Жозеф стоял у прилавка и, забыв про кофе, задумчиво смотрел на хмурую дождливую улицу. Крупные капли дождя, похожие на слезы, струились по стеклу и стекали на тротуар.

«Сегодня к нам вряд ли зайдет хоть один покупатель, я мог бы спокойно отправиться спать…»

Одна из витрин книжной лавки «Эльзевир» была отдана на откуп детективным и приключенческим романам: тут были и «Комната преступления» Эжен Шавет, и «Обезглавленная» Фортюне Дю Буасгобея; и книги Пьера Заккона, и «Пять су Лавареда» Поля д’Ивуа, изданный в прошлом году, а также несколько романов Роберта Льюиса Стивенсона и Артура Конан Дойля на английском языке. На самом видном месте красовались «Странное дело Анколи» и «Кубок Туле», произведения Жозефа Пиньо. Мужчина в потертом котелке и клетчатом костюме, не обращая внимания на ливень, с интересом изучал витрину. Жозефа это удивило: неужели его романы уже настолько популярны, что читатели готовы прийти за ними даже в непогоду. Он вышел на порог.

– Вижу, месье ценит книги.

Посетитель вздрогнул от неожиданности.

– Детективы – моя страсть, – признался он.

– Правда? Приятно встретить единомышленника! У вас есть любимые авторы?

– Я… эти я все прочитал, кроме вон тех двух, – пробормотал мужчина.

– Тех, что лежат на возвышении? Их написал я.

– Что вы говорите?! Какая честь для меня – побеседовать с живым писателем!

– Так заходите же в лавку, не то схватите инфлюэнцу!

Мужчина замялся, но все же вошел в помещение магазина, оставляя на полу мокрые следы.

– Шерлок Холмс был бы счастлив идти по вашему следу, если бы вы были преступником, – заметил Жозеф, поспешно вытирая пол, пока Эфросинья ничего не заметила. Сейчас он был в лавке один, но не стоило испытывать судьбу. Он подвел посетителя к стеллажам, посвященным детективным историям.

– Рекомендую. Если вам доставит удовольствие полистать…

Мужчина замялся и смущенно пробормотал:

– Я бы предпочел купить… ваши книги с автографом.

Жозеф покраснел от удовольствия.

– С радостью подпишу их для вас! Надо сказать, они имеют успех.

Он подбежал к письменному столу Кэндзи, погладив в порыве чувств бюст Мольера, стоявший на каминной полке, уселся в кресло и вынул из кармана на груди вечное перо.

– Как ваше имя?

– Симеон Дельма.

Жозеф расписался на форзаце.

– Не закрывайте сразу, пусть чернила высохнут. Итак, вы читали Стивенсона и Конан Дойля. Вы говорите по-английски?

– Да, я провел год в Кембридже. Сколько я вам должен?

– Три с половиной франка умножить на два, будет семь.

Симеон Дельма сунул руку в карман пиджака и высыпал на ладонь монеты. Их было всего четыре.

– Мне очень жаль, я не взял с собой наличные. Отложите для меня эти книги, я вернусь за ними в конце дня. В котором часу вы закрываетесь?

– В половине седьмого. Пожалуйста, возьмите их, я вам доверяю.

– Нет-нет, вдруг мне что-нибудь помешает прийти. До вечера, месье Пиньо, я постараюсь быть здесь около шести.

Симеон Дельма вежливо приподнял шляпу. Открывая дверь, он посторонился, чтобы пропустить Юрбена, который влетел в лавку со всех ног.

– Как вам не стыдно! – набросился на него Жозеф. – Вы чуть не сбили с ног этого господина! Вам надо на центральном рынке овощи грузить, а не книги продавать!

– Мсье Пиньо, месье Шодре просил передать, что он в ярости оттого, что ваши политические очерки неполные!

– Во-первых, они не мои, а Эжена де Мирекура. А во-вторых, месье Шодре имел удовольствие пролистать книгу, а я сделал ему скидку! И вообще, это не повод, чтобы налетать на других клиентов. Впредь будьте осторожнее!

