Глава девятая
Уж грелся на солнце, свернувшись кольцом на плоском камне. Раздался хруст: два черных остромордых чудища приближались по траве к его убежищу. Уж испуганно скользнул в кусты.
Ноги в остроносых туфлях нерешительно топтались на месте.
— Я видела змею! — вскрикнула худенькая девушка.
— Тебе показалось, Элиза. Здесь тебе не Сенегал, а Париж! — успокоил ее шестнадцатилетний паренек с бачками, в кепке.
— А как мы найдем выход? — спросила она, отцепляя подол юбки от колючего ежевичника.
— Я знаю это место как свои пять пальцев, лучше убежища не найти. Тут живет один старый болван, но он вечно пьян в стельку, так что…
— Ой, Фердинанд, там какой-то зверь!
— Это просто кот, не бойся, идем.
Он провел ее за руку вдоль обвалившейся стены к укромному уголку под выступом, скрытым занавесом густого ломоноса.
— Шикарное местечко! Настоящее любовное гнездышко!
Парень расстелил на траве куртку, но девушка отпрянула.
— Ты рехнулся? Земля же мокрая!
Кавалер схватил подружку за подбородок и впился ей в губы жадным поцелуем.
— Мне больно! — жалобно пролепетала она, вырываясь.
Фердинанд разозлился и оттолкнул ее.
— Чего ломаешься? Сама ведь согласилась!
— Ага, но… мне страшно, понимаешь?
— Да ты всего боишься — змей, кошек, кустов!
— Как же не бояться, в первый-то раз?! И потом… вдруг ты меня обрюхатишь?
Он глумливо хмыкнул.
— Ничего, может, хоть чуток поправишься, а то плоская, как доска! Уж и не знаю, что там у тебя под корсажем! Ладно, раз так — я сваливаю, желающие и без тебя найдутся. Взять ту же Жени — она хоть сейчас со мной пойдет, а уж у нее есть за что подержаться!
Он закинул куртку за плечо.
— Не бросай меня, Фердинанд, ты говорил, что любишь.
Парень с недовольным видом поддел камень носком ботинка.
— Слюнявые поцелуйчики еще не любовь.
— Обещаешь быть нежным? — прошептала девушка, прижимаясь к нему всем телом.
Парень снова бросил куртку на траву, завалил подружку на спину и принялся целовать, нетерпеливо расстегивая пуговички на платье. Возбужденно пыхтя и не расцепляя объятий, они покатились по земле и наткнулись на торчавшую из земли палку. Фердинанд вскрикнул от боли.
— Это еще что за дрянь? — разозлился он, схватился за возникшее на их пути препятствие, резко дернул и, не рассчитав силу, опрокинулся навзничь. Девушка расхохоталась, а он с глупым видом уставился на свою добычу — палка оказалась зонтиком.
— Тебе смешно, а я ногу ушиб!
— Красивая штука, дай-ка мне! Погляди на ручку — похоже на слоновую кость. Можно я его возьму? Отвечай, Фердинанд! Ты что, оглох?
Парень не шелохнулся. На его лице застыло выражение ужаса. Девушка медленно опустила голову, проследив взгляд своего дружка: он смотрел на землю у корней сиреневого куста. Прошло несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем из ее горла вырвался вопль ужаса.
Пять розовых перламутровых пятнышек в центре зеленой лужицы не былицветами.
Золотистый свет проникал через грязное стекло, оставляя на полу сверкающий крапчатый рисунок. «Как на картинах Сера», — подумала Таша, обходя мастерскую. Придя сюда в первый раз, она ужаснулась, но теперь ее охватили возбуждение и азарт. «Здесь я поставлю мольберт. За ним — подиум для натурщика. Там — столик. А вон в том углу я буду заниматься гравюрами, конечно, если смогу добыть станок».
Таша восхищенно замерла перед раковиной. Из крана капала вода. Какое счастье: здесь есть водопровод! Больше не придется по сто раз на дню таскаться в коридор!
— В алькове поставим двуспальную кровать — самую широкую, какую найдем. Покойся с миром, доска факира, покойся с миром, ты славно нам послужила! — воскликнул Виктор.
— Но-но, умерь пыл! Я не миллионерша!
