ГЛАВА 9

В городском муниципалитете о Коринцеве всё знали. Петрусенко казалось очень странным, что человека с таким прошлым взяли работать муниципальным шофёром, да ещё приставили к именитым иностранцам. Но поражала ещё большая странность: бессрочный каторжник — на свободе, всего лишь через шесть лет после осуждения! Нет, через пять: он уже год, как работает в городе… Понятно, конечно, что всё здесь не так просто. Необходимо во всём разобраться. Ведь Коринцев напрямую связан с событиями в Гранд Отеле. Правда, как благородный спаситель. Однако, связан…

Ещё в этот день Викентий Павлович посмотрел документы Коринцева. Оказалось, он был помилован высочайшим повелением Государя Императора. А один из чиновников муниципалитета, на вопрос о работе Коринцева, уважительно ответил:

— Этому человеку покровительствует сам начальник губернского военного гарнизона, полковник Суходолин…Была какая-то романтическая история, кажется, этот Коринцев спас жизнь полковнику… Точно не знаю…

Из муниципалитета Викентий Павлович вновь вернулся к гостинице. Она, словно магнит, не отпускала его! Коринцева пришлось подождать — он возил по городу доктора Бергера с супругой. Когда австралийская чета скрылась за дверью вестибюля, Петрусенко распахнул двери новенького, чёрно-жёлтого лимузина с крытым верхом.

— Разрешите, Александр Игнатьевич? Нет, нет, я не пассажир. Хочу с вами поговорить.

Коринцев убрал руки с руля, усмехнулся уголком губ.

— Интересный разговор?

— Как для кого. — Петрусенко смотрел прямо ему в лицо. — Для меня интересный.

Он уже знал, что Коринцеву 36 лет, бывший морской офицер. Около семи лет назад был арестован за убийство человека, к которому ушла его жена. Вина его была доказана, суд приговорил к бессрочной каторге. А через пять лет он был помилован царём по ходатайству военного министра генерал-адъютанта Суходолина. Викентий Павлович не знал, пригодится ли ему эта информация для расследования нынешнего дела. Но, по своему обыкновению, если в ходе следствия выплывал какой-то странный факт, необычный момент, — никогда не оставлял его без внимания. Ему нужна была ясная картина в отношении всех событий и всех вовлечённых людей. Кто знает!..

— О наказании я вас спрашивать не буду, — сказал он Коринцеву. — Кое-что знаю, если нужны будут подробности — узнаю. А вот как вы получили помилование? За что?

Шофёр покачал головой, словно сам удивляясь:

— Вы не поверите! За побег.

— Да, это неожиданно… Может, расскажите подробнее? Я слыхал, это как-то касалось полковника Суходолина?

— Касалось. Но рассказывать не стану. Я ведь не арестован? Нет? Значит, просто не хочу рассказывать.

— Ваше право. — Петрусенко помолчал, потом спросил. — А полковник, если я его спрошу, расскажет? Как вы думаете?

— Думаю, расскажет. Даже уверен. Ведь для нас всё происходившее было окрашено в разные цвета. Для меня — боль, ожесточение, будущее, не сулящее ничего хорошего. Для него — тоже страдания, но романтические, приключения и героика…

Утром у крыльца полицейского управления остановился кадиллак с открытым верхом. Тяжеловатой уверенной военной поступью по коридору прошагал полковник Суходолин, решительно постучал и распахнул дверь кабинета. Приветливо и уважительно пожал руку Викентию Павловичу.

— Знаю, знаю, господин Петрусенко, каким важным делом вы заняты. Ценю ваше время. Сегодня засветло вестовой привёз мне сообщение, что вы хотите поговорить о Коринцеве. Я ведь не в городе был, в Чугуевском уезде, в наших летних лагерях. Сразу же сел в машину, и вот — готов на все ваши вопросы ответить.

