Глава 13
Мальчишка должен был принести письмо. Костя был почти уверен — письмо существует. Если он все правильно понял, оно непременно есть и написано ему еще год назад.
А понял он вот что. Только один человек на свете мог выдавать себя за мертвого Андрея Каретникова. Это — Настя. И только по одной причине она стала бы это делать: если была уверена в том, что мальчишку убил отец. Она ведь слышала угрозы. Ничего не сказала ему, Косте, из упрямой гордости. Еще бы! Семейное дело, честь имени… Ну и прекрасно! Из этой же гордости она прикрыла отца. Вернее, думает, что отца. А по сути, отвела удар от него, Константина.
Он не задумывался над тем, как удалось Насте скрыть тело брата. Зачем ломать голову, она сама ему все расскажет. Он предположил другое: коль Настя считает убийцей отца, а его, своего жениха, даже и не подозревает, она должна была оправдаться перед ним за свое исчезновение или преображение. Она ведь не знала, что он спешно, в панике, покинет отель. Вероятно, думала — будет искать ее. А значит, должна была написать письмо. Письма эти хранятся долго, он знал. Сам, однако, не пошел, хотя почти убедил себя, что нет никакой опасности: события давние, а если все произошло, как он предполагает — никто его ни в чем не подозревает. И все же послал мальчишку — рассыльного из ближнего магазина. Сам стоял в боковой улочке и через площадь глядел на крыльцо и колонны отеля «Палас».
По Саратову жаркий ветер носил тополиный пух. Призрачным кружевом колыхался этот пух над раскаленной солнцем площадью. У Кости рябило в глазах, кружилась голова. Впервые оказался он вновь в этом месте после трагедии. В тот день, запершись в комнате Антонины, он долго успокаивал ее, отпаивал водой и коньяком, уговаривал держаться стойко, вместе, все забыть и, конечно же, отрицать. Она захлебывалась слезами и питьем, кивала, на все соглашаясь, но вряд ли до конца понимая его слова. Наконец Костя уложил ее в постель, сказал, что пойдет предпримет кое-какие действия. Однако единственная мысль, которая крутилась в голове, была о том, чтобы пойти немедленно в банк, превратить в деньги все до последней ценные бумаги Каретникова и тут же убраться из этого проклятого города. Но даже и эта мысль была смутной, неясной, накладывались другие: «Настя будет меня искать», «узнает, что брат мертв, придет к отцу, сознается», «Антонина не выдержит, проговорится», «Каретников за сына и за дочь горы перевернет, меня найдет», «далеко уйти не успею»…
И все же он шел к банку, почти бессознательно. Но недалеко от входа остановился. Дело было рискованное. И двух часов не прошло, как он уже побывал здесь. Теперь вновь явится за крупной суммой. Конечно же, привлечет к себе внимание, может быть, захотят проверить, документы попросят… Смятение и страх — вот что теперь управляло им. И Костя не вошел в банк, повернулся и поплелся обратно. Да, ноги шли с трудом. Зато мысли и чувства метались загнанные…
Конечно же, Антонина скоро придет в себя, все продумает и успокоится на свой счет. Она женщина расчетливая и неглупая, сообразит, что ее вины в смерти Андрея нет. Все, что Костя внушил ей, — ревность Андрея, связь с ним, Костей, обман Каретникова, заманивание двух молодых любовников к себе в номер, натравливание их друг на друга, гибель молодого Каретникова именно у нее в номере, соучастие в переносе тела — все это мелочи и не страшно. По своей инициативе она, возможно, и не выдаст его. Но если полиция за дело возьмется крепко, и ее прижмут — скрывать тоже не станет.
Понимал Костя и то, что обвинить Каретникова в убийстве сына окажется трудно. Станут ли Антонина и дочь Настя свидетельствовать о том, что слышали угрозы? Антонине, значит, надо будет признаваться в том, что, будучи любовницей отца, соблазняла и сына. Зачем ей это? А уж насчет Насти вообще сомнительно — гордая… Да и сам Каретников, возможно, легко отведет от себя обвинение. Ведь где-то же он сейчас находится, и могут оказаться люди, которые все время были с ним…
Господи, зачем только он возвращается в отель? Костя только сейчас, придя в себя, сообразил, что машинально идет по улице, которая другим концом выходит на площадь перед «Паласом». Впереди уже даже виден ее полукруг. Опередивший его прохожий уже сейчас входит на него.
