– Моя цыпочка, вы не просто медсестра, вы мой ангел-хранитель! А ваши глаза – прямо как два вулкана, ах, потоки лавы уже достигли моего сердца, я горю, вот-вот умру! Если вы сейчас же не скажете мне, что я прекрасен как Триумфальная Арка, я выброшусь из окна!

С голыми ногами, в одной рубахе, мужчина с красным лицом гнался за молодой испуганной девушкой через всю палату, а лежащие на койках пациенты давились от хохота. Но тут в дверях появился доктор со стетоскопом на шее и термометром в руке.

– Месье Сернен, немедленно успокойтесь и ложитесь в постель!

– Нет уж! Я знаю, вы опять заставите меня пить этот травяной настой, я уже сыт им по горло! У меня ресторан простаивает, и если я останусь тут еще хотя бы на один день, рискую разориться!

– А ваши почки, вы о них подумали? Если мы не растворим камни, у вас может случиться очередной приступ колики!

– Что вы заладили: камни, камни! За один день, проведенный в вашей клинике, я теряю пятьдесят клиентов. А каждый из них заплатил бы мне в среднем по два франка за обед!

– Вы слишком трудный пациент, я отказываюсь вас лечить. В следующий раз выбирайте другую клинику!

– Лучше пришлите мне Симону, только она может со мной справиться. Я всегда питал слабость к брюнеткам.

Доктор пожал плечами и начал осматривать какого-то старика. Виржиль Сернен, ворча, снова улегся. Чаша его терпения была переполнена. Еще несколько дней в этом лазарете, и он отправится домой, независимо от того, поправится или нет. На самом деле гораздо больше, чем о состоянии дел в ресторане, он беспокоился о своих питомцах, которых держал в стеклянных аквариумах. Толстуха Маринетта обещала о них позаботиться, но он знал, какое отвращение ей внушают рептилии и земноводные. К ящерицам и саламандрам она относилась более терпимо, однако кормить их червями, мухами и другими насекомыми было для нее настоящей пыткой. А хуже всего были ужи, которые питались исключительно рыбой, жабами, лягушками и головастиками. И хотя она знала, что они совершенно безобидны, все равно боялась быть укушенной.

Пока была жива, о подопечных заботилась жена Виржиля, Люси. После ее смерти их некому было препоручить. И хотя у Виржиля были две любовницы, он скрывал от них, где находится, опасаясь, что они могут случайно столкнуться в его палате. Ивонне он написал записку, в которой сообщил, что уезжает отдыхать в Ньевр к тетушке. А Мелани считала, что Виржиль в Бордо – помогает кузену, который якобы оказался в трудном положении. Скрывшись таким образом от обеих женщин, Виржиль мог спокойно лечиться, но зато был лишен возможности получать известия о том, как идут дела в «Миротон де Терн», его ресторанчике на улице Понсле.

На самом деле был человек, на кого он мог положиться, – Рен Дюкудре, но ему не хотелось ее беспокоить. Это была необыкновенная женщина, такие редко встречаются. Они пережили вместе незабываемые моменты, причем ни жена Виржиля Люси, ни муж Рен Лазар ничего не подозревали. В какой-то момент любовники даже собирались оставить своих законных супругов и сочетаться браком. Но Виржиль не смог устоять против новенькой брюнетки-официантки. Рен застукала их в подвале. Она давно свыклась с тем, что муж не хранит ей верность, но измена любовника – это было уже слишком. Рен бросила Виржиля, и с тех пор он сменил много любовниц, но ни одна не могла сравниться с этой удивительной женщиной – соблазнительной, остроумной и наделенной деловой хваткой. Виржилю горько было сознавать, что она по-прежнему живет с этим кретином Лазаром Дюкудре.

В палату вошла медсестра, толкая перед собой тележку с лекарствами. При виде нее Виржиль спрятался под простыню с головой.

– Ну же, месье Виржиль, будьте благоразумны! – воскликнула она. – Если вы не примете микстуру, мне достанется от доктора Гарро!

