Над бухтой Каско опустился вечер. Заходящее солнце освещало синюю гладь моря с его многочисленными заливами, разбросанными повсюду островами и сине-серебристыми косяками рыбы.

В водах этого моря сливались теплое и холодное океанические течения, несущие с собой громадные массы планктона, за которым следовала рыба, чьи бесконечные запасы привлекали сюда рыбаков с незапамятных времен.

Мальвины приплывали сюда на своих шаландах За несколько веков до того, как Христофор Колумб открыл Антильские острова.

Весной море покрывалось белыми парусами кораблей, словно распустившимися гигантскими водяными лилиями.

С наступлением ночи Анжелика увидела сквозь темные просторы загорающиеся красные огоньки. Но они были далеко и мерцали как звезды.

— Он не пьет, — пробормотал рядом Аристид. — Что вы думаете о моряке, который не пьет?

— О ком это вы говорите?

— Об этом чертовом Золотой Бороде… Он не пьет, кроме разве что тех случаев, когда берет себе женщину. Но это бывает не часто. Насчет женщин говорят, что он не особо до них охоч… Насчет выпить, тоже не особо. И все же, это страшный человек. Когда брали Портобелло, он заставил монахов монастыря Сан Антонио идти впереди его солдат, в качестве прикрытия. Испанцы гарнизона стреляли в них и плакали. Анжелику охватила дрожь.

— Этот человек нечестивец!

— Да нет! Не такой уж нечестивец, как вы думаете. На борту его корабля постоянно устраивают молитвы. А тех, кто в чем-либо провинится, он посылает на смотровую площадку на мачте, прочесть двадцать молитв подряд.

Анжелике стало не по себе, и ей казалось, что в ночной темноте то здесь, то там появляется золотая борода кровавого флибустьера. При мысли о том, что рядом с их мысом как-то ночью бросил якорь корабль этого типа, когда он высаживал здесь своих смутьянов, у нее мурашки забегали по коже.

— Он вернется, вот увидите, — сказал раненый. Снова Анжелику пробрала дрожь. А завыванье ветра и внезапно вспыхнувшая на горизонте зарница показались ей зловещими.

— Ладно, спите!

Она обернула вокруг себя полы плаща. Анжелика решила остаться дежурить у постели больного до середины ночи, после чего ее должен был сменить пират, его так называемый береговой брат. Сейчас он тоже был здесь, сидел на корточках у костра, здоровенный, с головой, втянутой в плечи, и она слышала, как он скребет пальцами свою лохматую бороду, пытаясь успокоить донимавший его кожу зуд.

Думая о тысячах вещей и повернувшись лицом к звездам, она не видела, что тот уставился на нее своими блестевшими в темноте глазами. Сейчас, когда он уже не был таким больным, он испытывал вполне определенные чувства, глядя на эту женщину.

В своем черном плаще и с лицом, светившимся в темноте, подобно ясной луне, она была неподвижна, как статуя. На ее лицо все время падала золотая прядь волос, которую она отбрасывала легким движением руки. И один этот простой жест высвечивал всю ее скрытую красоту, выразительность ее изящных форм, которые приводили его в восхищение.

— Я не как Золотая Борода, — сказал он тихим голосом. — Женщин я люблю.

Он кашлянул, чтобы прочистить себе горло.

— Вам не приходилось вдруг захотеть получить удовольствие, мадам?

Она медленно повернула голову в сторону его массивной фигуры.

— С такими мужчинами, как ты? Нет, мой мальчик.

— А чем вам не нравятся такие мужчины, как я?

— Голова у тебя, как тыква, и ты слишком безобразный, чтобы поцелуи с тобой доставляли удовольствие.

— А нам не обязательно целоваться, если это вам не нравится. Мы можем заняться совсем другим делом.

— Сиди на месте, — сказала она ему сухо, увидев, что он сделал движение в ее направлении. — Я приводила в чувство и не таких, как ты. А тебя я уже не стану заштопывать.

— Какая же вы несговорчивая, — проворчал он, начав снова яростно чесаться. — А я вам предлагаю воспользоваться такой удобной возможностью. Мы одни, и время у нас есть. Меня зовут Гиацинт… Гиацинт Буланже. Вам это ни о чем не говорит?

— Не обижайся, но ни о чем. Во мне. Гиацинт, говорит осторожность, — сказала она ровным голосом, не желая превращать его в своего врага. — Матросы, которых выгоняют с корабля и высаживают на берегу, не всегда первой свежести. Посмотрев на тебя, я готова биться об заклад, что ты весь пропитан сифилисом до мозга костей.