Юрбен, опустив голову, шмыгнул на свое место за прилавком и раскрыл книгу заказов.

Виктор любил проводить время в фотолаборатории, которую устроил в бывшей столовой на улице Фонтен. Перепланировку решила сделать Таша – они все равно обедали у нее. Таким образом, Виктор получил в свое распоряжение просторное помещение, где можно было удобно разместить аппаратуру. Из кухни сюда провели воду и оборудовали кран над керамической раковиной.

Слева от раковины находился бак с проявителем, а справа стояли в ряд снабженные этикетками флаконы с химикатами и лежал корнцанг, с помощью которого Виктор извлекал из ванночки негативы. На окне висели плотные шторы. Еще в комнате была печь с дымоходом. На столе стояли весы, фонарь со сменными стеклами красного и желтого цвета и керосиновая лампа.

Виктор ласково погладил фотокамеру со штативом, которую подарила ему Таша на годовщину их знакомства в июне 1889 года. Вопреки предсказаниям некоторых их общих знакомых, его чувство к ней не слабело, а с каждым годом лишь росло, обретая глубину и новые краски.

Виктор любил бродить по Парижу и запечатлевать повседневную жизнь его обитателей, особенно ремесленников и рыночных торговцев, а еще женщин и детей. Он видел в этом свое предназначение: ему хотелось увековечить представителей профессий, которые, возможно, скоро безвозвратно уйдут в прошлое. В фотографии Виктора привлекало то же, что и в криминальных расследованиях: ему хотелось уловить и рассмотреть непримечательные на первый взгляд детали.

Он задержал взгляд на фотографии обнаженной Таша. Изгибы ее тела пробуждали в нем желание.

А я изменился, вдруг понял Виктор. Когда-то он был ветреником. Но, влюбившись в Таша, узнал, что такое чувство собственника. Женитьба ничего не изменила, он по-прежнему ревновал супругу, хотя со временем научился сдерживать эмоции.

Виктор решил заняться проявкой снимков. Он стал готовить раствор, но выяснилось, что закончилась сода, и настроение у него сразу испортилось.

Таша тем временем сражалась у себя в мастерской с огромным панно, изображающим всадницу на мчащейся галопом лошади. Она отложила палитру, сказав себе, что ей никогда не сравниться с Лотреком, и наклонилась, чтобы погладить Кошку, которая, громко мурлыкая, терлась об ее ноги.

– Тебе хорошо, Полукисточка, ты довольна жизнью: целыми днями только спишь, набиваешь себе брюшко, да еще и погуливаешь, если не запереть тебя дома. Что, я не права? Ну да, конечно, бедняжка, в прошлом году у тебя отобрали котят и раздали чужим людям! И все равно я тебе завидую: у тебя есть потомство… Моя сестра Рахиль беременна, а у нас с Виктором по-прежнему нет детей. Хотя… возможно, это к лучшему…

Таша потянулась и села в одно из кресел в стиле Генриха IV, стоящее рядом с канапе эпохи Регентства. Эту мебель Виктор купил в еще 1890 году. Больше всего Таша нравилась двуспальная кровать, стоящая в нише. Когда пружины стонали, не выдерживая бурных любовных утех, супруги перемещались в спальню к Виктору, хотя Таша было там не слишком уютно. Странно, как это они, такие разные люди, могут любить друг друга! Наверное, это возможно только благодаря взаимному уважению.