— Я ведь сказал, что обстановка будет моим подарком. И отделка, разумеется, тоже. Тебе необходима туалетная комната — знаю-знаю, это тривиально, но…
Виктор увлеченно делился с Таша грандиозными планами, а она вспоминала своего предыдущего любовника Ханса, художника из Берлина. Она оставила его не потому, что он женился, — ее бесило, что Ханс позволяет себе вмешиваться в ее творческий процесс. Должна ли она держать Виктора на расстоянии по той только причине, что он стремится облегчить ей жизнь? Он ведет себя благородно и великодушно, не покушаясь на ее независимость. И никогда не пытался влиять на ее творческую манеру. Чем она, собственно, рискует, принимая его предложение? Она заявила, что станет сама платить аренду, но гуашь такая дорогая, что, даже отчаянно экономя на еде и нарядах, она может не потянуть все расходы.
— Итак?
— Ну что же, думаю… Да, я согласна!
Виктор порывисто обнял Таша.
— Здесь ты создашь шедевры! — шепнул он.
— Ты прав, пора сюда перебираться, иначе мои бедные холсты скоро зарастут плесенью. Крыша снова течет.
— Ничего удивительного, дождь идет не переставая. Послушай, что я предлагаю…
— Ты меня пугаешь.
— Раз ты все равно съезжаешь из мансарды, перевези картины ко мне, на время. Я освобожу для них место в столовой.
— Но… что скажет Кэндзи?
— Ему нет дела до обстановки моей квартиры. Сегодня же и начнем. Сейчас Средопостье, так что после обеда магазин не откроется. Я одолжу тележку у мадам Пиньо. Согласна?
Таша покусывала ноготь на большом пальце, решая, не слишком ли он напорист.
— А ты будешь приходить навещать свои полотна, когда захочешь, это будет отличный повод увидеться со мной.
— Какой же ты хитрец! — воскликнула Таша и наградила его звонким поцелуем в щеку.
Карнавал был в самом разгаре. Кучер фиакра сделал отчаянную попытку объехать шествие масок, но в конце концов застрял на пересечении бульваров Сен-Жермен и Буль Миш.
— С этими бесноватыми дальше не проехать, — недовольно буркнул он.
— Ничего, мы пройдемся пешком, тут недалеко, — успокоил его Виктор.
Улицу заполонила буйная толпа. Навстречу Таша и Виктору двигался кортеж поварят и маркиз, студенты пели и танцевали, осыпая друг друга конфетти. Подхваченная людским половодьем парочка добралась до «Золотого солнца» и с веселым смехом ввалилась в зал.
— Ну что, вырвались из объятий весельчаков? — спросила Нинон, поднимаясь им навстречу из полуподвального помещения ресторана.
Вишневое платье выгодно подчеркивало ее фигуру, на руках как всегда были доходящие до локтя перчатки. Морис Ломье выкрикивал противоречивые приказания, и два его подмастерья уже валились с ног от усталости.
— Нет, нет и нет! Опять криво! Поднимите левый угол! Ниже! Правее, теперь правее, черт побери!
Ученики, опасно балансируя на табуретках, пытались повесить картину размером метр на два. В какой-то момент они едва не уронили ее, и Ломье завопил, воздевая руки к небу:
— За что Господь послал мне этих тупиц?! Неумехи! Вы сорвете МОЮ выставку!
Он пнул ногой стул, напоролся на гвоздь, взревел и задергался, как одержимый, изрыгая затейливые ругательства. Подмастерья ретировались за пианино.
— Со вчерашнего дня нервы у него ни к черту, — вполголоса сказала Нинон. — Пойдем, выпьем анисовки, Таша, это тебя взбодрит. Я ненадолго похищу ее у вас, мсье Легри?
Не дожидаясь ответа, она увлекла за собой подругу.
— Видеть его больше не могу! Знаешь, что он осмелился мне предложить, когда я уходила от него в полночь? «Птичка моя, учитывая, сколько времени мы проводим вместе, советую тебе переодеться сквознячком, будешь иметь шумный успех на карнавале». Все, кончено! Я сыта по горло. Если пожелаешь, могу сегодня же стать твоей личной натурщицей.
У Таша перехватило дыхание, и она не сразу ответила:
— Я еще не готова. Виктор предложил приютить мои картины, у меня стало слишком влажно. Поможешь нам переехать?
— С радостью, это избавит меня от общения с этим некоронованным королем, — согласилась Нинон, кивая на Мориса Ломье.
Тот уже немного успокоился.
— Только не спрашивайте, больно ли мне! — рявкнул он, отвечая на встревоженные взгляды своих горе-помощников. — Вы повесите наконец эту чертову картину? — Тут он заметил Виктора. — А, мсье Легри, вы тоже здесь?
Виктор кивнул. Он смотрел на одно из полотен Таша, где был изображен Париж на рассвете — янтарно-золотое, в туманной дымке, солнце над серыми крышами с печными трубами, выплывающими из ночи, как рангоуты кораблей.