— Нет, это не правда, готов вам поклясться, — вскричал пират с откровенно оскорбленным видом. — У меня такая морда только из-за ваших чертовых пчел, которых вы нам швырнули прямо в котелок.

Аристид заныл:

— Перестаньте вы там спорить прямо у меня над головой, как будто я уже покойник.

Снова наступила тишина.

Анжелика говорила себе, что не из-за чего излишне драматизировать ситуацию. Она и не таких видывала. Но сейчас похоть этого гнусного типа приводила ее в состояние скрытой тревоги, и вскоре ею овладел настоящий страх. Нервы ее были натянуты до предела, и она испытала неодолимое желание немедленно убежать отсюда. Усилием воли она заставила себя остаться на месте и продемонстрировать свое безразличие, чтобы он не видел ее испуга. Затем она воспользовалась первым предоставившимся предлогом, чтобы подняться, велела пирату следить за костром и за своим названным братом, и вернулась в хижину.

Сидя согнувшись, мисс Пиджон была похожа на маленькую колдунью, занятую приготовлением своего зелья.

Анжелика наклонилась к Сэмми, потрогала его горячий лоб, поправила повязки на ожогах, потом, улыбнувшись старой деве, вышла из помещения и села за хижиной, рядом с индианкой Мактарой.

Серп луны показался из-за облаков. Это была ночь, в которую трудно уснуть. Стрекотание кузнечиков шло, как бы на одной высокой ноте и накладывалось на шум ветра и моря.

Появился старый лекарь, одетый в свой широкий плащ. Между поднятым воротником этого плаща и полями шляпы были видны лишь стекла его очков, в которых отражение луны внезапно зажгло две яркие звездочки. За ним, словно тень, с мушкетоном в руках следовал его индеец, завернутый в красное одеяло.

— Итак, — сказал Шеплей, — я иду собирать дикую вербену. Эту святую траву, траву колдунов. Она — слеза Юноны, капля крови Меркурия, радость простых смертных. Собирать ее надо тогда, когда над горизонтом поднимается звезда Сириус, когда в небе нет ни солнца, ни луны, которые не должны присутствовать при сборе вербены. И ночь близка, и небесные знаки совпадают. Ждать я больше не могу… Оставляю вам две порции пороха для вашего мушкета и то, чем поить больных, чтобы они были не так опасны… Берегитесь этих каналий!

Она тихо сказала по-английски: «Спасибо, мистер Шеплей»!

Он уже сделал несколько шагов, но снова обернулся, чтобы прислушаться к нежному голосу иностранки, который тихо прозвучал в ночи: «Thank you, мистер Шеплей».

Он посмотрел на нее. При свете луны зеленые глаза Анжелики излучали невыносимый блеск.

Из его беззубого рта послышался сардонический смех.

— Вы пойдете на Ночной шабаш? — спросил он, — вы полетите туда на вашей метле? Для такой женщины, как вы, это должно быть или сегодня ночью, или никогда. Когда на небе такая луна, вы встретите демона на гусиных лапах… У вас нет жезла, смазанного специальной мазью? Вы знаете ее рецепт? Сто унций топленого свиного или человеческого жира, пять унций гашиша, полгорсти цветов конопли, полгорсти цветов мака, щепотку порошка из корня морозника, растертое семя подсолнуха…

Так как он говорил по-английски, то она поняла не все, что он сказал, но он повторил формулу по-латьши, и она в испуге замахала рукой.

Старая толстая индианка проводила Шеплея вдоль берега полуострова до лесной опушки, затем вернулась назад своим торжественным шагом. Анжелика задавала себе вопрос, какое место занимает Мактара в жизни этого старого сумасшедшего англичанина. Индианки редко идут работать в качестве прислуги. Была ли она его женой? Тогда понятен тот остракизм, которому подвергли ученого его соотечественники, считающие красный цвет кожи признаком вырождения.

Через какое-то время Анжелика узнает историю этой странной пары, которая жила на диком мысу бухты Макуа, историю юной индианки, последней оставшейся в живых из полностью истребленного племени пеквотов. Сорок лет тому назад ее привели на рыночную площадь Бостона, чтобы продать, как рабыню. Она была куплена для хозяев молодым англичанином, недавно прибывшим в эти края с дипломом аптекаря в кармане для работы по контракту. Он отправился в путь, ведя ее за собой на веревке. В какой-то момент он заглянул в темные, похожие на лесной родник, глаза беззащитной, как лань, девушки и ощутил внезапный порыв к добру и желание совершить безрассудный поступок, что часто свойственно сынам Шекспира.

И, вместо того, чтобы вернуться к хозяевам, он ушел с ней в лес. Вот так они оба оказались в проклятом царстве отверженных.