Глава 10

Вскоре трагическая история молодого адъютанта получила неожиданное продолжение. Обыск, проведенный в его квартире, дал поразительные результаты. Вначале полицейские обнаружили важные документы с грифом «секретно» и «совершенно секретно». Впрочем, нахождение дома у штабного работника секретных папок можно было объяснить его желанием закончить работу, не завершенную на службе. Однако последующие находки стали настоящим шоком для полицейских и военных моряков, ибо никто из знавших погибшего адъютанта не мог поверить в то, что такой милый и воспитанный молодой человек совсем не тот, за кого себя выдавал.

Наиболее серьезной находкой, бросающей тень подозрения на покойного, стала тщательно вычерченная карта военного порта с указанием стоянок крупных боевых кораблей, точным расположением батарей и военных фарватеров. Синим и красным карандашом на ней были сделаны пояснительные отметки, причем многие почему-то на немецком языке. Анри неплохо знал немецкий и сумел прочесть записи к пометкам. Это были предложения, а точнее, конкретный план атаки базы миноносцами. Можно было предположить, что составивший план для некоего заказчика штабной офицер не успел его зашифровать, либо шифровку и отправку сообщения тайному получателю должен был осуществить кто-то другой.

Были также найдены написанные тайнописью шпионские инструкции и отчеты. Они были составлены на русском и немецком языках на крохотных кусочках бумаги, которые могли быть легко спрятаны в папиросе или пачке табака, а также зашиты в одежде. Эти находки вызвали особую обеспокоенность военных властей.

Помимо прочего при обыске были обнаружены революционные прокламации. Но после предыдущих находок на них практически не обратили внимание. Хотя эта находка вполне укладывалась в общую прорисовывающуюся картину заговора, ведь некоторые иностранные разведки, наравне с традиционной резидентурой, активно использовали в своих интересах революционное подполье. Порой подрывные сети различной идеологической природы переплетались между собой, подобно щупальцам спрута.

Больше всех перепугался только начавший поправляться после инфаркта командующий эскадрой Заксель. Адмирал с ужасом ожидал обвинений в покровительстве адъютанту-шпиону, ведь все знали о его симпатиях к Германии и всему немецкому. Говорили, что, узнав, какую ядовитую змею он пригрел на груди, адмирал побелел как полотно и схватился за сердце. Спеша оправдаться, адмирал запретил хоронить подлого предателя Гейдена на воинском кладбище с подобающими его чину почестями.

Анри приехал на квартиру Гейдена, когда обыск уже подходил к концу. С утра он занимался поисками коляски, чье колесо могло оставить след рядом с местом, где был обнаружен труп адъютанта. Среди десятков обследованных сыщиком наемных экипажей ему пока не удалось найти нужный.

Потом Вильмонт знакомился с документами из рабочего стола погибшего. Но там ему тоже не попалось ничего интересного.

Но зато стоило Вильмонту зайти в квартиру, где шел обыск, как его сразу ждала удача. Среди разложенных на рабочем столе покойного бумаг Анри бросились в глаза несколько листков со столбцами цифр и странными «абракадабровыми» записями. В первое мгновение Анри даже остолбенел от неожиданности. Уж очень они напоминали те листочки, что он видел в блокноте арестованного художника. Пользуясь своей властью, жандармский капитан изъял эти странички и немедленно отправил со своим человеком на расшифровку в Петербург. Ему также удалось добиться разрешения начальства на проведение почерковедческой экспертизы найденных в квартире Гейдена карты и шпионских отчетов.