— Я назвал бы ее «Что видит без очков слепой крот», — язвительно заметил Ломье.
— А мне кажется, Таша удалось изумительно поэтично передать цвета нашего неба, — ответил Виктор, стараясь подавить раздражение.
— Лучше бы оттачивала рисунок, вместо того чтобы отражать свое подсознание.
— Разве Поль Гоген, чьим горячим последователем вы являетесь, не утверждает, что писать надо по памяти, а не с натуры?
— Я разрабатываю собственную теорию, согласно которой память следует за натурой. Но главное — линия, линия и еще раз линия! В этом смысле ничто не заменит работу в мастерской.
— Тогда порадуйтесь за Таша — у нее скоро будет собственная мастерская.
Морис Ломье хмыкнул.
— Значит, она все-таки пошла на содержание! — Во взгляде, которым он смерил Виктора, был вызов. — Согласилась, как и все они. Приобщите ее к своему увлечению?
— Если она захочет. Знаете, что сказал о фотографии Энгр? «Она восхитительна, но говорить об этом вслух не следует».
Первым в поле зрения Кэндзи попал сдвинутый на затылок капор, украшенный фиалками и вишнями и увенчанный вуалеткой. Потом он охватил взглядом роскошную брюнетку в красном платье и черной накидке, окутанную ароматом пряных духов.
— Вы — Кэндзи Мори? — решительным тоном спросила она.
Он вежливо поклонился.
— Очень рада. Меня зовут Нинон де Морэ. Таша не упоминала мое имя?
Кэндзи молча покачал головой.
— Нет? Как жаль… Она хвалила ваши знания и утонченный вкус. Таша вами восхищается.
Это заявление ошеломило Кэндзи.
— Я не знал, — только и смог прошептать он.
— Вы родились в Японии, путешествовали на Востоке. Вы именно тот, кто мне нужен.
— Я… Не хотите присесть?
— Нет. Стоя мы становимся ближе. Я люблю ощущать дыхание пространства между собой и собеседником, — промолвила Нинон, поднимая вуаль.
Она не двинулась с места, но Кэндзи не покидало ощущение, что они оказались почти вплотную друг к другу, и он молился, чтобы в лавку не зашел какой-нибудь покупатель.
— Я в отчаянии, мсье Мори. Раз Таша ничего вам обо мне не рассказала, позвольте пояснить: моя внешность обманчива, на самом деле я не богата и сама зарабатываю на хлеб — пишу для художественного журнала. Мне поручили статью о японских эстампах. В вашей коллекции они есть?
— Конечно! — с энтузиазмом воскликнул Кэндзи. — Хокусай, Утамара, Кийонага — конец XVIII — начало XIX века.
— Вы мой спаситель! Я уже и не надеялась найти эротические эстампы!
Кэндзи переменился в лице.
— Я сказала глупость? Разве не все эстампы посвящены плотской любви?
— Как вам сказать… Нет. Художники, которых я вам назвал, разрабатывали множество разных сюжетов, но…
— Значит, у вас нет вещей этого жанра? Какая незадача, вы были моей последней надеждой, теперь все пропало!
— Вообще-то, я мог бы показать вам несколько образчиков, вот только…
— Да?
— Боюсь оскорбить вашу стыдливость. Живописные изображения полового акта оскорбляют чувства европейцев. Их считают неприличными, тогда как на Востоке эротизм воспринимают как искусство и…
— Я разделяю вашу точку зрения, мсье Мори. Ведь я не только журналистка, но и модель, причем часто позирую обнаженной.
Не будь ее тон таким спокойным и обыденным, Кэндзи мог бы подумать, что она хочет его смутить.
— Итак, вы согласны? Я обещала Таша и мсье Легри, что помогу им сегодня вечером переехать. Думаю, мы увидимся, вы ведь тоже придете?
— Приду? Я? Но куда? — растерянно пробормотал он.
— К Таша, забрать ее картины и перенести сюда. А потом вы уделите мне немного времени и покажете свои сокровища. Прошу вас, мсье Мори, скажите «да»!
— Идет. Скажем… сегодня вечером, в половине восьмого, после… переезда. Я живу на втором этаже.
— Замечательно! Вы просто прелесть, мсье Мори! Побегу переоденусь в альпинистский костюм — в мансарду Таша не так-то просто вскарабкаться!
Она послала ему воздушный поцелуй, и сердце Кэндзи затрепыхалось, как выскочившая из аквариума золотая рыбка.