– Охотно верю! Я знаю, он только и делает, что бранит пациентов и персонал! Ладно уж, я выпью ваше пойло, но при одном условии: шепните мне на ушко ваш адресок.

Покраснев, девушка склонилась к его койке.

Виктору все сложнее было совмещать обязанности книготорговца и увлечение фотографией. Кончилось тем, что, переговорив со своими компаньонами, он стал появляться в лавке «Эльзевир» через день. А когда сталкивался с какой-то тайной, не мог удержаться, чтобы не ввязаться в расследование, хотя знал, что снова придется вести двойную жизнь, а потом оправдываться перед Таша и Кэндзи.

В эту среду Виктор позвонил Кэндзи по телефону и сказал, что встречается с клиентом, который пригласил его оценить библиотеку, поэтому придет в лавку только после обеда. Примерно то же самое он наплел и Таша. Вышел из дома и почти сразу же сел в фиакр.

Когда они добрались до Лионского вокзала, там оказался затор из экипажей. Виктор расплатился и, выйдя из фиакра, окунулся в безбрежное море людей, которое раскинулось до самой авеню Домесниль, одной из рек, впадающих в это море; на ее берегах росли богатые дома буржуа, тут и там виднелись магазины, а совсем рядом – виадук вокзала. Улица выглядела довольно мирной, если не считать длинного мрачного здания тюрьмы, обнесенного высокими стенами со сторожевыми башнями по углам. За стенами располагались архивы, канцелярия суда, квартира директора и центральный корпус, от которого расходились шесть трехэтажных пристроек, разделенных внутренними двориками.

Глядя на тюрьму, Виктор задумался: где-то там сидят и убийцы, которых вычислил он. После завершения каждого расследования ему случалось испытывать смутное чувство вины, а иногда снились кошмары, в которых кто-то из тех, кого он поймал, мстил ему. Он понимал, что ни один из преступников не заслуживает сочувствия, и если бы остались на свободе, они совершили бы новые злодеяния. И все же, как он ни любил сам процесс охоты, результат был ему не по душе.

С этими мыслями Виктор подошел к дому 26 по авеню Домесниль. Медная табличка на стене гласила:

Виктор позвонил, и вскоре за стеклянной дверью показался неясный силуэт. Женщина с седеющими волосами и грубыми чертами лица, одетая в шерстяное платье, вышла ему навстречу.

– Извините за беспокойство, мне нужно поговорить с мадам Сорбье.

– Это я. Моя помощница опаздывает. Вы хотели записаться? У нас мало мужчин, однако…

– Нет, я хотел поговорить о вашем супруге.

– Об Эрнесте? Но его уже семь лет нет с нами!

– Вы позволите мне войти? Меня зовут Виктор Легри, я книготорговец. Ваш муж был другом моего дяди Эмиля.

Услышав это, женщина нахмурилась и поджала губы. Затем достала из кармана очки с толстыми стеклами, нацепила их и принялась внимательно разглядывать собеседника.

– Что ж, проходите.

Она впустила Виктора в вестибюль, заставленный большими фарфоровыми вазами, и провела в просторную комнату, почти пустую, за исключением ковра на полу, пианино, танцевальных станков вдоль стен и зеркал напротив. В углу стояли несколько стульев, там хозяйка с гостем и уселись.

– Месье Легри много сделал для моего мужа. Когда стало ясно, что у Эрнеста больное сердце, он устроил ему консультацию у известного специалиста. Лечение было дорогостоящим, и мы никогда бы не смогли оплатить его без поддержки месье Легри, в то время у нас было всего несколько учеников, и мы едва сводили концы с концами…

Мадам Сорбье тяжело вздохнула.

– Ваш дядя был благородным человеком. Они познакомились с Эрнестом в одном кабачке в Латинском квартале, и у них завязалась дискуссия о Шарле Фурье. Потом, пропустив пару стаканчиков сидра, они решили сыграть в пикет. Отсюда и прозвище, которым Эмиль наградил моего мужа, узнав, что тот – учитель танцев.