Здесь же Вильмонт встретил двух своих коллег из питерской охранки: штатских чиновников – коллежского секретаря Золотникова и титулярного советника Сапруянова. Они не испытывали особого желания делиться своей добычей с жандармом. Но ситуация складывалась таким образом, что высокое петербургское начальство назначило именно Вильмонта главным представителем охранки в Гельсингфорсе. Возможно, свою роль сыграло то обстоятельство, что он первым прибыл в город и начал расследование. Да и авторитет особого «летучего отряда», как эффективного подразделения по борьбе с вражеским шпионажем, был очень высок. Поэтому коллегам пришлось показать Вильмонту свои находки. Дело принимало новый неожиданный поворот! Выяснилось, что начальник здешней морской контрразведки капитан первого ранга Авинов поддерживал близкие внеслужебные отношения с погибшим Гейденом. При обыске в квартире адъютанта были обнаружены фотографии, на которых оба офицера были запечатлены в исторических декорациях Венеции, куда ездили на отдых вместе. Были также найдены квитанции из магазинов дорогой одежды за подписью Авинова.

В последующие дни жандармам удалось документально установить, что начальник морской контрразведки регулярно давал адъютанту командующего крупные денежные суммы, приглашал его в дорогие рестораны, оплачивал его счета. Нашлись свидетели, которые показали, что имевший небольшой чин адъютант жил на широкую ногу: великолепно одевался, у него часто появлялись дорогие вещи, которые он не смог бы купить на свое относительно небольшое жалованье.

Казалось, тайна разгадана. Теперь уже мало кто сомневался в том, что в Гельсингфорсе работала шпионская сеть из завербованных германской разведкой флотских офицеров. А руководителем ее скорей всего являлся человек, которому по роду своей деятельности было положено бороться с военной разведкой противника.

Трепет ужаса прошел по флоту. Все понимали, что предательство всего нескольких человек в случае войны могло обойтись флоту в десятки внезапно потопленных противником лучших боевых кораблей и в тысячи жизней. При самом же худшем развитии событий Петербург мог остаться без защиты перед лицом врага. Признаться, в те первые часы и дни и у Анри сжимало горло от ужаса.

Нельзя было исключить, что хорошо законспирированные агенты имелись также в Кронштадте и в других крупных базах Балтийского флота. В адмиралтействе и Генеральном штабе теперь уже никто не сомневался в том, что немцы замышляют осуществить разбойничий рейд своих миноносцев накануне или же непосредственно во время дружеского визита в Кронштадт французской военной эскадры. Ведь об этом грядущем событии с восторгом писали все русские и французские газеты, лишь подогревая раздражение германцев.

Одной из главных целей намеченной вероломной атаки вполне могла стать царская яхта. Хотя еще вчера ни один здравомыслящий политик в России не смог бы поверить в то, что угроза русскому императору может исходить не от каких-нибудь лишенных чести нигилистов с их самопальными бомбами, а от родственной Романовым династии Гогенцоллернов, представитель которой управлял Германией. Однако мир неумолимо менялся, становился жестче и прагматичнее. Уходила в небытие золотая эпоха рыцарства, когда войны не начинались без обмена ультиматумами.

Германия быстро крепла, наращивала мускулы. А сила всегда искушает не только людей, но и государства. Одержанные победы лишь укрепляли веру недавно объединенной «железом и кровью» Бисмарком в единый монолит нации в свое превосходство над другими европейскими народами. Обделенная колониями, милитаризированная Германия с завистью взирала на соседей и точила молодые когти. Ее народ и правительство охватил захватнический азарт. Богатая Франция с ее заморскими территориями виделась немцам их законной добычей. И это было бы так, если бы в ход недавней Франко-прусской войны не вмешалась Россия, которая стала спасительницей Франции.

Итак, всего через несколько месяцев должно было состояться эпохальное событие – заключение военно-политического союза между Россией и Францией. После своего недавнего сокрушительного поражения от Пруссии Франция очень нуждалась в таком мощном союзнике на континенте, как Россия.

