Территорию фабрики окружала серая стена. За ней, в глубине парка, находилось собственно предприятие, а также лавки, склады и ателье. Навстречу Жозефу и Виктору, который нес на плече фотоаппарат на штативе, спешил низенький кругленький человечек в высоком, побитом молью цилиндре. Признав в гостях фотографа и его ассистента, он принялся исступленно махать им.

– Если он считает себя семафором, а нас двумя ореховыми скорлупками в море, то он недалек от истины, – проворчал Жозеф, поеживаясь на ветру.

– Приветствую вас, господа, вы, должно быть, из газеты «Пасс-парту»? Мне поручили показать вам наше предприятие. Мое имя Матиас Эрве, я – нос.

– Нос?! – воскликнул Жозеф, рассматривая картофелину, которая возвышалась над усами, смахивавшими на тюленьи.

– Я, если хотите, – из тех волшебников, которые создают аромат и душу духов. Мой мозг, хоть он и скромных размеров, способен определить состав и дозировку компонентов самого сложного и гармоничного запаха. Мой предшественник был невероятно одарен, но я надеюсь его затмить. Идите следом за мной, в нашем распоряжении всего час, не то мои дистилляторы меня заждутся.

Они прошли вдоль конюшен, где запряженные в двуколки лошади мотали головами и били копытами, с нетерпением ожидая, когда их освободят от сбруи. Матиас Эрве начал рассказывать:

– Фабрика «Романт» была основана в 1873 году Луи Романтом, братом Шарля Романта, министра финансов с июня по сентябрь 1890 года. Луи Романт женился на мадемуазель Сюрже, богатой наследнице из Граса. Ее отец создал там завод по перегонке лаванды, что позволило супругам покинуть Прованс и создать эту фабрику. А теперь следуйте за мной.

Он объяснил им, что они не смогут попасть в помещение, где создают духи, поскольку этот процесс окутан тайной и строго охраняется от посторонних глаз.

– Разглашать наши приемы запрещено. Тем не менее, желая просветить ваших читателей, господин директор разрешает вам сфотографировать механический аппарат для смешивания.

Он подошел к металлическому круглому столу, установленному на вертикальном стержне. За счет работы небольшого мотора начинали вращаться зазубренные железные полукруги – к ним ремешками были прикреплены сосуды с экстрактами.

Виктор решил взять с собой камеру формата 18 × 24 на треноге и десяток пластинок. Нужно было произвести впечатление на персонал, а с простым Pocket Kodak с такой задачей было не справиться – этот фотоаппарат слишком мал. Пока Виктор готовился к съемке, Матиас Эрве принял величественную позу и выпятил грудь, ни на минуту не переставая болтать.

– Мы используем также экстракторы – жестяные цилиндры, в которых лопастями перемешиваются жиры и спирт, необходимые для создания ароматов. Дирекция не желает, чтобы и этот процесс предавался огласке. Вы закончили?

Виктор расставил снаряжение. У него не было намерения делать ни единого снимка: кроме всего прочего здесь было слишком темно.

Матиас Эрве повел их в зал, где духи «одевали».

Запыхавшись, они оказались под застекленной крышей, где гудел женский рой. Дыхание затруднил сильный свежий запах, исходящий от десятков растений. Мелкоцветная роза, розовый клевер, апельсиновое дерево, ирис, папоротник, мимоза, корица давали сильнейший аромат, к которому примешивался запах ванили и мускуса. Жозеф чихнул.

– Ну вот, теперь это надолго, – проворчал он.

Женщины указывали на них друг другу кивком подбородка, посмеиваясь. Работать здесь было и так нелегко, но тяжелее других приходилось тем, кто изготавливал рисовую и мыльную пудру. Когда ее засыпали в полотняные мешочки, а затем взбивали и трясли их, чтобы придать нужную форму, в воздух поднималось столько пудры, что работники становились похожими на учеников булочника. Готовые мешочки раскладывали по украшенным кружевом коробочкам, похожим на коробочки из-под драже.