В этот момент Костя узнал прохожего. Это был Иван Афанасьевич. Шел Каретников так же медленно, словно раздумывая, как и он сам. Но и в склоненной голове, и в опущенных плечах ощущались уверенность, напор, сила. «Нет, — подумал Костя, холодея, — этот не даст себя в обиду, в наговор. Живой — не даст!»
Почему он тогда так подумал: «живой»? Может быть, уже зрел в голове план? Ведь два пьяных мужика и карета были совсем рядом… И бесовский голосок шептал ему жарко: «Вот если бы он сейчас умер: сердечный приступ, например… Ведь мертвый ничего не сможет опровергнуть или доказать! И все будут думать — отец убил сына и сам не выдержал, помер…»
Но Каретников, шедший впереди, хоть и казался растерянным и расстроенным, но умирать не собирался. Сейчас он перейдет площадь, войдет в отель…
В этот момент судьба Кости и свершилась. Двое до чертиков пьяных, почти не стоящих на ногах мужиков, пытались влезть на козлы кареты, хохоча и выкрикивая: «А вот прокатимся! Пусть знает, хмырь этакий! А не гордись перед своими!» Сама судьба толкнула его вперед, проговорила его губами: «А ну — прокатимся, ребята!», вложила вожжи в его руки…
Да, это была судьба, рок! Костя и тогда, под бешеный грохот копыт и колес, ощутил это. И сейчас, ожидая мальчишку с письмом и все вспоминая, вновь подумал с радостным предчувствием: «Счастливая судьба!» И правда, похоже, все так удачно оборачивалось! Вон бежит через площадь его посыльный, машет белым конвертиком. Есть письмо, есть! И тут он все верно рассчитал!
* * *
Письмо мальчишке еще только вручали, а в номер к Викентию Павловичу уже стучал рассыльный, чтобы сообщить эту весть. Петрусенко сейчас же подошел к окну. Две недели назад, приехав в Саратов, он специально поселился в «Паласе» и занял номер с окнами на площадь. Теперь же он увидел, как с крыльца сбежал шустрый паренек с белым конвертом в руке, помчался по желтым булыжникам к дальней улочке, остановился там рядом с каким-то человеком. Так, издалека, подробностей не разглядеть, видно лишь то, что человек этот высок и темноволос. Но Петрусенко не сомневался: на другом конце площади ожидал письма сам Константин Журин.
Конечно, расчет сыщика мог и не оправдаться. И все же он надеялся, что объявление об аукционе Каретникова, помещенное во все крупные газеты империи, попадет на глаза тому, кому нужно. Потому сразу же поехал в Вольск, встретился с Анастасией Каретниковой. Тяжелый получился у них разговор. Викентий Павлович, не вдаваясь в подробности, сказал девушке, что брата ее убил не отец, и что сам отец погиб не случайно. Да, ни о деталях, давших толчок его подозрениям, ни о том, что он выяснил в ходе расследования, Петрусенко Насте не говорил. Зачем? Все происходило у нее на глазах, все нити — у нее в руках! Стоит все вспомнить и сопоставить. Он не сомневался: сейчас, почти через год, сделать ей это будет проще, чем в суматошный и трагический день.
Викентий Павлович не ошибся. Он оставил Настю ошеломленную, бессловесную. Явился вновь через сутки. Этого времени ей хватило. Она вышла к нему бледная, со сжатыми губами, лихорадочно горящими, но сухими глазами. Они были наедине, и девушка сразу сказала ему одно слово, вернее — имя:
— Костя!
Петрусенко прикрыл глаза: да, верно. Настя сухо засмеялась:
— Но тогда получается, что я кругом виновата. Не ввела бы его в дом, не убежала бы с ним — ничего бы не случилось. И Андрюша, и батюшка были бы живы…
И только теперь она не выдержала, расплакалась горько, закрыв лицо руками. Викентий Павлович присел с ней рядом, обнял за плечи.