Таша пролистала альбом с набросками иллюстраций к сказкам Андерсена. Ей заказал их один бельгийский издатель, и она взялась за работу, так как ее картины не продавались. Несмотря на успех выставки, организованной в 1894 году «Ревю бланш», ни один коллекционер не приобрел ее картин. Таша отдавала себе отчет в том, что работами женщин-художниц интересуются куда меньше, чем произведениями их коллег-мужчин, но ее все чаще посещали сомнения. Стоит ли ей продолжать заниматься живописью? Виктор считал, что да. Но холсты, рамы и краски стоили дорого, поэтому Таша бралась за любую работу: она рисовала иллюстрации к книгам и карикатуры для газет, особенно для «Пасс-парту», где когда-то начинала, а еще раз в неделю давала вместе с матерью уроки акварели. Она придирчиво оглядела эскиз к сказке «Русалочка», который считала лучшим, и вдруг подумала, что и сама, подобно Русалочке, приносит себя в жертву – только не любви, а независимости. Таша вспомнила, как рисовала весной театральный задник для «Театр Либр». Столько самоотверженного труда – и такая смехотворная плата! Ей часто приходилось жертвовать интересными предложениями в пользу денежных. Вот и теперь она обдумывала предложение сэра Реджинальда Лимингтона, близкого друга английского писателя Оскара Уайльда, судебный процесс над которым вызвал в мае много кривотолков. Речь шла о том, чтобы сделать четыре декоративных панно для украшения одной из гостиных парижского особняка Лимингтона. Таша склонялась к тому, чтобы взяться за это – и на этот раз не только для того, чтобы покрыть свои расходы. Она надеялась раз и навсегда избавить Виктора от безосновательной ревности и доказать ему, что ничто не разрушит их брак.

– Идиотка! Ты вся – сплошное противоречие! Любишь мужа, но несмотря на его недовольство, все равно встречаешься с друзьями-художниками. Да, но не сидеть же круглосуточно в четырех стенах, правда, Кошка? Иначе дойдет до того, что я буду скучать даже по бездельнику Морису Ломье!

Таша отдалилась от всей этой братии, когда дело Дрейфуса вызвало во Франции всплеск антисемитизма. Был он виновен или нет, художники Форен и Каран д’Аш яростно выкрикивали расистские лозунги. После ссылки Дрейфуса на Чёртов остров они поутихли, однако Таша не торопилась возобновлять с ними знакомство и ограничивалась общением с братьями Натансонами. Она слишком серьезно пострадала от глубокой ненависти русских к евреям, чтобы испытать подобное снова, причем в стране, которая казалась ей образцовой с точки зрения соблюдения прав человека и гражданина. А ее отец Пинхас, опасаясь репрессий, вообще перебрался в Нью-Йорк…

Таша вздохнула и сунула альбом с набросками в стопку эскизов. Кошка мяукнула.

– Ты права, пора принимать решение. Я соглашусь на предложение сэра Реджинальда.

…Человек в клетчатом костюме и потертом котелке появился в книжной лавке «Эльзевир» за двадцать минут до закрытия. Жозеф, просияв, вышел ему навстречу.

– Вы пунктуальны, месье Дельма! Ваши книги упакованы.

– Я должен вам три франка, вот они. Я тут подумал… и принес вам своего Конан Дойля. У меня оказалось два экземпляра, они не совсем новые, зато это первое английское издание.

– Как мило с вашей стороны! Я как раз изучаю английский, и мне будет очень полезно почитать Конан Дойля в оригинале. Пойдемте, поговорим в задней комнате, здесь нам могут помешать, – предложил Жозеф, увидев в дверях внушительную фигуру Эфросиньи.

Кэндзи тем временем поспешил на помощь милой барышне, которая искала сентиментальные новеллы. Он проигнорировал взгляд Эфросиньи, пристально изучавшей его волосы, изменившие цвет благодаря патентованному средству «Нигритин», и притворился, что не слышит ее жалоб на служанку Зульму Тайру:

– Эта негодяйка не прибрала за собой на кухне! Это ей даром не пройдет!

Неизвестно почему в магазин рекой хлынули покупатели. Их голоса действовали Виктору на нервы – он злился на Таша, которая объявила, что в ближайшие несколько недель будет выполнять какую-то важную работу, и ей, возможно, придется ночевать в особняке сэра Реджинальда Лимингтона на улице Фезандри! Виктор возмутился: да кто такой этот проходимец, чтобы навязывать ей свое общество? Таша заметила, что заказчик – настоящий денди, который высоко ценит ее талант. Он попросил расписать стены его дома мифологическими сюжетами. Виктора такое объяснение не удовлетворило, и он весь день кипел от злости и ревности.