В то же время, отправив канцлера Бисмарка в отставку, молодой германский император Вильгельм II поспешил отказаться от Союза трех императоров [26] , в течение долгого времени закреплявшего дружественные отношения Германии и России. Амбициозный Вильгельм предпочитал видеть в качестве своего главного союзника Австро-Венгрию, наиболее опасного соперника России на Балканах. Таким образом, в Европе складывался новый баланс сил. Весной 1890 года, после того как Германия отказалась возобновить русско-германский договор, французские власти тут же искусно воспользовались сложной для России ситуацией. Чтобы завоевать расположение Александра III, французские власти 29 мая 1890 года арестовали в Париже большую группу (27 человек) русских политических эмигрантов. При этом французская полиция не погнушалась услугами провокатора.

Впечатленный столь дружественным жестом, Александр III – лидер авторитарной империи, согласился пойти на союз с демократической республикой. Европа пребывала в изумлении. Германия же вела себя как неверная жена, которая открыто ищет связи на стороне и в то же время ревниво следит, чтобы брошенный муж не подыскал ей замену. Когда о франко-русских переговорах узнали в Берлине, русскому послу ясно дали понять, что Германия не станет спокойно наблюдать за созданием не дружественного ей союза. И немцы не замедлили предпринять целый ряд враждебных шагов в отношении восточного соседа, в том числе пригрозили началом таможенной войны. В немецких газетах была развернута антироссийская кампания.

Впрочем, объективно говоря, Германии действительно было чего опасаться. В предварительной консультативной переписке между дипломатическими ведомствами России и Франции обсуждалось, что заключившие союз страны возьмут на себя обязательство немедленно оказать военную помощь своему союзнику, если он подвергнется нападению со стороны третьего государства.

Известие, что в июле в Кронштадт с визитом прибудет эскадра адмирала Авелана, должно было подтолкнуть немцев к решительным действиям. Так что версия о готовящейся атаке германских миноносцев никому из специалистов не казалась фантастической.

Правда, Вильмонта смущало, что обнаруженные при обыске в квартире адъютанта документы оказались либо незашифрованными, либо при их составлении использовался очень простой шифр, вроде того, коим были закодированы записи в блокноте арестованного художника. Трудно было поверить, что одна из сильнейших разведок мира при подготовке столь важной операции применяет непрофессиональные коды, крайне неустойчивые к расшифровке.

Однако на фоне замаячившего на горизонте призрака германской агрессии, кого из высокого начальства могли заинтересовать сомнения какого-то капитана контрразведки?! Тем более что угроза с каждым днем приобретала все более конкретные очертания: некоторые найденные в квартире адъютанта и расшифрованные сообщения прямо указывали на то, что обладающий, в силу своего служебного положения, доступом к самой секретной информации, помощник гельсингфорского адмирала мог регулярно докладывать своим хозяевам о местонахождении и передвижениях конкретных боевых кораблей и царской яхты. Например, одно присланное ему задание гласило: «Следи за крейсерами. Дай знать, когда они выйдут в Либаву». Именно из дивизии крейсеров выделялись главные силы для охраны «Полярной звезды» во время ее выходов в море!

Многие влиятельные силы в Петербурге и в Париже были заинтересованы в раздувании так кстати подвернувшейся им шпионской истории. Если это и была талантливая инсценировка, то очень своевременная. Образно выражаясь, сухие дрова давно ожидали, когда кто-нибудь поднесет к ним зажженную спичку. Стремительно идущая путем модернизации и богатеющая на этом пути, Франция постепенно превращалась в главного экономического донора дряхлеющей Российской империи. Французские финансисты очень ловко сыграли на ухудшении русско-германских отношений. Парижские банки быстро скупили русские ценные бумаги, выброшенные на фондовый рынок Германии.