Виктор свернул с улицы Жакоб на улицу Сен-Пер. Мадам Пиньо, которая пребывала в вынужденном простое из-за карнавала, не сразу, но все же согласилась одолжить ему свою тележку. Он был у дома № 18, когда из книжного магазина вышла женщина в большой шляпе с вуалеткой, украшенной цветами, дружески помахала Кэндзи и направилась в сторону набережной. Виктор поставил тележку во дворе, открыл дверь, и в нос ему ударил пряный аромат духов.
— Вы провели дезинфекцию? — спросил он стоявшего за прилавком Кэндзи и чихнул.
— Вам не нравится запах?
— Та, что пользуется этими духами, явно хотела сохранить инкогнито, — буркнул Виктор, прижимая к носу платок. Он нагулял аппетит и надеялся, что Жермена уже что-нибудь приготовила. — Вы обедали?
— Нет… еще нет… — рассеянно ответил Кэндзи.
«Та надушенная покупательница явно произвела на него впечатление», — подумал Виктор, принимаясь за утку с апельсинами.
Кэндзи присоединился к нему за столом.
— У вас есть планы на вторую половину дня? Герцог де Фриуль показывает свою коллекцию инкунабул, — небрежно бросил он, беря крылышко.
— Я предложил Таша перенести картины сюда, в ее комнате слишком сыро.
— Пожалуй, я вам помогу.
— Вы?! — Виктор застыл, не донеся салфетку до рта.
— Да, я. Не зачисляйте меня в инвалидную команду!
Они совершенно выбились из сил, пока добирались до улицы Сен-Пер. День был чудесный, идеальная погода для карнавала, но не для того, чтобы тащить тяжеленные картины через квартал, запруженный толпами участников карнавала.
— Ну разве они не прелесть? — воскликнула Нинон, указывая Таша на Виктора и Кэндзи. — Будь у меня твой талант, я написала бы с них картину и назвала ее «Реванш».
— Ты слишком сурова, они славно потрудились. Я зауважала Кэндзи.
Девушки шли за тележкой. В длинных ярких блузах, с распущенными волосами, они были похожи на цыганок.
— Не заблуждайся, Кэндзи оказался тут ради меня. Он думает, я репортерша, воспылавшая страстью к искусству Востока.
Таша подавилась смехом.
— Тс-с! Не выдавай меня, — шепнула Нинон, проходя в ворота дома № 18.
Мадам Баллю стояла посреди двора, уперев руки в бока, и с неудовольствием взирала на процессию.
— И что вы намерены делать со всем этим барахлом, хотела бы я знать? Надеюсь, не поволочете по лестнице? Я только что натерла ее воском!
Мужчины, не удостоив ее ответом, подхватили по несколько картин и цепочкой поплелись через двор к дому. Нинон потянула на себя ручку парадного, не удержала тяжелую дверь и прищемила палец. Кэндзи и Виктор кинулись на помощь.
— Вам больно?
Нинон безмятежно улыбалась и, казалось, вовсе не чувствовала боли.
— Ничего страшного, перчатка смягчила удар. Будет синяк, но это не беда.
— Нужно сразу же подставить пальцы под холодную воду. Идемте со мной, — приказал Кэндзи.
Он отвел ее в туалетную комнату.
— Покажите руку.
— Как вы заботливы, друг мой! Я позирую в костюме Евы, но никогда не раздеваюсь в присутствии мужчины. Подождите здесь. Какая роскошная ванна! Должно быть, славно отдыхать тут после тяжелой работы!
С этими словами она захлопнула дверь, оставив смущенного Кэндзи за порогом.
Виктор и Таша поставили картины у стены в столовой.
— Твоя подруга околдовала Кэндзи, он редко так суетится из-за женщины. Надеюсь, она не съест его с потрохами.
— Не переживай за него, он уже большой мальчик.
Таша оглядела сдвинутую мебель и обратила критический взор на портрет Виктора в стиле «ню».
— Хочу написать другой, добавить света. Будешь мне позировать?
— Если перестанешь огрызаться всякий раз, когда я пытаюсь о тебе позаботиться, — отвечал он, заталкивая «обнаженную натуру» за буфет.
— Зачем ты его прячешь? Стесняешься?
— Просто не хочу выставлять анатомические подробности моего тела на всеобщее обозрение.
— Но мои-то — вот они, смотри не хочу, — возмутилась Таша, кивнув на стену, где висел ее портрет.
— Твои куда красивей.
— Лицемер!