— Неисповедимы пути Господни… А ты, милая, не виновница, а жертва. И не первая в биографии этого опытного мерзавца, это так, я знаю…
Он гладил ее дрожащие плечи, и она понемногу начала успокаиваться. Сказала тихо, обреченно:
— Я теперь никому никогда не поверю.
— Ну-ну… — протянул Викентий Павлович с непонятной интонацией: улыбкой ли, осуждением. — Если б так случалось, то счастливых людей не было бы на свете. К счастью, память наша устроена так, что плохое забывается быстрее, чем хорошее. Ты, Настенька, страшное видела. Но вот много ли плохих людей довелось тебе встречать? Наоборот, вокруг те, кто тебя любит, переживает. Если бы не Митя Торопов, ты, может быть, и правды не узнала.
— Митя? — воскликнула девушка, и сквозь ее печаль пробилось любопытство. — А что же он сделал?
— Заставил меня искать тебя. И, как видишь, я нашел.
— Вот настырный!
— Так ведь любит он тебя.
— Вот уж любит! А ведь не узнал…
— А это вы, Анастасия Ивановна, превосходная актриса! Я говорил вам это уже? То-то же. Да и постарались парня поскорее отослать от себя. Боялись небось, что все-таки узнает?
Петрусенко был рад, что разговор ушел с трагической стези и становился почти шутливым. И правда, чудное состояние — молодость! Только что рыдала девчоночка, а вот уже краснеет и косит любопытно глазом: что, мол, еще он скажет о том, другом парне… Но он не стал больше говорить о Торопове. Только подумал, что для него и Насти скоро наступит хорошее время, и все у них, возможно, сложится. Девушке же следователь сказал другое:
— Нет ли у господина Каретникова дел где-нибудь подальше от Вольска? Так, чтобы уехать недели на две?
— Дел всегда много…
Настя помолчала, подняла серьезные, догадливые глаза:
— Когда мне уехать надо?
— Денька через три. Так будет лучше.
* * *
Костя читал письмо. Он ушел за город, обошел стороной ухоженный немецкий поселок, сел на холме, на высоком волжском берегу. Ветер с большой реки теребил его волосы, гладил горячо и сухо лицо. Сердце молодого человека рвалось и ликовало. Теперь все будет прекрасно! Теперь Костя верил: с самого начала, с приезда в Вольск, судьба вела его, руководила каждым шагом. А значит, не преступления он совершал, а был орудием рока. Даже предательство Антонины было предопределено и нужно.
Вспомнив эту негодную женщину, он усмехнулся. Вот уж кто не предполагал, что для него, Кости, все обернется таким чудесным образом? И вдруг молодой человек вскрикнул, пораженный догадкой, даже прижал ладонь к губам. Антонина ведь тоже знает, что не может быть в Вольске живого Андрея Каретникова! А вдруг ей тоже попадет на глаза объявление? Она — единственный человек, кто может его шантажировать. А уж взять крепко в оборот эта хищница умеет… Как она тогда мгновенно сообразила: «Что, Костинька, очень кстати преставился Иван Афанасьевич? По твоему заказу?» Он, еще ошеломленный и плохо соображающий, пытался что-то ответить, но она жестко оборвала: «Собирайся, быстро уедем отсюда. Вдвоем. И не думай к той девице вернуться, я-то все знаю и все рассказать могу. Деньги при тебе?..» Она уже совсем не походила на ту плачущую растерянную Антонину, которую он оставил всего лишь час назад…
Но, поразмыслив, Костя постепенно успокоился. Нет, не станет Антонина возвращаться в Вольск. Даже если и узнает странную новость, а это совсем маловероятно: газет она никогда не читала. На подло украденные у него деньги могла открыть свое дело, или вложить в банк и жить на ренту. Или выйти замуж. Или вновь пойти в содержанки. В любом случае своего она не упустила — не такова. Так зачем ей жизнь свою ломать, ехать проверять какие-то догадки? Нет, не станет она этого делать — уверил себя Костя.