В 1888 году на Парижской бирже были выпущены облигации первого русского займа на сумму в 500 миллионов франков. За ним последовали займы 1889, 1890 и нынешнего 1891 года – соответственно на суммы 700 миллионов, 1200 миллионов и 1450 миллионов франков. Французский капитал в короткое время стал главным кредитором России. И в военном отношении рассчитывающая на медовый месяц с великим северным союзником Франция стремилась оттеснить ее прежнюю «любовницу» Германию. И хотя на судоверфях Круппа по-прежнему ежегодно строилось по шесть новых броненосцев для России, французский «пушечный король» Шнейдер-Крезо уверенно оттеснял Круппа в борьбе за русские заказы.

Три года назад, в 1888-м, приехавший в Париж с неофициальным визитом брат Александра III Великий князь Владимир Александрович сумел разместить по французским военным заводам заказ на изготовление 500 тысяч винтовок для русской армии.

Французский капитал активно инвестировался в Российские акционерные предприятия. Благодаря французским деньгам Россия из страны бездорожья превращалась в крупнейшую железнодорожную державу. Около четверти всех французских инвестиций за пределами страны приходилось на Россию.

Вполне естественно, что крупные финансисты и с той и с другой стороны были кровно заинтересованы в укреплении сотрудничества своих стран и щедро оплачивали услуги своих лоббистов, в том числе в военном ведомстве и разведке. Подвернувшийся скандал с участием немцев накануне подписания русско-французского договора стал для них подарком. Поэтому, как ни пыталась полиция предотвратить утечку информации, касающейся дела погибшего адъютанта, это оказалось невозможно. Слишком много лиц было вовлечено в расследование, и слишком влиятельны были те, кто желал огласки, чтобы тайну удалось сохранить. Впрочем, если газеты какое-то время не решались нарушить цензурный запрет на публикации на данную тему (впрочем, газетчики соблюдали молчание недолго), то обыкновенным обывателям рот было не закрыть.

Вскоре по Гельсингфорсу поползли страшные слухи, что город наводнен немецкими шпионами. Что якобы здесь действовали германские агенты, которые выдавали себя за брадобреев. Обслуживая морских офицеров, цирюльники выведывали у них военные секреты. Среди домашней прислуги важных чинов тоже, мол, чуть ли не все поголовно предатели, которые в спокойной обстановке фотографировали и переписывали секретные документы, очень часто небрежно хранившиеся генералами и адмиралами.

Страшные истории про вездесущих тевтонских соглядатаев рассказывали не только на рынках и в кабаках, но и в интеллектуальных гостиных. Посетив в эти дни очередной творческий вечер на даче у Вельской, Анри узнал от встревоженной поэтессы, что буквально на днях все ее знакомые ожидают высадки немецкого десанта:

– Эти германцы настоящие варвары и, конечно, первым делом бросятся насиловать женщин, – мрачно убеждала Вельская контрразведчика, опешившего от такой информированности литераторши.

Лицо у Анны Константиновны при этом было очень серьезное, даже трагическое. Ее муж тоже был очень напуган и вторил супруге:

– Да, да, Аннушка, ты права! Они и мужчин не пощадят. Им будет все равно: военный перед ними или человек искусства. Надо срочно паковать чемоданы и бежать – в Москву или даже лучше в Казань к тетке. Да-с, пока еще не поздно… Их офицеры точно отдадут Гельсингфорс на разграбление своей солдатне. А потом может настать черед и Петербурга.

– Уверяю вас, вам нечего бояться! – попытался успокоить не на шутку взволнованную пару Вильмонт. – Гельсингфорс серьезно укреплен с моря, здесь стоит мощная эскадра. Так что нет повода куда-то бежать.

– Зачем вы говорите нам неправду! – Поэтесса с упреком взглянула на Вильмонта. – Все офицеры в городе об этом знают, только делают вид, что ничего страшного не происходит, чтобы не выглядеть малодушными и не сеять панику. Но со мной-то вы могли бы быть откровенным. Я полагала, что мы с вами друзья. А вы!

– Но с чего вы взяли, Анна Константиновна, что все так страшно?

– Вы хотите сказать, что не знаете о недавнем аресте немецкого шпиона?