Она замолчала, услышав, что возвращаются Кэндзи с Нинон. Вчетвером они закончили разгружать тележку и отправились на кухню угоститься лимонадом.
— А не перекусить ли нам? Приглашаю вас в «Фуайо», — предложил Кэндзи.
— Сегодня? Там будет уйма народу, ведь карнавал еще не закончился, — заметила Таша. — Идите, а мне нужно вернуться в «Золотое солнце».
— Я обещал мадам Пиньо вернуть тележку, как только мы закончим, — с извиняющейся улыбкой сказал Виктор, — заодно проведаю Жозефа, а потом сяду за письма.
— А вы, мадемуазель Нинон? — посмотрел на девушку Кэндзи.
— Сожалею, мсье Мори, мне надо зайти домой переодеться, у меня важная встреча в половине восьмого.
— Покупайте «Пасс-парту»! Последние новости! Труп из Сен-Назера опознан! — выкрикивал мальчишка-разносчик.
Виктор поставил тележку к тротуару, махнул мальчишке рукой, взял у него газету и торопливо развернул.
ТРУП ОПОЗНАН
Гражданин США Льюис Айвз, судя по найденному в его бумажнике билету, 26 ноября 1889 года поднялся на борт трансатлантического лайнера «Лафайетт», курсирующего между Францией и Центральной Америкой. Согласно сведениям, полученным в консульстве, после того как потерял работу прораба на строительстве канала, господин Айвз стал старателем. Он проживал в колумбийском городе Кали, у сеньоры Кайседо, владелицы отеля “Розали”. К сожалению…
Виктор перечитал заметку еще раз и чуть не выронил газету. У него закружилась голова. Гостиница «Розали», та самая гостиница «Розали». Адрес Армана и адрес, найденный у загадочной четы Тюрнеров…
Улицу заполонили прекрасные яванки, коты-в-сапогах, пьеро и коломбины, а Виктор все стоял в задумчивости, пытаясь вспомнить, какое происшествие упоминал недавно его неугомонный приказчик.
Жозеф очнулся от тяжелого забытья, услышав, как хор веселых голосов распевает во все горло под его окном:
Мое сердце сходит с рельсов,
Как Версальский поезд.
Жозефина! Жозефина!
Жми на стоп своей машины…
Жозеф вспотел и хотел было попросить у матери стакан воды, но вспомнил, что она ушла за горчичным порошком к мадам Баллю. И тут он заметил, что в комнате кто-то есть.
Плотная штора приглушала свет, и некто в плаще с капюшоном казался медленно колышащейся тенью, призраком.
— Кто здесь? — с дрожью в голосе выдохнул Жозеф.
Тень бесшумно двинулась к его кровати.
— Ответьте, — молил перепуганный юноша.
Безмолвный призрак неумолимо приближался. Папаша Моску пришел за ним! Жозеф уже чувствовал у себя на шее ледяные пальцы мертвеца… Он выпутался из простыней, рванулся из постели, споткнулся и рухнул навзничь.
— Иисус-Мария-Иосиф! Что с тобой, сынок?! — воскликнула Эфросинья Пиньо, кидаясь к нему.
— Он… он ушел?
— Кто он?
— Призрак!
— Тебе приснился кошмар, сынок, здесь никого нет и не было. Ложись, я поставлю тебе горчичник.
Жозеф хотел было возразить, но в дверь постучали, и он нырнул под перину.
— Как там наш больной? — узнал он голос Виктора.
— Я здесь, патрон. Умоляю, скажите матушке, чтобы не ставила мне…
— Присмотрите за ним, мсье Легри, я только что нашла его на полу! — крикнула из кухни мадам Пиньо.
— Жозеф, покажите ваши газетные вырезки о сен-назерском трупе!
— Зачем? Это никак не связано с тем, что нас интересует.
— Не спорьте, это очень важно!
— Ну вот! Вчера вы меня на смех подняли, а сегодня… Ладно, ладно, я понял.
Жозеф достал из-под подушки свой блокнот. Виктор пролистал его, без сил опустился на стул и молча протянул Жозефу «Пасс-парту».
— Спасибо, патрон, я просил маму купить, но она забыла.
— Читайте, — велел Виктор.
Жозеф быстро пробежал глазами статью.
— Итак, его звали Льюис Айвз? Отличная загадка, я использую ее в моем расследовании. Как, по-вашему, патрон, инспектор Лекашер знает свое дело?
Виктор сделал глубокий вдох, стараясь сохранять спокойствие.
— Сен-назерский покойник — не Льюис Айвз, а Арман де Валуа, — процедил он сквозь зубы.