Жозеф никак не мог остановиться и почти беспрестанно чихал, а Виктора пробрал сухой кашель. Ко всему прочему он опасался, что пудра проникла сквозь упаковку и привела в негодное состояние его фотоматериалы.

Они прошли в следующую мастерскую, где изготавливали упаковку для духов.

– Эти хрустальные флаконы производятся вручную в Баккаре. Наш директор предпочитает квадратные и прямоугольные формы, но ему случается поддаться игривому порыву, создав, например, вот такую амфору в греческом стиле. Как чудесно сочетается с этой формой янтарный отблеск стекла! Духи – не только запах, но и образ, сначала они становятся предметом вожделения, а потом – орудием соблазна!

Он расхаживал взад-вперед возле парня, который аккуратно укладывал на сатин удлиненный флакон с двумя ручками, перевязанный голубой тесьмой.

– Как вы можете убедиться, мы производим еще и кремы на основе животного или растительного жира. А вот это мыльце – сама изысканность, так и хочется намылиться с головы до пят! …Мы гордимся своей зубной пастой «Полли», нашим кремом «Мимозетт», ставшим классикой, пастой «Романт» для смягчения кожи рук, которая восхищает, очаровывает кокеток, и которую прописывают известные врачи своим пациентам от обморожения, кремом «Летнее облако», благодаря которому мужчины могут отныне бриться без воды и мыла.

– И без бритвы? – спросил Жозеф.

Виктор снова принялся расставлять штатив.

– Сейчас вы можете наблюдать важнейший процесс розлива духов во флаконы, – продолжал их проводник по царству ароматов.

Этим важным процессом занимались женщины в белых передниках. Они работали в командах по четыре человека, разливая духи по флаконам из огромных, объемом в двадцать-тридцать литров, сосудов с изумрудной, гранатово-алой, оранжевой и розовой ароматной жидкостью. Полный флакон затыкали плотно притертой стеклянной пробкой, наклеивали на него этикетку, клали в кожаную коробочку и перевязывали ее лентой.

– Мы следим, чтобы упаковка гармонировала с цветом духов, чтобы ленточка была изящной, прочной и легко развязывалась. У этих дам пальчики ловкие, как у фей. Они не станут вязать неуклюжие узлы, как простые модистки.

Виктор с сочувствием посмотрел на «фей». День-деньской стоять возле сосудов с духами и нюхать оглушающе сильный аромат – у них наверняка под вечер начинается мигрень.

– Знаете, господа, чтобы правильно надушиться, достаточно нанести несколько капель туда, где прощупывается пульс. Или одну-две капли на подушку и простыни. От этого меняется жизнь! – заявил человечек и начал декламировать:

– А вот эти, покрытые пылью, на полочке, – это какие-то особенные духи? – спросил Жозеф. Он указал Виктору на зеленую ленточку, похожую на ту, что украшала «Улыбку Индии».

Смутившись, человечек попытался уйти от ответа и шагнул в сторону, но Виктор преградил ему путь.

– Нет, просто их производство прекратили.

– По какой причине?

– Мне ее официально не сообщили.

– Вы хотите сказать, что в курсе дела? – оживился Виктор.

– Мы не глухи, не слепы, много чего слышим и знаем.

– Так о чем шепчутся в коридорах заведения «Романт»?

– Если я вам расскажу и вы это опубликуете, я получу выговор.

– Мы клянемся хранить молчание.

– Вы, журналисты?! За кого вы меня принимаете!

– Мы торжественно обещаем сохранить все в тайне, – шепнул Жозеф, разворачивая банковский билет под носом у человечка.

Тот посмотрел вокруг и спрятал купюру.