Солнце стояло высоко, травы шелестели, их аромат убаюкивал. Внизу, по реке, бежала монотонная рябь и плыл красивый пароход с надписью на борту: ««Садко». Каретников и K°» Костя взволнованно подался вперед. Уж не тот ли это пароход, с которого Каретников и его сын смеялись над ним, сидящим в рыбацкой лодке? Точно, тот самый! Теперь по этой отполированной палубе будет ходить он, Константин Журин, новый хозяин! Это счастливый знак! Пора, пора за этим пароходом — в Вольск…
В каюте парохода «Садко» следователь Петрусенко плыл в Вольск. Несколько дней назад пароход был пришвартован у саратовской пристани и ждал именно его. Конечно, Викентий Павлович предусмотрел несколько вариантов развития событий. Журин мог вообще не увидеть объявления. Тогда через время, убедившись в этом, придется начинать поиски традиционным образом — долго и непросто. Мог, минуя Саратов, появиться сразу в Вольске. В этом случае слуга в доме Каретниковых заявил бы ему, что барина нет и прибудет Андрей Иванович через несколько дней. Петрусенко в Саратове известят, и операция начнется только по его прибытии.
Но Костя избрал тот самый путь, который наметил для него следователь. Викентий Павлович и сам был поражен. Когда, логически все рассчитав, учтя ум и образованность Журина, его оборотистость и алчность, следователь решил: от объявления — до понимания того, кто такой Андрей Каретников, от этого понимания — к мысли об оставленном письме, от письма — до появления сначала в Саратове, чтобы убедиться в своей правоте… Востребование письма станет для него, Петрусенко, знаком, и уже через полчаса он отплывет на пароходе в Вольск, чтобы провести последние приготовления… Да, так он рассчитал, и ему казалось это верным. Но проходили дни, Журин не появлялся, и Викентия Павловича стали одолевать сомнения. Слишком уж он самонадеян, коль думает, что может угадать ход мыслей другого человека! И Петрусенко уже почти поверил в то, что план его — наивная фантазия. Как вдруг!.. И теперь полное совпадение задуманного и происшедшего поражало Викентия Павловича до восхищенного недоумения: надо же, как все точно он предугадал!
Анастасии в Вольске не было: как и обещала, она уехала в Астрахань на верфи, где строились два новых каретниковских парохода. А Викентия Павловича ожидал Митя Торопов. Несколько дней назад Устин Петрович, как и обещал, отыскал племянника в Саратове. Так и состоялась вторая встреча следователя и молодого человека.
— Хотите, Митя, вновь увидеть Анастасию Ивановну?
— Конечно! Она отыскалась?
— Да, и очень скоро вы с ней встретитесь. Но для этого мне будет нужна ваша помощь.
— Господи! Какая угодно!
— Вот именно. Чтоб вы ничему не удивлялись, все делали, как я скажу, даже если не стану пока что объяснять — зачем…
Такая таинственность Митю встревожила. Он заволновался:
— С Настей все в порядке? Этот… человек… он ей ничего плохого не сделал?
Петрусенко грустно улыбнулся.
— Хороший вопрос! На него невозможно ответить ни «да», ни «нет». Но все же не переживайте за Настю, она девушка сильная.
— Мне, Викентий Павлович, все равно, что с ней было. Я знаю, что душою она не изменится. Я уже решил: лишь бы она вновь оказалась здесь, рядом, а я уж от нее не отступлюсь, все сделаю, чтоб полюбила меня! Я чувствую, это возможно!
— Правильно, Митя, не отступайтесь. Faber est suae guisgue fortunae. Каждый — сам кузнец своей судьбы… Скоро Настя будет здесь.
— Что я должен делать?
— Возвращайтесь в Вольск и будьте там неотступно. Ждите меня. С господином Рябцовым я договорюсь, он вас от дела пока освободит. Ваша помощь может понадобиться неожиданно…
В каюте парохода «Садко» Петрусенко обдумывал последние детали своего плана. Митя сыграет свою роль, но о Насте он все равно говорить парню пока не станет. Когда все будет позади, пусть она сама откроется ему.