Жозеф обомлел.
— Арман де Валуа? Это невозможно! Он умер от желтой лихорадки в Панаме и… Черт! А.Д.В. — это Арман де Валуа! Как же я не догадался! Но почему вы так в этом уверены?
— Меня навела на мысль одна маленькая деталь. Слушайте внимательно: «…Рост мужчины — метр семьдесят пять, возраст — от тридцати пяти до сорока пяти. Волосы и борода — темно-каштановые, правая нога чуть короче левой, что при жизни приводило к легкой хромоте…»
— Не понимаю, патрон.
— Арман де Валуа хромал.
— Не может быть! Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Одетта называла его хромоножкой. Правда, заметить это мог только очень наблюдательный человек.
Возбужденный неожиданным поворотом дела, Жозеф сел в постели.
— Если все так, значит, тот, кто убил Денизу и папашу Моску, пытается заставить нас поверить, что Арман жив.
— Возможно, но с какой целью?
— Чтобы повесить на него все преступления, конечно!
— Это нелепо! К чему такие сложности? Все убеждены, что Арман де Валуа погиб в Колумбии.
— Дайте подумать… Возможен другой вариант: А.Д.В. жив и здоров и выдает себя за хромого беднягу Льюиса Айвза, чтобы безнаказанно творить злодеяния. Кто заподозрит покойника?
— Но зачем тогда ему оставлять автограф в логове папаши Моску? Это же глупость! Нет, такая версия не годится. — Виктор мерил шагами комнату, заложив руки за спину.
— Мы не с того конца взялись за дело, — подвел итог Жозеф. — По сути, у нас одни догадки и предположения. А доказательств — ноль.
— Не спешите с выводами. Есть кое-что еще. Я рассказал бы раньше, но вы слишком плохо себя чувствовали. Благодаря вам я нашел дом на площади Бастилии рядом с панорамой, где квартировала ясновидящая. А еще выяснил, что Арман де Валуа и Льюис Айвз жили в Кали в одной гостинице и что между ними и ясновидящей существовала некая связь. Дениза была права.
— Я это знал, я это знал, я это знал! — воскликнул Жозеф и стукнул кулаком по газете.
Внезапно что-то в статье привлекло его внимание, и он замолчал, но тут в комнату вошла мадам Пиньо с горчичниками.
— Готово, сынок! Вот увидишь, это пойдет тебе на пользу!
— Боже, мама, ты сбила меня с мысли! Что ты хочешь… Нет, только не это! На помощь, патрон! — фальцетом воскликнул Жозеф.
— Простите, мадам Пиньо, — встал на его защиту Виктор, — но я сомневаюсь в пользе подобного лечения.
— И напрасно, мсье Легри. От лихорадки и жара нет лекарства лучше. А вы, при всем моем к вам уважении, ничего в этом не смыслите. Давай, сынок, задери рубашку и не спорь!
Жозеф подчинился, жалобно протестуя. Когда холодный горчичник коснулся его кожи, он вздрогнул.
— Он всегда был неженкой, — сообщила мадам Пиньо Виктору. — Не вертись. Как же ты похож на отца! Так, а теперь мне нужно все подготовить на завтра — я уйду ни свет, ни заря. Все бы ничего, только вот спину ломит…
— Я вам помогу, — предложил Виктор, обменявшись с Жозефом заговорщицким взглядом.
Не успели он и мадам Пиньо выйти за порог, как юноша сорвал горчичник, сунул его под подушку и стал тихонько напевать:
— Мари Тюрнера причесывала дам… — Он замолчал, вспомнив прогулку с Денизой по бульвару Капуцинок, а потом вернулся к мысли, прерванной появлением матери. Где, в какой газете он видел это имя? Внезапно его осенило. Праздник. Зазывала: «Заходите, дамы и господа, посмотрите реконструкцию…» Его бросило в жар.
— Черт возьми! — воскликнул он.
— В чем дело, сынок? С тобой все в порядке?
Встревоженная мадам Пиньо вбежала в комнату, за ней по пятам следовал Виктор. Жозеф едва успел нырнуть под перину.
— Все хорошо, мама, просто жжет очень сильно, ай! Как больно!.. Вот, ты довольна? А теперь оставь нас, мне нужно поговорить с патроном о работе.
Мадам Пиньо неохотно повиновалась.
— Тебя это не убьет, не ной… — ворчала она. — А то, что не убивает, делает нас сильнее.
— Патрон, в сарайчике, на нижней полке одного из стеллажей, лежат сложенные по годам газеты. Принесите мне стопку за 1879-й!