– В конце концов, это всего лишь слухи, и никто не знает, кто их распускает. Говорят, произошла ошибка в процессе изготовления духов. Наша дирекция была вынуждена отозвать из магазинов весь запас «Вечной женственности», так же, как и те флаконы, которые были предназначены для экспорта. Дело замяли, опасаясь скандала. Ведь у нас есть клиенты в мире high life, сливки общества, настоящие воображалы. За такие дела и фабрику прикрыть могут! Так нам объяснила Жинетт, а она все точно знает.

– Жинетт?

– Жинетт Мерсье. Неприятная особа. Она работала здесь год старшим мастером, для нас это было тяжелое время. Я рад был узнать о ее уходе, сразу после праздника, организованного в честь мсье Маню. Бедолага! Его выставили вон, хоть и сделали это красиво: в его честь отлили серебряную медаль, на которой был выгравирован его профиль.

– Так его уволили?

– Официально нам сообщили, что он добровольно вышел досрочно на пенсию, но на самом деле его выгнали, решив, что это он виноват в истории с «Вечной женственностью». Мне-то кажется, что Жинетт намеренно его очернила. У нее была связь с Сержем Романтом, сыном хозяина, сорокалетним холостяком, бабником и развратником, довольно бестолковым управленцем. А расплатиться за все пришлось бедняге Бенуа.

– А какую же должность он занимал?

– Ту же, на которой сейчас я. Я его преемник. Он посвятил меня в профессию. Он ведь самоучка, сам до всего дошел. Вначале у человека есть просто способности, но постепенно он совершенствуется. Для этого нужно обонятельное сознание, фантазия, вкус, упорство, методика, размышле…

– А почему же эта самая Жинетт его невзлюбила? – перебил его Виктор.

– Я не знаю. Возможно, завидовала. Может, сама хотела создавать композиции, тем более что любовник уже пресытился ею. Она была настоящей ведьмой, помыкавшей всем персоналом, и ни один из нас не жалеет о ее уходе. Надеюсь, Бенуа удалось куда-нибудь устроиться, он ведь еще не стар, а на пенсию, которую ему выплачивают, не проживешь.

– Вы симпатизируете своему сопернику? – заметил Жозеф.

– Да, потому что он славный человек. Один раз он одолжил мне кругленькую сумму, чтобы я прожил до зарплаты. Я воспользовался его знаниями, чтобы занять его место, но он не держал за это зла. Великодушие – редкое качество. Он не заслужил того, чтобы с ним обошлись как с паршивой овцой. Профессия – вся его жизнь. Он продолжал исследования и дома. Я два раза заходил к нему, до сих пор не могу забыть его консьержа…

– Где он живет?

– Бульвар де Берси, 28. Если узнают, что я все это рассказал…

– Не беспокойтесь, нам просто хотелось бы порасспросить его о вашей работе.

– Моих разъяснений недостаточно?

– Два рассказа лучше, чем один. Его мы тоже вознаградим, что, как вы понимаете, не будет лишним для его финансов, – объяснил Виктор.

– Только не упоминайте моего имени. Вам удалось хоть что-то снять? Да? В таком случае, господа, имею честь.

– Нюхач постарался поскорее нас выпроводить! – воскликнул Жозеф, когда они оказались на улице. – Для человека, сожалеющего, что отнял работу у коллеги, он не особенно сострадателен. Не удосужился даже узнать, как сейчас живет этот Маню.

– Вот этим я и займусь, – пробормотал Виктор.

– Вы? А я как же?

– А вы, дорогой шурин, отнесете мой аппарат в лавку, смените Кэндзи и как следует поразмышляете над этой загадкой.

– Ловко вы от меня избавились!

Жюль Фрике одинаково ненавидел и детей и квартиросъемщиков.

Первых он щедро награждал пинками, тумаками и оплеухами. Он использовал любую возможность унизить того, кто не мог за себя постоять. К этой трусливой жестокости добавлялось удовольствие прятать от детей их сокровища. В комнате, прилегающей к крошечной столовой его квартирки, было собрано множество таких трофеев: однорукая кукла, мячик, около двадцати волчков, фарфоровые шарики, стеклянные фигурки, плюшевый ослик, пять скакалок, – было бы чем заполнить магазин подержанных игрушек. А что до сладостей – леденцов, карамелек, пастилок и жевательных шариков, – их он держал в шкафу, и они были любимым десертом консьержа.