Викентий Павлович до сих пор не встречал недавно назначенного нового начальника губернского военного гарнизона. Для своей высокой должности он был молод, но взгляд его был спокойно-уверенным, твёрдым, мундир на крепкой, высокой фигуре сидел, как влитой. Нельзя было не заметить, что он очень похож на своего отца — военного министра, цинкографические и фототипные изображения которого были хорошо известны. О генерал-адъютанте Суходолине мнение у людей складывалось не однозначное. После Японской войны в армии царил упадок духа, анархия. Став во главе Военного ведомства, Суходолин решительно провёл ряд важных реформ, превративших армию из «вооружённого бессилия» в «вооружённую силу». Но, в то же время, у него была репутация человека легкомысленного, даже ветреного… Кто знает, не унаследовал ли сын черты характера отца — и те, и другие? Петрусенко слышал и о том, что полковник отличный стратег и организатор, и о том, что гуляка он тоже знатный…

— Да, господин полковник, вы правы, меня интересует Александр Игнатьевич Коринцев. Позавчера он смело задержал преступника, спас девушку. А вчера я узнал, что и сам был осуждён за убийство. И вскоре помилован подчистую. Согласитесь, не часто так бывает.

Полковник улыбнулся:

— Вы, небось, его спрашивали? А он отказался рассказать?

— Верно, — подтвердил Петрусенко. — А поскольку эту таинственную историю связывают с вами…

— Я всё вам расскажу, — кивнул Суходолин. — Александр человек сдержанный, слова лишнего в свою похвалу не скажет. Для меня же — это долг… Давайте, Викентий Павлович, присядем рядом, сюда, — он указал на кожаный диванчик у стены, достал массивный серебряный портсигар. — Курить позволите?

— Сам составлю вам компанию. Нет, нет, благодарю, я трубочку… Что ж, я готов слушать.

— Несколько лет до назначения сюда я служил обер-офицером при штабе великого князя Сергея Михайловича. Если помните, он ещё в 1905 году заменил в артиллерии своего больного отца — генерал-фельдцейхмейстера великого князя Михаила Николаевича. Великий князь Сергей Михайлович стал генерал-инспектором всей артиллерии. Он — великолепный знаток своего дела и очень требовательный начальник. Скрыть от него ничего невозможно. Представляете, он знает и помнит достоинства и недостатки каждого из сотен дивизионных и батарейных командиров, а зачастую — и старших офицеров! Я рад, что служил под началом этого прекрасного военоначальника. Многому научился и стараюсь подражать ему. Да…

Полковник сделал паузу, задумчиво раскуривая папироску с терпким приятным запахом. Он казался очень задумчив, и Викентий Павлович подумал: «Может, это только слухи о его разгульном нраве? Непохоже…». Суходолин между тем продолжил:

— Около двух лет назад, осенью, я и ещё два офицера были посланы с инспекцией наших береговых артиллерийских укреплений на северные рубежи, на Балтийское море и в Архангельск. Мы начали с Балтики, потом направились в Архангельск. А когда всё закончили, я решил съездить на Соловецкие острова. Давно, знаете ли, мечтал! Сколько слышал об этом необыкновенном месте. А разве не так? Недалеко от Полярного круга — такие памятники! Знаменитый Соловецкий монастырь Зосима и Савватия, он же — неприступная военная крепость. Слыхал я, что там и природа совершенно необыкновенная: словно среди северной тундры — уголок центральной России.… Нет, не мог я уехать из Архангельска, не побывав на Соловках, ведь оттуда до них часа два морем — рукой подать!

Один мой коллега тоже решил отправиться со мной. Как раз незадолго до этого наш северный флот получил несколько моторных катеров из Англии. Я впервые увидел это судно. Длинный и узкий катер — метров десять в длину и два в ширину, — был выкрашен в маскировочную серо-зелёную краску. Мотор занимал почти всю носовую часть. Потом поднималась рубка с рулевым колесом и приборной доской. Вдоль бортов шла крепкая, правда невысокая переборка, только корма оставалась открытой. Вытянутый, лёгкий силуэт казался быстрым, стремительным… Мне ещё больше захотелось поехать, помчаться по волнам…Море ещё не замёрзло, вот мы и выехали рано утром на катере к Соловецкому архипелагу… Тогда, дорогой Викентий Павлович, всё и случилось…