Анри смолчал, не зная что ответить на прямо заданный вопрос.

– Ну вот видите! – негодующе ликовала дама. – Теперь только слепой и глухой не знает об этом. И все боятся… И я боюсь… Даже свои буддистские медитации забросила, ибо не могу отвлечься от тревожных мыслей. По вечерам дома жутко. Наши окна выходят на залив. Все кажется, что со стороны моря приближаются акульи силуэты черных канонерок. Даже свет боимся зажигать. Чтобы не сойти с ума, все время стараюсь быть на людях. Я даже слышала, что теперь некоторые русские девушки в Гельсингфорсе из патриотических чувств спешат отдаться первому встречному мужчине – не обращая внимания на его наружность и даже на то – офицер ли он или простой матрос. «Пусть моя девственность достанется своему русскому, а не завоевателю!» – говорят они. И в этом нет ничего грязного и пошлого. Напротив, когда-нибудь о прекрасных невинных девах, отдающихся из любви к отечеству, сложат саги.

– Но, помилуйте, Анна Константиновна! Право, не стоит драматизировать, – вступил в разговор присутствующий в гостиной Кошечкин, который очень боялся, что его богиня действительно сбежит и вернется обратно уже не скоро.

Вельская проигнорировала его реплику и чуть ли не с дрожью в голосе выдала очередную страшную новость:

– Я слышала, что город покрыт сетью шпионов и диверсантов. Что недавно владелец самого крупного фотоателье в городе бесследно исчез, прихватив с собой самые точные сведения об офицерском составе гарнизона. Говорят, на некоторых, увезенных им, фотографических карточках должны красоваться даже факсимиле незадачливых офицеров, очарованных деликатным обращением и мастерской работой господина Свиньина. Благодаря сотням агентов враг прекрасно осведомлен о каждом уголке Свеаборгской крепости и легко превратит ее в руины в течение нескольких минут, если его агенты прежде не поднимут над ее бастионами белый флаг…

Еще накануне, убеждая впечатлительную поэтессу, что поводов для бегства из города нет, Вильмонт и в самом деле не мог допустить, что в ближайшее время немцы решатся на открытую агрессию. Ведь одно дело таможенная война, враждебные дипломатические интриги, газетные провокации, даже диверсии (заславшая диверсантов страна в случае их разоблачения имела возможность от них отказаться, чтобы не доводить дело до крайности), и совсем другое дело боевая операция с использованием ударных кораблей под национальным флагом.

«Да, немецкие шпионы могли сыграть роковую для русского флота роль в случае будущей большой войны с Германией. Но серьезные вооруженные конфликты между крупнейшими европейскими державами не начинаются вдруг без объявления ультиматумов и обмена дипломатическими нотами» – так считал Вильмонт до тех пор, пока не узнал о полученных из Парижа документах. Это случилось на следующий день после разговора с поэтессой, и капитан сразу отправился к Вельской, чтобы помочь ей упаковать чемоданы и проводить даму на вокзал (ее мужу, к крайнему его расстройству, пришлось остаться в городе, ибо сразу несколько газет и журналов заказали Леониду Сергеевичу серию статей о разгорающемся шпионском скандале).

Итак, что заставило Анри вдруг поверить в реальность германской атаки на Гельсингфорс? Дело в том, что, как представитель контрразведки, Вильмонт имел возможность оперативно знакомиться со всей поступающей информацией, касающейся этого дела. И вот появилась информация, что работающий в Париже агент зарубежного отдела охранки Петр Рычковский передал русскому послу в Париже Моренгейму важные документы, подтверждающие, что немцы действительно замышляют нанести внезапный удар по базе Балтийского флота в Финляндии.