Виктор молча направился в сарай.
В слабом свете, лившемся из пыльного слухового окошка, он не видел, как некто в маске медленно протянул руку к паре перчаток, лежавшей между двумя островерхими касками, и уже готовился схватить вожделенную добычу, но тут Виктор споткнулся, задел стопку книг и ухватился за спинку стула, чтобы не упасть. Рука незнакомца застыла в воздухе, потом длинные пальцы ухватили одну из перчаток, вторая упала на пол.
— Вам нужна свеча, патрон? — крикнул ему из окна Жозеф.
— Нет, я уже нашел.
Злоумышленник выскользнул во двор за несколько секунд до того, как Виктор добрался до стеллажа. Он наступил на перчатку, не заметив ее.
Виктор принес газету, и Жозеф стал лихорадочно перелистывать страницы. Его внимание привлек крупный заголовок:
ДЕЛО КАЙСЕДОНИ:
МАРИ ТЮРНЕРА ОПРАВДАНА
— Вот оно! Нашел! Я не сумасшедший! Не знаю, почему, но думаю, в этом что-то есть!
— Да объясните же мне наконец! — воскликнул Виктор.
Жозеф закрыл большим пальцем две последние буквы в фамилии «Кайседони».
— Прочтите, патрон.
— Кайседо… Боже праведный!
Виктор отобрал у Жозефа газету.
— Кайседони… Кайседо… Тюрнера… Тюрнер, — как завороженный пробормотал он и выбежал из комнаты, не сказав ни слова изумленному Жозефу.
Виктор прошел дворами к редакции «Пасс-парту», располагавшейся в старом двухэтажном здании рядом с типографией и граверной мастерской. С наслаждением вдыхая запах краски и бумажной пыли, миновал наборный цех. В помещении стоял оглушающий грохот. Толстяк Гувье в сдвинутом на затылок котелке с потухшей сигарой в зубах смотрел, как метранпаж заканчивает набирать текст. Виктор похлопал его по плечу.
— Гляди-ка, кто к нам пришел! Целую вечность вас не видел! Как жизнь, мсье Легри? — прокричал Гувье, перекатывая сигару из одного угла рта в другой. — Идемте, здесь ни черта не слышно.
Толстяк привел Виктора в свой маленький тесный кабинет. Он ничуть не изменился за те несколько месяцев, что они не виделись. Все тот же коричневый костюм, невозмутимое лицо, брюзгливо отвисшая нижняя губа. Неуклюжие движения, нарочито медленная манера говорить и добродушный вид делали этого человека похожим на неотесанного мужлана, в действительности же Исидор Гувье был первоклассным профессионалом.
— Как идут дела в газете? — поинтересовался Виктор.
— Лучше не бывает. Реклама спасла нас от банкротства, мы даже набрали новых сотрудников. Тиражи неуклонно растут. Одно плохо — Зидлер взял Эдокси Аллар в Мулен-Руж, будет там ножками махать. Вот уж подложила нам свинью эта любительница танцев! А как поживает малышка Таша? Я видел ее карикатуры в «Жиль Блаз». Она чертовски талантлива! Чего не скажешь о ее преемнике. Что вас к нам привело, мсье Легри?
— Мне нужна ваша помощь, Исидор. Я ищу сведения об одном процессе десятилетней давности: дело Кайседони. Припоминаете?
— Еще бы! Я был тогда агентом Сюрте. В убийстве подозревали любовницу жертвы, прелестную юную малышку. Доказательств не было, и ее оправдали. Но почему вас это заинтересовало, мсье Легри? Извините мое любопытство…
— Я взялся за роман об уголовном расследовании.
— Понимаю, этот жанр приобретает все большую популярность. Чем могу быть вам полезен?
— Хотелось бы побеседовать с кем-нибудь из свидетелей по делу Мари Тюрнера.
— С этим проблем не будет, я сейчас подниму архив. Как мне с вами связаться?
— Звоните в магазин, улица Сен-Пер, 18.
— Ждите завтра моего звонка.
Они спустились на первый этаж.
— Я вызвал экипаж, могу вас подвезти, а по дороге продолжим разговор, — предложил Гувье.
Они сели в фиакр, и Исидор назвал адрес:
— Набережная д'Орсэ, Счетная палата!
Виктор едва сумел скрыть удивление:
— Счетная палата?
— Да, там нашли труп. Прочтете завтра в газете. Хочу пообщаться со славным инспектором Лекашером, расследование поручено ему. Он воспылал неожиданной страстью к археологии и роет носом землю.