Квартиросъемщиков он не менее щедро одаривал притворной предупредительностью, но если приносил им почту, то умудрялся перепутать некоторые письма, а то и не отдавал их вообще. Под тщательно вычищенными ковриками у дверей скапливалась грязь. По лестницам, натертым мастикой, было опасно ходить, а после дверных ручек, испачканных смолой, руки становились отвратительно липкими.

Самые нищие из жильцов подвергались самым ярым нападкам. Если им случалось задержаться с платой, таз грязной воды мог некстати вылиться им на ноги, когда они выходили в вестибюль. На лестничной клетке неожиданно прорывало канализационную трубу, замочные скважины оказывались забитыми воском, а тараканы (которых переносили в спичечных коробках) заполоняли мансарды несчастных.

Хуже всех было Мадлен Дюмериль, старушке-матраснице, которая всю жизнь прочесывала шерсть на матрасах, взбивала соломенные тюфяки и чистила обшивку кресел под мостом Марии. Родственница, скончавшаяся недавно где-то в Пикардии, оставила ей немного денег, которые она получала в качестве регулярных выплат и которые позволяли ей платить за каморку, покупать картофель и бульон, а раз в неделю – мешок угля, чтобы согреться в холодное время года. Жюль Фрике не мог ей этого простить, равно как и правительству, которое, по его мнению, обязано высылать таких, как она, из столицы, а не оставлять жить под одной крышей с добропорядочными гражданами.

Вот у этой-то женщины, которая, согнувшись в три погибели и тяжко опираясь на две клюки, собиралась войти в дом 28 на бульваре Берси, Виктор и спросил о Бенуа Маню.

– Хотите, я помогу вам донести покупки? – предложил он, протянув руку к почти пустой сетке.

Она недоверчиво осмотрела его единственным глазом – второй был спрятан под квадратиком из черной ткани.

– Благодарю вас, я как-нибудь сама.

– Раз вы живете здесь, быть может, подскажете. Я ищу мсье Бенуа Маню.

Прежде чем она успела открыть рот, консьерж выскочил из своего закутка и вырос перед Виктором.

– Мамаша Выпей-Море вам уж точно не поможет! Она слишком редко просыхает, чтобы помнить соседей!

– Это неправда, я и в молодости не выпивала, а уж теперь и подавно!

– Ваше прозвище говорит само за себя! Да и все голодранцы имеют обыкновение прикладываться к бутыли.

– Если меня так и прозвали, то потому, что летом, под мостом, мы умирали от жары, и я пила воду литрами! – возразила возмущенная старушка.

Но тут в их перепалку вмешался Виктор.

– Мсье, относитесь к этой даме с уважением.

– К даме! Скажете тоже! Только ведь вам, мсье, нужен именно я, нравится вам это или нет. Ваш Маню, этот странный тип, который не удосуживался вовремя платить за жилье, исчез, испарился еще в феврале! Не заплатив! Несколько дней я переживал, что его не видно. Я подумал было, что у него срочная работа и он скоро явится. Как бы не так! Мы с домовладельцем ждали долго, но в конце концов вынуждены были воспользоваться моей отмычкой – на случай, если нас от этого мошенника избавила старуха с косой. И что же: никого! Хозяин обратился в полицию – никаких следов. Вещи на месте, документы, мебель, реторты, из-за которых, кстати, он десятки раз мог устроить пожар, одежда… Домовладельцу не хотелось тратиться на хранение, и он поручил мне сбыть все это с рук. Я позвал перекупщика, и в квартире поселился другой жилец, каналья Пьер Андре, который еще хуже, чем Маню. Ведь он, представьте себе, поэт! До чего дошла Франция!