Этому Рычковскому очень доверяли в Петербурге. Он сумел неоднократно отличиться и приобрести значительное влияние в высших столичных сферах. Именно Рычковский в 1883 году организовал провокацию, благодаря которой была арестована большая группа проживающих в Париже и еще в нескольких крупных городах Франции политических эмигрантов из России. Все они (кроме трех женщин, с чисто французской галантностью оправданных) были приговорены к длительным тюремным срокам, а некоторые даже выданы русским властям. Впечатленный галантным жестом французов, Александр III впервые тогда благосклонно взглянул на проект франко-русского союза. Говорят, услышав про арест доселе недоступных для русской полиции заговорщиков, Александр III воскликнул: «Наконец-то во Франции есть правительство! Теперь с ними можно иметь дело». Видимо, тогда же государь обратил внимание на ловкого парижского резидента. Рычковский получил высокую награду. Александр III произвел его в полковничий чин по статской части [27] . А начальство назначило Рычковского руководителем французской резидентуры.

После того же, как в прошлом 1890 году Рычковский сумел через своих покровителей в Петербурге убедить царя в том, что он спас его от покушения, Александр III проникся большим доверием к этому аферисту. Для многих не осталось секретом, что предотвращенное покушение являлось инсценировкой. Будучи тесно связан с террористами, Рычковский сам доставил на конспиративную квартиру одной из обосновавшихся в Париже боевых групп изготовленные в подконтрольной ему же революционной лаборатории в Швейцарии самодельные бомбы. А перед тем как уйти, рассовал по укромным местам документы, из которых нагрянувшая вскоре французская полиция вывела, что бомбисты собирались убить не кого-нибудь, а самого собирающегося посетить Париж русского царя. Узнав эту новость, Александр III сразу поверил в реальность готовившегося покушения. Ведь во время последнего визита его отца Александра II в Париж в 1867 году в него дважды стрелял из револьвера польский революционер Антон Березовский, к счастью мимо.

Вскоре после этого Рычковского назначили начальником русской тайной полиции за границей с жалованьем 36 тысяч франков в год, не считая косвенных доходов, приносивших ему сумму, чуть ли не втрое большую. Кроме агентов в Париже и во всей Франции, Рычковскому были подчинены также агенты в Швейцарии, Италии, Германии, Англии и Швеции.

Между прочим, ловкий авантюрист имел у себя в штате лишь дюжину действующих платных агентов, тогда как жалованья из казны ему отпускалось на 25. Понятно, что деньги, начисленные на «мертвые души», шли лично Рычковскому.

Он был тесно связан с французскими спецслужбами. И не только с ними. Из Парижа в Петербург от подчиненных Рычковского регулярно поступали доносы, что их шеф состоит на содержании у крупных французских финансистов. Тем не менее это никак не отражалось на карьере баловня фортуны.

В 1889-м Рычковский потерял все свои деньги, вложенные в акции лопнувшей как мыльный пузырь «Всеобщей компании панамского межокеанского канала». Прогоревшего на финансовой пирамиде русского резидента взяли на содержание крупные французские олигархи, заинтересованные в инвестициях в Россию. Ловкий агент оказался для них настоящей находкой.

Из одной авантюры он тут же пускался в другую, повышая стоимость своих акций у многочисленных хозяев, покровителей и начальников. Роль Рычковского давно не сводилась к сбору разведывательных данных. Он пытался оказывать влияние на внешнюю политику России. За это богатейшие люди Франции платили ему миллионы. В России же ему прочили в недалеком будущем портфель товарища министра (заместителя министра) какого-нибудь солидного министерства или даже кресло в Государственном совете с жалованьем, превышающим сенаторское, и большими привилегиями.

Рычковский умел ладить с министрами, миллионерами и заурядными бандитами. Это был блестящий типаж эпохи новых авантюристов, пришедших на смену романтическим искателям приключений и богатства галантного XVIII века. Наследники Казановы и графа Калиостро в конце века XIX не придерживались законов рыцарства, в них не было ничего привлекательного и загадочного. Гибкий ум, помноженный на абсолютный цинизм, отсутствие какой-либо морали и умение при необходимости воспользоваться любыми инструментами ради достижения своих целей – от воровской отмычки до тончайшей лести и талантливой политической демагогии, делали их удивительно успешными в своих делах.