— Кто убитый?
— Женщина. Парочка обжималась в кустах и наткнулась на зонт. А он лежал на груди у аппетитной блондинки — лет тридцати, если верить эксперту. Парочка здорово перепугалась, думаю, находка надолго отобьет у них охоту к свиданиям на свежем воздухе! Я был в префектуре, когда об этом стало известно, и час спустя добрался до места преступления. То еще зрелище, можете мне поверить. Жертву сильно ударили по затылку. Дамочка из богатых: на ней каракулевое манто и платье от «Релижьез», это лавка на улице Тронше, там торгуют траурной одеждой. Полиция проверит их книги и быстро установит личность убитой. Женщина была замужем, осталось обручальное кольцо на пальце, убийцу оно, как ни странно, не заинтересовало. Для очистки совести я зашел в бюро по розыску пропавших. Чиновник, его имя Жюль Борденав, вспомнил визит некоего господина, обеспокоенного участью знакомой дамы, чей муж скончался в Панаме. Борденав выяснил, что дама ему не родственница, и не принял заявление. Тупые бездари! Их бы следовало навечно сослать сажать репу! Исполни он свой долг, того человека легко было бы прижать, это наверняка любовник, а может, и убийца, кто знает. «Я так ее любил, что убил!» Неплохой заголовок, согласны?
Они проезжали мимо Королевского моста.
— Пожалуй, тут я сойду, — прерывающимся от волнения голосом сказал Виктор.
— Приходите еще, поболтаем. И поцелуйте от меня Таша, хоть она и предательница. Ах да, мсье Легри, я ищу секретаршу, которая умеет держать язык за зубами и печатать, у вас нет кого-нибудь на примете?
Слезы застилали Виктору глаза. Он брел по набережной, сам не зная куда. Несмотря на прекрасную погоду, его била крупная дрожь. Одетта мертва! Как это произошло? Он должен немедленно встретиться с Лекашером и сообщить, что убийца — папаша Моску.
Виктор замедлил шаг. На другом берегу Сены высилось массивное здание пустующей Счетной палаты. «Нет, нельзя этого делать!» — шепнул ему внутренний голос. Виктор представил себе недоверчивый взгляд инспектора. «Он не поверит в твою историю, у тебя нет ни фактов, ни доказательств, — одни впечатления. Как выразился бы Жозеф, твое расследование сугубо импрессионистично…»
Виктор очнулся только на улице Лувра, когда оказался среди праздных гуляк в накладных носах и масках. Народ все прибывал, террасы кафе брали приступом. На площади Побед он столкнулся с вереницей арлекинов и полишинелей, за ними, в увитых гирляндами колясках, ехали белошвейки и прачки, которые бросали в прохожих серпантин и отпускали шуточки. Замыкали процессию тяжелые повозки с оркестрантами, направлявшимися на ночной бал в Оперу.
Виктор не знал, как выбраться из толпы. Хромоножки со Двора чудес, нищие паломники из Компостелло, ряженые, наевшиеся мыла, чтобы изображать эпилепсию, шулеры с краплеными костями, ковыляющие на костылях псевдокалеки кружили вокруг него в дьявольской сарабанде.
— Кто без маски, платит выкуп! Подайте! Подайте!
Виктору пришлось кинуть им горсть мелочи, только тогда они разомкнули кольцо.
Таша снова посмотрела на часы. Она собиралась провести вечер с Виктором и отказалась ужинать в «Золотом солнце», а теперь томилась в ожидании. Ноздри ей щекотал запах приготовленного Жерменой кролика под грибным соусом. Зазвонил телефон. Таша не сняла трубку, думая, что ответит Кэндзи, но он, очевидно, не услышал звонка, и девушка спустилась вниз, оставив дверь комнаты приоткрытой.
— Это я, дорогая, — услышала она голос Виктора. — Прости за опоздание. Я застрял. Вокруг чертова прорва народу, ни один фиакр не проедет.
— Откуда ты звонишь?
— Из кафе, с Риволи.
— Хорошо, я жду тебя. Звонил Гувье. Назначил тебе свидание в «Жан Нико», завтра утром, в десять.
Она медленно поднималась по лестнице, пытаясь понять, что могло отвлечь Виктора от дел дома и в магазине. Зачем он встречался с Исидором? Видимо, все-таки продолжает расследование. Как остановить его? Ультиматумы губят любовь. Девушка остановилась и прислушалась: ей показалось, что в комнате Кэндзи кто-то смеется.
— Погорячее! — крикнул женский голос, и послышался шум воды.