Вот почему, когда Мишлин Баллю подошла к нему, он встретил ее враждебным взглядом. Но смутить консьержку было невозможно, и Виктор сдался, согласившись ее выслушать.

– Позвольте мне занять мансарду на шестом этаже! Я бы припрятала там свои фарфор и столовое серебро на случай, если лишусь работы. Надо быть готовой ко всему… Глядите-ка, помяни лихо, и оно тут как тут: вот и гадюка Примолин, во все бочки затычка! – Консьержка оттеснила Виктора к комнате в глубине лавки и шепнула: – Ей нельзя доверять. Так что, вы согласны пустить меня в мансарду?

Виктор молча кивнул.

– Очень мило с вашей стороны! Вот только есть одна загвоздка… там все заставлено мебелью, а еще такой огромный сундук, ну, знаете, тот самый, в котором ваш покойный дядюшка хранил свои вещи… Он занимает так много места!.. Я позволила себе заглянуть в него одним глазком и увидела там только старые счета и какие-то бумаги. Если бы вы разрешили мне выкинуть хотя бы часть из них, я бы смогла положить туда мой фарфоровый кофейный сервиз, ну, и несколько салатниц, их подарил мне мой покойный супруг Онезим…

– Хорошо, я разберу сундук.

– Когда именно?

Симеон Дельма с любопытством наблюдал за этой сценкой. Жозеф счел своим долгом вмешаться:

– Не обращайте внимания, месье Дельма, это наша консьержка, она всегда говорит очень громко…. – Жозеф спохватился, что не представил своего нового знакомого. – Виктор, это месье Дельма, один из моих преданных читателей. Месье Дельма, Виктор Легри – мой шурин и компаньон. Могу ли я показать месье Дельма наши книги?

– Безусловно, – сказал Виктор и вновь повернулся к консьержке.

– Вы застали меня врасплох, мадам Баллю, – пробормотал он.

– У вас ведь найдется завтра часок, я же не бог весть чего прошу! Я положу ключ рядом с Лафонтеном… – не отставала мадам Баллю.

– Это Мольер.

– Ох, какая разница, у обоих были парики и оба сочиняли рифмы! – не смутилась она.

– Доброй ночи! – буркнул измученный Виктор и бросился вон из магазина.

– Нет, все-таки странный он человек! Что я, не имею права попросить о незначительном одолжении? Я тут, между прочим, день и ночь надрываюсь, пока кое-кто спит с курочками в обнимку!

– А вам не приходило в голову, мадам Баллю, что если курочка оставит гнездо, мы останемся без омлета на завтрак? – шепнул ей Кэндзи.

– Боже, да тут не только месье Легри, тут все как один чокнутые! – взвизгнула консьержка, посчитав себя оскорбленной.

– Не удивляйтесь, месье Дельма, такие перебранки у нас дело обычное, – сказал Жозеф обескураженному посетителю.

Симеон Дельма кивнул:

– Да-да, мне такое хорошо знакомо. Я вырос в большой семье. Мы иногда так шумели, что консьержка являлась выяснять, в чем дело.

Жозеф испытывал к новому знакомому все больше симпатии.

– Может, останетесь отужинать с нами? – предложил он. – Моя супруга была бы счастлива…

– Нет-нет, я не хочу вам докучать.

– Не отказывайтесь, вам даже идти никуда не придется, наша квартира тут, над лавкой, на втором этаже. А если вам нужно предупредить супругу…

– О нет, я не женат.

– Тогда решено.

Жозеф попрощался с Кэндзи и повел своего гостя в квартиру.

Кэндзи одарил улыбкой барышню, которой помог выбрать романы Зенаиды Флерьо, препоручил ее заботам Юрбена и тоже удалился.