И вот этот ловкий «господин из Парижа» вновь сумел отличиться. Да еще в истории, которая вновь напрямую касалась государя. Как очень влиятельная персона, чьи доклады ложились на стол первым лицам империи, Рычковский часто действовал через послов и министров. В Париже его надежными контактами были министр иностранных дел Франции Рибо и шеф французской контрразведки «Сюрте Насьональ» Алоне. От «Сюрте» Рычковский сумел заполучить якобы похищенный из Германского адмиралтейства план подготовки рейда германских миноносцев в Гельсингфорс.

Причем, как особо подчеркнул Рычковский, документы были похищены из сейфа, совместно изготовленного на заказ двумя самыми серьезными немецкими фирмами – «Отто Гриль и К°» и электротехнической фирмой «Симменс-Шуккерт». Сейф был оборудован секретной электрической сигнализацией и считался абсолютно надежным. В случае любой попытки взломать его, включалась сирена и в течение трех минут здание адмиралтейства оцепливали солдаты из специального батальона охраны. Тем не менее документы были похищены. Но кто это сделал и при каких обстоятельствах, Рычковский не сообщал. Немцы, как ни странно, тоже вели себя невозмутимо, словно у них не похитили документ, который мог стать политической бомбой и даже привезти к крупномасштабной войне.

Впрочем, по мере разрастания скандала всплывали новые подробности. Выяснилось, что секретные документы якобы помог купить французской разведке один из богатейших людей Франции, принадлежащий к влиятельнейшему клану банкиров Ротшильдов, которые с начала XIX века являлись тайными дирижерами европейской политики. Пикантность ситуации придавал тот факт, что Ротшильды были тесно связаны деловыми интересами с германским стальным магнатом Круппом.

Это был тот самый Ротшильд, который в 1887 году сумел успешно припугнуть русское правительство, когда по ходу переговоров о заключении союзного русско-французского договора Петербург взял паузу, впечатленный воинственными угрозами из Берлина. Но очень быстро царскому правительству пришлось об этом пожалеть: парижский Ротшильд тут же отказал ему в очередном займе, вдруг вспомнив об участи своих единоверцев-евреев, притесняемых в Российской империи. Переговоры тут же возобновились.

Так что в этом деле за Рычковским снова стояли очень серьезные силы. И как это обычно бывало в операциях, которые он проворачивал, дело попахивало крупной международной провокацией.

Однако в Петербурге давно уже не получали серьезной информации о немцах и с благодарностью схватились за сведения, добытые французами. Эффективной работе русской внешней разведки откровенно мешало межведомственное соперничество. Недавно созданный при Генеральном штабе первый отдел, еще не успев стать серьезной силой, откровенно вступил в ожесточенное соперничество со специализированными жандармскими подразделениями. Взаимная борьба чрезвычайно мешала сбору и обработке информации. Повторялась обычная российская история.

Тем масштабней на фоне внутриведомственной грызни и отсутствия серьезных достижений выглядел успех Рычковского. Добытый им фактически в одиночку, документ являлся настоящей дипломатической бомбой, он мог самым роковым образом повлиять на судьбу Европы, да и всего мира. Переправленный в Петербург Рычковским немецкий план назывался «Викинг». В русском Генштабе сошлись во мнении, что он является естественным продуктом новой стратегии руководства Германского генерального штаба по ведению так называемой «профилактической» или превентивной войны. Согласно этой стратегии, Германия больше не должна придерживаться джентльменских правил, если всерьез затрагиваются ее национальные интересы: «Если вы видите, как ваш враг «точит штык о ступени вашего дома», нападите на него первым – еще до того, как он будет готов применить против вас оружие» – такова была суть новой идеологии высшего кайзеровского генералитета.