– В восемьдесят восьмом году вы послали моему дяде извещение о смерти Эрнеста. Разве вы не знали, что Эмиль Легри умер десять лет назад?

Мадемуазель Сорбье невольно вскрикнула.

– Как?! Никто не сообщил нам!

– Странно, если поверить в то, что Эрнест и Эмиль были близкими друзьями и регулярно встречались!

– Да, так и было. Но однажды они поссорились и с тех пор больше не виделись. Мой муж был хороший человек, но очень обидчивый.

– А из-за чего они поссорились?

– Эрнест еще в юности стал атеистом. Но, несмотря на то, что я ревностная католичка, это не помешало мне его полюбить. А в 1875 году с ним произошло мистическое событие, которое произвело на него такое сильное впечатление, что он уверовал в Бога. А ваш дядя…

– Но Эмиль не был атеистом! – заметил Виктор.

– Он называл себя агностиком, и это приводило Эрнеста в негодование. Однажды их ученый спор перерос в ссору, и оба потеряли самообладание. И хотя Эрнест потом переживал из-за этой размолвки, он не был готов к примирению, и поэтому разорвал отношения с Эмилем. Когда у него случился инфаркт, я написала вашему дяде. А не увидев его на похоронах, подумала, что он не простил Эрнеста, и больше не пыталась с ним связаться. Отчего он умер?

– От чахотки. Туберкулеза легких. Я был рядом. Он держался мужественно. И взял с меня слово, что я сохраню его бумаги и гравюры, имеющие отношение к фурьеризму.

Виктор надеялся увидеть на лице мадам Сорбье хоть малейший признак того, что ей что-то известно об ассоциации. Но она и глазом не моргнула. Тогда он продолжил расспросы:

– А что послужило причиной инфаркта месье Сорбье?

– Мы думали, что это очередной сердечный приступ, но все оказалось гораздо серьезнее. Это было ужасно. Наш старший сын, Жан, стал давать уроки танцев вместо отца, чтобы младший имел возможность завершить образование: он учится на юриста. Я верю, что Эрнест – там, где он сейчас, гордится нами. Ах! Если бы вы встретились с ним раньше… Он превосходно танцевал, а в польке никто не мог с ним сравниться! Жан унаследовал талант от отца. А я аккомпанирую. Зоя, моя невестка, тоже работает с нами. Но мода на танцы меняется, и меня это беспокоит. Вот и теперь, этот новый танец, пришедший к нам из Аргентины, становится все более популярен, несмотря на свою вульгарность. Его называют танго. А уж канкан…

Виктор поднялся: он не испытывая ни малейшего желания обсуждать эту тему, так как отдавал предпочтение классическому балету. Он вспомнил выступление Фифи Ба-Рен, которое имел счастье лицезреть: оно вызывало эмоции, весьма далекие от эстетических.

…Когда Виктор появился в лавке, Кэндзи с облегчением передал ему бразды правления. Нанятый на неполный рабочий день Симеон Дельма уходил после обеда, и Жозефу предстояло самому доставить «Соединение и перевод четырех Евангелий» графа Льва Толстого Саломее де Флавиньоль. Кэндзи с радостью воспользовался возможностью отправиться на улицу Эшель и заказать знакомому трактирщику изысканные блюда, чтобы удивить Джину, которую пригласил на ужин.

Воспользовавшись тем, что Кэндзи пошел поцеловать на прощание Айрис и Дафнэ, Виктор спустился в хранилище и, взяв подшивку газет, стал просматривать некрологи. Его внимание привлекло объявление в черной рамке.

– Донатьен Вандель… Донатьен… Он тоже был в списке членов ассоциации «Подранки»! – воскликнул Виктор.

Оставив газету на столе, он бросился наверх.

– Что-то случилось? – всполошилась Эфросинья, которую он едва не сбил с ног.

– Нет, – бросил Виктор на ходу.

– Чего ж тогда так нестись?! – недовольно пробурчала она.