Виктор охотно последовал бы примеру обоих компаньонов, но один из клиентов, щеголеватый блондин, настаивал, чтобы ему нашли трактат Витрувия «Об архитектуре». Виктор разозлился на Жозефа, который оставил его одного на поле боя, и отправился на поиски. Перебирая книги, он уронил несколько томов на пол, вышел из себя и заявил покупателю, что опаздывает на очень важную встречу.

– Какое счастье, что именно сегодня вечером маман ушла к подруге играть в «желтого гнома», да и тестя нет дома. Поужинаем чем бог послал, месье Дельма, а потом обсудим проблемы детективного жанра! – сказал Жозеф, усаживая гостя за стол.

Айрис с первого взгляда понравился этот молодой человек, краснеющий по любому поводу. Он вовсе не был привлекателен, крупный нос и растрепанные бакенбарды придавали ему сходство с совой, но зато какой эрудит! Разговор крутился в основном вокруг литературной карьеры Жозефа, которая была под угрозой из-за отсутствия вдохновения.

– До сего момента я довольствовался тем, что описывал в романах уголовные расследования, в которых нам с моим шурином, месье Легри, довелось принимать участие…

– Реальные преступления?! – воскликнул Симеон Дельма.

– Ну да. Правда, мы расследовали их как сыщики-любители. Но, тем не менее, наши имена даже попали в газеты! – не удержался от хвастовства Жозеф.

– Не слушайте его, месье Дельма! Они ввязывались в опасные приключения, не думая о своих близких! – воскликнула Айрис и прибавила дрожащим голосом: – И рисковали жизнью. Но теперь, став отцом, Жозеф поклялся мне, что будет иметь дело с преступниками только на страницах своих книг. Не так ли, милый?

– Конечно, к тому же ничего интересного в последнее время не случается, – пробурчал Жозеф. – Да и работы у меня прибавилось с тех пор, как я стал компаньоном.

– А ты не хочешь продолжить работу над «Бурной жизнью улицы Висконти»? – предложила Айрис.

– Да, это… Это старая история.

– Какой там сюжет? – поинтересовался Симеон Дельма.

– Это исторический роман о знаменитостях, которые жили или работали на этой улице: Бальзак, Делакруа, Энгр, Расин… а еще преступник Луи Алибо, которого отправили на гильотину за покушение на Людовика-Филиппа Первого.

– А что, если вам написать роман о том, как призрак Алибо появляется на улицах столицы и вновь совершает убийства?

Жозеф даже перестал жевать.

– У вас… У вас светлая голова! Какая гениальная мысль! У меня в голове уже рождаются повороты сюжета!

– Спасибо вам, месье Дельма! – подхватила Айрис. – Муж ходит расстроенный вот уже несколько недель…

Послышался детский плач, и она, извинившись, вышла.

– Я так вам признателен, – повторил Жозеф и вдруг задумался: – Послушайте, а вы не хотели бы поработать у нас в лавке? О, я, конечно, понимаю, это не слишком почетная должность… Чем вы зарабатываете на жизнь?

Симеон Дельма смущенно признался, что дает частные уроки:

– Право, я не знаю… У меня ведь совсем нет опыта…

– Глупости! Да, вы знаете в двадцать раз больше, чем этот тупица Юрбен! Что до упаковки книг, это несложно, я сам – ас этого дела. Признайте, ведь это намного лучше, чем возиться с мальчишками-сорванцами!

– Но ваш Юрбен… Ведь из-за меня он потеряет работу…

– Он? Вы ошибаетесь. Его отец – комиссионер на рынке Ле Аль, он легко подыщет сыну другое место.

– Что ж, тогда я, пожалуй, подумаю над вашим предложением. Оно выглядит весьма соблазнительным.

– Отлично! Хотите, мы прямо сейчас спустимся в лавку, и я введу вас в курс дела?

– С радостью.