Из перехваченного плана следовало, что в Германском генеральном штабе и в адмиралтействе принято решение привести кайзеровский флот на Балтике в состояние повышенной боевой готовности. А в ночь с 20 на 21 июня немцы запланировали осуществить акцию устрашения, атаковав одновременно Гельсингфорс и Кронштадт с моря. Для ночного налета из базирующейся в Киле одиннадцатой флотилии были выделены 20 вымпелов, из которых четыре корабля являлись вспомогательными. Ударный кулак эскадры должны были составить шестнадцать новейших германских эскадренных миноносцев – «шнельботов» [28] типа «R», которые можно было приравнять к классу минных крейсеров-рейдеров. Они развивали впечатляющую скорость почти в 30 узлов и обладали качествами кораблей открытого моря, то есть были способны проводить операции за тысячи миль от родных берегов. Эти любимцы германских адмиралов имели достаточно мощную артиллерию. Но не пушки, а торпеды были главным оружием миноносцев. Изобретенные всего 25 лет назад «самодвижущиеся мины» превратились в одно из самых грозных видов морского оружия.

Активными сторонниками массированного применения миноносцев в германском адмиралтействе были теоретики так называемой «молодой школы», которые были уверены, что малые быстроходные суда, вооруженные современным торпедным оружием, позволят Германии при относительно небольших расходах быстро захватить господство на всех морях. Предполагалось, что в условиях открытого моря, атакуя одновременно с разных направлений вражеский флот, «эскадроны» миноносцев пустят ко дну любую эскадру, состоящую из тихоходных и неповоротливых броненосных кораблей.

При прорыве же на стоянку неприятельского флота эффект от атаки мог быть еще более впечатляющим. При определенной удаче миноносцы могли представлять угрозу даже для огромных линкоров.

А главное: миноносцев можно было строить во много раз больше, чем крейсеров и броненосцев. И обходились они казне несопоставимо дешевле, чем «возведение» баснословно дорогих «дредноутов».

Рассматриваемый на совещании неприятельский план был очень смелым и рискованным. Его можно было сравнить с лихим кавалерийским набегом. Миноносцы должны были ночью прокрасться в гавань военного порта Гельсингфорса, используя своих пособников из числа завербованных германской разведкой финских лоцманов. На выделенных для рейда судах имелись так называемые «двигатели подкрадывания», которые работали почти бесшумно. Для маскировки немцы собирать поднять на своих кораблях Андреевские флаги.

Читающие трофейные документы почтенные адмиралы временами выглядели просто растерянными. Привыкшие к тому, что даже варвары-турки неизменно придерживались правил ведения войны, старики были поражены коварными замыслами тевтонов. При этом руководство флотом вынуждено было признать, что если бы немцам удалось сохранить свои приготовления в секрете, то их молниеносный налет вполне мог оказаться удачным. Анри присутствовал на этом совещании и видел небольшую папку из настоящей крокодиловой кожи с выдавленным на ней готическим шрифтом коротким словом «Vicing».

В конце концов на совещании было принято решение обратиться к государю с предложением сформировать мощную эскадру и послать ее к берегам Германии. Обсуждался даже вопрос о том, чтобы запечатать минными постановками Финский залив. Но от этой идеи все-таки отказались, ибо это означало прекращение торгового судоходства, что было оправдано только в условиях полномасштабной войны.

Правда, вызванный в Российский МИД германский посол всячески пытался убедить, что его страна не замышляла ничего подобного и речь идет об искусной провокации. Из Берлина тоже потоком шли сообщения, в которых официальные власти Германии пытались убедить русское правительство, что оно совершает ошибку, поверив фальшивке.

Но Российская сторона не имела оснований не доверять французам и своему лучшему зарубежному резиденту. В воздухе отчетливо запахло порохом…