– А мне очень нравился мсье Бенуа, – пробормотала старушка. – И заметьте, мсье Андре очень любезный.

– Не удивительно! Рыбак рыбака видит издалека. Вы довольны, я вам все выложил, ведь так? А эта старуха, бьюсь об заклад, сама ничего и не заметила!

– У «этой старухи» есть имя, и если бы вы позволили, она бы мне все рассказала не хуже вашего.

– Вот она, благодарность! А кто вы, собственно, такой? Родственник Маню? Если так, то вот, я подсчитал сумму его долга, – извольте оплатить!

Виктор достал из кармана удостоверение, выданное Изидором Гувье, и потряс им перед лицом консьержа.

– Я журналист. Могу обеспечить вам такую репутацию, что мало не покажется.

Жюль Фрике так поспешно скрылся в своей квартирке, будто его укусила бешеная собака. Старушка рассмеялась.

– Это правда, что вы пишете статьи? Я расскажу вам кое-что еще, о чем умолчал консьерж. Он все видел, как и я. Я как раз шла из булочной.

– Что же вы оба видели?

– Этот славный мсье Маню забрался в фиакр и уехал, как только кучер махнул хлыстом. С тех пор он здесь и не показывается. А в фиакре, как мне показалось, сидела дама. Добрый мсье Бенуа в конце концов завоевал чье-то сердце. Я рада за него. Всего хорошего, мсье.

Порывы ветра колыхали поверхность Сены, по которой плавали ветки и клочья промасленной бумаги. Боясь, что шляпа улетит, Виктор решил снять ее, проходя по мосту Берси. Возможно ли, чтобы Бенуа Маню оставил свое жилье ради чувственных шалостей? Он посмотрел на эту ситуацию с другой стороны: если бы Таша велела ему немедленно к ней переехать, согласился бы он вообще ничего с собой не брать?

«Это маловероятно. Я забрал бы некоторые сувениры. Но откуда нам знать, может, этот Маню набил пару чемоданов, которые тайно вынес за несколько дней до побега. Но он исчез в феврале! То есть уже полгода не дает о себе знать!»

Два часа спустя, изнуренный долгой ходьбой и насквозь промокший под сильным дождем, он поделился своими размышлениями с Жозефом, который один хозяйничал в лавке.

– Исчез! Они как будто заразились друг от друга этой манерой бесследно пропадать. И куда они все подевались?! – воскликнул он.

– Блокнот был сделан из чеков. Его заполнил Бенуа Маню? Формула духов, адрес «Романта»… это подтверждают. Видно, он выронил эту книжечку в доме на улице Корвизар, а точнее – возле водоема, где ею полакомился карп… Но что он там делал? Этот человек – нос, а запахи там, однако, не могут быть ему приятны!

Виктор потер виски, пытаясь сосредоточиться. Ему была нужна тишина. Жозеф, в свою очередь, пытался привести мысли в порядок с помощью музыки. Он машинально стал напевать мелодию, которая не оставляла его в покое.

– Мои мысли путаются, вы не могли бы помолчать? – проворчал Виктор.

– Этот мотив постоянно вертится у меня в голове. Я его слышал в ту ночь, когда обыскивал поместье, там его насвистывал какой-то тип. Самое ужасное, я знаю эту песню, мама…

– Жаль, мы не знаем, как выглядит ваш свистун. Я пойду домой, у меня голова раскалывается, завтра поговорим.

– Завтра не рассчитывайте на меня раньше обеда. Я веду Дафнэ в мэрию, на кукольный спектакль. Айрис будет ожидать доктора Рейно, а моя мать займется генеральной уборкой у вас на улице Фонтен.

Узнав о такой перспективе, Виктор решил посвятить утро фотоделу, которое ему пришлось забросить из-за расследования. Ему нужно было бежать как можно дальше от веников и щеток, которые совсем скоро будут плясать сарабанду в его жилище.