Айрис была рада за Жозефа. Наконец-то он снова почувствует вкус к жизни! Да и ей тоже будет полегче: завтра же она отправит Эфросинью прогуляться с малышкой в Люксембургский сад, а сама сядет за сказку о божьей коровке без пятнышек…

Виктор понял, что мысли о Таша мешают ему сосредоточиться, и решил отвлечься, выполнив просьбу Мишлин Баллю.

Почему все предметы имеют привычку исчезать именно тогда, когда становятся нужны? Виктор отлично помнил, что консьержка положила ключ от мансарды возле бюста Мольера, но там его не оказалось. И в голову ему снова полезли мысли о Таша и Реджинальде Лимингтоне.

– Что-нибудь удалось продать? – бросил он Жозефу.

– Симеон Дельма повез две книги графине де Салиньяк.

– Ага, значит, вы таки добились своего: прощай Юрбен, привет Симеону!

– Месье Дельма подходит нам как никто другой, он образованный человек и даже говорит по-английски.

– И все же увольнять Юрбена без предупреждения было некрасиво.

– Между прочим, я заплатил ему отступные из собственного кармана.

– Какая щедрость!

– И месье Мори дал согласие…

– Он просто не хотел с вами связываться.

– Ну, знаете, с меня хватит! Не понимаю, чем нам навредит компетентный служащий!

Виктору надоело препираться, и он решил сменить тему:

– Скажите, не вашей ли матушке я обязан исчезновением ключа от мансарды?

Жозеф с негодованием возразил:

– Не рассчитывайте, что я смогу отучить ее от этой дурной привычки, она прячет мои бумаги, а потом уверяет, что ни к чему не прикасалась, призывая в свидетели своих Иисуса-Марию-Иосифа!

Виктор был в полном замешательстве:

– Если только это не Кэндзи…

– Месье Мори сейчас у себя, он занимается гимнастикой. Думаю, он будет не в восторге, если вы устроите ему допрос с пристрастием! Лично я склоняюсь к другой гипотезе: может, мадам Баллю сама взяла ключ?

Виктор покинул магазин и вошел в соседнее здание. Жозеф прав, чертова консьержка наверняка его опередила. Поднявшись на шестой этаж и пройдя по коридору, он увидел ключ в замочной скважине и резко толкнул дверь. Мансарда, освещенная скупым светом из слухового окна, была пуста, если не считать нескольких расшатанных стульев, множества шляпных картонок и распахнутого сундука, возле которого на пыльном полу валялась куча бумаг.

Виктор пришел в ярость. Ему хотелось в отместку устроить погром в комнате консьержки, но он заставил себя успокоиться. Чего он этим добьется? Только скандала и пересудов. То есть зря потеряет время.

Он опустился на колени, чтобы собрать разбросанные документы в папки и сложить в коробки, чтобы потом попросить Андре Боньоля доставить их на улицу Фонтен. Когда Виктор просматривал очередную пачку бумаг, его внимание привлек портрет, написанный углем. Он сразу узнал отца: его худощавое лицо, строго поджатые губы, бородку в стиле Наполеона III. Должно быть, дядюшка Эмиль нарисовал брата во время своего последнего визита в Лондон в 1866 году. Виктору тогда было лет шесть, и он хорошо помнил жизнерадостного круглолицего добряка Эмиля. Братья Легри были совершенно не похожи. Эмиль постоянно рассуждал о социальных реформах и всеобщей гармонии, и это раздражало его младшего брата. Виктор смущенно вспомнил о том, как мечтал тогда, чтобы его отцом был Эмиль.

Спускаясь вниз и увидев мадам Баллю, которая, стоя на четвереньках, терла щеткой пол второго этажа, он не удержался и едко заметил:

– Я запер мансарду и впредь буду держать ключ при себе. К вашему сведению, складывать и разбрасывать – не одно и то же. Всего хорошего.

Озадаченная консьержка распрямилась, потирая поясницу.

– О чем это вы? Как это «запер мансарду»?

И Мишлин Баллю погрузилась в печальные мысли о тяжкой судьбе честной и работящей вдовы, которую никто не понимает.