* * *
Дом Каретниковых, высоко стоящий на холме, был виден прекрасно. Богатый, красивый. За его кованой оградой угадывалась большая усадьба — много построек, сад… Костя не удержался, остановился на подходе, любуясь. Сердце его билось сильно и неровно — от волнения и ликования одновременно.
В распахнутые ворота выехала карета. «Уж не Настя ли?» — не успел испугаться Костя, но в окошко мелькнуло лицо пожилой женщины. Он всего лишь раз видел мать, Марию Петровну, но узнал ее. И вновь порадовался: «Удача! Все мне благоприятствует!»
Слуга еще закрывал ворота, когда молодой человек, слегка отодвинув его плечом, молча прошел мимо и по аллее вышел к парадному входу. На крыльце стоял еще один слуга — высокий худой старик. Его Костя тоже помнил по тому своему единственному визиту в дом Каретниковых. Тогда Иван Афанасьевич крикнул: «Степан, гони мерзавца в шею, чтоб духу его не было!»
У Кости дернулась верхняя губа — от давней обиды и стыда. Но еще и от презрительной мысли: «Где теперь твой хозяин, смерд? Отныне меня слушать будешь!»
Степан этот стоял у самой закрытой двери, словно охранял ее, и смотрел на поднимающегося по ступеням Костю спокойно, без всякого выражения. Но было в его глазах что-то затаенное, было — Костя уловил. «Помнит меня, смеется», — кровь прилила к лицу. И еще выше вскинул подбородок. Ступив на последнюю ступень, спросил небрежно:
— Барышня Анастасия Ивановна дома?
Этот вопрос он приготовил заранее. И хотя верил, что все понял правильно, спросить нужно было. А вдруг?.. И ответа ждал напряженно. У Степана поползли вверх брови, во взгляде появилось недоумение.
— Барышня? Да уж не вы ль увезли ее из родного дома год тому? Тайно сманили девицу! С тех пор никто и не видал ее. А теперь вот спрашивают!..
Голос старого слуги все набирал силу, но для Кости он звучал, словно музыка. Кулаки его разжались, и только теперь он почувствовал, как сильно сжимал их: ногти впились в ладонь. Шагнув прямо на Степана, он сказал жестко:
— Тихо, ты!.. Молодой хозяин в доме?
Степан отступил, голова его дернулась, после долгой паузы все же ответил:
— Андрей Иванович дома. Как доложить?
— Обойдусь без доклада.
И отстранив ладонью уже растерянного и уступчивого слугу, Константин шагнул в прихожую.
Дом казался пустым. Костя сам прошел еще одну комнату и из маленького коридора повернул в гостиную. Именно там состоялся его памятный бурный разговор с Каретниковыми. Теперь же, раздвинув портьеру, он сразу увидел в другом конце комнаты у окна, фигуру. Человек сидел к нему спиной, поставив локоть на подоконник, подперев ладонью щеку. Такой девичий жест! На приподнятые плечи наброшен пиджак, голова чуть склонена, волосы светлые, густые, подстрижены в кружок…
Голос подвел Костю, когда он первый раз позвал:
— Настя!
Хриплый шепот не долетел до сидящего. И тогда Костя громко, даже несколько театрально повторил:
— Настенька! Дорогая!
Человек у окна обернулся, распрямляясь и поднимаясь на ноги. Еще не понимая, в чем дело, но уже покрываясь липким потом, Костя смотрел на высокого белокурого парня с бледным и злым лицом. И в тот же миг он увидел, как из боковой двери шагнул еще один человек — невысокий, крепко сбитый, со щеточкой русых усов над насмешливыми губами и с такими же насмешливыми и проницательными глазами. Сзади послышался шум. Костя затравленно оглянулся. Отодвинув портьеру, в проеме той двери, через которую он вошел, в комнату прошли двое полицейских, сам полицмейстер, а за ними маячили Степан и другие слуги.
— Ну здравствуйте, господин Журин, — сказал невысокий штатский. — Добро пожаловать в дом своих жертв.
Следователь Петрусенко тоже был не чужд театральных эффектов.