, сколько как соперник. Но этого не должно быть! Он не может погибнуть из-за столь ничтожной причины! Во всяком случае, из-за нее! О Боже, не допусти этого!..